Глава 2 .

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ СПЕЦИФИКИ ЕДИНИЦ ЛЕКСИКОНА И ПРИНЦИПОВ ЕГО ОРГАНИЗАЦИИ

(исходные положения)

2.0. Задачи главы 2 (48). 2.1. Лексикон как компонент речевой организации человека (48). 2.2. Выявление структуры речемыслительной деятельности как базы для исследования лексикона человека (52). 2.3. Проблема множественности кодов мышления (57). 2.4. Установление специфики единиц лексикона в связи с основными этапами речемыслительного процесса (61). 2.5. Пути становления лексикона и их влияние на специфику его единиц (67). 2.6. Вытекающие из специфики лексикона основания для связи между его единицами (рабочая гипотеза) (74). ■■ ■

0. Прежде всего напомним, что в задачи этой главы входит изложение исходных теоретических предпосылок ги потезы лексикона, в принципе сформулированной в работе (Залевская, 1977) и предлагаемой здесь в редакции 1981 г.. что исключило возможность опоры на более поздние публи кации (как свои, так -и других авторов), которые будут об суждаться в гл. 5.

1. Недостаточность традиционного противоположения языка и речи и важность оперирования более широким икру- гом категорий неоднократно обсуждалась (см., например,Леонтьев А. А., 1969а; Слюсарева, 1975). Нас эта проблема интересует в специфическом, не затрагивавшемся другими

48

авторами аспекте: к какой из таких категорий следует отнести лексикон человека?

В поисках ответа на поставленный вопрос мы будем .опираться на представления, вытекающие из концепции Л. В. ■Щербы (1974, с. 24—29). Как известно, Щерба разграничивал три аспекта языковых явлений: под первым из них он -понимал процессы говорения и понимания, или «речевую деятельность», под вторым — выводимые на основании всех актов говорения и понимания, осуществляемых в определенную эпоху жизни некоторой общественной группы, словари и грамматики языков, или «языковые системы», а под третьим — совокупность всего говоримого и понимаемого такой общественной группой, или «языковой материал». При этом Щерба указал на ряд весьма существенных моментов. В частности, он подчеркнул, что речевая деятельность обусловливается сложным речевым механизмом человека, или психофизиологической речевой организацией индивида. Характеризуя последнюю, Щерба отметил, что речевая организация человека: а) никак не может просто равняться сумме речевого опыта и должна быть какой-то своеобразной его переработкой; б) может быть только психофизиологической; в) вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом; г) служит индивидуальным проявлением выводимой из языкового материала языковой системы; д) судить о характере этой организации можно только на основании речевой деятельности индивида. Таким образом, выделяя три аспекта языковых явлений, Щерба фактически вел речь о четырех взаимосвязанных категориях, последняя из которых — речевая организация индивида — представляет для нас особый интерес.

Следует указать, что далее мы будем оперировать термином «речевая организация» как обозначающим более узкое понятие, чем термин «речевая способность человека». Оставляя за последним обозначение потенциальной способности человека к овладению языком, а также связанные с этой способностью проблемы устройства и функционирования речевого механизма, будем использовать термин Щербы в смысле «готовности индивида к речи» как весьма удачно подчеркивающий упорядоченность, организованность результатов переработки речевого опыта для использования их в речемыслительной деятельности человека.

Речевая организация трактуется нами далее как единство процессов переработки и упорядочения речевого опыта в получаемого в результате этих процессов продукта — индивидуальной языковой системы. Последовательное разгра-■§фч;ение понятий процесса и продукта, на котором в свое-

я настаивал Щерба, заставляет концентрировать внима-

$

49"

•Заказ 830:ние на следующих аспектах интерпретации специфики речевой организации индивида.

A. Речевая организация человека понимается не как пассивное хранилище сведений о языке, а как функцио нальная динамическая система (ом. трактовку системы такого рода в работе: Анохин, 1966). В этом состо ит, в частности, отличие нашего понимания специфики рас сматриваемого объекта от концепций Э. П. Шубина (1972), упоминающего о «складе знаковых отпечатков», и А. Е. Кар- линекого (1974), трактующего языковую компетенцию как статическую, а речевую деятельность — как динамическую часть самоорганизующейся коммуникативной системы (идио лекта). Ср. также типичную для лингвистических исследо ваний характеристику соотношения языка и речи как пере хода «от статического состояния языковой системы к ее функционированию в виде речи» (Солнцев, 1977, с. 3).

Б. Подчеркивается постоянное взаимодействие между процессом переработки и упорядочения речевого опыта и -его продуктом: новое в речевом опыте, не вписывающееся в рамки системы, ведет к ее перестройке, а каждое очередное состояние системы служит основанием для сравнения при последующей переработке речевого опыта.

B. Совокупность высказанных выше соображений дает основания для трактовки речевой организации как самоорга низующейся системы особого рода.

'Важно подчеркнуть, что приведенные характеристики "речевой организации лишь несколько уточняют и расширяют толкование специфики речевого механизма человека, данное Щербой (т. е. само собой разумеется, что речевая организация является психофизиологической, представляет собой ■социальный продукт и т. д.). Все названные характеристики •относятся и к лексикону как одному из компонентов речевой организации человека.

Отметим, что вопрос о взаимодействии процесса и продукта обсуждался рядом авторов. Так, развивая далее общие положения о взаимодействии процесса и продукта, выс-казаннные в работах К. Маркса и Ф. Энгельса, Я. А. Пономарев подчеркивает, что «функционирование взаимодействующей системы осуществляется путем постоянных переходов процесса в продукт и обратно — продукта в процесс...» (Пономарев, 1967, с. 148). Карлинский (1974) обсуждает этот вопрос в связи с проблемой деятельности вообще и речевой деятельности в частности. Справедливо отмечая, что «любая деятельность .представляет собой прежде всего процесс, продуктом которого являются знания, фиксируемые в памяти человека», и что «знания, возникающие в результате целенаправленного взаимодействия субъекта с окружающим миром, представляют собой, в свою очередь, основу дея-:50

т

.тельности» (Там же, с. Л50), Карлинский в то же время" 'уточняет, что «основой речевой деятельности как внутреннего процесса понимания и порождения высказывания является языковая компетенция, т. е. имплицитные знания языковой системы, хранящиеся в памяти индивидуума» (с. 151). Будучи правильным по существу, последнее определение недостаточно полно раскрывает специфику знаний, обеспечивающих успешность речевой коммуникации: в этом случае важны как знания в области языковой системы, так и знания об объектах реальной действительности, об их качествах, свойствах, об отношениях между этими объектами и т. д., иными словами — необходима совокупность этих двух типов знаний.

Сделанное уточнение относительно характера знаний как продукта деятельности человека дает основания для следующих выводов, весьма важных для целей нашего исследования.

Во-первых, органическая связь между знаниями о мире-(или энциклопедическими знаниями) и знаниями языковой системы (или языковыми знаниями) определяется спецификой .переработки памятью человека разностороннего (в том числе речевого) опыта взаимодействия индивида с окружающим &го миром. Из этого положения вытекают по меньшей мере три следствия, поскольку становятся очевидными: а), ограниченность трактовки языка как продукта переработки только речевого опыта человека; б) небходимость исследования лексикона как средства доступа к продуктам переработки многогранного (чувственного и рационального, индивидуального и социального) опыта носителя лексикона; в) важность исследования принципов организации лексикона с учетом специфики хранения памятью человека знаний о, мире и упорядочения памятью языковых знаний на основе-специфических параметров.

я Во-вторых, поскольку знания о мире — как накопленное предшествующими поколениями, так и формирующиеся в коде непосредственного взаимодействия субъекта с окружающим его миром, усваиваются при посредстве коммуни--к>М|Ви с другими членами социума через речевую деятельность, становится очевидной одна из специфических особенностей лексикона: если становление грамматического компонента речевой организации человека в основном завершайся в детском возрасте, то усвоение лексикона, его расширение и переорганизация по мере расширения и углубления Знаний об окружающем мире не прекращается до тех пор, 9йка не прекратится активная жизнедеятельность индивида. ,*tч Для исследования лексикона как лексического комио-Ярвта речевой организации человека необходимо прежде-Шфо выявить роль этого компонента в процессах рече-

**: ⁵»^:

мыслительной деятельности, что должно оказаться полезным для- установления специфики единиц лексикона. Последнее, в свою очередь, может пролить свет на принципы упорядочения этих единиц, обеспечивающие функционирование лексикона при говорении и понимании речи.

