Методички ЭД-203фк / Социология. Дайджест

часто содействует появлению новых социальных норм или обновлению существующих. С этой точки зрения социальный конфликт есть способ адекватного приспособления социальных норм к изменившимся обстоятельствам. Общества с гибкой структурой извлекают из конфликтных ситуаций определенную пользу, поскольку конфликты, способствуя возникновению и изменению социальных норм, обеспечивают существование этих обществ в новых условиях. Подобный корректирующий механизм вряд ли возможен в жестких системах: подавляя конфликт, они блокируют специфический предупредительный сигнал и тем самым усугубляют опасность социальной катастрофы.

Микросоциологические теории

Дж. Хоманс (р. 1910 г.) – известный американский ученый, один из авторов теории социального обмена. Эта теория была создана им в противовес структурному функционализму. Дж. Хоманс считает, что структурный функционализм игнорировал процессы социального взаимодействия, образующие фундамент социальной жизни. Он выдвинул лозунг «Назад к человеку!», который положил начало критики структурного функционализма с позиции психологизма. Функционирование человека в обществе, по мнению Дж. Хоманса, основано на обмене социальными благами и формами деятельности.

Прочитав фрагмент работы Дж. Хоманса «Возвращение к человеку», дайте ответы на следующие вопросы.

1.Почему Дж. Хоманс считает, что возможности структурного функционализма исчерпаны и он является преградой на пути к пониманию социальных явлений?

2.В чем заключаются задачи ученого-социолога, по мнению Дж. Хоманса?

3.Последователями какого видного французского социолога были американские социологи-функционалисты?

Дж. Хоманс Возвращение к человеку1

Теория какого-либо явления есть его объяснение, показывающее, каким образом оно вытекает из основных положений определенной дедуктивной системы. Несмотря на некоторые эмпирические достижения, функциональной

1 Дж. Хоманс. Возвращение к человеку //Американская социологическая мысль: Тексты /Под. ред. В.И. Добренькова. М., 1996. С.45-48.

31

школе не удалось создать объясняющей теории, поскольку из основных посылок функционализма, касающихся условий социального равновесия, нельзя вывести никаких определенных заключений. Когда самими функционалистами предпринимаются серьезные попытки по созданию такой теории, то оказывается, что их основоположения превращаются в психологические: эти положения о поведении людей, а не о равновесии обществ.

Мне вновь хотелось бы затронуть тему, обсуждение которой у многих из нас, в том числе и у меня, отняло много времен и сил. Проблема достаточно стара, но новое обращение к ней не вызывает у меня чувства неловкости, ибо до сих пор она остается нерешенной. Я думаю, что это наиболее важная теоретическая проблема в социологии. Поскольку сегодня у меня единственный случай сказать ex catherda, то я не могу не позволить себе сказать что-нибудь ядовитое. Я думаю, что сейчас именно такой момент, когда можно быть ядовитым.

В начале 30-х гг. в социологии сложилась определенная школа. Ее предшественниками, хотя, безусловно, не единственными, были Дюркгейм и Рэдклифф-Браун. Я называю это школой, несмотря на то, что далеко не все ее приверженцы следуют ее принципам; многие социологи добились крупных успехов на другом пути.

Обычно эту школу называют структурно-функциональной, или просто функционализмом. Данное направление господствовало на протяжении целого поколения. Теперь, мне кажется, возможности функционализма исчерпаны, и он стоит преградой на пути к пониманию социальных явлений. Почему это произошло?

Область интересов функционализма

Я начну с того, что напомню вам основные интересы и допущения функционализма, намеренно сопоставляя их с теми, которые им не изучались и были приняты без доказательства. Именно эти не поставленные в свое время вопросы ныне беспокоят функционализм. Если то, что я говорю, будет похоже на карикатуру, то вспомните, что карикатура всегда подчеркивает в личности наиболее характерные черты.

