ROSSICA

Бибиков М.В.

BYZANTINOROSSICA

Свод византийских свидетельств о Руси

2004

Славяне и анты глазами византийцев V – VII веков

Известия древних авторов о славянах составляют ограниченный корпус источников, анализ которых часто подменяется поиском совпадений с данными археологии и лингвистики, что приводит к бесплодному умножению теорий славянского этногенеза, локализации венетов/венедов, антской атрибуции восточных славян и т.д.²⁷

Доказательство Л.А.Гиндиным славянской принадлежности названий Тиса, мед (Свод, 1991, 92) позволило удревнить хронологию пребывания славян в Среднем Подунавье до середины V в. Однако следует учитывать, что Приск Панийский (410/420 – около 475) называет подвластные гуннам народы ‘скифами’ в соответствии с византийской архаизирующей традицией обозначения этим этниконом всех северных варваров, как кочевых, так и оседлых, без различия их лингво-этнической или культурно-хозяйственной специфики, то есть выделить среди них собственно славян не представляется возможным. Некоторые черты быта этих ‘скифов’ вызывают славянские ассоциации (употребление напитка из меда, лодки-однодревки), но не являются этноопределяющими, другие обычаи, например, гостеприимного гетеризма (предоставление красивых женщин для соития), напротив, не были известны историческим славянам.²⁸

Использование архаичной античной этнонимии и образных стереотипов в описании варваров характерно и для Прокопия Кесарийского (ок. 500 – 560), его сообщений о славянах и антах (Proc. VII, 22-30; Свод, 183-185): ‘Племена эти, склавины и анты – Σκλαβηνοι τε και ʺΑνται… живут в жалких хижинах, располагаясь далеко друг от друга и каждый меняя насколько можно часто место поселения… у тех и других единый язык, совершенно варварский, да и внешностью они друг от друга ничем не отличаются… Их образ жизни грубый и неприхотливый, как у массагетов… впрочем, они менее всего коварны и злокозненны, но в простоте сохраняют гуннский нрав. Да и имя встарь у склавинов и антов было одно, ибо тех и других издревле звали ‘спорами’, из-за того, думаю, что они населяют страну, разбросанно расположив свои жилища. Именно поэтому они занимают неимоверно обширную землю, ведь они обретаются на большей части другого берега Истра’.^29-31 Традиционное в античной и византийской историографии стереотипное описание варваров как людей вероломных, коварных и одновременно наивных в простоте неиспорченных цивилизацией нравов компенсируется у Прокопия массой конкретных деталей. Так, мотив этносоциального симбиоза славян и кочевников-гуннов, в данном случае, видимо, протоболгар, проявляется в первом же упоминании склавинов и антов вместе с гуннами, с которыми они составляют единое конное войско. Эту деталь подтверждают Иоанн Малала (491–578)¹ и Иоанн Эфесский (505–586)² в описании нападения ‘склавов’ и ‘гуннов’-кутигуров на Фракию в 559 г. и участия славян в нашествии аваров, под властью которых они оказались после 560 г.³ Интересно, что с этого же времени славяне и анты стали фигурировать в византийских источниках раздельно, хотя о их военных столкновениях упоминал уже Прокопий Кесарийский⁴. После 560 г. в источниках нет упоминаний о набегах на империю антов, а после 602 г. их имя вообще исчезает из византийских хроник, тогда как славяне, напротив, усиливают натиск и начинают заселение Балкан.³⁵

Имя Руси в византийской традиции IX – середины X веков

Самое первое известное упоминание ‘росов’ в византийских источниках содержится в тексте составленного ранее 842 г. ‘Жития Георгия Амастридского’: ‘Было нашествие варваров, росов – ‘Ρώς – народа, как все знают¹, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия как в смертоубийстве, этот губительный и на деле и по имени народ², начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигнул наконец и до отечества святого (Амастриды), посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя даже младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их ^[нечестивые^] алтари, беззаконные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять’.^41-43 Это сообщение близко по времени упоминанию посольства Руси в Константинополь под 839 г. в Бертинских анналах.