2.2. Подробный анализ отечественных и зарубежных гипотез структуры речемыслительной деятельности дается в ;ряде работ (см., например, Леонтьев А. А., 19696, 1972, 19746; Ахутина, 1975). Это позволяет ограничиться здесь обсуждением модели, предложенной в публикации (Залевская, 1977), поскольку с опорой на эту модель будут далее рассматриваться .различные вопросы специфики лексикона человека. Излагая представления о характере и последовательности основных этапов процесса речепроизводства, сложившиеся при ознакомлении с предшествовавшими названной публикации работами, мы будем вслед за М. М. Копылен-ко (1969) говорить не о порождении, а о производстве речи индивидом. При этом в центре внимания будут находиться моменты, наиболее существенные для исследования интересующей нас проблемы. В частности, мы попытаемся установить, как структура процесса производства речи определяет структуру лексического компонента речевой организации человека. Для нас важен принцип организации речемысли-тельного процесса, в ходе которого формируется и находит свое внешнеречевое выражение некоторая мысль, ср.: «Мысль не выражается в слове, но совершается в слове» (Выготский, 1956, с. 330); «...в речи мы формулируем мысль, но формулиря ее, мы сплошь и рядом ее формируем...» (Рубинштейн, 1940, с. 350).

Идущее от Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна представление о том, что то или иное высказывание служит не для передачи готовой мысли, а для ее становления, завоевывает в последние годы все большую популярность (см. трактовку процесса речепроизводства как процесса образования смыслов в работах: Кацнельсон, 1972; Ахутина, 1975, а также анализ процессов смыслоформирования и смыслофор-мулирования — Зимняя, 1976, 1978). Для нас такая трактовка специфики речемыслительного процесса исключительно важна потому, что из нее вытекает ряд следствий, весьма существенных для выявления особенностей единиц лексикона. К числу таких следствий относятся, во-первых, многоэтап-ность процесса речепроизводства, а во-вторых — отсутствие одно-однозначных соответствий между мыслью и словом. Взятые в совокупности, эти положения исключают возможность сведения использования лексикона при речепроизводстве к механическому воспроизведению слов в соответствии с их значениями и побуждают выводить гипотезу организа-

:52

Jjihh лексикона из задач и специфики функционирования последнего на различных этапах речемыслительного процесса..

- При установлении основных этапов процесса производства речи мы будем прежде всего опираться на исследования, вскрывающие принципиальную структуру деятельности человека (Леонтьев А. Н., 1974), объясняющие механизмы формирования универсальной структуры поведенческого акта (Анохин, 1966; Миллер и др., 1965) и механизмы умственной деятельности человека (Бойко, 1976) или выявляющие взаимодействие между языком и интеллектом (Жинкин,,

[1964, 1970, 1973).

Рассматриваемая ниже модель, которая была предложена в работе (Залевская, 1977), возникла в результате теоретического осмысления моделей процесса речепроизводства,. / построенных на базе сочетающихся с экспериментами наблю- . дений над становлениием детской речи ("Выготский, 1956) и- над нарушениями речи при афазии - (Ахутина, 1975) или -основывающихся на учете результатов разнообразных психологических и психолингвистических экспериментов (Вере-' фагин, 1968; Зимняя, 1969, 1978; Леонтьев А. А., 1967, 19696,.

¹ Ш72, 1974; Леонтьев и Рябова, 1970; Руденко, 1975). При- щшались во внимание и модели, не базирующиеся на экспе риментах, но выполненные в русле идеи становления смыс ла в процессе речепроизводства (Кацнельсон, 1972).

f Попытка отобразить ход речемыслительного процесса,. Для развития которого отправным пунктом служит некоторый «пусковой момент», показана на рис. 1. Следует уточнять, что такой пусковой момент может быть как исходящим извне, как и внутренним, т. е. вызванным потреб-ностя-Ц'Я индивида. Пусковой момент включает в действие последовательность грех взаимосвязанных процессов: I — процесс построения образа результата действия; II — процесс смыслового программирования; III — процесс реализации смысловой программы. Каждый из этих процессов дает соответствующий продукт: 1 — образ результата действия;

2 -т- смысловую программу; 3 — высказывание.

Важно подчеркнуть, что вычленение плоскостей 1—2—3,. символизирующих результаты последовательных этапов ре-чем-ыслительного процесса, лишь условно разграничивает объемные блоки 1—II—III, на самом деле представляющие собой органически связанные друг с другом слои, или ярусы, единой информационной базы — ПАМЯТИ, из которой черпаются единицы, необходимые для реализации обозначенных на рисунке процессов, и стратегии оперирования этими единицами. Горизонтальные срезы с вычленением промежуточных «прослоек» сделаны для того, чтобы показать, j**⁰ на каждом этапе речемыслительного процесса имеет мес-Щ взаимодействие трех Моментов: запроса на некоторый

53:"

ПУСКОВОЙ МОМЕНТ

Доминиоующая мотивация

рр обстановки

Учет вероятностного опыта

формирована модели б

Продукт процесса по-троения образа рез-та

ОБРАЗ РЕЗУЛЬТАТА

^XJ-' ,^Я1роцесс сьыслового^программяроБан^я^^

Выоор семанти- Выбор правил ком-

ческих единиц _ Санирования семантических единиц

Продукт процесса смыслового программирования

СМЫСЛОВАЯ ПРОГРАММА

^реализации tr.-ысловой Ефогршй^

, Выбор стратегии перехода от смысло-^А' вого кода к внешнеречевому коду

R Rurfnn отхъ- » Выбор Правил КОМбИ-

Б. Выбор слов™^ дарования слов

- н

^4 н

Моторная реализация

ВЫСКАЗЫВАНИЕ

Рис. 1

• продукт, соответствующего процесса и его продукта"; при: атом дальнейшее развитие действия каждый раз направляется положительным или отрицательным итогом сличения продукта деятельности с запросом на этот продукт (см. на рис. 1 направление стрелок с обозначениями «Контроль» и: «Положительное решение»; в случае принятия отрицательного решения, сигнализирующего о рассогласовании между полученным и ожидаемьим результатом, происходит ! пере-: стройка деятельности, для которой может оказаться! необходимым возвращение к предшествующим звеньям рече-мыслительного процесса; ср. принципы организации внутренних петель обратной связи — локальных и крупномасштабных — в трактовке Сентаготаи и Арбиб, 1976).

Можно заметить, что на рис. 1 сличение ожидаемого и полученного результатов не сводится к слуховому контролю: чтобы стал возможным переход к доступному слуховому контролю этапу, необходимо многократное принятие положительного решения по итогам предварительно реализованных этапов деятельности (см. детальное обсуждение примеров, свидетельствующих о роли сличения результатов различных этапов процесса речепроизводства, в работе: Аху-'тйна, 1975, с. Ii29—-133). Следует также уточнить, что обоз-щачение на рис. 1 поэтапного контроля в связи с конечными результатами соответствующих процессов не исключает необходимости внутриэтапного сличения.

¹ Как видно из рис. 1, пусковой момент включает в действие процесс построения образа результата деятельности. В ходе этого процесса под углом зрения доминирующей мотивации формируется модель складывающейся на текущее время внешней и внутренней обстановки и с учетом вероятностного опыта происходит построение (или выбор из памяти) образа результата действия, который согласуется с вытекающей из доминирующей мотивации и из специфики пускового момента задачей требуемой деятельности (обозначенная стрелками «Контроль 1» и «Положительное решение 1» петля обратной связи огрубляет описание рассматриваемого процесса по техническим причинам). Продукт этого процесса — образ результата действия — соответствует выделяемой другими авторами «речевой интенции» (см , например Леонтьев А. А., 19746, с. 30) или «общему замыслу» (Лурия! »»'оа, с. 38) и не совпадает с широко распространенным иотя и не эксплицируемым) .представлением о «готовой мыс- °^Т°^{раЯ ДаЛ6е находит свое ВЫ1}Р^ажение во внешнерече-

:54

»й_л Д^{альнейшее} развитие процесса речемыслительной дея-

«иьности может протекать по-разному в зависимости от

уловим «текущего момента». Во-,пефвых, «развертка» обра-

*%-результата действия может вообще не происходить (ин-

55

дивид просто намечает «вехи» последующей деятельности, • откладывая их развертку на некоторый срок; часть таких «вех» может быть отвергнута последующим ходом деятельности или непроизвольно уточнена под влиянием разнообразных внешних и внутренних факторов). Во-вторых, более или менее детальная развертка может производиться в «речи для себя», когда имеется определенный «внутренний контекст», благодаря которому развертывается не весь образ результата, а лишь отдельные его стороны. Следует заметить, что сложность формируемой «для себя» мысли может потребовать полной развертки ее до моторной реализации во внутреннем проговаривании. В-третьих, если образ результата речемыслительной деятельности должен быть донесен до партнера по коммуникации, т. е. предназначается «для других», то оказывается необходимым не только -сформировать и выразить во внешней речи возникшую мысль, но и донести до собеседника тот «внутренний контекст», на фоне которого эта мысль имеет смысл, соответствующий специфике текущего момента (вполне очевидно, что при различии таких контекстов у говорящего и у слушающего полное понимание не может быть достигнуто). Возвращаясь к рис. 1, уточним, что с помощью предложенной схемы сделана попытка отобразить третью из названных ситуаций, поскольку лишь в ее процессе могут быть прослежены все основные этапы речемыслительной деятельности.

