семинар 1 (17 января) / Литература / Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

знания святости. Когда в начале XIV в. регламентировалась про­ цедура канонизации, в нее включили обязательное требование наличия специальных записей о чудесах, совершенных кандида­ том, — capitula miraculorum. Но Бог ведь творит чудеса не толь­ ко через посредство святых.

Чудеса могли случиться в жизни каждого — вернее, в кри­ тические моменты жизни всякого, кто в силу той или иной при­ чины сподобился вмешательства сверхъестественных сил.

Конечно, тот, кто сподобился подобных явлений, — это ге­ рой. Вот ангел прерывает дуэль между Роландом и Оливье в же­ сте (поэме о героических деяниях) Жирара де Вьена. В «Песни о Роланде» Бог останавливает солнце, в жесте «Паломничество Карла Великого» он наделяет храбрецов сверхчеловеческой си­ лой, позволяющей им в действительности совершить подвиги, которыми они дерзко хвалились в своем gabs. Но и люди самые простые могли удостаиваться чуда, больше того, даже самые боль­ шие грешники, если только они были набожны. Верность Богу, Деве или святому — наподобие вассальной верности — вела

кспасению скорее, чем примерная жизнь.

Взнаменитом произведении начала XIII в. «Чудеса Девы», принадлежащем Готье де Куанси, мы видим, как Мария сочув­ ствует и помогает своим приверженцам. Вот она в течение трех суток собственными руками поддерживает повешенного вора. Он преступник, но, прежде чем идти воровать, он никогда не за­ бывал вознести ей молитву. Вот она воскрешает монаха, утопив­ шегося по пути от возлюбленной: утопая, он произносил слова заутрени. Вот она тайно принимает роды беременной аббатисы: та отличалась особой набожностью.

Однако главным доказательством истины посредством чуда служил так называемый Божий Суд. «Бог на стороне правого» — эта прекрасная формула узаконивала один из самых варварских обычаев Средневековья. По-видимому, для того, чтобы шансы не были слишком уж неравными с земной точки зрения, слабым,

вособенности женщинам, разрешалось находить себе замену. Борцы-профессионалы, которых моралисты осуждали как наи­ худших наемников, подвергались испытанию вместо них.

И здесь опять ордалии оправдывало совершенно формаль­ ное понимание добра. Так, в жесте «Ами и Амиль» рассказывается

399

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

о двух друзьях, похожих друг на друга, как близнецы. Ами участвует в судебной дуэли вместо Амиля, который виноват в том, в чем его обвиняют. Ами же невиновен в проступке, вменяемом его то­ варищу, и, следовательно, он побеждает своего противника.

В жесте «Песнь Иерусалима» один клирик по имени Петр, находившийся в Святой земле, утверждал, будто бы св. Андрей открыл ему место, где хранится священное копье, пронзившее бок Христа на кресте. Были предприняты раскопки, и копье на­ шли. И тогда, чтобы узнать, подлинное ли копье, то есть говорил ли клирик правду, его подвергают испытанию огнем.

По истечении пяти часов клирик умер от ран. Однако было сочтено, что он выдержал испытание с честью, а копье подлин­ ное. Ноги же у клирика сгорели потому, что вначале он усомнил­ ся в истинности своего видения. И конечно же, каждый помнит испытание огнем Изольды.

«Бледная, она шатаясь приблизилась к костру. Все молча­ ли. Железо было раскалено докрасна. Она опустила обнаженные руки в жар костра, схватила железный прут, пронесла его девять шагов, а затем отбросила его и вытянула руки, скрестив их и от­ крыв ладони. И все увидели, что плоть ее чище, чем слива на сли­ вовом дереве. И тогда каждый громко вознес хвалу Богу».

Достаточно задуматься об этимологии слова «символ», чтобы понять, какое большое место занимало мышление сим­ волами не только в теологии, в литературе и в искусстве средне­ векового Запада, но и во всем его ментальном оснащении. У гре­ ков «цимболон» означало знак благодарности, представлявший собой две половинки предмета, разделенного между двумя людь­ ми. Итак, символ — это знак договора. Он был намеком на утра­ ченное единство; он напоминал и взывал к высшей и скрытой реальности. Однако в средневековой мысли «каждый материаль­ ный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соот­ ветствовавшего в сфере более высокого и, таким образом, ста­ новившегося его символом». Символизм был универсален, мыс­ лить означало вечно открывать скрытые значения, непрерыв­ но «священнодействовать». Ибо скрытый мир был священен, а мышление символами было лишь разработкой и прояснением учеными людьми мышления магическими образами, присущего