Действительно известным в Византии становится народ ‘Ρώς после нападения на Константинополь в 860 г., о чем дважды упоминается в заглавиях посланий патриарха Фотия, причем в 867 г., снова вспоминая о нападении на Константинополь в 860 г. ‘превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам… ^[народа^] Рос’, патриарх утверждает, что теперь, в 867 г., этот народ стал ‘подданным и дружественным’ Византии.^44-45

В близком по времени составления ‘Житии патриарха Игнатия’ сохранилось сходное описание событий 860 г.: ‘В это время запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов, народ, называемый Рос, по Эвксинскому понту прийдя к Стенону и разорив все селения, все монастыри, теперь уже совершал набеги на находящиеся вблизи Византия (Константинополя) острова, грабя все ^[драгоценные^] сосуды и сокровища, а захватив людей, всех их убивал. В варварском порыве учинив набеги на патриаршие монастыри, они в гневе захватывали все, что находили, и схватив там двадцать два благороднейших жителя, на корме корабля всех порубили секирами’.⁴⁵

В своде конца XIII в. сохранился фрагмент хроники времен Михаила III и Василия I, где отмечено, что ‘Михаил, сын Феофила, со своей матерью Феодорой четыре года, и один – 10 лет, и с Василием – один год четыре месяца. В его царствование 18 июня в 8 индикт, в лето 6368 ^[860^], на 5 год его правления пришли Росы – ‘Ρώς на двухстах кораблях, которые предстательством всеславнейшей Богородицы были повержены христианами, полностью побеждены и уничтожены’ (несклоняемая форма написания слова ‘Ρώς указывает на доконстантинов-ский период создания памятника в конце IX в.).⁶¹

В сочинении Константина Порфирогенета ‘Об управлении империей’ (952 г.) есть глава ‘О печенегах и росах’: Печенеги стали соседями росам и часто, когда между ними нет мира, они грабят Росию, нанося ей значительный вред и ущерб, посему росы стремятся иметь мир с печенегами… и у царствующего сего града ромеев, если они не находятся в мире с печенегами, росы появляться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем перетащив свои ладьи, неся на плечах, нападают тогда на них печенеги и легко побеждают и устраивают резню. Судя по наличию в византийской литературе X в. наряду с несклоняемой формой ‘Ρώς склоняемой ‘Ρωσια ко времени Константина Багрянородного этот термин стал вполне привычным. Вообще парадигматически корректная форма ‘Ρώσια впервые встречается именно у Константина, форма ‘Ρωσσια в византийских и ‘Рос(с)ия’ в южнославянских памятниках появляется с конца XIV в., в самой России – со второй половины XV в.^47-48

Константин описывает путь из Варяг в Грекы, называя расположенные по нему в порядке следования города Новгород, в котором сидел Σφενδοσλαβος-Святослав, сын “Υγγωρ-Игоря, архонта Росии, Смоленск, Любеч, Чернигов, Киев – с крепостью Самбатас, упоминает ‘славянские’ и ‘росские’ названия днепровских порогов (первый Эссупи–Εσσουπη ^[Νεσουπι^] ‘значит по-росски и по-славянски ‘не спи’, второй ‘по-росски Улворси–Ουλβορσι, а по-славянски Островунипрах–Οστροβουνιπραχ, что означает ‘Островок порога’, третий ‘Геландри–Γελανδρι, что по-славянски означает ‘Шум порога’, четвертый ‘по-росски Аифор–Αειφορ, по-славянски же Неасит–Νεασητ, так как в нем живут пеликаны’, пятый по-росски Варуфорос–Βαρουφορος, а по-славянски Вулнипрах–Βουλνηπραχ’, шестой ‘по-росски Леанди–Λεαντι, а по-славянски Веручи–Βερουτζη, что означает ‘Кипение воды’, седьмой порог называется ‘по-росски Струкун–Στρουκουν, а по-славянски Напрези–Ναπρεζη, что переводится ‘малый порог’); причем отчетливо разделяет росов и славян как в лингво-этническом, так и в политическом отношении: славянские племена названы пактиотами – данниками росов, а судя по приведенным славянским и ‘росским’ названиям порогов, последние являются скандинавами: ‘образ жизни… росов таков: когда наступает ноябрь, архонты со всеми росами выходят из Киева и отправляются в πολυδια … в славинии–Σκλαβηνιας вервианов–Βερβιανοι, другувитов–Δρουγουβιτων, кривичей-Κριβιτζων, севериев–Σεβεριων и прочих Σκλαβων, которые являются пактиотами росов – πακτιωται των ‘Ρώς. Кормясь там в течение зимы, они в апреле, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев… и отправляются в Романию’.^{49-51, 537-538 и др.}