Наметив принципиальную схему речемыслительного процесса, обратим внимание на следующие моменты.

Развиваемая нами идея единой информационной базы человека (ПАМЯТИ на рис. 1, которую мы далее по совету М. М. Копыленко будем называть информационным тезаурусом) согласуется с современными представлениями о роли памяти в многогранной деятельности индивида, ср.: «...единство саморегулирующейся системы деятельности человека обусловлено прежде всего функциями памяти — регулятора видового и приобретенного поведения. Все сенсорные, интеллектуальные и моторно-речевые операции одновременно и поочередно связаны с мнемическим блоком, а посредством него и между собой — в единый контур функциональной системы» (Бочарова, 1081, с. 10). Следует подчеркнуть, что в отличие от Т. М. Дридзе ('1980, с. 128), считающей возможным описывать содержание индивидуального языкового сознания через его тезаурус, под которым понимается открытая и подвижная система значений, мы трактуем информационный тезаурус более широко — как сокровищницу взаимосвязанных продуктов переработки разностороннего опыта взаимодействия человека с окружающим его миром (ср. приведенное выше высказывание С. П. Боча-

т

т

о связи сенсорных, интеллектуальных и моторно-вых процессов).

Представляется важным учитывать и специфику фигу-•уюшего в ходе речемыслительного процесса образа ре->тата деятельности: идея формирования мысли в речи .лючает наличие жесткого «эталона» для сличения его с 1учаемым результатом. Это скорее именно «веха», основ-» параметры которой должны совпадать с параметрами результатов разных ступеней речемыслительного процесса. Более того, и эти параметры могут уточняться по мере «формирования мысли».

Далее, необходимо исходить из того, что в живом организме конкретные пути достижения результата «жестко не детерминированы образом ожидаемого результата. Один и тот же результат может быть достигнут разными путями» (Гращенков и др., 1963, с. 47). iB приложении к процессу производства речи последнее со всей очевидностью предполагает, что для одного и того же образа результата рече-дысллтельного действия оказываются возможными более «►дной речевой реализации. В каком же коде формируется образ результата? Необходимость обсуждения этого вопроса заставляет несколько отвлечься от рассмотрения хода речемыслительного процесса, с тем чтобы впоследствии вернуться к нему для выяснения специфики единиц лексикона в зависимости от реализуемых в речемыслительной деятельности разнокодовых единиц.

2,3. Интерес к проблеме кодов, используемых в процессе мышления, особенно обострился в последние годы. Широко известны работы Н. И. Жинкина, полагающего, что в интеллектуальной сфере после перекодировки слов на смысл происходят «многократные перекодировки своего специфического вида» (Ж'инкин, 1970, с. 83) и что «мышление реализуется не на каком-либо национальном языке, а на особом языке, вырабатываемом каждым мыслящим человеком» (Жинкин, 1966, с. 105), поскольку переработка полученной информации происходит в «универсальной общечеловечес-кой,,структуре интеллекта» (Жинкин, 1973, с. 69).

'Выдвинутую Н. И. Жинкиным (1964) идею «предметно-изобразительного кода» или «кода образов и схем» поддерживает ряд исследователей. В частности, этот вопрос неоднократно обсуждался в работах А. А. Леонтьева, считающего важным подчеркнуть, что «мышление не сводится ^включительно к оперированию кодом вербальных смыслов» 'Щйонтьев А. А., 19746, с. 31), и отмечающего, что пробле-™ «доречевого» звена была еще в самом начале 20-х гг. тавлена А. А. Шахматовым (Леонтьев А. А., 1972, с. 1(32). ? «натуральном, внутреннем коде» говорит также И. А.

57

Зимняя (1976, с. 29, 33). Признание возможности невербального мышления, т. е. «мышления с помощью единиц, не связанных непосредственно с языковыми знаками», мы находим у Г. П. Мельникова (1978, с. 279), который допускает функционирование так называемых «неоязыковленных мыслительных единиц» (Там же, см. рис. 8 на с. 254). Гипотезу смысла как непрерывного невербального конструкта развивает Р. И. Павилёнис (1976).

Идея множественности кодов была затронута и в ходе совещания по проблеме взаимоотношения языка и мышления, проведенного редакцией журнала «Вопросы философии» (см. публикации, начиная с № 4 за 1977 г.). Аргументация в пользу того, что «внесловесная мысль существует, что она объективирована в мозговых нейродинамических системах (кодах) определенного типа, отличных от кодов внутренней речи, что она представляет собой специфическую разновидность и неотъемлемый компонент субъективной реальности», приводится в выступлении Д. И. Дубровского (^!1977, с. 104).

Наиболее детально и разносторонне, с опорой на анализ обширной отечественной и зарубежной литературы и с привлечением убедительных экспериментальных данных обсуждает этот вопрос И. Н. Горелов (1974, 1980), дающий обоснование идеи невербальности собственно мыслительного

процесса.

Итак, названные и многие другие авторы допускают существование некоего субъективного кода, понятного для мыслящего индивида, но требующего «перевода» на общенациональный язык в целях использования для передачи мысли в «речи для других». Согласуется ли в принципе сама идея вероятности невербального этапа речемыслительного процесса с современными представлениями о специфике переработки информации человеком?

Особенности переработки информации человеком широко исследуются с позиций ряда наук. С точки зрения кибернетического подхода можно считать общепринятым принцип этажности переработки информации человеком, или принцип иерархии, согласно которому программы более «высоких» этажей сложной системы являются результатом суммирования, интегрирования многих более простых программ «нижних» этажей структуры (ср.: Амосов, 1974; Сентаготаи и Арбиб, 1976). При этом обычно отмечается, что переработка внешней информации человеком происходит параллельно по ряду программ (Амосов, Ш66, с. 7) или по нескольким параллельным каналам (Микадзе, 1979); прилере-ходе от одного этапа переработки к другому информация может подвергаться удивительным преобразованиям (Клац-ки, 1978, с. 11), а при хранении информации в памяти имзе

58

место перекодировка ее в сторону повышения сложности ^;'*1£ода (Братко, 1969, с. 59).

Идея параллельности переработки информации человеком по разным каналам, а также интегрирования полученных результатов с помощью единого кода находит широкий отклик в исследованиях, связанных с изучением различных сторон психики. Так, Р. М. Грановская указывает, что сенсорные органы всех модальностей (зрения, слуха, осязания) переводят внешние стимулы на универсальный язьж импульс-»ых кодов, благодаря чему сигналы, формируемые различными органами чувств, в новой единой форме могут быть сопоставлены на более высоких уровнях обработки информации (Грановская, 1974, с. 98). Д. И. Дубровский разграничивает мономодальные, полимодальные и надмодаль-ные сигналы, последние из которых представляют собой сиг-лалы высшей степени интегративности, синтезирующие информацию всех модальностей и выступающие в роли стратегических и тактических программ целостного организма, сочетая генетически накопленную информацию с онтогенетически накопленной информацией (Дубровский, 1971, с. 253). А, Р. Лур'ия неоднократно отмечает, что познавательная деятельность человека никогда не .протекает, опираясь лишь та одну изолированную модальность (зрение, слух, осяза-вие), при этом данные экспериментальных нейрофизиологических исследований убедительно доказывают существова-зкае определенных зон нейронов разных уровней «специали-&«ии» — от реагирующих на строго избирательные раздражители до осуществляющих функцию интеграции возбужде-Г, приходящих из различных анализаторов (Лурия, 1973). К- Анохин, говоря об интегративной деятельности мозга, хадже указывает, что неизбежно имеет место конвергенция разнородных возбуждений, происходящих из разных источников и обработанных до единой информация (Анохин, 1974, с 12). По мнению К. Прибрама (Ii9>76, с. 90), формы перекодирования, которые возможны в нервной системе, фактически безграничны; в то же время «язык, с помощью которо-то передается информация [в мозге] ... не соответствует и не^должен соответствовать тому языку, которым люди пользуются в общении друг с другом» (эпиграф к 1-й части Указанной книги Прибрама со ссылкой на Питтса и Мак-*МИлока). Конечно, во всех этих случаях речь идет не о ко-Е непосредственно используемых на разных этапах рече-ительной деятельности, однако едва ли можно сомне-я в том, что общие принципы работы человеческого являются обязательными и для наиболее высоко орга-Мнных психических процессов (ср.: «Поскольку психии деятельность есть деятельность, осуществляемая моз-

гом, она подчиняется всем законам нейродина,мики» — Шо-рохова и Каганов, 1963, с. 75).

