GARDАRI

Укрепленное поселение в нижнем течении реки Полоты возникло в VIII–IX вв., согласно сообщению ПВЛ, в 862 г. в Полоцке появился варяжский наместник Рюрика, но вскоре восстанавливается зависимость города от киевских князей; 940 годами датируется огромный клад арабских дирхемов и вооружения (франкский меч); в середине X в. на престоле Полоцка вновь оказался варяжский князь Рогволод, убитый в 980 г. Владимиром, взявшим город штурмом (ко второй половине X в. относятся следы пожара на городище, после чего детинец был перенесен в устье Полоты), возрождение города произошло при Брячиславе – внуке Владимира и Рогнеды, правнуке Рогволода, ставшим основателем полоцкой княжеской династии, уже в первой половине XI в. первой на Руси вышедшей из повиновения Киеву в качестве самостоятельного сильного княжения.

В сопках могильников Ладоги представлены финские (медвежьи лапы – культ медведя у чуди), балтские (каменный ящик, трупоположение коня, знак Рюриковичей), скандинавские (с начала IX в. сожжения в урне, трупоположение в ладье, изображения змей и драконов, козлиные рога) и славянские элементы.

Славянские городища с торгово-ремесленным населением известны с VIII–IX вв. – Городок на Ловати (близ Великих Лук), Городище (Рюриково), Холопий городок, Кобылья Голова, Городок на Маяте, Княжья Гора, Городец под Лугой и др., всего около 20 поселений в Приильменье и по Волхову с ‘венетской’ керамикой западнославянского облика, аналогичной мекленбуржской, лужицкой, померанской.

Первые признаки присутствия славян фиксируются в Ярославском Поволжье в IX–X вв. – Тимеревский и другие курганные могильники, связанные с продвижением по Мсте и Мологе на Белоозеро и верхнюю Волгу выходцев из Новгородчины, включавших скандинавский компонент, особенно заметный на торговых центрах по маршруту Сарское (Ростов), Клещин (Переяславль), Суздальское и Владимирское ополья, Муром.

Хабургаев Г.А.

Этнонимия Повести временных лет

С.110, 176-179, 188-189, 214-215

В верховьях Западной Двины и Днепра (на территории будущих Полоцкого и Смоленского княжеств, ранее занятых носителями балтской культуры смоленских городищ и днепро-двинской) длинные ‘кривичские’ курганы появляются на рубеже VII–VIII вв., тогда как в более южных районах лесной зоны синхронные славянские памятники не прослеживаются вплоть до IX в., когда они возникают в левобережье Припяти. Археологически ранние памятники летописных ‘словен’ новгородских и ‘кривичей’ в VII–VIII вв. неразличимы, их культурно-этнографические отличия, видимо, развились после расселения среди местных племен в процессе ассимиляции, почему так трудно проследить пути миграции славян на восточноевропейский Северо-Запад.

Западнобалтские и славяноязычные группы населения Восточной Европы VII–X вв. н.э.

На территории Полоцкой земли присутствие славян фиксируются с VIII–IX вв. (причем еще и в X–XI вв. население Смоленщины и Полотчины сохраняло культурное единство), а значит, термин ‘полочане’ не может быть племенным именем, летопись прямо связывает его с жителями города Полоцка (уязвляху люди полотьскыя и его области… под 1092 г.) и лишь через него – с гидронимом Полота, вероятно, потому что в XI–XII вв. стали актуальны народонаименования на -’ане, образованные от топонимов, чаще всего – гидронимов [т.е., возможно, первично ‘люди полотьскыя’, а Полота – едва ли не производное от племенного имени ‘полота’ – В.Л]¹.

Активизация этой модели наблюдается не ранее VIII–IX вв. для поименования населения по признаку территории, а не племенной принадлежности, при этом производящая основа наименований с суффиксом -’ан-е (даже если она известна в названии местного политического центра и его волости) восходит непосредственно либо к гидрониму, либо к историческому названию области, которое может быть связано с еще более древним этнонимом, закрепившимся в качестве географического названия. Эти последние производят впечатление более ранних, исходных, в то время как народонаименования соотносительные с названиями городов, становятся особенно активными в летописное время, почти без исключений охватывая все случаи поименования населения районов, центры которых носят ‘речные’ атрибутивные названия на -ьск-, так же как более ранние наименования населения на -’ан-е соотносительны с аналогичными названиями областей на -ьск-, то есть первичный древний этноним (пол-я, дерев-а) дает название области (Пол-я, Дерев-а, Сѣвер-а), от которого образуются атрибутивные топонимы на -ьск- (Пол-ьск-а земля, Дерев-ьск-а земля) и народонаименования на -’ан-е (пол’-ан-е, деревл’-ан-е).