Таким образом, сообщения о ‘русах’ Константина Багрянородного полностью соответствуют летописным данным о взаимоотношениях руси и славян, отчетливо разделяя носителей этих терминов как в этническом, так и в социально-политическом отношении: славяне – пактиоты-данники руси-дружины, причем выражение παντων τών ‘Ρώς является очевидной калькой древнерусского ‘вся Русь’, а εξω ‘Ρωσια – ‘внешняя Русь’, где ‘сидел’ на праве διατρεφομενοι – ‘кормления’ Σφενδοσλαβος-Сфендослав, сын Ιγγωρ-Ингора, архонта Росии’, соответствует особому статусу Новгородской земли, в определенном смысле обособленной от собственно Киевской Руси. ^49-52

^[О происхождении термина ‘Русь’ по данным византийских источников^]

Существуют три основные версии происхождения византийского термина ‘Ρω_̃ς: первая возводит его к древнерусскому ‘русь’, при этом несоответствие вокализма корня объясняется либо взаимозаменяемостью о\у в греческих диалектах, либо тюркским, например хазарским, посредничеством передачи русского названия грекам (однако, у-огласовка встречается в византийских текстах только как отражение самоназвания, когда имеет место запись речи носителей языка, например, передача название корпуса наемников ‘русов’ в сочинении Луитпранда или ктиторов-жертвователей в актах Русского монастыря на Афоне – ‘русские’ книги, утварь, при обычном ‘Рос’); вторая версия предполагает его книжное происхождение из библейского рош¹, в Септуагинте ‘ρω_̃ς, трижды в книге пророка Иезекииля (38.2,3; 39.1) в выражении ‘к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала’ (resp. Табал и мушки ассирийских текстов, Тибарены и Мосхи Геродота, локализуемых на севере Малой Азии), причем рош понимается как этноним, обозначающий северных варваров, чьим князем был Гог, однако, более вероятно, что рош здесь передает древнееврейский титул ‘глава, раис’, т.е. ‘архонт-рош Фувала и Мешеха’, как это место и переведено в Вульгате; контаминацию *рос как скандинавского самоназвания с библейским рош можно заметить уже в ‘Житии Георгия Амастридского’ в IX веке (ср. эсхатологический образ из ‘Откровения Иоанна’ о Гоге и Магоге, которые ‘во главе бесчисленных войск сатаны подойдут к священному граду’), писавший в X в. Лев Диакон прямо воспринял нападение русов на Константинополь в 860 г. как исполнение пророчества Иезекииля (‘говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос’); третья версия связывает греч. ‘Ρω_̃ς с иранским корнем ros-, аоrs-, roks-, широко представленном в ономастике и топонимии Северного Кавказа, Причерноморья и Крыма (но иранский источник не обоснован, в этом случае следовало бы ожидать *Рушь, да и древнерусские у и о < ъ восходят к различным индоевропейским гласным). Скорее всего, византийское наименование отрядов северных варваров (ср. у Фотия о русах из ‘страны северной’ и замечание Луитпранда, что русов называют ‘норманнами по месту их обитания’), нападавших на Византию, как и более позднее именование древнерусских дружин ‘Ρω_̃ς и древнерусского государства ‘Ρωσια, восходят не к древнерусскому Русь, а к исходному древнескандинавскому самоназванию участников походов на восток roðer, roðs-men ‘гребцы’, от roa- ‘грести’, откуда зап.фин. ruotsi, первоначально обозначавшее скандинавов вообще (на исконное значение слова указывает наличие другого названия – дромиты от дромон ‘быстроходная ладья’)^{52-55 [}ср. Славяне и скандинавы. С.203: др.рус. русь из западно-фин. ruotsi < др.сканд. rōþs, рун. ruþ ‘дружина, войско’; Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Сев. Европе. С.225: др.рус. русь < фин. ruotsi ‘шведский’, саам. ruossa ‘русский’ из др.сев. drôt ‘дружина’, род. drôts – с закономерной утратой начального d в прибалтийско-финской языковой среде^].