В последние годы проводятся также экспериментальные исследования, связанные с проблемой мозгового кодирования вербальных сигналов (см., например, Бехтерева, 1980; Бехтерева и др., Г977). В самом заглавии последней из названных работ — «Мозговые коды психической деятельности»;— отражено признание множественности кодов, в то время как конкретные результаты проведенных исследований проливают-овег на особенности кодирования акустических свойств вербальных сигналов, на отражение их семантических ха-ректеристик, на мозговое кодирование ассоциативно-логических процессов и т. д. Различение специфических кодов становится также важной проблемой теоретического изучения памяти в психологических исследованиях (см.: Агкинеон, 1980; Клацки, 1978; Le Ny, 1978).

Следует подчеркнуть, что использование приведенных: высказываний вовсе не имело целью умалить роль вербального кода или попытаться подменить его какими-либо «суррогатами». Несомненно, что речь, являясь средством общения, «'становится одновременно и механизмом интеллектуальной деятельности, позволяющим выполнять операции отвлечения и обобщения и создающим основу категориального мышления» (Лурия, 1973, с. 295). Общеизвестна роль вербализации как средства осознания неосознанного, и именно в этом смысле следует трактовать широко цитируемое высказывание К- Маркса о том, что язык есть непосредственная: действительность мысли (т. 3, с. 343). Тем не менее ориентация на современные научные данные требует признания необычайной сложности процессов, лежащих за оперированием речью и неизбежно связанных с переработкой поступающей по разным каналам информации и с интегрированием ее в едином коде. С этой точки зрения вербальный код, не теряя своего значения как средства регуляции психических процессов, должен в то же время иметь свой коррелят в универсальном коде; с позиций последнего получаемая по речевому каналу информация является лишь одной из составляющих многогранной системы переработки информации об окружающем мире .и преломления ее через разносторонний (не только речевой!) предшествующий опыт индивида.

Опираясь на приведенные высказывания и принимая во внимание современный взгляд на соотношение осознаваемой и неосознаваемой психической деятельности человека (см., например, Бассин и Рожнов, 1975; Бассин¹ и др., 1979; Поно марев, 1976), можно сделать следующие выводы, полезные для-дальнейшего хода рассуждений^ " ' " ■ ^{? ;}

- -А. Активное, взаимодействие человека с '■■ окружающе'й'

60-.

действительностью осуществляется посредством ряда па-[дельно функционирующих каналов связи. Б. Перерабатываемая по различным каналам информа-js суммируется в специфическом универсальном коде, обес-v-чивающем перекрестную связь между разнокодовыми элементами информационного тезауруса человека.

В. Актуализация перекрестных связей между разнокодовыми элементами не является обязательной (ср. факты, которые приводятся в работах: Шолохова, 1966, с. 112—115; Хомская, 1976, с. 98).

Г. Процесс построения образа результата деятельности, по всей видимости, протекает как неосознаваемая психическая деятельность и осуществляется в универсальном коде.

Д. Поскольку бессознательное не отделено от сознания какой-то непроходимой стеной (Выготский, 1965, с. 94), результат названного в пункте «Г» процесса должен, очевидно, формироваться «на стыке» универсального кода и доступных для выхода в «окно сознания» продуктов обработки-информации, поступившей по разным каналам.

Е. Независимо от характера используемого кода образ результата деятельности представляет собой компрессию с мыс л а всей предстоящей деятельности, ее квинтэссенцию (ср. с высказыванием Н. И. Жинкина о смысловой компрессии речи, имеющей место в результате многократного перекодирования сообщения с устранением огромной полезной избыточности национального языка — Жинкин, 1973, с. 69). Следует особо подчеркнуть, что последний из сделанных «ами выводов хорошо согласуется с выводами других авторов о том, что «содержание будущего высказывания конструируется раньше формы его выражения в речи» (Горелов, 1974, с. 91) и что оригинальная мысль «оповещает о себе до того, как наступает ее первичное словесное оформление» (Дубровский, 1977, с. 102).

Теперь мы можем вернуться к обсуждению хода рече-мысдительного процесса, чтобы, детализируя основные этапы деятельности, установить специфику вступающих в действие единиц лексикона.

2.4. Некоторыми авторами уже высказывалась мысль, что каждая ступень процесса производства речи характеризуется специфичным именно для этой ступени «словарем» и соответствующим «синтаксисом». По мнению С. Д. Кацнель-ЧРва (1972, с. 123), в качестве такого словаря каждый раз пает определенный набор «дискретных элементов». Вы- три основные ступени речемыслительного процесса — ыслительную (или семантическую), лексико-морфоло-скую п фонологическую, Кацнельеон называет и соответ-ющие им наборы таких дискретных элементов: представ-

61

ления и понятия для первой ступени, лексемы — для второй, звуки речи и фонемы для третьей. Каждому из этих наборов соответствуют свои «порождающие механизмы»: 'первому — структуры содержательной валентности, второму •— структуры формальной валентности, а на третьей ступени вступают в действие глобальные произносительные схемы. Детализируя рассмотрение специфики первой из названных ступеней, Кацнельсон подразделяет ее на две фазы: первичную и вторичную. Содержанием первичной фазы семантической ступени порождающего процесса являются, по его мнению, «живые образы вещей» и «наглядные представления», а сегментирование потока поступающей информации осуществляется с помощью пропозициональных функций; предикативные понятия и присущие им валентности становятся орудием эксплицирования этого содержания на второй фазе (Там же, с. 125). Вопрос о соответствии разных единиц различным этапам процесса речепроизводства обсуждает также Т. В. Аху-тина (1975, с. 124), полагающая, что на этапе внутреннего (смыслового) программирования происходит выбор семантических единиц, которые комбинируются в соответствии с правилами смыслового синтаксиса; на следующем этапе имеет место выбор лексических единиц, комбинируемых в соответствии с правилами грамматического структурирования, а последнему этапу — кинетической организации высказывания — соответствует набор звуков, которые комбинируются по свойственным этому уровню правилам. В отличие от Кацнельсона, Ахутина рассматривает только собственно речевые фазы речемыслительного процесса, и в приведенном строе единиц отсутствует ряд, который должен был бы предшествовать единицам первого из выделяемых ею этапов исследуемой деятельности. Тем не менее оба автора разграничивают семантические единицы со свойственным им смысловым синтаксисом и единицы поверхностного уровня, подчиняющиеся иным комбинаторным закономерностям. В то же время становится очевидным, что более или менее дробное разграничение единиц разных порядков определяется избранным тем или иным автором «углом зрения», в качестве которого выступает трактовка соответствующих этапов рече-мыслительного процесса.

Определенные гипотезы о специфике функционирующих на разных этапах процесса речепроизводства единиц (чли «кодов») выдвигают также и авторы, не ставящие своей задачей выявление полного набора таких единиц и че стремящиеся дать всесторонее их описание. В их трудах эта проблема возникает спонтанно и обсуждается в том объеме и под тем углом зрения, которые оказываются необходимыми по ходу решения иных задач.

Так, прослеживая переходы от одного плана речевого

62

Мыш к другому, Л. С. Выготский (\9В6) дал развер-

нутую характеристику если не самих единиц, используемых 'да каждой фазе исследуемого им процесса, то хотя бы условий их функционирования. Отнеся к самым «глубоким» планам речевого мышления мотив и рождающуюся из него •■мысль, Выготский, во-первых, показал неразрывную связь --мысли с мотивирующей сферой нашего сознания, «которая "охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и .побуждения наши аффекты и эмоции» (с. 370), а во-вторых, подчеркнул следующее основное отличие мысли от речи: <То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертывается сукцессивно» (с. 378). Последнее положение в совокупности с указанием Выготского на то, что мысль содержится в уме говорящего как целое, соответствует нашему ■представлению о специфике образа результата речемысли-тельного действия. Однако на этом, одном из самых «глубоких», по выражению Выготского, планов речевого мышления, должен иметь место только еще замысел высказывания, в то время как сама мысль формируется на последующих этапах рассматриваемого процесса.