Во-первых, эта школа начала с исследования норм, т.е. утверждений членов группы относительно того, как им следует себя вести и как они ведут себя в действительности в различных обстоятельствах. Особенно большое внимание она проявляет в связке (cluster) норм, названных ролью, и к связке ролей, названных институтом. Функционалисты не уставали говорить о том, что ими рассматривается институционализированное поведение, и что единицей социального анализа является не действующий индивид, а роль. При этом никогда не задавался вопрос, почему существуют роли вообще.

Во-вторых, можно определить эмпирический интерес к взаимоотношению ролей и взаимоотношению институтов как структурное

32

направление работы функционалистов. Аналогичными вещами занималась социальная антропология, которая показывала, как в первобытном обществе сосуществуют различные институты; социология распространила эти принципы на современные общества. Например, ею установлено, что нуклеарная семья, больше чем какая-либо другая форма родства, соответствует индустриальному обществу. Но представители функционализма больше интересовалось тем, каковы взаимоотношения институтов, нежели вопросом о причинах этих взаимоотношений. Вначале анализ имел тенденцию к статичности, поскольку это позволяло рассматривать социальную структуру общества как нечто стабильное. В последнее время функционалисты обратились к исследованию социальных изменений, что заставило их вернуться к проблемам, которые раньше игнорировались. Если институт изменяется, то едва ли кто-нибудь может удержаться от вопроса: почему он изменяется в том, а не в ином направлении?

В– третьих, вообще говоря, функционалисты больше интересовались последствиями, чем причинами институтов, в особенности последствиями институтов для социальной системы как некоторого целого. Эти последствия рассматривались как функции институтов. Функционалисты никогда не уставали указывать на функции и дисфункции системы статусов, никогда не задавая себе вопросов о том, почему существованию такой системы придается столь большое значение и почему она должна иметь функции. Они особенно старались показать, что социальные институты обеспечивают равновесное состояние в обществе, которое находится в постоянном движении. Исходной моделью при этом послужила попытка Дюркгейма (в работе «Элементарные формы религиозной жизни») показать, как религия первобытного племени помогает сохранять его единство.

Таковы эмпирические интересы функционализма. Поскольку в этом плане я сам принадлежу к функционалистам, постольку я буду ссориться с

ними в последнюю очередь. Безусловно, одной из задач социолога является раскрытие норм, существующих в обществе. Хотя роль и не является действительным поведением, все же в некотором отношении это понятие оказывается полезным упрощением. Конечно, институты взаимосвязаны, и изучение этих взаимосвязей также является задачей социолога. Институты действительно имеют последствия в том смысле, что если дан один институт, то институты другого рода, по-видимому, не бесконечны в количественном отношении. Определенно, одной из задач социолога является установление влияний институты и даже, хотя это и труднее сделать, выяснение, какие из них полезны, а какие вредны для общества как целого. Во всяком случае эмпирические интересы функционализма привели к большому числу хороших исследований. Вспомните о работах Мардока и других по проблемам межкультурных взаимосвязей институтов.

По мере своего оформления функциональная школа наряду с эмпирическими развивала и теоретические интересы. Теоретические и эмпирические интересы не обязательно связаны друг с другом – английская

33

социальная антропология оставалась относительно эмпирической. Этого нельзя сказать об американских социологах, особенно о Т. Парсонсе, который претендовал на создание общей теории и всемерно подчеркивал ее важность.

Более того, у них имелась определенная теория. Американские социологи-функционалисты были последователями Дюркгейма и вполне серьезно воспринимали его знаменитое определение социальных фактов: «Поскольку их существенная характеристика заключается в том, что они обладают способностью оказывать влияние в качестве внешних факторов на сознание индивидов, постольку они не выводятся из индивидуального сознания, и, следовательно, социология, не выводится из психологии». Дюркгейм был великим человеком, поэтому в его работах можно найти утверждения, имеющие совершенно иной смысл, но в данном случае мы имеем дело с карикатурным утверждением, которое рассматривается совершенно однозначно. Если не на словах, то на деле функционалисты полностью восприняли Дюркгейма. Их фундаментальная единица – роль – оказалась социальным фактом в дюркгеймовском смысле. А их теоретическая программа предполагала, что социология должна быть независимой наукой. Именно в этом смысле утверждалось, что положения социологии не выводятся из какихто других социальных наук, в том числе и из психологии. Следовательно, это означало, что общие положения социологии не относились к поведению «индивидуальных сознаний», или, как я бы сказал, к людям, а относились к обществу, или другим социальным группам как таковым.

