Заключение

Глядя в будущее, необходимо отметить две принципиальные особенности модернистской правовой деятельности, которая привлекает внимание.

В первую очередь текущее выражение права покоится на разительном отличии юридического критерия, который представляет варьирующиеся степени сплава двух базовых факторов, практической необходимости и религиозных принципов. На протяжении первой стадии правового модернизма эти два фактора создали четко различаемую дихотомию в праве. Западное право было прямо адаптировано в сфере преступлений и гражданских сделок в целом, в то время как традиционная шариатская доктрина продолжала господствовать в сфере личного статуса. Современные тенденции, однако, имеют склонность положить конец этому устойчивому разделению. В гражданском праве растущее значение дано религиозным принципам. Сочетание иностранных и исламских элементов представляет собой характерную особенность Гражданского кодекса Ирака, обнародованного в 1953 г. Многие из его норм были взяты из ханафитской кодификации Маджаллы и традиционных шариатских текстов, тогда как другие положения, по таким вопросам, как страхование и рисковый договор, покоятся прямо на европейских источниках. Семейное право, с этой стороны, было все в большей степени пропитано западными стандартами и ценностями, и именно здесь юридическая база права, рассматриваемая в целом, представляется наиболее комплексной. В том виде, какой оно имеет с ограничениями характерными для любого современного кодекса, право представляет собой сплав традиционных и новых элементов. А новые элементы являются результатом иногда манипуляции принятыми принципами, иногда свежей интерпретации оригинальных источников, а иногда откровенного признания нужд времени.

Исторические исследования показывают, что в течение раннего периода ислама религиозные предписания, содержащиеся в Коране, были постепенно абсорбированы в рамках существующего обычного права и административной практики Омейядской империи. Когда формирующаяся мусульманская юриспруденция начала систематизировать этот материал, она делала то же самое в похожих случаях, на основе широкой и либеральной интерпретации соответствующих коранических предписаний в свете существующей практики, это было преимущественно так, например, что касается вопросов семейного права, в то время как в других случаях она развивала коранические принципы с крайней тщательностью, например, доктрина риба. И, наконец, эти разрастания юридических интерпретаций были искусственно выражены, особенно посредством роста традиций, как демонстрации божественного предписания. Как часто утверждают в наше время, первостепенной задачей современной юриспруденции должно быть определение точных границ оригинального ядра божественного откровения. И это, вероятно, с необходимостью повлечет переориентацию принятой позиции в отношении традиций, не только с точки зрения их достоверности, а также с точки зрения природы их власти, если их достоверность должным образом установлена. Однажды границы были определены, и аксиомой является то, что эти предписания божественного откровения должны формировать фундаментальную и безвариантную основу любой системы права, которая претендует на демонстрацию воли Бога.

Даже радикальный разрыв с прошлой традицией, который может предполагать такой подход, является, тем не менее, разрывом с характерной конструкцией религиозного права, но не с его сутью. Оно, в любом случае, будет казаться единственным реалистическим базисом для будущего развития и единственной альтернативой полного отказа от определения права как основанного на религии. Право, являясь живой силой, должно отражать дух общества; а дух современного мусульманского общества не выражен ни в какой либо форме прямого секуляризма, ни в доктрине средневековых учебников.