Gromova_LP / Громова Л.П. - История русской журналистики XVIII - XIX веков - 2003 / 19 век / 2 пол 19 в / 1855-1870 / 5 Русское слово Писарев

Итак, Писарев, Шелгунов, Зайцев, Соколов, Щапов, Эли Реклю, Мина­ев — таков круг ведущих сотрудников «Русского слова» в 1863-1866 гг. Большей частью это новые фамилии, не встречавшиеся на страницах журнала в 1860-1862 гг. Трое (Писарев, Щапов, Шелгунов) писали статьи, находясь в заключении или в ссылке, двое (Зайцев и Соколов) впоследствии были вынуждены эмигрировать за границу. Помимо перечисленных публицистов в журнале выступали литераторы, кото­рых редакция также считала своими постоянными сотрудниками: близкий друг Благосветлова В. П. Попов, опубликовавший в 1863 г. четыре статьи, II. И. Вейнберг, выступавший не только как стихотво­рец и переводчик, но и как публицист, автор ряда статей по истории и литературе Франции, Германии. Статьи по русской истории печатал И. И. Шишкин. По юридическим вопросам систематически выступа-

ли братья М. А. и О. А. Филипповы. В 1864 г. Благосветлов привлекает к сотрудничеству известного русского революционера, сражавшего­ся под знаменем Гарибальди, Л. Мечникова. В конце 1865 г. в журнал приходят будущий революционер-народник 70-х годов П. Н. Ткачев, заменивший Зайцева в роли составителя «Библиографического лист­ка», участник польского восстания П. И. Якоби и др.

Наконец, на страницах «Русского слова» в 1863-1866 гг. системати­чески выступал сам Благосветлов. Его перу принадлежит большин­ство внутренних обозрений журнала, печатавшихся под рубрикой «Домашняя летопись» и являвшихся описанием жизни пореформен­ной России. Кроме того, Благосветлов писал в «Библиографический листок», рецензии и статьи в другие отделы журнала. И все это — наряду с огромной работой по организации и редактированию жур­нала, которая после ареста Писарева, его помощника по редакции, целиком легла на его плечи.

Направление «Русского слова» вскоре после его возобновления с легкой руки Писарева стало определяться термином «реализм», ко­торый обозначал не литературный метод, а общественную позицию «Русского слова» и как бы заменял термин «нигилизм», навязанный журналу его оппонентами. В статье «Посмотрим!» Писарев указы­вал, что термин «реализм» стал употребляться по его инициативе с осени 1864 г. для обозначения «партии, которая прежде называлась свистунами, а потом нигилистами». Таким образом, «реализм», по Писареву, — это условно принятое для 1864-1866 гг. обозначение того направления в русской общественной жизни, которое определялось в недавнем прошлом именами Чернышевского и Добролюбова и кото­рое претерпело определенную эволюцию в новых исторических ус­ловиях. Для оппонентов «Русского слова» «реалисты» по-ирежнему оставались «нигилистами» и «свистунами». В свое время кличка «ни­гилист» была пущена в обиход Тургеневым и впоследствии в толкова­нии Каткова стала обозначать все революционно-демократическое направление. Исторически же сложилось так, что понятие «ниги­лизм» неразрывно срослось именно с «Русским словом», хотя тол­ковалось расширительно.

Наиболее законченный и последовательный тин «нигилиста» яв­лял собой новый сотрудник «Русского слова», пришедший в журнал в 1863 г., Варфоломей Зайцев. С апрельской книжки «Русского слова» за 1863 г. он вел сатирическое обозрение отечественной периодики «Перлы и адаманты русской журналистики», с майской чуть ли не в каждом номере — «Библиографический листок», часто выступал с литературно-критическими статьями. Вокруг имени Зайцева кипели

не прекращавшиеся споры, он находился в центре полемических боев. Даже его библиографические обзоры были пропагандой и публици­стикой. Споры вокруг статей Зайцева (а он вел полемику и с «Рус­ским вестником», и с «Отечественными записками», и с «Эпохой», и с «Современником», и с «Искрой», и все это было дерзко, неприми­римо) определялись своеобразием общественных позиций критика, его политическим темпераментом.