Интересно, что функционализм потерпел поражение не в области эмпирических интересов, а там, где больше всего собою гордился, - в области общей теории. Но здесь я буду очень осторожным. В последнем президентском послании К. Девис утверждал, что все мы являемся функционалистами, и в некотором смысле он совершенно прав. Но в этой статье говорится о функциональном анализе, при помощи которого можно выяснить, чем один институт отличается от других аспектов социальной структуры. В этом состоит эмпирическая программа функционализма. Поскольку всех нас обучали пользоваться функциональным анализом, постольку мы функционалисты. Но функциональный анализ как метод не идентичен функционализму как теории. И если все мы – функциональные аналитики, то, конечно, далеко не все мы – функциональные теоретики. Лично я к ним не принадлежу.

Единственная обязанность теории – объяснить. Эволюционная теория объясняет, почему и как происходит эволюция. Для того, чтобы зафиксировать влияние институтов и их взаимосвязь, не нужно объяснять, почему эти взаимосвязи являются такими, каковы они есть. Практически, а не философском смысле, вопрос заключается не в том, законно ли рассматривать роль как основную единицу анализа, и не в том, существуют ли институты реально, а в том, привела ли теоретическая программа функционализма к объяснению социальных явлений, включая результаты самого функционального анализа. Вопрос не в том, мог ли достичь этого

34

функционализм, а в том, достиг ли он этого сегодня. Думаю, что на этот вопрос надо ответить отрицательно.

Дж.Г.Мид (1863-1931) – американский социолог, основатель символического интеракционизма в социологии. В основе этой теории лежит представление о социальной деятельности как совокупности социальных ролей, которые фиксируются в системе языковых и других символов. Основой учения Дж. Мида являются символы. Любое взаимодействие между индивидами, считал он, является символическим. Дж. Мид полагал, что язык сделал нас «самостоятельными существами, имеющими собственную индивидуальность». Сторонники этого направления в социологии огромное значение придают языковой символике.

Изучив фрагмент работы Дж. Мида «От жеста к символу», ответьте на следующие вопросы:

1.Что, по мнению Дж. Мида, относится к символам?

2.Раскройте содержание понятий «подражание», «механизм подражания», которые используются в данной работе.

3.В чем заключается, по мысли Дж. Мида, решающее значение языка для развития человеческого сознания?

Дж. Мид От жеста к символу1

В случае голосового жеста биологическая форма слышит свой собственный стимул как раз тогда, когда он используется другими формами; таким образом, она стремится откликнуться на свой собственный стимул, когда откликается на стимул других форм. Это значит, что птицы стремятся петь для самих себя, дети – говорить для самих себя. Производимые ими звуки являются стимулами к произведению других звуков. Там, где имеется какой-то особенный звук, вызывающий какой-то особенный отклик, этот звук в случае его использования другими формами вызывает этот отклик в той (биологической) форме, о которой идет речь. Если воробей (подражающий канарейке) использует этот особенный звук, откликом на этот звук явится тот, который будет слышен чаще, чем какойлибо другой отклик. Таким образом, из репертуара воробья будут отобраны те элементы, которые встречаются в пении канарейки, и постепенно такой отбор накопит в пении воробья те элементы, которые являются общими для обеих птиц, не предполагая здесь никакого особого стремления к подражанию. Здесь налицо некий избирательный процесс, который избирает то, что является общим.

1 Дж. Мид. От жеста к символу // Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. М., 1996. С.215-217.

35

«Подражание» зависит от индивида, воздействующего на себя самого так, как другие воздействуют на него, так что он находится под воздействием не только другого, но и самого себя постольку, поскольку он использует тот же самый голосовой жест.