- , Следует заметить, что Выготский не указывает, с помощью каких средств оформляются две первые фазы рече-д|даслительного процесса, дальнейшее развитие которого идет ito направлению к «опосредованию мысли во внутреннем сло-Щ, а затем — в значениях внешних слов и, наконец, в сло-Щ%» (Там же, с. 381). Специфика «внутреннего слова» мо--дог _стать понятной только на фоне развернутой характеристики внутренней речи, отличающейся, по мнению Выгот-ftpro, чистой предикативностью, редуцированностью фоне-;$$кн и особым семантическим строем, для которого типич-ЛШ преобладание смысла над значением, агглютинация се-т**йтических единиц, «влияние» смыслов и идиоматичность. Поскольку «каждое слово во внутреннем употреблении приобретает постепенно иные оттенки, иные смысловые нюансы, которые, постепенно слагаясь и суммируясь, превращаются в новое значение слова», а это — «всегда индивидуальные значения, понятные только в плане внутренней речи» (%«3?4), то оказывается необходимым дальнейшее опосре-*^й*^||Л"Ие использовавшихся во внутренней речи смыслов ииями внешних слов, вследствие чего осуществляется Ход от «субъективных смыслов» к «объективным значе->, а далее — выход во внешнюю речь. В работе (Залевская, 1977, с. 18—19) указывается, что Генный таким образом строй единиц — смыслы, значе-слова — не полностью согласуется с другими высказы-Игми Выготского. Налример, он отмечает, что «во внут-** речи нам нет необходимости говорить слово до кон-■ понимаем по самому намерению, какое слово хотели

63

сказать... Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов» (Выготский, 1966, с. 368). Однако «говорение» слова (хотя бы и не до конца) предполагает его моторную реализацию, таким образом сам принцип «редуцированности фонетики» во внутренней речи противоречит указанию на то, что опосредование мысли в слове происходит после опосредования ее сначала во внутреннем слове, а затем в значениях внешних слов. Для того, чтобы можно было"снять это противоречие, необходимо признать принадлежность смыслов, значений и слов (точнее, конечно, словоформ) к. разным кодам, в противном случае слово (=словоформа) оказывается намертво привязанным как к смыслу, так ч к значению и поэтому должно хотя бы в сокращенном виде проговариваться при любых условиях функционирования его содержательных коррелятов.

Именно представление о такой «привязанности» и ее неразрывности лежит в основе утверждений, что ©сякая мыслительная деятельность осуществляется с использованием речедвижений. В качестве доказательства истинности подобных утверждений обычно приводятся ссылки на эксперименты А. Н. Соколова (1968). Однако имеется ряд исследований, не только ставящих под сомнение правомерность оперирования методикой электром'иограмм в качестве ' базы для доказательства вербального характера мышления, но и показывающих противоречивость данных, получаемых с помощью названной методики (см. обсуждение этого вопроса в работах: Горелов, 1974, 1980). Не имея возможности подробно остана;вливаться здесь на относящихся к этой проблеме отечественных и зарубежных публикациях, основывающихся как на специально проведенных экспериментальных исследованиях, так и на наблюдениях над развитием ел ело-глухорожденных детей, ограничимся ссылкой на оди« из основных выводов по фундаментальному исследованию И. Н. Горелова: «Речевая моторика не является базальным компонентом мыслительного акта, предваряющим порождение речи или обязательно участвующим в рецепции речи» (Горелов, 1974, с. 91).

Необходимо подчеркнуть, что сам Выготский категорически возражал против «привязки» слова к его значению. Он осуществил развернутое исследование процесса развития значения слов в онтогенезе и показал, как меняется не только содержание слова, но и характер используемых при его функционировании интеллектуальных операций. Признание разнокодовой принадлежности смыслов, значений и словоформ открывает также возможности для объяснения рассмотренных Выготским явлений типа «влияния» смыслов, их «вливания» друг в друга и для развертывания тезиса о'"том, что «переход от внутренней речи к внешней представляет со-

64

бой ... не простую вокализацию внутренней речи...»" (Выгс ский, 1956, с. 375).

Трактовка процессов производства и понимания речи позиций идеи многократного перекодирования стала в пос .ледние годы весьма популярной (см. детальные обзоры мс делей производства речи в работах А. А. Леонтьева, напри мер: 19696, 19746, и моделей понимания речи в работа И. А. Зимней, например: 1976). В связи с анализом струк туры процесса речемыслительной деятельности вопрос о ко дах и кодовых единицах наиболее четко рассматривается i работе (Леонтьев А. А. 19746). Выделенные А. А. Леонтье „вым звенья ориентировочной основы речевого действия, пла нирования или программирования и реализации программь соотносятся с представленньши нами на рис. 1 объемным! блоками I—II—III. Что касается первого из этих звенье! (оно включает фазу мотивации и фазу формирования речевой интенции), то А. А. Леонтьев фактически обходит вопрос о характере используемого здесь кода, ограничиваясь замечанием, что в связи с конечным результатом действия факторов, обусловливающих речевую интенцию, «можно говорить только о программе речевого высказывания, об от-'.боре и организации единиц субъективного «смыслового» кода» (19746, с. 33). В этом случае, очевидно, допущена неточность, поскольку программа речевого действия является (конечным результатом не этого, а следующего звена (или jJSrana) речемыслительного процесса. Сам А. А. Леонтьев неоднократно относит оперирование субъективным смысловым уродом именно к эталу программирования. Уточняя, что «про-рамма речевого действия существует обычно в неязыковом, (|рнее, несобственно языковом (лишь сложившемся на язы-фврй основе) коде», и указав, что Н. И. Жинкин называет т код «предметно-изобразительным» или «кодом образов А. А. Леонтьев в то же ■ время высказывает пред-й.ожение, что этот код можно соотнести с исследованными" Щу С. Шехтером вторичными образами или «образами — ■«^«Нолями» (Леонтьев. А. А., 19746, с. 27, 168—184). На сле-_t$jJWiueM этапе происходит переход к реализация программы /3>й#3ыковом коде, когда, в частности,..имеет место: и выбор ■ЯИШВ (Там же, с. 27); параллельно с реализацией програм-.Ц^'Идет моторное программирование высказывания, за ко--'ДЭДЫм следует его реализация.

"^:Н-^Легализируя анализ последнего этапа, А. А. Леонтьев ■5^"|ематривает ряд весьма интересных для нас моментов. он полагает, что при переводе программы с субъектив-. смыслового кода происходит «замена единиц субъек-pro кода минимальным набором семантических приана-ва, ограничивающим семантический класс и позволя- при дальнейшем порождении выбирать внутри этого

830

65

класса различные варианты», а также имеет место «приписывание данным единицам дополнительных, «лишних» (относительно соответствующих слов будущего высказывания) семантических признаков, соответствующих функциональной нагрузке кодовых единиц, возникающей в процессе программирования» (Там же, с. 184). Далее к иерархической организации единиц добавляется линейный принцип их распределения, что влечет за собой «(распределение семантических признаков, ранее «нагруженных» на одну кодовую единицу, между несколькими единицами в зависимости от структуры соответствующего языка» (с. 185). Надо полагать, что все это, как и приписывание будущему слову сод ер ж а тел ьн о -грамматических характеристик, обусловливая выбор слова, предшествует этому выбору. Отсюда вытекает принципиальный вопрос: когда же вступает в действие лексикон? Только когда на основании выявленного набора семантических и грамматических признаков принимается решение о выборе слова или гораздо раньше — когда закладываются глубинные предпосылки для такого выбора?

При ответе на поставленный вопрос следует, очевидно, прежде всего исходить из того, что именно понимается под «лексиконом». Как указывалось выше, под лексиконом человека мы понимаем лексический компонент речевой организации последнего, формирующийся аз результате переработки многогранного, в том числе речевого, опыта и предназначающийся для использования в речемыслительной деятельности. Отсюда, с одной стороны, вытекает, что лексикон должен включать продукты переработки речевого опыта до уровня установления их коррелятов в универсальном коде (ом. выше). С другой стороны, из трактовки речемыслительной деятельности как процесса формирования мысли в слове логично сделать вывод, что в лексиконе должны содержаться единицы, обеспечивающие реализацию всех этапов этого процесса. На этом основании в работе (Залевская, 1977, с. 21) лексикон определяется как система кодов •и кодовых переходов, обеспечивающая формирование и передачу смысла, а также извлечение смысла из воспринимаемого сообщения (здесь и далее мы будем оперировать термином Н. И. Жинкина, который был предложен вне связи с проблемой организаций лексикона, см.: Жинкин, 1964).

