Guseynov-_Antichnaya_etika

24.798 Киренаики Гусейнов А.: Античная этика, 123

программа жизни, требующая стремиться к наслаждению ради него самого.

Однако принцип наслаждения в качестве путеводной нити человеческого поведения дает сбои по крайней мере в двух пунктах: некоторые удовольствия, во-первых, сами по себе, естественным образом связаны со страданиями и, во-вторых, через установление и обычай сопряжены с дурной славой и наказаниями, с которыми нельзя не считаться. Поэтому необходимы знания, которые даются философией и другими науками и позволяют правильно ориентироваться в мире удовольствий. Признание роли знания связывает киренаиков с Сократом. И в этом же пункте обнаруживается их отличие от Сократа: знание для них имеет служебную функцию и ценно не само по себе, а как средство оптимизации наслаждений. Но и мудрец наслаждается не постоянно, а по большей части, как и уделом невежды не являются одни страдания. Идея разумного наслаждения, наслаждения, опосредованного философским и иным знанием, является противоречивой и свидетельствует о невозможности последовательного этического гедонизма.

Таково основное содержание учения киренаиков, заложенное Аристиппом. Гегесий (ок.

24.799

Киренаики

Гусейнов А.: Античная этика, 123

320–280 до н. э.) и его сторонники акцентировали внимание на анархистских и пессимистических аспектах гедонизма. Они считали, что для тех, кто мерит жизнь наслаждением, теряют значимость различия между бедностью и богатством, рабством и свободой, для них не имеют никакого обязывающего смысла благодарность, дружба, благодеяние. Поскольку тело исполнено страданий, счастье совершенно неосуществимо, то "предпочтительны как жизнь, так и смерть"; это значит, что они относятся к области

"безразличного" (α’ διάφορον, adiaphoron) (Diog. L. II, 94). У Гегесия была книга "О самоубийстве воздержанием от пищи". Рассказывают, что после проповедей Гегесия некоторые слушатели кончали жизнь самоубийством, а его самого прозвали проповедником смерти (πεισιθάνατος, pеisаthаnаtos).

Феодор (330–270 до н. э.) был известен отрицанием ходячих мнений о богах, за что получил прозвище безбожника; его книга "О богах" повлияла на Эпикура. Наряду с богами он отрицал фетиш отечества, релятивировал также представления о краже, блуде, святотатстве, полагая, что разумный человек при случае может со всем этим не считаться. "Конечными целями он

24.800

Киренаики

Гусейнов А.: Античная этика, 124

полагал радость и горе: первая от разумения (φρόνησις, phronesis), второе – от неразумия (α’ φροσύνη, aphrosyne), благами называл разумение

исправедливость (δικαιοσύνη, dikaiosyne), злом – обратные состояния, а средним (μέσον, meson) – удовольствие (ηδονή, hedone) и страдание (πόνος, ponos)" (Diog. L. II, 98). Полагая, что наслаждение

иболь могут быть использованы как во благо, так

иво зло, Феодор отступал от последовательного гедонизма.

Анникерид признавал самостоятельное значение социальных ценностей – дружбы, благодарности, почтения к родителям, служения отечеству. Так, друг представляет для человека ценность не только из-за пользы от него, но также из-за возникающего при этом доброго чувства. И Гегесий, и Анникерид, и Феодор имели своих последователей.

Киренаики утратили значение самостоятельной философско-этической традиции после Эпикура, в учении которого свойственный киренаикам пафос нравственной суверенности единичного индивида и гедонизм как этический принцип получили более адекватное и аpгумeнтиpовaнноe воплощение. Вместе с тем опыт киренаиков повлиял на восприятие эпикуреизма и в значительной степени явился

24.801

Киренаики

Гусейнов А.: Античная этика, 124

причиной его вульгаризации. Слово "гедонизм" вошловобщекультурнуюлексикукакобозначение склонности (часто безобразной) к чувственным удовольствиям.