По мере включения носителей ‘патронимических’ названий в территориально-политические объединения их обозначение менялось на новое – оформленное по модели на -’ан-е [причем не по признаку ‘географической принадлежности’, т.е. названию области или ее административного центра (вопреки мнению Хабургаева, с.214), а путем восстановления первичного этнонима, выразительный пример чему дают летописные крив-ич-и: этот термин фигурирует во вводной части ПВЛ как название верхнеднепровского славяноязычного населения, часть которого (сформировавшаяся на том же балтском субстрате и не отличающаяся культурно-этнографически) уже тогда именуется полоч-ан-е, и летописец отмечает, что нарекоша Полочане рѣчки ради… имянемъ Полота, а вовсе не по названию города, на это прямо указывает фраза Кривичи иже сѣдять вьрхъ Волги и вьрхъ Десны и вьрхъ Днѣпра их же градъ есть Смольньскъ. а другое [княжение] на Полоте иже Полочане (ст.10), ср. 862 г.: а перьвии насельници в Новѣгородѣ словѣне. [въ] Полотьски кривичи… Если бы новые народонаименования населения Двины и верхнего Днепра образовывались от названий административных центров – Полот-ьск-ъ или Смольн-ьск-ъ, то имели бы вид *полот-ьск[ч]-ан-е и *смольн-ьск[ч]-ан-е (ср. Полот-ч-ина и Смолен-щ-ина), как мин-ч-ан-е при историческом мѣн-ян-е : Мѣн-ьск-ъ. – В.Л.].

Кирпичников А.Н., Дубов И.В., Лебедев Г.С.

Русь и варяги

Эпическое вступление ПВЛ завершается первым датированным событием под 852 г.: наченшю Михаилу царствовати [Михаил III Исавр, сын Феофила, наследовал трон в 842 г.], нача ся прозывати Руска земля, что совпадает с первым письменным упоминанием Руси в Бертинских анналах под 839 г. в связи с прибытием в 838 г. в Константинополь послов, ‘которые утверждали, что их, то есть их народ, зовут Рос – Rhos, по их словам, они были направлены к нему (Феофилу) царем их, называемым хакан, ради дружбы’, причем расследование, проведенное по распоряжению императора франков Людовика Благочестивого, ко двору которого в Ингельгейм попали возвращавшиеся из Византии послы, установило, что ‘они из народа свеонов – sueonum’, поэтому их, считая скорее соглядатаями, чем послами, отправили для выяснения обратно в Византию, откуда они могли вернуться на Русь уже после начала правления Михаила, чем объясняется датирующая фраза ПВЛ.

Реальность каганата ‘народа рос’ – ‘Руска земля’ подтверждается наличием уже в первой трети IX в. (до 833 г.) единой системы денежного обращения, засвидетельствованной географией кладов восточного серебра первого периода обращения дирхемов в 786-833 гг., и тождеством имени Дира – ‘первого из славянских царей’ по сообщению Масуди и летописного киевского (варяжского?) князя времен Рюрика и Олега¹.

Вскоре, однако, ‘каганат росов’ раскололся надвое², и со словен, кривичей, чуди и мери в 850-х годах пытались взимать дань заморские находники-варяги, а уже на рубеже 860-х годов произошло ‘изгнание варягов’, но последовавшие распри заставили в 862 г. словен, кривичей, мерю и чудь ‘призвать варягов’ Рюрика, который сначала прибыл в Ладогу – Aldeigjuborg, а затем ‘срубил’ Новъгородъ – Holmgardr.

Судя по летописным известиям, в 860-х годах князья-варяги контролировали Ладогу, Новгород, Изборск, Полоцк, Ростов, Белоозеро, среди которых древнейшим центром была Ладога, вокруг которой и ниже по Волхову вокруг оз.Ильмень уже в VIII в. возникли сгустки селищ и укрепленных городищ (resp. Gardr), а не позднее середины VIII в. именно в Ладоге фиксируется постоянное присутствие скандинавов, оставивших единственный на Руси курганный могильник в урочище Плакун (850-925). В период 850-950 гг. поселение в низовьях Волхова было неукрепленным ОТРП (подобно Гнездову, Тимереву, Сарскому), лишь в 864 г. (после тотального пожара: изъгнаша варяги. и быша усобицѣ) Рюрик строит здесь укрепленный градъ – Aldeigjuborg ‘город на Ладоге’ (Alode-jogi – Ладожка). Но уже в VІІІ в. здесь возникли работавшие на вывоз бронзолитейные, стеклодельные, косторезные мастерские; находки кладов арабских дирхемов 786, 808, 847 гг., средиземноморских стеклянных бус, передневосточной керамики, фрисландских резных изделий из моржовой кости и янтаря – характеризуют масштабы торговых связей Ладоги, соединявшей датский Хедебю на западе и волжский Булгар на востоке.