На скандинавское происхождение росов прямо указывают Бертинские анналы и византийские источники X в. (Константин Багрянородный, Георгий Амартол и др., ср. в ‘Хронике продолжателя Феофана’, составленой ок. 960 г., в связи с событиями 941 г.: росы, коих именуют также дромиты, происходят же они из племени франков…)², но славянские переводы соответствующих хроник заменяют этноним ‘франки’ греческих оригиналов на варяги. Сословно-профессиональное значение термина рос зафиксировано в византийских военно-морских трактатах, где росы выступают как особый воинский контингент наряду с лучниками, пехотинцами и всадниками (интересно, что славянский переводчик связал имя дромитов с боевыми ладьями росов ‘иже скеди глаголем’).^55-56

К славянскому этникону Русь восходит и другой известный в византийских текстах этноним – ‘ρουσών : рус с корневой у-огласовкой, зафиксированный в актах русских Афонских монастырей.⁵⁶

Среди афонских актов найдены хрисовулы императоров XI в. об освобождении лавры от постоя наемников, среди которых на первом месте фигурируют ‘Ρώς Φαραγγων Κουλπιγγων – росы, варяги, (варанги) и колбяги, хотя считается, что после завоевания в 1066 г. Англии норманнами русы уступили первенство англо-саксам.^94-97

О крещении росов и Руси: взгляд из Византии

Тема христианизации Руси остается недостаточно разработанной и не столько по причине ограниченности данных, сколько вследствие увлеченности частным вопросом о крещении Руси Владимиром. Судя по свидетельству патриарха Фотия (ок. 805-886), очевидца осады росами Константинополя в 860 г. и автора ‘Окружного послания восточным патриархам’ 867 г., ‘превосходящий всех жестокостью и склонностью к убийствам’ народ росов после 860 г. стал дружественным и принял христианство и посланного к ним византийского иерарха, представление о Руси как христианской и дружественной Византии стране укрепилось с конца IX в. не только в византийской литературе, но и в восходящей к ней древнерусской традиции (ср. устав Владимира в составе Софийской Кормчей XIII в. и предисловию к Киево-Печерскому Патерику и Минеям Четьим).⁵⁷

Жизнеописание императора Василия I Македонянина, составленное в середине X в., содержит сообщение о направлении патриархом Игнатием греческого епископа на Русь в 870-х годах. О крещении Руси вскоре после нападения в 860 г. на Константинополь свидетельствует хроника 813 – 961 гг. так наз. продолжателя Феофана: в посвященной правлению Михаила III книге рассказывается, как в разгар противоборства в столице империи сторонников патриарха Фотия и сменившего его в 867 г. Игнатия произошел ‘набег ‘Ρώς (это скифское племя, необузданное и жестокое), которые опустошили ромейские земли, сам Понт Евксинский предали огню и оцепили город (Михаил в то время воевал с исмаилитами). Впрочем, насытившись гневом божиим, они вернулись домой – правивший церковью Фотий молил бога об этом, а вскоре прибыло от них посольство в царственный город, прося приобщить их божьему крещению, что и произошло’. Существенно, что составитель хроники прямо связывает набег росов, их посольство и принятие христианства, что, кстати, соответствует обычной практике варваров сначала напасть на Византию, а потом прислать посольство с предложениями мира – за определенную плату и принятие христианской веры. Василию I – как ревнителю православия – отводится решающая роль в обращении варваров – болгар (крещение Бориса в 864/865 г. и создание Болгарского архиепископства в 870 г.) и Руси. После крещения части русской дружины около 860 г. при императоре Михаиле III и патриархе Фотии основная заслуга христианизации Руси приписывается усилиям Василия I, который, видимо, около 874 г. ‘щедрыми раздачами золота, серебра и шелковых одеяний склонил к соглашению неодолимый и безбожный народ ‘Ρώς, заключил с ним мирные договоры, убедил приобщиться к спасительному крещению и уговорил принять рукоположенного патриархом Игнатием архиепископа, который, явившись в их страну, стал любезен народу… Однажды князь этого племени собрал сходку подданных и воссел впереди со своими старейшинами, кои более других по многолетней привычке были преданы суеверию, и стал рассуждать с ними о христианской и исконной вере, позвали туда и иерея, только что к ним явившегося, и спросили его, что он им возвестит и чему собирается наставлять’. Грек неосторожно поведал собравшимся о некоторых чудесах Спасителя, и русы потребовали демонстрации, особенно поразившего их рассказа ‘о трех отроках и печи… и попросили они бросить в разложенный ими костер саму книгу веры христианской, божественное и святое Евангелие, и если останется она невредимой и неопаленной, то обратятся к Богу, им возглашаемому… Прошло немало времени, и когда погасло пламя нашли святой том невредимым и нетронутым, и ущерба от огня не потерпевшим, так что даже кисти запоров книги не попортились и не изменились. Увидели это варвары, поразились величию чуда и уже без сомнений приступили к крещению’ (Theoph. Cont. 342.20-344.18).^57-60