Итак, голосовой жест обладает таким значением, каким не обладает никакой другой жест. Мы не можем видеть себя тогда, когда наши лица принимают определенное выражение. Нам гораздо проще задержать свое внимание в том случае, когда мы слышим свой голос. Слышат себя тогда, когда бывают раздражены вследствие использования какой-то раздражающей интонации, и таким образом, неожиданно спохватываются, начиная воспринимать самих себя. В случае же лицевого (facial) выражения раздражения имеет место такой стимул, который не обладает свойством вызывать то же выражение у данного индивида, какое он вызывает в другом. Гораздо проще спохватиться и контролировать себя в голосовом жесте, нежели в выражении лица.

Если есть правда в старой аксиоме, гласящей, что задира всегда трус, обосновать ее можно тем, что индивид пробуждает в себе ту же установку страха, которую пробуждает его задирающая установка в другом, так что в конкретной ситуации, провоцирующей его блеф, его собственная установка оказывается установкой других. Если установка индивида уступить задирающей установке других есть установка, пробуждающая задирающую установку, тогда в этой же мере он оказывается пробудившим установку задирания в самом себе. Мы увидим, что в этом определенно есть доля истины, если вернемся к тому эффекту, который оказывает на индивида используемый им жест. Поскольку индивид вызывает в себе ту установку, которую он вызывает в других, постольку отклик отбирается и усиливается. Это единственная основа для того, что мы называем подражанием. Это подражание не в том смысле, что индивид делает то же, что как он видит, делает другой. Механизм подражания состоит в том, что индивид вызывает в себе тот отклик, который он вызывает в другом, и вследствие этого придает таким откликам больший вес, чем другим откликам, постепенно выстраивая эти наборы откликов в некое преобладающее целое. Это может происходить, как мы говорим, бессознательно. Воробей не знает, что он подражает канарейке. Это просто постепенный отбор звуков, общих для обеих птиц. И это верно для всех случаев, где бы мы ни встречали подражание.

Я противопоставил две ситуации для того, чтобы показать, какой долгий путь должны преодолеть речь или коммуникация от ситуации, в которой нет ничего, кроме голосовых сигналов к ситуации, в которой используются значимые символы. Для последней характерно как раз то, что индивид откликается на свой собственный стимул точно так же, как откликаются другие люди. Когда это имеет место, тогда символ становится значимым, тогда начинают высказывать нечто. «Речь» попугая ничего не означает, но там, где нечто значимо высказывают при помощи своего голоса, высказывают это и для самих себя, и для любого другого в пределах досягаемости голоса. Лишь

36

голосовой жест годится для этого типа коммуникации, потому что лишь на свой голосовой жест откликаются или стремятся откликнуться так, как откликается на него другой. Язык рук, правда, имеет то же характер. Здесь можно наблюдать использование тех жестов, которыми пользуются глухие. Они воздействуют на того, кто их использует точно так же, как они воздействуют на других. Разумеется, то же самое верно и применительно к любой форме письменности. Но подобные символы развились из специфического голосового жеста, ибо это – фундаментальный жест, воздействующий на индивида так, как он воздействует на других. Он не становится значимым в перекличке двух птиц. Тем не менее здесь налицо тот же тип процесса: стимул одной птицы стремится вызвать такой же отклик в другой птице, какой он стремится вызывать, как бы слабо ни прослеживалась эта тенденция, в первой птице.

Мышление

Более или менее бессознательно мы видим себя так, как видят нас другие. Мы бессознательно обращаемся к себе так, как обращаются к нам другие: таким же образом, как воробей подхватывает напев канарейки, мы производим отбор окружающих нас диалектов. Разумеется, эти особые отклики должны иметься в нашем собственном (психическом) аппарате. Мы вызываем в другом нечто такое, что мы вызываем в себе самих, так что бессознательно мы переносим эти установки. Мы бессознательно ставим себя на место других и действуем так, как действуют другие. Я хочу просто выделить здесь некий всеобщий механизм, потому что он обладает фундаментальным значением для развития того, что мы называем самосознанием и развитием самости. Мы постоянно, особенно благодаря использованию голосовых жестов, пробуждаем в себе те отклики, которые мы вызываем в других, так что мы перенимаем установки других, включая их в свое собственное поведение. Решающее значение языка для развития человеческого сознания заключается в том, что этот стимул обладает способностью воздействовать на говорящего индивида так, как он воздействует на другого.