Интенсивность международных контактов Ладоги непрерывно возрастает вплоть до 850-х годов, когда начинается массовое поступление дирхемов из Восточной Европы в страны Балтии, затем следует десятилетний перерыв 860-х годов в поступлении серебра в Швецию и на Готланд, но потребности балтийской и европейской торговли требовали возобновления трансконтинентальных связей, и восстановление скандинавско-славянских отношений было объективно неизбежным – последовало ‘призвание варягов’ ради возобновления нормального функционирования ладожско-волжского пути. Выбор князя, надежно закрывшего дорогу ‘свейским находникам’ к Ладоге, был далеко не случаен, демонстрируя осведомленность новгородских властей в ситуации на Балтике: Рюрик – Hroerikr, ‘могучий славой’, один из датских конунгов, закоренелый противник шведских викингов, активный участник блокады шведской Бирки в 842 г., владетель Дорестада во Фрисландии (незадолго до 850 г. разоренного шведскими викингами), в 850-х годах обосновавшийся в южной Ютландии, на р.Эйдер, по которой шли к Северному морю товары из Хедебю – крупнейшего центра балтийской торговли, почему этот постоянно враждовавший со свеями датский конунг-викинг поддерживал лояльные отношения с балтийскими славянами. Вероятно, в 862 г. прошли переговоры ладожских властей с Рюриком (в 863 г. он находился в Ютландии), только в 864 г. Рюрик ‘с роды своими и пояша по собѣ всю русь’ (resp.: sine hus tru vaering ‘его дом и верное воинство’) ‘придоша к словеном первее и срубиша город Ладогу. пришед к Ильмерю и сруби город над Волховом. и прозваша Новъгород… раздая мужем своим волости и городы рубити. овому Польтеск. овому Ростов. другому Белоозеро. и по тѣм городомъ суть находници варязи... и тѣми всѣми обладаше Рюрикъ’³, т.е. прежде всего обеспечил контроль над ладожско-волжским речным путем: с начала 870-х годов поступление арабского серебра в страны Балтии становится устойчивым и равномерным, свидетельствуя о стабилизации отношений.

Имя ‘вещего’ Олега (: Helgi ‘священный’), как и предание о его смерти¹, возможно, указывает на какие-то жреческие, сакральные функции и особую связь с Ладогой. При нем вместо деревянной возводится каменная крепость из известняковых плит, по времени и характеру, полностью соответствующая укреплениям, которые в 870-890-х гг. повсеместно сооружались в странах Западной Европы для защиты от морских набегов викингов; и до конца X в. нет никаких упоминаний о нападениях викингов на Ладогу, где возник торгово-ремесленный посад, а также уникальный, единственный на Руси, скандинавский курганный могильник в урочище Плакун (погребения по скандинавскому обряду сожжения в ладье, одно – в деревянной камере, ок. 880 г., аналогичное погребениям знати в Хедебю и Бирке конца ІX в.), но большинство курганов – сопок под Ладогой принадлежат местной знати, обнаруживая сложное переплетение славянских, балтских, финских, скандинавских элементов, причем первые захоронения с явно выраженными в деталях обряда атрибутами социальных функций датируются серединой VIII в., т.е. синхронны появлению в Приладожье как славян, так и скандинавов.