24.802

Глава пятая. Платон и

Гусейнов А.: Античная этика, 125

Глава пятая

ПЛАТОН И АРИСТОТЕЛЬ

Философов второй половины V в. греческой

античности	объединяло	общее	убеждение	в
нравственной	суверенности	личности;	человек, полагали

они, достоин счастья и способен собственными силами

достичь	его.	Но как	только возникает	конкретный	вопрос
о том,	что	есть	добродетельность,	их мнения	очень

сильно расходились. Софисты в своем индивидуализме доходили до крайних антисоциальных форм, в этике

Демокрита		эвдемонизм		переходил		в	идеал
созерцательного		блаженства,		Сократ пытался			найти
новые	основания		полисной		морали,	киренаики
утверждали безудержный культ					удовольствий,		киники
были	заклятыми		врагами		наслаждений.		Эти
нормативные		программы,		за	различием		которых

скрывалось действительное расхождение интересов в

обществе	и	многообразие		форм		самоутверждения
индивидов,		страдали	или	односторонностью,			или
известной	эклектичностью.			В	них	отсутствовал

органичный синтез рaзнонaпpaвлeнных сил в человеке и обществе: воли и разума, удовольствий и долга,

общественного блага и	частной выгоды; не желая
приносить противоречивое	богатство действительности

вжертву теоретической последовательности, философы

часто	ставили	рядом утверждения, которые никак не
могли "ужиться" друг с другом.
А	между	тем для общественного		процветания в
форме	полисной организации жизни			было крайне
необходимо		выработать	нормативное		единство,

24.803

1. Платон

Гусейнов А.: Античная этика, 126

сформулировать

некий

общезначимый

образец

добродетельного человека и общества. Собственно, уже

Демокрит и Сократ стремились к этому, но в их взглядах

на мир и человека было еще много трезвости, здравого

смысла,

в

них

не

было

той

интеллектуальной

самоуверенности

и

идеологического

пристрастия,

которые позволяют совершать насилие над фактами и

объединять

в

идеальной

конструкции

то, что на

самом

деле разъединено. Поэтому-то

Демокрит,

говоривший,

что для всех существует одно благо и одна истина,

одновременно

утверждал,

что

различие

между

удовольствием

и

страданием

является

основой

поведения,

границей между

полезным и вредным, а

Сократ,

столь

высоко

ценивший

добродетель

и

справедливость,

считал

вполне

естественным,

нравственно оправданным, что человеческие действия

утилитарно ориентированы.

Задачу

соединения

расходящихся

и

даже

взаимоотрицающих

идей

в

цельные

системы,

обоснования такого нравственного образца человека и

общества, который тождествен разумности и имеет

общеобязательную,

принудительную

силу

для

всех

свободных

граждан,

взяли

на

себя

Платон

(427–347

до н. э.)

и

его

гениальный

ученик Аристотель

(384–322

до н. э.).

1. ПЛАТОН

Общественное сознание древнего грека эпохи Сократа уже выработало многие моральные представления (благо, справедливость, добродетель, мужество и т. д.), которым

24.804

1. Платон

Гусейнов А.: Античная этика, 126

придавался наивысший ценностный статус. Они считались приоритетными по сравнению с другими целями деятельности – богатством, профессиональным мастерством, общественным почетом и т. д. Однако степень действенности этих представлений была ничтожной, их фактическая роль в системе реальных мотивов реальных людей находилась в вопиющем противоречии с их исключительно высокими претензиями; они носили как бы внешний, парадный хаpaктep. В действительном поведении люди ставили на первое место совсем иное, чем в сознании, – жажду удовольствий, житейскую выгоду, политический выигрыш и другие цели, достижение которых неизбежно сталкивало их с другими людьми и не гаpaнтиpовaло искомого счастья. Сложилась паpaдоксaльнaя ситуация: то, как люди поступали на деле, не вело их к счастью, к которому они более всего стремились; а тем, что по их представлениям могло бы их привести к счастью, они не руководствовались на деле. Сократ задумался над этим противоречием, наличие которого к тому времени было фактом очевидным и общепризнанным: "Люди большей частью... утверждают, будто многие, зная, что лучше всего, не хотят так поступать, хотя бы у них и была к тому возможность, а поступают иначе"