400

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

ментальности людей непросвещенных. И можно, наверное, ска­ зать, что приворотные зелья, амулеты, магические заклинания, столь широко распространенные и так хорошо продававшиеся, были не более чем грубым проявлением все тех же верований и обычаев. А мощи, таинства и молитвы были для массы их раз­ решенными эквивалентами. И там и тут речь шла о поиске клю­ чей от дверей в скрытый мир, мир истинный и вечный, мир, который был спасением. Акты благочестия носили символичес­ кий характер, они должны были заставить Бога признать чело­ века и соблюдать заключенный с ним договор. Этот магический торг хорошо виден в формулах дарений, содержащих намеки на желание дарителей спасти таким образом свою душу. Бога обя­ зывали, вынуждали даровать спасение. А мысль точно так же должна была найти ключи от дверей в мир идей.

Средневековая символика начиналась, следовательно, на уровне слов. Назвать вещь уже значило ее объяснить. Так сказал Исидор Севильский, и после него средневековая этимология расцвела как фундаментальная наука. Понимание есть знание и овладение вещами, реальностями. В медицине поставленный ди­ агноз означал уже исцеление, оно должно было наступить вслед­ ствие произнесения названия болезни. Когда епископ или инк­ визитор мог сказать о подозреваемом: «еретик», то главная цель была достигнута — враг назван, разоблачен. Res и verba не про­ тиворечили друг другу, одни являлись символами других. Если язык был для средневековых интеллектуалов покровом реаль­ ности, то он также являлся ключом к этой реальности, соответ­ ствующим ей инструментом. «Язык, — говорил Ален Лилльский, — есть инструмент ума». А для Данте слово было всеоб­ щим знаком, раскрывавшим смысл, познаваемый и разумом и ощущением (rationale signum et sensuale).

Становится понятным, таким образом, значение спора, в который с XI в. и до конца Средних веков оказались вовлечены практически все мыслители, спора об истинной природе взаи­ моотношений между verba и res. Оно было столь велико, что тра­ диционные историки мысли, упрощая интеллектуальную исто­ рию Средневековья, подчас сводили ее к столкновению «реали­ стов» и «номиналистов», этих гвельфов и гибеллинов средневе­ ковой мысли. Это был «спор об универсалиях».

401

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Итак, фундаментом средневековой педагогики было изу­ чение слов и языка. Грамматика, риторика, диалектика — trivium — таков первый цикл из семи свободных искусств. Осно­ ву любого преподавания, по крайней мере до конца XII в., со­ ставляла грамматика. Уже от нее переходили к другим наукам и особое внимание уделяли этике, которая дополняла свобод­ ные искусства и даже как бы венчала их. Наука грамматика, как ее определяет каноник Делэ, имела много назначений — и не только потому, что через комментирование авторов позволяла обращаться к любому сюжету, но еще и потому, что благодаря словам она позволяла добраться до скрытого смысла, ключом

ккоторому они являются. Годфруа Сен-Викторский в «Источ­ нике философии» («Fons philosophiae») воздает почести грам­ матике, которая научила его буквам, слогам, языку «буквально­ му» и языку «тропов», то есть такому, который вскрывает фи­ гуральный, аллегорический смысл. В Шартре знаменитый ма­ гистр Бернар Шартрский также опирался в своем преподава­ нии на грамматику. Впрочем, они только следовали традиции, восходившей к античности и дошедшей до Средних веков через Блаженного Августина и Марциана Капеллу, и воссозда­ вали эту традицию.

Всоответствии с требованием поиска четырех смыслов

втолковании Библии кто-то из экзегетов полагал вслед за св. Пав­ лом, что буква способна убивать, тогда как дух оживляет; но боль­ шинство средневековых толкователей видели в littera подход

кsensus.

Природа виделась огромным хранилищем символов. Эле­ менты различных природных классов — деревья в лесу симво­ лов. Минералы, растения, животные — все символично, и тра­ диция довольствовалась тем, что некоторым из них давала пре­ имущество перед другими. Среди минералов это были драгоцен­ ные камни, вид которых поражал зрение, воскрешая миф богат­ ства. Среди растительности это те растения и цветы, которые упоминаются в Библии, среди животных это экзотические, ле­ гендарные существа, звери-чудовища, удовлетворявшие тягу средневековых людей к экстравагантному. Лапидарии,флорарии, бестиарии в идеальной библиотеке Средних веков стояли на по­ четном месте.