Распространение основных типов мечей IX–XI вв. на Руси (1,2 – викингские, 3 – парадные, 4 – русские)

Вплоть до середины XI в. летописи подчеркивают особое, самостоятельное по отношению к Новгороду положение Ладоги, связанной непосредственно с киевским княжеским домом. Как владение Валдамара Старого рассматривали Ладогу викинги норвежского ярла Эйрика Хаконарсона, которые разрушили город и сожгли крепость в 997 г. Около 1020 г. ‘Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему принадлежит’, Ярислейв-Ярослав отдал во владение жене Ирине-Ингигерд, дочери шведского конунга Олава Шётконунга, наместником которой стал ее родич, ётский ярл Рёгнвалд, ему наследовали сыновья Ульв (Улебъ?) и Эйлив; третий сын Стейнкиль в 1056 г., после гибели сыновей Олава Шётконунга, тестя Ярослава, был призван из Ладоги в Швецию и избран конунгом, став основателем новой шведской династии; в этот период в Ладоге находили приют изгнанные с родины норвежские конунги-викинги Олав Святой, его сын Магнус, зять Ярослава Харальд Хардрада и др. Ладожское ‘ярлство’ охватывало земли Алаборга-Олонца на Свири до Бьярмии (некий Улеб в 1032 г. совершил поход на Железные Ворота – Сыктывкар на Сысоле). Только с последней четверти XI в. Ладога подчиняется не великокняжеской, а новгородской администрации.

С учетом тесных и многообразных культурно-исторических и этноязыковых отношений славян и варягов в Приладожmt начиная с VIII в. решается вопрос о происхождении термина ‘русь’ из фин. ruotsi ‘шведский’ (карел., саам. ruossa ‘русский’)  др.сканд. rōþs, рун. ruþ ‘дружина, войско, рать’¹ (ср. ПВЛ: пояша по собъ всю русь – дружину; и от тех варяг прозвася руска земля. новогородьци; пришедшие с Олегом в Киев варязи и словени и прочи прозваша ся русью; РП: роусинъ. любо гридинъ. любо коупчина. любо ябетникъ. любо мечникъ).

С именем Олега связаны масштабные мероприятия по обеспечению днепровского пути ‘из Варяг в Греки’: подчинил города вдоль Днепра и добился заключения выгодного договора с Византией. Совершенно очевидно, что в летописи покорение славянских земель Олегом изложено условно, с формальной разбивкой по годам: в 882 г. поиде Олегъ. поимъ воя многи варяги. чюдь. словѣни. мерю. весь. кривичи. и приде Смоленьску съ кривичи. и прия градъ и посадил в нем своих мужей; затем также легко взял Любеч и, наконец, хитростью захватил Киев² и в нем сел княжить сам, после чего нача городы ставити, очевидно, вдоль захваченного днепровского пути, и оустави дани словѣномъ. кривичемъ и мери, обязав новгородцев платить особо ‘варяжскую’ дань мира деля³; в следующем в 883 г. поча Олегъ воевати Деревляны; в 884 г. иде Олегъ на сѣверы и побѣди; в 885 г. посла къ радимичемъ... и бѣ обладая Олегъ полями. и деревлями. и сѣвера. и радимичи. А съ уличи и тѣверци имяше рать. Далее в летописи идет ряд пустых лет (когда киевская ‘русь’ утверждала право примучив а. възложи на нь дань)⁴, и только в 907 г. иде Олегъ на Грекы. Игоря остави Киевѣ. поя же множество варяг. и словень. и чюдь. и словене. и кривичи. и мерю. и деревляны. и радимичи. и поляны. и сѣверъ. и вятичи. и хорваты. и доулѣбы. и тиверьци. Поход Олега на Константинополь увенчался заключением в 912 г. выгодного Руси договора с Византией.

Первые же сообщения о Руси арабских авторов⁵ представляют ‘русов’ отличным от славян народом, занятым едва ли не исключительно международной торговлей в бассейнах Черного и Каспийского морей, куда они доставляли свои товары из земли славян по рекам, сеть которых арабам была явно неизвестна.

Судя по расположению кладов и торговых поселений, речной путь шел с нижнего течения Оки (Муром) вверх по Клязьме до Нерли Клязьминской (Суздаль) и с нее волоком к оз. Клещину (Клещин – Переславль) с выходом на Нерль Волжскую или по Саре (Сарское) к оз. Неро (Ростов) и по Которосли (Тимерево, Ярославль) на Волгу, откуда либо по Шексне к Белоозеру, либо по Мологе в бассейн Мсты или в Приладожье. Во всех торговых пунктах этой речной сети отмечены находки скандинавских и вообще североевропейских вещей (оружие, монеты, весы и гирьки, фибулы, гребни), норманские погребения (Тимерево, Михайловское), причем если их зарождение датируется IX в. (и связано с движением из Приладожья по Мологе в Ярославское Поволжье, откуда в X в. осваивается Белоозеро на севере и Суздальское ополье в направлении Оки на юге), то наибольший расцвет приходится на первую половину – середину X в., а к концу X в. параллельно с процессам окняжения (создание конкурирующих с ОТРП центров княжеской администрации) отмечается сокращение скандинавских находок и общий упадок старых поселений, сменяющихся вырастающими поблизости настоящими городами.