Не является ли такая трактовка специфики лексикона слишком расширенной? Понимание речевой организации человека как единства «процесса» и «продукта» указывает на необходимость выявления путей становления единиц лексикона как средства объяснения специфики составляющих его элементов и стратегий оперирования ими при речепроизводстве и при понимании речи. Поэтому продолжение обсуждения поставленного вопроса будет дано лишь после того, как

66

сделаем попытку выявить некоторые закономерности пе-Ёработки информации человеком, приводящие к установле-«gfio связей между словами и разносторонним опытом ин-|ришда, к формированию того, что стоит за словом в «речи дря себя» и в «речи для других». Это, в частности, позволит перейти от умозрительных построений к опоре на научные фккты и тем самым избежать упрека в том, что «лингвистика научает язык в основном посредством построения его (||шкциональных моделей, чаще всего даже не ставя вопрос о реальных процессах, на основе которых человеком осуществляется построение и понимание высказываний, описываемых этими моделями» (Лурия, 1975а, с. 4).

2.5. В качестве отправного пункта для обсуждения поставленной проблемы возьмем работу И. М. Сеченова «Элементы мысли» i (здесь и далее ссылки по изданию: Сеченов, 195Э). Прослеживая процесс развития мышления ребенка, Сеченов детально показал, как происходит становление тех глубинных чувственных образов («чувственных конкретов»), а затем — тех представлений и понятий («ли «абстрактов»), для обозначения которых человеку необходимы средства «внешней символизации», в их числе — слова. Продемонстрировав на ряде примеров, как впечатления от многократных встреч с предметами и явлениями объективной действительности (или «предметного мира», по выражению самого-Сеченова) сливаются у ребенка в «средние итоги», по см^ыслу представляющие собой «единичные чувственные об-разы или знаки, заменяющие собой множество однородных 1Ц>едметов» (с. 292), Сеченов рассматривает развитие способности ребенка выделять из предметов более и более мел-ЖЩ части и признаки, непрестанно сочетая процессы ана-ДИ»за и синтеза и сравнения или классификации. При 3foM Сеченов неоднократно подчеркивает, что «сочетание эле-Днетов впечатлений в группы и ряды, равно как различение сходств и разниц между предметами, делается само собой» (е. #14), независимо от воли и соображения (с. 3<09).

; 'Подробно анализируя закономерности перехода ребен ка от предметного мышления к мышлению отвлеченному, Сеченов указывает, что последнее составляет естественное продолжение предшествующих фаз, а овладение словесной Символизацией претерпевает длительную эволюцию. По мне нию Сеченова, проходит немало времени, прежде чем ребе- Щк -отличит «кличку» предмета от природных свойств пос- Чрщнего. При этом различение имени целого предмета от WiftHH его свойств имеет место параллельно с отвлечением от ^едметов их признаков. . - ■

"ft-Сеченов неоднократно указывает, что слово усваивает- ^Ь'Тогда, когда в нем возникает необходимость: «Позднее, 1 67-

когда начинается в голове, помимо обучения, дробление и классификация цельных предметов и отвлеченных от них частей, признаков и отношений, является потребность новых обозначений; и в речи, развивавшейся века параллельно и приспособительно к мышлению, потребность находит готовое удовлетворение» (с. 304). Следует, очевидно, уточнить, что такое «дробление» может идти и «от слова», в процессе обучения, когда через речевую коммуникацию внимание ребенка концентрируется на специфических признаках предметов или на сложных, трудно доступных прямому наблюдению связях или отношениях. Однако приходится согласиться с Сеченовым, когда он утверждает: «...для того, чтобы символическая передача фактов из внешнего мира усваивалась учеником, необходимо, чтобы символичность передаваемого и по содержанию и по степени соответствовала происходящей внутри ребенка, помимо всякого обучения, символизации впечатлений» (с. 290).

Сеченов также отмечает, что полное отделение имени от именуемого происходит в результате постепенного отщепления звуковых членов от тех чувственных грулп, с которыми они ассоциированы. Однако, продолжая оставаться членами таких ассоциированных групп, имена могут воспроизводиться сами, когда намек дан другими членами, и могут, наконец, отвлекаться подобно остальным признакам» (с. 304— 305). Подчеркивая роль слова как средства фиксации в сознании элементов внечувственного мышления, лишенных образа я формы, Сеченов неоднократно указывал на наличие постоянных и многообразных связей между словесным мышлением и чувственным познанием и трактовал мышление в качестве высшей ступени единого познавательного процесса.

Справедливость указания Сеченова на первичность освоения «предметного мира» по отношению к символизации переработанных впечатлений посредством слова блестяще подтверждена ныне результатами формирования интеллекта и речи у слепоглухонемых детей, предметно-практическая деятельность которых (совместно со взрослыми) создает базу для усвоения сначала жестового, а затем и словесного языка (см.: Ильенков, 1977а, 19776; Сироткин, 1977). Установлено также, что наглядно-действенное мышление выступает не только как определенный этап умственного развития человека, но и как самостоятельный вид мыслительной деятельности, совершенствующийся на протяжении всей жизни индивида (Лоддьяков, 1977); в повседневной деятельности человека неразрывно взаимосвязаны все виды мышления: практически-действенное, наглядно-образное и словесно-ло-тическое, что проявляется в постоянных взаимопереходах одного вида мышления в другой и в трудности (а подчас и невозможности) провести грань между наглядно-образным

68

словесно-логическим мышлением (Общая психология, 1981, 253).

•_{ч t} Высказывания Сеченова полностью согласуются с резу-,лЛ*^татами современных исследований, связанных с выявлением закономерностей восприятия и памяти. Так, Р. М. Гра-^овокая (1974, с. 84) отмечает, что «слово само есть резуль-!у0Т многократного обобщения признаков объектов, не имеющих словесного обозначения, и для его формирования вос-дриятие и память должны пройти в процессе обучения все степени постепенного перехода от локальных к глобальным признакам конкретных ситуаций, еще не получивших своего наименования». Н. И. Чуприкова (1980, с. 20'—-21) указы-лает, что разнообразные и тонко дифференцированные ощущения (вкусовые, болевые, температурные, зрительные, слуховые и т. д.) приводят к формированию специфических латтернов возбуждения на уровне коры больших полушарий; такие корковые паттерны связываются у человека и с соответствующими словами (сладкий, горький, круглый, холодный и т. п.). «Эти многочисленные паттерны, связанные со' словом, и представляют собой реальный нервный субстрат того богатства самых разнообразных осознанных чувственных впечатлений, которые человек получает из внешнего ■мира и со стороны своего собственного тела» (Чуприкова, 198G, с. 21). К. Н. Григорян (1972, с. 192) по итогам экспе-.риментального исследования операциональной структуры образного мышления приходит к выводу, что предъявляемое испытуемым слово вызывает восстановление (реинтеграцию) огромной системы связей, отображающих ситуацию, эмоциональные состояния, представления ощущений, комплексы образов предметов, действий, понятий и слов, которые встречались человеку, в его опыте, однако в сознание пробиваются лишь отдельные обрывки такой «разбуженной» системы. ., А. Р. Лурия неоднократно указывает, что «каждое слово име-* -ет сложное значение, составленное как из наглядно-образ-; ных, так и из отвлеченных и обобщающих компонентов» (Лурия, 19756, с. 23), при этом «называние предмета вплетено в целую сеть или матрицу возможных связей, куда входят и словесные обозначения различных качеств предмета, и обозначения, близкие по своей звуковой или морфологической структуре» (Лурия, 1973, с. 301); овладевая словом, человек «автоматически усваивает сложную систему связей и отношений, в которых стоит данный предмет и которые-сложились в многовековой истории человечества» (Лурия,, 19756, с, 22). Введенное Сеченовым разграничение слов-сим-, Волов первого, второго и т. д. порядков (в соответствии с различиями в степени обобщения конкретных явлений, обоз-. Иачаемых такими словами) .согласуется с детально просле-" .Женной М. М. Кольцовой (1967) картиной развития у ребен_:

;■' 69

* _/ ка слов-интеграторов различных степеней (I — слово экви-* валентно чувственному образу предмета; II — слово заме-^/ щает несколько чувственных образов от однородных предметов; III — слово замещает несколько чувственных образов от разнородных предметов; при IV степени интеграции в слове сводится ряд обобщений предыдущей степени). По мнению Н. И. Чуприковой (1978, с. 61), результаты такого обобщения служат базой для процесса абстрагирова.ния, а продукты абстракции могут и должны подвергаться дальнейшей обработке, ведущей к обобщениям еще более высокого порядка. При этом Чуприкова подчеркивает, что основные теоретические положения труда Сеченова «Элементы мысли» могут успешно .формулироваться и разрабатываться на основе достижений современной физиологии мозга (Там же, с. 64).