Свою главную революционную задачу Зайцев видел в нравствен­ном раскрепощении человека, в пробуждении мысли, в выработке «реального», т. е. отрицательного, отношения к существующему по­рядку вещей. Он объявил беспощадную войну гому.миру привычек, обычаев, способов мышления и предрассудков, который вырос на почве домостроя и крепостничества. Движение нигилизма являло собой попытку с помощью логики угадать черты новой морали. Зай­цев был «нигилистом» не только в общественных вопросах, он был неукротимым отрицателем и в вопросах искусства, что, скорее, со­ставляло не силу, а слабость его позиций. Пожалуй, никто в эпоху 60-х годов не заходил в отрицании искусства так далеко, как Варфоло­мей Зайцев. Прямолинейность его суждений в отношении литерату­ры и искусства приобрела печальную известность и в свое время была притчей во языцех. Он был последовательным «разрушителем эстетики» и в этом опережал Писарева. Хотя он и провозглашал себя последователем Чернышевского и Добролюбова, но именно в вопросах эстетики он отошел от своих учителей особенно далеко.

Уже в июльской книжке «Русского слова» за 1863 г., задолго до Писарева, он «развенчал» поэзию Лермонтова и Пушкина за «непо­следовательность идей и образов», за «мелочность содержания». В январском номере журнала за 1864 г. в статье «Белинский и Добро­любов», опередив Писарева, он высказал упрек Белинскому за «эсте­тические принципы» его критики. Считая Белинского основателем того направления, представителем которого был Добролюбов, он, тем не менее, не мог принять у Белинского защиты «художественно­сти», его утверждения, что «искусство прежде всего должно быть искусством», что «без искусства никакое направление гроша не сюит». Истоки антиэстетизма Зайцева — в утилитаристском подхо­де к явлениям искусства, в том самом принципе общественной пользы, который определял его взгляды на литературу. Критик прямо заявлял, что принимает только такие поэтические произведения, ко­торые «занимаются разными современными общественными во­просами действительности и научают людей правильно смотреть на них; эти произведения, без сомнения, приносят пользу, и это не един-

ственный случай, когда произведения искусства не только терпимы, но и заслуживают уважения».

Вульгарный материализм Зайцева, который он последовательно ис­поведовал в своем творчестве, то и дело подводил критика, ставя его в ложные положения. В полемике, развернувшейся в 1864-1865 гг. меж­ду «Русским словом» и «Современником», самая слабая позиция была у Зайцева. Салтыков-Щедрин в хронике «Наша общественная жизнь» высмеял нигилистов, «вислоухих и юродствующих», «зайцевскую хлы­стовщину», иронизировал над снами Веры Павловны из романа Чер­нышевского «Что делать?». В статье «Глуповцы, попавшие в „Совре­менник"» Зайцев дал уничижительную оценку творчества Салтыкова-Щедрина, обвинил его в клевете и литературном ренегат­стве. В полемике приняли участие и другие издания. Наиболее приме­чательным был памфлет Достоевского «Щедрин и круг „Современни­ка"» (Эпоха. 1864. № 5). Высмеивая Щедрина и других публицистов «Современника», автор в то же время пародировал эстетические вы­сказывания «Русского слова» и главным образом Зайцева («без Пуш­кина можно обойтись, а без саногов никак нельзя обойтись, а следова­тельно Пушкин — роскошь и вздор» и г. д.). В октябре 1865 г. Зайцев оставил журнал. Поводом для этого послужил отказ Благосветлова пре­вратить «Русское слово» в артельную собственность.