Становление волховского участка трансконтинентального движения восточного серебра на север Европы датируется памятниками Приладожья – Приильменья (не позже VIII – начала IX вв.); следующий участок пути вверх по Ловати к Западной Двине, верховьям Днепра, Волги и Оки отмечен появлением торговых центров (Городок на Ловати, близ Великих Лук, Торопец на Двине, Кислая, Гнездово на Днепре с кладами арабского серебра и скандинавскими вещами и погребениями не ранее первой половины IX–X вв.; находки в Гнездове и Бирке золотой и серебряной монет Феофила II, 829-842 гг.; детальное совпадение описания Ибн-Фадланом в 922 г. обряда сожжения знатного руса в ладье и парных погребений в ‘больших’ гнездовских курганах), во второй половине X в. появляется обряд погребения в камере, известный в Бирке, Хедебю, Ладоге, Пскове, в Шестовицах под Черниговом и (единичное) в Киеве, то есть вдоль пути из Варяг в Греки, связываемый с дружинной средой и синхронный возникновению княжеских городов (Полоцк, Смоленск, Орша, Витебск). Особенностью Киева является отсутствие в его могильниках скандинавских комплексов ранее времени Олега (когда на Лысой горе возникла крепость русов Σαμβαταζ с курганным могильником, то же в Шестовицах), местное боярство выработало собственный обряд погребения – срубные гробницы с ингумацией.

Из общей массы денежного обращения серебра в Северной и Восточной Европе в IX–XI вв., оцениваемой в 12 – 15 млн марок серебра⁶, не менее 10 млн поступило в виде арабской монеты, примерно 60-70% этого количества оставалось в денежном обращении Руси (в 250 кладах представлено не менее 100 тысяч дирхемов из 160 тысяч, найденных наряду с более чем 160 тыс. денариев во всех 1,5 тыс. кладов Балтики и Руси), остальное поступало в балтийскую торговлю, причем доля импорта серебра из Руси нарастала с 1,5 % в первой трети IX в. до 25 % во второй половине века и достигло максимума к 980 г. – 45-50 % всего поступавшего с востока серебра. С переходом от экспорта арабских монет к импорту северозападноевропейских Русь получила из Скандинавии около 0,5 млн марок серебра, что составляет 15-20 % от всех поступивших на Балтику денежных средств. В экономике Северной Европы те 3 – 5 млн марок серебра, которые в виде арабских дирхемов поступили из Руси, сыграли решающую роль в становлении феодальной системы стран Балтийского региона.

Ибн-Фадлан в 922 г. встретил в Булгаре на Атиле купцов – русов: ‘Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов, но… кису [плащ], которой покрывают один бок, причем одна рука остается свободной. У каждого из них имеется секира, меч и нож, и он никогда не расстается с оружием. И от края ногтей до шеи имеет каждый изображения деревьев, людей и тому подобного [татуировка]. А у каждой женщины на груди кольцо из железа или из меди, серебра или из золота в соответствии с денежными средствами ее мужа. На шеях у них несколько рядов монистов из золота и серебра, так как, если кто владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене (один ряд) монисто, и так каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, добавляют одно монисто у его жены, и у некоторых из них бывает много рядов монистов… Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атиле и строят на берегу большие дома из дерева, и собирается их в одном таком доме десять или двадцать, и у каждого из них скамья, на которой он сидит, и с ним девушки – восторг для купцов. И вот один из них сочетается со своей девушкой, а товарищи его смотрят на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении один против других, и [если] входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и так застает его сочетающимся с нею, и он не оставляет ее, пока не удовлетворить свою потребность…

И как только прибывают их корабли к пристани, каждый из них выходит и несет хлеб, мясо, лук, молоко и набид, пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой имеется лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее маленькие изображения. Он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит: ‘О мой господин, я приехал из отдаленной страны и со мною столько-то девушек и столько-то голов [скота] и соболей столько-то и шкур’, пока не перечислит всех своих товаров… и оставляет принесенное [продукты] перед этой деревяшкой: ‘Вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными дирхемами и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне’. Потом он уходит, и если для него продажа бывает затруднительна и пребывание его затягивается, то он опять приходит с подарком во второй и третий раз… Иногда же продажа бывает легка для него, тогда он говорит: ‘Господин мой уже исполнил то, что мне было нужно, и мне следует вознаградить его’. И берет известное число овец или рогатого скота и убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и бросает перед этой большой деревяшкой и маленькими, и вешает головы овец или скота на эти деревяшки. Когда же наступает ночь, приходят собаки и съедают все это. И говорит он: ‘Уже стал доволен господин мой мною и съел мой дар’.