402

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

Укамней и цветов символический смысл совмещался

сих благотворными или пагубными свойствами. Цветовая го­ меопатия желтых и зеленых камней лечила желтуху и болезни печени, а красных — кровотечения и геморрагию. Красный сар­ доникс означал Христа, проливающего свою кровь на кресте за людей. Прозрачный берилл, пропускающий свет, — это был образ христианина, озаренного светом Христа. Флорарии — это что-то родственное травникам, они знакомили средневековую мысль с миром «простецов», с рецептами добрых женщин и секретами монастырских хранилищ лекарственных трав. Гроздь винограда в символическом изображении мистической давильни — это был Христос, проливший кровь за людей. Об­ разом Девы могли служить олива, лилия, ландыш, фиалка, роза. Святой Бернар подчеркивал, что символом Девы является как белая роза, означающая девственность, так и алая роза, говоря­ щая о ее милосердии. Васильком, у которого четырехугольный стебелек, лечили перемежающуюся четырехдневную лихорад­ ку, а вот яблоко было символом зла. Мандрагора, как считалось, возбуждает чувственность, а также одержимость. Когда ее вы­ рывают, она кричит, и тот, кто слышит крик, умирает или схо­ дит с ума. В последних двух случаях средневековые люди опре­ деляли смысл этимологией: «яблоко» по-латыни malum, что значит также и «зло», а «мандрагора» — это дракон человече­ ства (английское «mandrake»).

Животный мир чаще всего виделся как сфера зла. Страус, откладывающий яйца в песок и забывающий их высиживать, — таков был образ грешника, не помнящего долга перед Богом. Козел символизировал сластолюбие, скорпион, кусающий хвос­ том, воплощал в себе лживость и, кроме того, евреев. Символи­ ка, связанная с собакой, раздваивалась, включая в себя античную традицию, в которой она была символом нечистого, и тенден­ цию феодального общества к реабилитации собаки как живот­ ного благородного, необходимого спутника сеньора на охоте, как символа верности, самой возвышенной из феодальных добро­ детелей. Но настоящими обличьями дьявола выступали фанта­ стические звери, имевшие сатанинское происхождение: все эти аспиды, василиски, драконы, грифоны. Двойственный смысл имели лев и единорог. Будучи символами силы и чистоты,

403

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

с одной стороны, они могли также выражать свирепость и лице­ мерие — с другой. Впрочем, единорог в конце Средних веков был идеализирован, вошел в моду и был увековечен в серии ковров «Дама с единорогом».

Средневековая символика нашла исключительно широкое поле для применения в богатой христианской литургии, а еще раньше в самом строении религиозной архитектуры. Смысл двух главных типов церковных зданий объяснил Гонорий Августодунский. И круглая, и крестообразная форма являлись образами со­ вершенства. Легко понять, что круглая форма несла в себе завер­ шенность круга. Но нужно понимать, что крестообразный план здания — это не только изображение распятия Христа. Еще важ­ нее то, что форма ad quadratum, базирующаяся на квадрате, обо­ значала четыре основных направления, символизировавших Вселенную. И в том и в другом случае церковь олицетворяла микрокосм.

Особое место среди важнейших форм средневековой сим­ волики занимала символика чисел: структурируя мысль, она стала одним из главенствующих принципов в архитектуре. Красоту выводили из пропорциональности, из гармонии, отсюда и пре­ восходство музыки, основанной на науке чисел. «Знать музыку, — говорил Фома Йоркский, — это значит прежде всего знать поря­ док всех вещей». Архитектор, согласно Гильому Пассаванскому, епископу Манса с 1145 по 1187 г., — «это композитор». Соломон сказал Господу: «Ты все расположил мерою, числом и весом» («Omnia in mensura et numéro et pondère disposuisti»). Число — это мера вещей.

Так же как и слово, число смыкается с реальностью. «Со­ здавать числа, — говорил Тьери Шартрский, — это значит созда­ вать вещи». И искусство, поскольку оно является подражанием природе и творению, должно руководствоваться счетом. Соглас­ но Кеннету Джону Конанту, вдохновитель построения церкви аббата Гугона в Клюни, начатой в 1088 г. (Клюни III), монах Гунзо (миниатюра изображает его видящим во сне святых Павла и Этьена, которые намечают ему веревками план будущей церк­ ви) был признанным музыкантом (psalmista praecipuus). Симво­ лическим числом, которое как бы вбирало в себя, согласно Ко­ нанту, всю числовую символику, использованную при построе-

404

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

нии здания, считалось в Клюни число 153 — это количество рыб в Чудесном лове рыбы.