На основе рассмотренных выше моментов складывается следующее представление о влиянии путей становления лексикона на специфику его единиц.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что образы слов {=:словоформы) усваиваются и наличествуют в лексиконе в совокупности с определенными «чувственными группами», субъективно переживаемыми в качестве «значений» или «смыслов» этих слов. При дальнейших рассуждениях мы будем исходить из того, что, согласно Сеченову, и слово, и разные члены чувственных групп подвергаются неосознаваемым процессам анализа, синтеза и сравнения или классификации, взаимодействуя гири этом с продуктами переработки ранее воспринятых впечатлений. Эти процессы идут по двум ведущим направлениям: во-(первых, происходит разложение на признаки и признаки признаков; во-вторых, имеет место ведущее к все более высоким степеням обобщения отвлечение от различающихся признаков. Указанные процессы, которые мы будем далее называть процессами дифференцирования и интегрирования, приводят к формированию двух типов единиц: дифференциальных лризнаков и различающихся по степени интегративности единиц обобщающего характера, ср. с указанием Г. П. Мельникова (1.978, с. 270) на существование «многоступенчатого абстрагирования, приводящего к возникновению обобщенных признаков различных уровней абстракции». При этом заметим, что результаты (продукты) рассмотренных выше процессов могут находить или не находить выход в «окно сознания». Одним из средств такого выхода является наличие в языке социума слова для обозначения соответствующего признака или определенной единицы соответствующей степени интегративности; частью единиц обоих типов индивид оперирует посредством обозначения их в некотором субъективном коде, понят-

70

в «речи для себя» (при необходимости перехода к «ре- других» такие единицы могут более или менее уопеш-§!H0 передаваться описательным путем); несомненно наличие V и таких единиц, которые функционируют только в подсоз-;,,' нательно протекающих процессах анализа, синтеза и срав-,'„ нения или классификации и не поддаются вербализации или какой-либо другой внешней символизации именно в силу то-- го, что они остаются «за кадром».

Если учесть, что объектами описанных в общей форме процессов дифференциации и интеграции являются и слова, и различные члены чувственных групп, и соотношения между словами и всеми взятыми в совокупности членами соответствующих чувственных групп, и соотношения между первыми, вторыми и третьими и продуктами переработки предшествующего опыта, то становится очевидным многообразие получаемых в результате таких процессов продуктов, благодаря которым слово включается в широкую сеть многосторонних связей и отношений, потенциально лежащих за словом, подсознательно учитываемых индивидом, но актуа* лизующихся только в случаях необходимости. В работе (За-левская, 1977, с. 27) указывается, что в число таких продуктов должно, по всей видимости, входить сведение результатов переработки отдельных членов чувственной группы к единому коду, обеспечивающему отвлечение значения слова от его непосредственных чувственных корней и его дальнейшее использование в качестве орудия абстрактного мышления. Поскольку полученные таким образом единицы в свою очередь становятся объектами процессов дифференцирования и интегрирования, они-то и дают в качестве «продуктов продуктов», с одной стороны, то, что принято называть семантическими признаками, а с другой — семантические единицы разных уровней интегративности, являющиеся результатами обобщения разных степеней при отвлечении от различающихся семантических признаков. Последнее объясняет формирование своеобразных «семантических комплексов», реализуемых в специфическом коде и вовсе не связанных с «сокращенностью словесного выражения», приводящей «ко все большему сгущению смысла в одном слове или даже намеке на слово» (Соколов, 1968, с. 101). Добавим, что становится понятным и феномен «синонимии смыслов»: на определенной ступени генерализации продукты .переработки ■ разных исходных данных могут совпадать, т. е. переживать-¹ ся как идентичные.

' ■ Сведение разных членов чувственных групп в едином "*■ коде не исключает ни^: возможности их актуализаций, ни • параллельного протекаиия процессов дифференцирования И •интегрирования по линии любого из этих членов. Например; ^'йавестно что связанные ео 'словом зрительные ■■ впечатления

71

могут интегрироваться в сложные мысленные образы, которые функционируют в качестве единиц более высокого порядка, обеспечивая синхронное хранение обширного объема информации, однако в случае необходимости исходные компоненты могут быть вербально выведены на основании такого интегрированного мысленного образа (см. Paivio, 1972).

Теперь можно соотнести некоторые итоги наших рассуждений с выделенными на рис. 1 этапами процесса речемыс-лителвной деятельности. Следует прежде всего указать, что обозначаемые блоками I—II—III процессы протекают преимущественно на уровне неосознаваемой психической деятельности; выход в «окно сознания» (в случае необходимости) получают продукты этих процессов, обозначенные плоскостями 1—2—3, и те звенья самих процессов, которые потребовали коррекции из-за рассогласования между планируемым и получаемым результатом того или иного промежуточного этапа деятельности.

Выше уже отмечалось, что процесс построения образа результата деятельности вероятнее всего реализуется в универсальном коде. Специфичность этого, кода определяется его способностью суммировать результаты переработки информации, получаемой по разным каналам связи, и тем самым обеспечивать перекрестную связь между разнокодовы-ми элементами информационного тезауруса человека. Результат названного выше процесса может находить выход в «окно сознания»; средствами такого выхода, по всей видимости, могут быть и упоминавшиеся ранее мысленные образы, и единицы высокой степени интегративности, имеющие корреляты в вербальном коде или обозначаемые с помощью закрепляемых за ними единиц субъективного кода. В любом случае продукт первого этапа речемыслительного процесса представляет собой компрессию смысла предстоящей деятельности.

Следует указать, что предлагаемая трактовка специфи^: ки начального этапа речемыслительного процесса позволяет объяснить ряд моментов, обычно выносимых другими авторами за пределы рассмотрения как не входящих в компетенцию лингвистики, хотя освещение таких моментов является необходимым для решения явно лингвистических проблем. Так, стремление ряда авторов ограничить свою задачу анализом «собственно языковых явлений», как правило, приводит к довольно странной ситуации: совершенно не ясно, откуда берется та «абстрактная структура», которая через ее лексическое наполнение воплощается в высказываиии. Как подчеркивается в работе (Залевекая, 1977, с. 29), рассмотренный выше подход позволяет показать, что постулируемая в лингвистических моделях «порождающего процесса» глубинная структура незавноимо от того, сводится ли она

72

[таксическому построению или допускает наличие семан-:кого компонента, вовсе не является первичным образо-ём — она представляет собой «развертку» образа ре-ата деятельности, экспликацию заложенного в этом об-с мыс л а. К тому же становится очевидным, что л этот является сложным продуктом взаимодействия -факторов — как объективных, так и субъективных, оп-яющих тот «угол зрения», под которым вступает в ■вие многосторонний предшествующий опыт индивида. •*- Более того, первичность феномена компрессии смысла ,_С{йшает, как указано там же, проблему приоритета смнтак-**tfba или словаря: и первый, и второй оказываются с р е д-<с1>вами формирования мысли при развертке образа результата речемыслительной деятельности. Сделанное заключение не мешает предположить, что в случаях, когда продукт pro этапа речемыслительной деятельности получает выход з «окно сознания» в вербальном коде, компрессия смысла передается с помощью единиц лексикона, характеризующих-ч$ наивысшей степенью интегративности. Именно в силу сво-■ея интегративности такие единицы не нуждаются в синтаксической организации, лишь далее такая единица получает jjit3BepTKy через ряд единиц менее высокого уровня (или уровней) интеграции, и тогда выбор способа их комбинирования становится актуальным. Однако в последнем случае ■речь идет не о приоритете словаря в процессе речемыслительной деятельности, а лишь об исключительной сложности структуры речевой организации человека и о необходимости учета специфики ее компонентов и особенностей их взаимодействия.