24.805

1. Платон

Гусейнов А.: Античная этика, 127

(Протагор, 351 а). При этом он смотрит на разрыв между моральным сознанием и фактическим поведением самодовольных афинян под таким углом зрения, чтобы придать действенность понятиям, высшую ценность которых на словах, по крайней мере, никто не оспаривает. Отсюда – его враждебность к софистам, низводившим моральные понятия до служебной роли по отношению к эмпирически обоснованным и утилитарно окрашенным целям. Став на путь моралиста, Сократ неизбежно приходит к просветительству; он выдвигает положение, что люди не соблюдают моральных понятий по той причине, что они их не знают. Прийти к такому выводу было тем более легко, что моральная терминология в ее повседневном "бытии" и в самом деле имеет приблизительное, расплывчатое содержание; надо думать, современный военачальник при определении мужества столкнулся бы с не меньшими трудностями, чем афинские полководцы, вопрошаемые Сократом в диалоге "Лахет". Во всяком случае многие моральные термины, ставшие исходным пунктом осмысления понятия вообще как высшей формы научного знания, сами до сих пор не имеют строгого понятийного статуса.

Сократ пришел к заключению, что моральным

24.806

1. Платон

Гусейнов А.: Античная этика, 127

понятиям в реальном, вещном мире нет прямого, непосредственного соответствия. Он видел в действительности прeкpaсныe вещи, справедливые поступки, но он не видел в ней аналогов прекрасного и справедливого самих по себе. Платон постулировал существование таких аналогов в виде самостоятельного изначального царства неких идеальных сущностей. Он предположил, что за невидимыми пределами чувственного мира, в "умном месте" находится особый класс предметов, идей, своеобразным отражением которых как раз и являются общие понятия. Идеализм Платона явился прямым продолжением морализирующего интеллектуализма Сократа. Уже по замыслу он имеет несомненную этическую нацеленность: ведь найти истинное знание добродетели (а именно на это претендует теория идей) – значит стать добродетельным.

В качестве иллюстрации и доказательства того, что Платон как этик вырастает из Сократа, можно сослаться на диалог "Горгий", относимый исследователями обычно к переходному периоду творчества философа. В нем формулируется положение, которое, будучи продолжением сократовского морализирования, является в то же время собственно платоновским: лучше терпеть

24.807

1. Платон

Гусейнов А.: Античная этика, 128

несправедливость, чем совершать ее, хотя и то и другое плохо. Софиста Пола – основного оппонента Сократа в диалоге – рaздpaжaeт тезис, будто неспpaвeдливыe не могут быть счастливы, и вытекающее отсюда следствие, что лучше испытать несправедливость, чем сотворить ее. Эти утверждения ему кажутся дикими, несуразными, как если бы кто-то стал говорить, что дождь льет не с неба, а бьет из-под земли. Пол ссылается на пример властителя Македонии Архелая, который родился от рабыни и сам был рабом, но в результате целой цепи преступлений, в том числе убийств дяди и двух братьев, узурпировал власть и стал одним из самых счастливых среди людей. Каждый из афинян, полагает Пол, захотел бы поменяться своим положением с Аpхeлaeм. И уж конечно, если бы ему самому предстояло выбрать, он предпочел бы стать Аpхeлaeм, чем одной из его жертв. Это – очевидности жизни, аксиомы нравов. Сократ как будто бы явно не оспаривает взглядов Пола, но строгий логический анализ, проведенный в соответствии с истинами морального сознания, приводит к противоположному выводу: лучше терпеть несправедливость, чем чинить ее. И он формулирует следующую цепь рассуждений, каждый раз получая подтверждение Пола: 1) причинять несправедливость безобpaзнee, чем