Ги Божуан привлек недавно внимание к неизданным трак­ татам XII в., из которых видно, что символика чисел в роман­ скую эпоху была еще более распространена, чем принято счи­ тать. Мастерами в этой игре, которую принимали всерьез, слыли викторианцы и цистерцианцы. Гуго Сен-Викторский в трактате из «Латинской патрологии», разъясняя смысл числовой симво­ лики, подчеркивал значение разницы в числах. Если начинать с семи дней Бытия или с шести дней, в которые Создатель сотво­ рил Мир (Hexaemeron), то 7 > 6 означает отдых после трудов,

а8 > 7 — это вечность после земной жизни (8 обнаруживается

ввосьмиугольниках храмов в Аахене, Сен-Витале в Равенне, хра­ ма Гроба Господня в небесном Иерусалиме). Если начинать с 10 —

адесятка обозначает совершенство, — то 9 < 10 — это недоста­ ток совершенства, а 11 > 10 — его избыток. Цистерцианец Эд де Моримонд, умерший в 1161 г., в трактате «Analytica numerorum» возобновил спекуляции с цифрами, которыми занимался св. Иероним. Последний в пасквиле против Йовиниана, неболь­ шом сочиненьице в похвалу девственности, очень модном в XII в., который был весьма «не расположен к браку» (возможно, в от­ вет на быстрый рост населения), объяснял символику чисел 30, 60 и 100, относящихся к трем состояниям: браку, вдовству и дев­ ственности. Для того чтобы представить число 30, нужно тихонь­ ко свести кончики большого и указательного пальцев: это озна­ чает брак. Для того чтобы изобразить число 60, большой палец нужно согнуть и как бы склонить перед указательным, который нависает над ним: таков образ вдовы, которая целомудренно обуз­ дывает сладострастие прошлого или которая согнулась, скрыв­ шись под покрывалом. И наконец, чтобы воплотить число 100, нужно составить пальцами венец девственности. Основываясь на этом, Эд де Моримонд составил символику пальцев. Мизинец, который подготавливает уши к тому, чтобы слушать, символизи­ рует у него веру и добрую волю; безымянный палец — раскаяние, средний палец — милосердие, указательный — ясный разум, большой палец — божественность. Разумеется, для того чтобы понять все это, нужно осознать, что в Средние века люди счита­ ли на пальцах и этот счет лежал в основе всех символических

405

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

толкований, так же как в основе всех измерений лежали «есте­ ственные» меры: длина стопы или предплечья, размер пяди или поверхности земли, которую можно было обработать за один день, и т. д. Самые скромные жесты связывались с самыми сме­ лыми спекуляциями. Как видно из этих примеров, в менталь­ ном оснащении людей Средневековья трудно разграничить аб­ страктное и конкретное. Клод Леви-Строс справедливо отвергал «пресловутую неспособность „неразвитых" людей к абстрактно­ му мышлению». Напротив, средневековый разум обнаруживал тягу к абстрактному или, точнее, к мировидению, основывавше­ муся на абстрактных взаимозависимостях. Так, расцветка счита­ лась особенно красивой, если строилась на сочетании белого и красного, превосходных цветов, символизировавших, как мы видели, чистоту и милосердие. Но в то же время чувствуется, что за абстрактными понятиями тут возникали конкретные обра­ зы. Согласно Исидору Севильскому, средневековые клирики про­ изводили слово «pulcher» от слов «pelle rubens»; тот, кто красив, имеет красную кожу, потому что под ней бьется живая кровь. Кровь определяла и знатность, и, наоборот, неблагородство, сло­ вом, это был элемент важнейший. Но как отделить абстрактное от конкретного в этом интересе к крови? Он обнаруживается, кстати, и в другом слове, обозначающем прекрасное, — «venustus», которое тоже производили от слова «venis», что значит «вены».