И если кто-нибудь из них заболеет, то они разбивают для него шалаш в стороне от себя и бросают в нем, поместив с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним… особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его, так что его съедают собаки и хищные птицы.И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадается на куски от ветров и дождей…

И вот они они положили его [умершего] в могиле и покрыли ее крышей над ним на десять дней, пока не закончили кройки его одежд и их сшивания. А это бывает так, что для бедного человека из их числа делают маленький корабль, кладут мертвого в него и сжигают корабль, а для богатого поступают так: собирают его деньги и делят их на три трети – одна треть остается для его семьи, одну треть употребляют, чтобы для него скроить одежды, и одну треть, чтобы приготовить набид, который они будут пить в день, когда его девушка убьет сама себя и будет сожжена вместе со своим господином; а они, всецело предаваясь набиду, пьют его ночью и днем, так что иногда кто-либо из них умирает, держа чашу в руке. И если умирает главарь, то говорит его семья девушкам и отрокам: ‘Кто из вас умрет вместе с ним?’ Говорит кто-либо из них: ‘Я’. И если он сказал это, то это обязательно, так что ему уже нельзя обратиться вспять.И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. И большинство из тех, кто поступает так – это девушки.

И вот, когда умер этот муж, то сказали его девушкам: ‘Кто умрет вместе с ним?’ И сказала одна из них: ‘Я’. И поручили ее двум девушкам, чтобы они оберегали ее и были бы с нею, где бы она ни ходила, даже они мыли ей ноги своими руками. И принялись родственники за кройку одежды для него, за приготовление того, что ему нужно. А девушка каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему. Когда же пришел день, в который будет сожжен он и девушка, его корабль… был вытащен на берег и для него поставлены четыре подпорки из дерева и поставлено вокруг него вроде больших помостов из дерева. Потом корабль был помещен на эти деревянные сооружения. И они начали говорить речи. А мертвый был далеко в своей могиле, и они еще не вынимали его. Потом они принесли скамью и поместили ее на корабле, покрыли ее стегаными матрацами и византийской парчей, и подушками из парчи византийской, и пришла старая женщина, которую называют ‘ангел смерти’, и разостлала на скамье подстилки. И она руководит обшиванием его и приготовлением его, и она убивает девушек.

Когда они прибыли к его могиле, они удалили в сторону землю с деревянной крышки, и удалили в сторону дерево, и извлекли мертвого в плаще, в котором он умер. И вот, я увидел, что он уже почернел от холода этой страны. А они еще прежде поместили с ним в его могиле набид, и плоды, и тамбур. И так вынули они все это, и он не завонял, и не изменилось у него ничего, кроме его цвета. И они одели на него шаровары, и гетры, и сапоги, и куртку, и кафтан парчевый с пуговицами из золота, и шапку из парчи, соболевую, и понесли его в ту палатку, которая на корабле, и посадили на матрац, и подперли его подушками, и поднесли набид, и плод, и благовонное растение, и положили это вместе с ним. И принесли хлеба, и мяса, и луку, и бросили перед ним, и принесли собаку, разрезали ее на две части и бросили в корабле. Потом принесли все его оружие и положили его сбоку. Потом взяли двух коней и гоняли пока они не вспотели, потом разрезали их мечем и бросили мясо в корабле, потом привели двух коров, разрезали их также и бросили в корабле. Потом доставили петуха и курицу, убили их и бросили. А девушка, которая хотела быть убитой, уходя и приходя, входит в одну за другой юрты, причем с нею соединяется хозяин юрты и говорит ец: ‘Скажи своему господину – ‘я сделал это в знак любви к тебе’. Когда же пришло время после полудня, привели девушку к чему-то, что они сделали наподобие обвязки больших ворот, и она поставила обе свои ноги на ладони мужей, и она поднялась над этой обвязкой, обозревая окрестность, и сказала: ‘Вот я вижу моего отца и мою мать’, после чего ее опустили, потом подняли ее во второй раз, причем она совершила то же, что и в первый раз, и сказала: ‘Вот все мои умершие родственники сидящие’, потом ее опустили и подняли в третий раз, причем она совершила то же, и сказала: ‘Вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же меня к нему’.