Сказанное выше наглядно свидетельствует о том, что лексический компонент играет в речевой организации чело-зека не меньшую роль, чем ее грамматический компонент, -а их взаимодействие в процессе формирования смысла приводит к выводу, что единицам разного уровня интегративнос-"ти должны соответствовать и специфические виды «синтаксиса» (как мы уже видели, для единиц высшего уровня интегративности синтаксис является нулевым). При этом сле-.Дует подчеркнуть важность четкого разграничения правил ■-Комбинирования, которые подразумевают оперирование единицами одного и того же порядка (это соответствует синтаксису в трактовке Т. В. Ахутиной, 1976), и стратегий перехода от единиц одного уровня интегративности к единицам Крутого, более низкого уровня интегративности (что, по 1вей видимости, соотносится с синтаксисом в трактовке С. Д. 1(*Н№ельсона, расшифровывающего это понятие как «механизм преобразования структур одного порядка в структуры •Дутого порядка» — Кацнельсон, 1972, с. *\23). Уточним, что Л&^бинирование подразумевает упорядочение по определен-

73ным прескриптивным правилам, в то время как стратегий предполагает наличие ряда степеней свободы выбора, что объясняет возможность эвристического поиска в процессе многоэтапной развертки образа результата речемыслмтель-ной деятельности. С помощью рис. 1 одел аи а попытка отобразить продуктивность предложенной интерпретации взаимодействия правил комбинирования тех или иных единиц и. стратегий межкодовых переходов: именно принцип выбора стратегии перехода от смыслового кода к внешнеречевому объясняет возможность реализации одной и той же смысловой программы с помощью различных языковых средств.

Возвращаясь к проблеме единиц, фигурирующих ,на последующих этапах речемыслительной деятельности, можно высказать предположение, что «развертка» образа результата в процессе смыслового программирования должна происходить в единицах более низкого уровня интегративностп (не исключается вероятность ряда межуровневых переходов в рамках одного и того же кода). При этом неизбежно взаимодействие двух типов единиц — продуктов процессов дифференцирования и интегрирования, что определяется самой сущностью формирования смысла при его развертке: любая попытка конкретизации образа результата деятельности требует дифференцирования сходных по определенным параметрам единиц более низкого уровня интегративности и принятия решения о том, какая из них адекватно развертывает замысел. Что касается перехода от смысловой программы к ее реализации во внешнеречевом коде, то наши представления о том, как этот переход происходит, в принципе совпадают с изложенной выше точкой зрения А. А. Леонтьева.

Таким образом выясняется, что на различных этапах речемыслительной деятельности человека фигурируют единицы, являющиеся продуктами многократной и разносторонней переработки слов и соответствующих им чувственных групп и в то же время обусловливающие функционирование слова как средства актуализации этих продуктов. С этой точки зрения оказывается оправданным определение лексикона как системы кодов и кодовых переходов, обеспечивающих реализацию процессов формирования смысла при производстве речи и извлечение смысла из воспринимаемого сообщения при слушании или чтении.

2.6, Рассмотренный выше материал позволил не тальки уточнить, что именно понимается под лексиконом человека, но и построить некоторые предположения относительно тео ретически возможных оснований для связи между единица ми лексикона. ■ •

Так, во-первых, выяснено, что-- субъективный лексикон является лексическим компонентом речевой организации

74

№

tioeeKa и как таковой характеризуется всеми специфичес-ми чертами, присущими последней.

yv Во-вторых, показана правомерность интерпретации лек-.йЦаисона как системы кодов и кодовых переходов, функционирующей в процессах речемыслительной деятельности чело-

;; В-третьих, прослежены пути становления единиц лексикона и освещены особенности переработки информации Человеком, что в совокупности дает основания для трактовки лексикона как одного из средств формирования информационного тезауруса индивида и важнейшего средства доступа к этому тезаурусу в целях использования его в разного jtojia деятельности.

Каждое из этих определений лексикона с учетом специ-

>*фики единиц последнего имплицирует ряд положений, или

-факторов, в принципе обусловливающих структуру лексико-

йяа. При обсуждении таких положений будут учитываться не

Только приведенные определения лексикона, но и разнород-

_ная дополнительная информация, фигурировавшая выше.

я . Начнем с того, что, будучи системой кодов и кодовых

Кпереходов, лексикон должен иметь многоярусное строение

.&©о сложной системой внутриярусных и межъярусных связей,

;$й основания для организации единиц более или менее «глу-

■Ябимных» ярусов должны различаться по степени их достул-

ркости для вербализации.

:¹; Будучи по своей сути функциональной динамической |*6йстемой, лексикон подвергается постоянной переорганиза-ьЗщи, что не исключает возможности выявления некоторых |йбщих организующих принципов, обеспечивающих готов-jiMOCTb лексикона к использованию его индивидом. 1- Трактовка лексикона как средства доступа к информа-'з|ЦВонному тезаурусу человека заставляет предположить, что ЩШ качестве двух ведущих направлений его организации долж-|рйй. лежать, с .одной стороны, логика упорядочения знаний о Цйтре, а с другой — логика "хранендя языковых знаний — «-довуекатотцая'наличие некоторых универсальных тен-[ий, но в определенной маре подверженная (влиянию и культуры членов отдельных социумов. Можно лола-!<*вть, что последнее должно находить свое отражение в ха-^ювстере и/или в значимости того или иного вида внутриярус-~ЩЩЛ связи для носителей разных языков, в то время как къярусные связи, или кодовые переходы, должны в прин-яе отражать единые для носителей всех человеческих язы-I закономерности перекодирования слов на смысл (и на-ipor).

Сама постановка вопроса о наличии процессов пере-ОДнрования предполагает существоваяие не менее двух |>у»ов лексикона: яруса словоформ и яруса смыслов. <По-

75

скольку слово имеет как звуковую, так и графическую форму, .первый из названных ярусов должен подразделяться на два «подъяруса». Связь между их единицами не всегда является однозначной (ср. широко известные явления омофонии яри различии написания слов или омографии при расхождении звуковых образов слов). Ярус смыслов должен иметь значительно более сложное строение не только потому, что он может включать ряд подъярусов (кодовых переходов), но и потому, что словоформа может оказаться напрямую связанной с разнородными продуктами предшествующего чувственного опыта индивида (ср. обсуждавшиеся выше пути становления лексикона и приведенные там же высказывания ряда -исследователей о характере вызываемых словом связей). Последнее свидетельствует о сложности и разнообразии межъярусных связей, благодаря которым через единицы яруса словоформ может осуществляться доступ к информационному тезаурусу человека.

Можно также высказать некоторые предположения с специфике более частных принципов организации единиц основных ярусов лексикона.

Поскольку лексикон является продуктом переработки речевого опыта человека, в его поверхностном ярусе должны храниться единицы разной протяженности — от отдельных словоформ до типовых фраз, частотность употребления которых приводит к целостному «переживанию» последних индивидом без расчленения их на составляющие элементы. Можно предположить, что в основе организации единиц этого яруса должны лежать некоторые формальные признаки (например, общность звуковой или графической формы).

В основе организации единиц глубинного яруса лексикона должны, в отличие от этого, лежать принципы содержательного характера, являющиеся продуктами процессов дифференцирования и генерализации на основе многократной перегруппировки разнородных элементов речевого и прочего опыта человека в ходе анализа их по ряду признаков и признаков признаков (ср. высказывания И. М. Сеченова о процессах анализа и синтеза, сравнения или классификации). Следует уточнить, что рассмотренная выше специфика становления единиц лексикона параллельно с формированием определенных чувственных групп предполагает упорядочение единиц глубинного яруса, в частности, на основе таких (не входивших ранее в компетенцию лингвистики) принципов, как вызываемые словами наглядные образы, предметные действия, эмоциональные состояния и т. п.

Поскольку информационный тезаурус человека хранит многообразие сведений об окружающем мире, он должен отражать четко сформулированное В. И. Лениным положение о юм, что «отношения каждой вещи (явления etc.) не толь-

76 ... ■ - . . ■■■.-■

jjco многоразличны, но всеобщи, универсальны. Каждая вещь -^явление, процесс etc.) связаны с каждой» (Т. 29, с. 203). jJpH этом известно, что «чем в большее число разных отношений, в большее число разных точек соприкосновения мо-дсет быть приведена данная вещь к другим предметам, тем 38 большем числе направлений она записывается в реестры памяти» (Сеченов, 1953, с. 255). В то же время язык представляет собой специфическое явление, и часть параметров, лежащих в основе связей между единицами глубинного яру-ч;а лексикона, должна быть продуктом переработки языковых знаний, взаимодействующих с энциклопедическими знаниями, •с продуктами эмоционального опыта индивида и с системой принятых в соответствующем социуме норм и оценок. Сказанное предполагает многообразие путей идентификации воспринимаемого индивидом слова и множественность параметров, лежащих в основе связей между единицами лексикона. При постановке задачи обнаружения таких параметров необходимо учитывать, что специфика лексикона как компо-знента психофизиологической речевой организации человека •Не -позволяет ограничиваться при его исследовании применением лишь лингвистических методов. Далее рассматриваются основные результаты реализованной нами программы пси-дсолин-г.вистичееких экспериментов.