На самом деле это наслоение конкретного на абстрактное составляло основу ментальностей и чувствований средневеко­ вых людей. Одна страсть, одна потребность заставляла колебаться между желанием отыскать за ощутимым конкретным более существенное, абстрактное и попытками заставить эту скрытую реальность проявиться в форме, доступной чувствам. И нельзя с уверенностью сказать, что стремление к абстрактному было свойственно прежде всего образованным кругам, интеллектуа­ лам и клирикам, а стремление к конкретному встречалось в пер­ вую очередь среди необразованных. И чувство абстрактного,

ичувство конкретного в равной мере характеризовало и litterati,

иilliterati. Можно, например, задаться вопросом, не стремились ли средневековые массы уловить в символах порчи и вреда преж­ де всего принцип зла, который затем грамотные показывали на­ роду в конкретных обличьях дьявола и его воплощений. Поня-

406

Глава IX

Ментальность, мир эмоций, формы поведения

тен успех у народа ересей, например катарской (разновидности манихейства), которая на место Бога и Сатаны ставила принци­ пы Добра и Зла. Точно так же искусство раннего Средневековья поверх вдохновлявших его эстетических традиций местного на­ селения или кочевников обнаруживает, что тенденции к абст­ рактному в нем древнее других.

Любовь к свету, авторитет телесного были глубоко свой­ ственны средневековому мироощущению. Можно, однако, за­ даться вопросом, что больше прельщало людей Средневековья: очарование видимости, воспринимаемое чувствами, или скры­ вающиеся за внешностью абстрактные понятия — светлая энер­ гия и сила.

Хорошо известно пристрастие Средневековья к сверкаю­ щим, ярким цветам. Это был «варварский» вкус: кабошоны, ко­ торые вправляли в переплеты, блеск золота и серебра, многоцветие статуй и живописи на стенах церквей и богатых жилищ, ма­ гия витражей. Средневековье, почти лишенное цвета, которым мы любуемся сегодня, — это продукт разрушительного действия времени и анахронических вкусов наших современников. Но за цветовой фантасмагорией стоял страх перед мраком, жажда света, который есть спасение.

Технический и духовный прогресс способствовал, видимо, все лучшему использованию света. В готических соборах стены стали пробуравливаться, потоки света, расцвеченного витража­ ми, хлынули внутрь. С XIII в. начало потихоньку появляться окон­ ное стекло в домах. Наука XIII в. в лице Гроссетеста, Витело и дру­ гих изучала и «прощупывала» свет, поставив оптику на первое место среди своих занятий. Техническая наука даровала свет утом­ ленным и больных глазам, изобретя в самом конце века очки. Уче­ ных притягивала к себе радуга, этот каприз природы, естествен­ ным образом разложенный свет. Интерес к ней отвечал как тра­ диционалистскому, так и обращенному к новому научному созна­ нию Средневековья. За всем этим стояло то, что зовется «средне­ вековой метафизикой света», или — более обобщенно и более скромно — поиск безопасности, которую даровали освещение

исвет. Красота воспринималась как свет, который успокаивал

иободрял, являлся знаком благородства. Образцом в этом смысле

407

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

37. Церковь Оттмарсхейма

37, 38. ПЛАНЫ ЦЕРКВЕЙ: КОНЦЕНТРИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ И БАЗИЛИКА

На рисунках представлены планы двух наиболее распространенных на христианском Западе типов церквей — концентрической, образцом которой был храм Гроба Господня в Иерусалиме, и базилики.

Восьмигранная в плане церковь Оттмарсхейма (37), в Эльзасе, была освящена папой Львом IX в 1049 г. Она построена в подражание знаменитой дворцовой часовне Карла Великого в Аахене, благодаря которой в герман­ ских странах в раннее Средневековье стали популярными церкви концентри­ ческого типа, которые чаще всего были

церквам и-рели кв ария м и (martyria), хранящими мощи святых.

Церковь Сант-Амброджо в Милане (38) была построена к 1100 г. на месте ка­ ролингской базилики IX в., которая в свою очередь заменила святилище IV в. От каролингского здания новая церковь сохранила расширенный атрий и три ап­ сиды с хором. Важным новшеством стал свод с нервюрами, который можно было бы рассматривать как предвосхищение готическою свода, если бы постройка не была выдержана в чисто романском духе, при котором вся ее тяжесть переносилась на массивные стены.

был средневековый святой. Как пишет Андре Воше, «святой — это существо из света». Вот, например, св. Клара: «Ее ангельское лицо после молитвы становилось еще светлее и прекраснее, так оно сияло радостью. Господь воистину милосердный и щедрый так обласкал светлыми лучами свою бедную маленькую супругу,

408