Бихевиорист вроде Уотсона склонен считать все наше мышление вокализацией. В мышлении мы попросту принимаемся использовать определенные слова. Это в некотором смысле верно. Однако Уотсон не учитывает всех импликаций данного положения, а именно – что эти стимулы суть существенные элементы сложных социальных процессов и что они несут на себе отпечаток (value) этих процессов. Голосовой процесс как таковой имеет это первостепенное значение, и справедливо допустить, что голосовой процесс вместе с пониманием и мышлением, которые его сопровождают, не просто

37

произвольное столкновение неких голосовых элементов друг с другом. Такая точка зрения упускает из виду социальный контекст языка1.

У. Самнер (1840-1910) – американский социолог. Наибольшую известность в социологии приобрели такие понятия У. Самнера, как «этноцентризм», «мы - группа», «они - группа». В «мы - группе» преобладает солидарность. А между группами – враждебность, связанная с этноценризмом, взглядом, согласно которому собственная группа представляется человеку центром, а все остальные оцениваются по отношению к ней. Конформизм в обществе обеспечивают обычаи, нравы и законы. Обычаи порождаются интересами, мотивами, среди которых главным является честолюбие, страх, голод.

Изучив фрагмент работы У. Самнера «Обычаи и нравы», ответьте на следующие вопросы.

1.Какова роль обычаев в жизни людей?

2.Какие виды обычаев выделяет У. Самнер?

3.Назовите причины, породившие в обществе появление табу?

4.Что такое ритуал, этикет?

У. Самнер ОБЫЧАИ И НРАВЫ1

Определение и происхождение обычаев

Если мы вспомним все то, что мы знаем из области антропологии и этнографии о примитивных людях и примитивном обществе, то нам нетрудно будет убедится в том, что первейшая их потребность – просто выжить. Первое,

1 Жесты, если проследить их вспять до той матрицы, из которой они исходят, всегда оказываются вовлеченными или включенными в более широкое социальное действие, фазами которого они являются. Рассматривая коммуникацию, мы должны, прежде всего, распознать ее глубинные корни в бессознательном общении жестами. Сознательная коммуникация – сознательное общение жестами – возникает тогда, когда жесты становятся знаками, т. е. когда они начинают нести для индивидов, производящих их, и индивидов, откликающихся на них, определенные смыслы или значения, касающиеся последующего поведения производящих их индивидов.

1 У. Самнер. Обычаи и нравы / Кравченко А.И. Социология: Хрестоматия. М., 1997. С.150-161.

38

с чего начинают люди, это действие, а не мысль. Любое жизнеотправление связано с той или иной потребностью, которую надобно сразу удовлетворить.

Кажется очевидным, что от своих ближайших предков люди унаследовали инстинкты, которые руководят их поведением. Это может быть вполне правдоподобно, хотя это никогда не было доказано. Если бы мы обладали подобным наследием, то оно контролировало бы и целенаправляло самые первые наши усилия по удовлетворению потребностей… Потребность обладает принудительной силой воздействия. Удовольствие и боль с двух сторон задают направление, вдоль которого осуществляются наши попытки удовлетворить потребности. Способность организма отличать боль от удовольствия – всего лишь физическая сила. Таким путем происходит отбор подходящих ситуаций и неподходящих ей действий человека. Когда одно и то же усилие или действие принудительно повторяется много раз, формируются привычки и рутинные навыки.