Одной из ведущих тем на страницах «Русского слова» в 1863-1866 гг. становится пропаганда естествознания. Развитие естествознания, по мнению Писарева и других сотрудников журнала, способствует к от­крытию новых закономерностей развития природы, к новым изобрете­ниям, а все это ведет к техническому прогрессу, к практической пользе естественных наук и приобретает особый смысл для решения вопроса о «голодных и раздетых». Поэтому журнал так много уделял внимания естествознанию в деле общественного воспитания «реалистов»: раскры­вая перед человеком закономерности развития его природы, истинные потребности человеческой натуры, естествознание должно помогать воспитанию «разумных эгоистов» — утилитаристов и социалистов. Ведь именно естественные науки, по мысли Писарева, дают человеку «вер­ный, разумный и широкий взгляд на природу, на человека и на обще­ство». Обращение «Русского слова» к естествознанию сьирало, несом­ненно, значительную роль. Оно способствовало более быстрому и интенсивному развитию в России естественных наук, выдвижению пле­яды блестящих естествоиспытателей и физиологов — Сеченова, Бутле­рова, Менделеева. Многие крупнейшие русские ученые в своих воспо­минаниях отмечают влияние на них пропаганды «Русского слова».

Воспитание «реалистов», «мыслящих работников», пропаганда-

стов естественнонаучных и социалис гических знаний может приве­сти, ПО мнению Писарева, к тому, что «свет теорий общечеловече­ской солидарности», утилитаризма и «разумного эгоизма» разъяс­нит всем людям истинную сущность человеческой природы и ее потребностей. Распространение естественнонаучных знаний,считал он, может привести даже к перевоспитанию эксплуататоров. Пере­воспитание капиталистов в разумных руководителей народного тру­да, в свою очередь, приведет к изобилию и к распространению про­свещения в массах народа. В статье «Реалисты» («Нерешенный вопрос») Писарев так формулирует свою мысль: «Общественное мнение, если оно действительно сильно и разумно,, просачивается даже в закрытые лаборатории, в которых приготовляются историче­ские события... Нет той личности и той замкнутой корпорации, кото­рые не могли бы считать себя вполне застрахованными против неза­метного и нечувствительного влияния общественного мнения».

Писарев видел два пути подготовки «общественного мнения» (об­щественного переустройства) — «химический» и «механический». «Механический» путь — это революционное преобразование обще­ства путем переворота «снизу», причем ему должно предшествовать интенсивное воспитание масс, так как «умные и сильные люди всегда будут одерживать перевес над слабыми и тупыми». «Химический» путь — это социалистическое преобразование общества путем мир­ного перевоспитания эксплуататоров с помощью естествознания и социалистических идей. «Химический» путь предполагает перевос­питание капиталистов в «мыслящих и расчетливых руководителей народного труда» с помощью распространения «реалистами» есте­ственнонаучных социалистических знаний. Естествознание, таким образом, выполняет двойную роль: оно способствует увеличению производства и в то же время помогает воспитанию мыслящих руко­водителей. Подобные иллюзии были свойственны в 1863-1864 гг. не только Писареву, но и Благосветлову, Щапову, отчасти Зайцеву и Шелгунову.

Мысли о возможности мирного перехода к справедливому обще­ственному устройству нашли отражение в эволюции отношения «Русского слова» к капитализму. Если в 1861-1862 гг. журнал резко отрицательно высказывался о развитии капитализма в Европе, то в 1863-1866 гг. вопрос о новых тенденциях в экономической жизни Рос­сии звучит уже иначе, не столь непримиримо. Публицисты журнала все определеннее говорят о «новом духе», которым повеяло в России после 1861 г., этот вопрос заставляет их всерьез и глубоко размыш­лять. Они не только ощущают процесс интенсивного обуржуазива-

имя России, но и утверждают, что процесс этот неизбежен, что Рос­сии не миновать капитализма, не уйти от решения рабочего вопроса, который так остро стоял на Западе в 60-х годах. «Благодаря младен­ческому состоянию нашей промышленности, — писал Писарев в ста­тье «Школа и жизнь» (1865), — рабочий вопрос находится у нас в зародыше и, вероятно, долго не примет в русской жизни тех колос­сальных грозных размеров, которые характеризуют его в Западной Европе; но с нашей стороны было бы очень неосновательно думать, что эта чаша пройдет мимо нас и что наша общественная жизнь в своем дальнейшем развитии никогда не наткнется на эту мудреную задачу».