Представление византийцев о Руси как стране, ставшей христианской одновременно с Моравией и Болгарией, было настолько распространенным и устоявшимся к концу X в., что они почти не заметили крещения Руси князем Владимиром Святым, хотя лапидарные упоминания об этом событии в византийских хрониках все же встречаются. Текстологический анализ поздних византийских летописных сводов позволяет выявить в них вставки более ранних, аутентичных заметок, составленных современниками и участниками событий IX – начала X вв. Так, например, в брюссельском кодексе конца XIII в. сохранилось краткое сообщение о нашествии на Константинополь 18 июня 6368 ^[860^] года, на 5-м году правления Михаила III, народа Рос на двухстах кораблях, правда, о крещении росов здесь не упоминается, как не упоминается о христианстве росов и в сообщении времен Романа II (959-963) из рукописи Парижского кодекса XV в. о походе Игоря 941 г., хотя из летописи известно, что часть послов Руси присягала на русско-византийском договоре 944 г. в церкви Св.Ильи в Киеве, то есть была христианами. Но тот же поздний свод (Codex, XV в.) наряду с упоминанием о походе Игоря в 941 г. (‘В 14 индикт, в июне 6449 года произошло нашествие на город десяти тысяч кораблей росского флота, в царствование Романа Старого, который царствовал с Константином – сыном Льва, сына Василия Македонянина’; ср. текстуальное сходство с хроникой продолжателя Феофана: ’14 индикта, июня 11 пришли Рос на Константинополь с десятью тысячами кораблей’) содержит едва ли не единственное в византийской исторической традиции, свидетельство о крещении Руси: ‘В царствование императора Василия Македонянина в 6390 ^[881/882^] году был крещен народ Рос’.^62-63

Существует весьма соблазнительное предположение, что эти разрозненные сообщения IX–X вв. являются следами существования особой ‘хроники русских событий’, а дата крещения – 881/882 год – может быть связана с убийством в этом же году Аскольда и Дира и захватом Киева севернорусским князем Олегом.

Два других кодекса XV в. сохранили рассказ о крещении Руси при Владимире, которому приписывается эпиход с неопалимым Евангелием и выбор веры на основе сбора информации о разных религиозных учениях, откуда этот сюжет и попал в Повесть временных лет.⁶⁴

Cod. Vatic., хранящийся в библиотеке Ватикана, ранее принадлежавший участнику Ферраро-Флорентийского собора по поводу унии церквей, киевскому митрополиту кардиналу Исидору, содержит лаконичную заметку: ‘В году 6496 ^[987/988^] был крещен Володимер, который крестил Росию’. Однако анализ текста обнаруживает, что этот кодекс был создан в XIV в. на Руси и указанная фраза является переводом соответствующей статьи ПВЛ.