Известно, что борьба за существование происходит не индивидуально, а в группах. Здесь каждый из нас получает выгоду, когда опирается или использует жизненный опыт других. Благодаря этому в обществе сохраняется только то, что наилучшим образом соответствует ситуации и помогает выживанию. В конечном итоге все адаптируется одинаковым образом к одинаковым целям. Такой способ адаптации, ставший общепринятым, закрепляется в обычаях и становится массовым феноменом. Инстинкты отходят на второй план и получают развитие лишь в связи с обычаями. Индивидуальные привычки (customs) перерастают в коллективные обычаи (folkways). Молодежь обучается им благодаря традициям, подражанию, имитации, а также авторитету. Обычаи универсальны, единообразны в рамках данной группы, императивны и неизменяемы. Со временем коллективные обычаи становятся все более произвольными, позитивными и императивными. Если примитивных людей спросить, почему обычаи действуют определенным образом в определенных ситуациях, они ответят, что также поступали всегда и наши предки. Страх перед привидениями и духами предков служит своеобразной санкцией, не позволяющей нарушать обычаи. Молодежи внушается, что духи предков рассердятся, если она будет нарушать установленные ими обычаи.

Обычаи как социетальная сила

Операция, благодаря которой создаются обычаи, состоит из часто повторяющихся мельчайших действий. Чаще всего это огромное число согласующихся между собой действий или по крайней мере повторяющаяся одинаковым образом деятельность, при которой индивид лицом к лицу сталкивается с одной и той же потребностью. В качестве непосредственного мотива выступает интерес. Последний продуцирует навык у индивида и коллективную привычку (custom) у группы. Через навыки и привычки интерес управляет поведением множества людей, и таким способом он превращается в социетальную силу, определяющую действия социальных классов…

39

Обычаи возникают бессознательно

… Обычаи не являются плодом целеполагания или результатом приложения разума человека. Они – продукт действия естественных сил, которые индивид бессознательно приводит в действие. Они напоминают инстинкты животных, которые развиваются вместе с расширением жизненного опыта. В своей завершенной форме, показывающей максимальную адаптацию к окружающей среде, обычай и инстинкт превращаются в интерес. В свою очередь интересы направляются традицией, не терпящей исключений или разнообразия. Даже если обычаи как-то видоизменяются, чтобы группа лучше приспособилась к изменившейся среде, то такое действие совершается в четко определенных рамках и без привлечения рационального осмысления, целеполагания и т.п. Жизнь людей в любом возрасте и на любой культурной стадии подчиняется непреложному действию обычаев, коренящихся в самом раннем опыте расы и имеющих много общего со способами поведения животных. Лишь самый верхний слой коллективных обычаев подвержен изменениям или контролю со стороны философии, этики и религии.

Обычаи регулируют все действия людей – умывание, приготовление и употребление пищи, уход за кожей и волосами, способы одевания и передвижения, общения и т.п. С рождения до могилы человек – раб древних обычаев и привычек. В его жизни фактически нет ничего свободного, оригинального, самопроизвольного, как нет прогресса в сторону лучшей жизни, попытки улучшить условия жизни, нравственность или мышление. Все люди поступают одним и тем же образом с незначительными отступлениями и степенью свободы.

Обычаи подвержены искажению

Обычаи создаются случайно, благодаря иррациональным и неадекватным действиям, основанным на ложном знании. В Молембо чума была занесена после того, как здесь умер португалец. Вслед за этим местные власти приняли все меры к тому, чтобы ни один белый человек не умирал в их стране. На Никобарских островах местный житель умер вскоре после того, как начал заниматься гончарным делом. Естественно, что гончарный промысел был запрещен и никогда более не возобновлялся. Белый человек подарил бушмену трость, орнаментированную кнопками как символом признания и авторитета. Бушмен умер, успев передать трость своему сыну. Но тот вскоре скончался. Его соседи вернули владельцу трость, дабы никто в племени больше не умирал. С тех пор в крупных городах Мадагаскара не строят зданий из воспламеняющихся материалов. И все это благодаря древнему предубеждению.

Однажды эскимос возвращался с охоты без добычи. Чтобы как-то утолить голод, он нашел кусок замороженной собаки. И вот, неся его в руках, он встретил тюленя. Он решил, что кусок замороженной собаки – хорошая примета. С тех пор он, собираясь на охоту, каждый раз прихватывает с собой амулет. Подобных фактов существует великое множество. Они выражают образ мысли примитивных людей. Таков привычный склад их мышления: если данное событие наступает после другого события, то первое является

40