«Теорией народного заклинания» называл журнал высказывания, но которым Россия должна быть патриархальной, земледельческой страной, и решительно выступал за развитие национальной промыш­ленности, за помещение капиталов в строительство отечественных фабрик и заводов, видя в этом гарантию национальной независимо­сти. Для сотрудников «Русского слова» было характерно подлинное преклонение перед техникой, промышленностью, агрономией, в ко­торых, но их мнению, кроются огромные потенциальные возможно­сти повышения благосостояния и культуры народа. В созидательном «индустриализме» публицисты журнала видели будущее развитие России, пока еще отсталой по сравнению с европейскими странами.

В то же время со страниц «Русского слова» звучит критика неспра­ведливого капиталистического устройства. «Царство свободы», утвер­дившееся в европейских государствах в результате великих революций XVII—XVIII вв., не было идеалом публицистов журнала. По их мнению, буржуазное «царство свободы» не освободило трудящегося человека, ибо «только сытые люди могут быть свободными гражданами». Капи­тализм же не только не несет свободы экономической, он не дает и политической свободы, которая является лишь свободой для богатых, ибо в обществе богатых и бедных «государственные формы, полити­ческий смысл и даже национальное чувство составляют прямое след­ствие элемента присвоения». На страницах журнала можно встретить блестящие образцы критики парламентаризма и других форм буржу­азной демократии, где миром правит капитал, когда «политические де­ятели играют второстепенную роль и во многом зависят от других вож­дей человечества — от биржевых игроков и банкиров».

Радикальное направление «Русского слова» всегда привлекало к нему пристальное внимание цензурных органов. Однако положение журнала стало особенно затруднительным после того, как с сентября 1865 г. вступил в действие новый закон о печати, но которому мини-

стру внутренних дел предоставлялось право при нарушении издани­ем цензурных ограничений выносить журналу три предостережения, приостанавливая издание вместе с третьим предостережением на срок до шести месяцев. Сразу после введения новых правил цензура начала буквально душить «Русское слово». За октябрьскую книжку 1865 г. журнал получил первое предостережение. Внимание цензора Скуратова привлекли статьи «Новый тип» Д. Писарева, «О капитале» Н. Соколова, «Библиографический листок» П.Я. (П. Якоби) и В. Зай­цева, которые поразили цензурный комитет «крайними социалисти­ческими или материалистическими идеями».

Прошло две недели, и в Главное управление по де,цам печати была направлена новая докладная записка председателя С.-Петербургско­го цензурного комитета по поводу ноябрьской книжки журнала, в которой были помещены статьи «Исторические идеи Огюста Конта» Писарева и «Рабочие ассоциации» Шелгунова. В первой цензор ус­мотрел предосудительные мысли о происхождении христианства и опасные примеры, связанные с крестьянским восстанием; автор вто­рой статьи (Шелгунов), по мнению цензора, «превзошел Фурье в ком­мунизме и фурьеристов в революционном направлении». За ноябрь­ский номер журналу было объявлено второе предостережение. За декабрьскую книжку, где цензор обнаружил «прежнее отрицание нравственности, юридических и имущественных начал», «Русское сло­во» получило третье предостережение с одновременной при­остановкой издания на пять месяцев. Фактически журнал прекратил свое существование, а в июне 1866 г., как и «Современник», был за­крыт навсегда «за вредное направление».