Интересно, что в поздних византийских сводах есть сообщения о крещении Руси в XII веке, как, например, в хронике правления Иоанна II Комнина (1118–1143 гг.), где написано: ‘Иоанникий, его сын, багрянородный, ^[правил^] 24 года 7 месяцев 23 дня. При нем крестились Росы’. Возможно, в данном случае произошла путанница с именами императоров и составитель хроники спутал Иоанна Комнина с Иоанном Цимисхием (969-976)^64-65, но не исключено, что он имел в виду, правда, и в этом случае ошибаясь в датировке, действия Ярослава Мудрого, осуществившего церковную реформу, в ходе которой был принят византийский символ веры, заново освящались церкви и на Русь впервые прибыл византийский митрополит.

Двадцать два¹ из двадцати четырех известных до начала XIV в. митрополитов Руси были греками, как и большинство епископов и настоятелей монастырей.¹²²

Война и мир в русско-византийских отношениях X – начала XIII веков

Древнейшими документальными памятниками русско-византийских отношений являются договоры Руси с греками 907, 911, 944 и 971 годов, известные, правда, только в сохраненных ‘Повестью временных лет’ древнерусских версиях, но судя по наличию актовых клаузул, юридических норм и калек греческих терминов, соответствующих формулярам правовых актов и протокольным формулам византийских документов X века, представляющих аутентичный перевод греческих текстов, что полностью исключает предположение о позднем происхождении этих договоров, якобы ‘сочиненных’ при создании Повести временных лет.⁷¹

Изучение русско-византийского договора 907 г. осложняется не только отсутствием оригинального текста, но и, как считалось ранее, молчанием византийских источников о самом походе Олега на Царьград. Подробных свидетельств о походе руси в 907 г. в историографических сочинениях действительно не найдено, однако, в ряде военно-морских трактатов, в частности, в ‘Навмахике’ и ‘Тактике’, приписываемых императору Льву VI (886-912), около 905 г. упоминаются ‘скифские ладьи’ и сражения византийцев с флотом арабов и росов; примерно к этому же времени относится сообщение Псевдо-Симеона об участии ‘росов, или дромитов’² в борьбе Византии против арабского флота Льва Триполитанского, в 904 г. разграбившего Фессалонику. При оценке этих сообщений нужно учитывать склонность византийской исторической традиции архаизировать описание реальных событий, используя древнюю ономастику, фрагменты античных текстов и т.п.⁷²

Византийские хроники, дополняемые записками Луитпранда Кремонского и Масуди, сохранили подробное описание нашествия Руси на Константинополь, начавшегося 11 июня 941 г. и продолжавшегося более трех месяцев, пока наконец росы, пустившиеся уже в обратный путь, были разгромлены греками в морском сражении (Хроника продолжателя Феофана): ’11 июня на десяти тысячах судов ^[т.е. до 400 тысяч воинов!^] приплыли к Константинополю росы, коих именуют также дромиты, происходят же они из племени франков… Когда росы приблизились к Фаросу… патрикий ^[Феофан^] рассеял строй кораблей росов, множество их спалил огнем, остальные же обратил в бегство … много кораблей потопили, многих убили, а еще больше взяли живыми; уцелевшие поплыли к восточному берегу… Росы отправили было в Вифинию изрядный отряд, чтобы запастись провиантом и всем необходимым, но Варда Фока этот отряд настиг, разбил наголову, обратил в бегство и убил его воинов…. и отступили росы в страхе, и не осмеливаясь более покидать свои суда и совершать вылазки. Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена ^[т.е. Босфора^], а из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих… расстреливали из луков; пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов. Однако надвигалась зима, у росов кончалось продовольствие, они боялись наступающего войска доместика… и потому решили вернуться домой. Стараясь пройти незаметно для флота, они в сентябре 15 индикта ночью пустились в плавание к фракийскому берегу, но были встречены упомянутым патрикием Феофаном… ^[который^] множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил… лишь немногим росам удалось спастись на своих судах, подойти к побережью Килы и бежать с наступлением ночи’.^73-74