Глава VIII. О монастырях и других церковных обществах § 112. Монастыри. А. Монашество восточное и западное.

Монастыри, по первоначальному своему происхождению, были частными религиозными обществами, которые составлялись из лиц, удалявшихся из мира для спасения своей души, с правом свободного выхода из общества по своему желанию. Еще в первые века христианства обеты девства были очень обыкновенным явлением среди христиан; но это были обеты лиц, не разрывавших своей связи с семьей и с миром. Монашество в собственном смысле возникло в IV в., и притом почти одновременно в двух видах: в виде отшельничества, в смысле полной изолированности отшельника (анахорета) от всяких связей общественной жизни и в виде монастырского общежития (киновии). Основателем первого был Антоний Великий, основателем второго - Пахомий Великий. Оба действовали в Египте, откуда монашество быстро распространилось сначала в Палестине, потом по всему востоку. Так как монастыри были частными обществами, то в первоначальных монастырских уставах, составленных препод. Пахомием и Василием Великим, архиепископом Кесарии в Понте, совсем не затрагивался вопрос об отношении монастырей к церковному правительству. Напротив, как в Египте, так и в Палестине, монастыри объединялись своим центральным управлением, главой которого был настоятель главного монастыря. В общую связь этих соподчиненных монастырей входили и женские монастыри. Быстрый расцвет монашества в четвертом именно веке объясняется главным образом понижением общего уровня нравственности вследствие массового вступления язычников в церковь при христианских императорах, так что люди, стремившиеся осуществить в своей жизни идеал строгой христианской нравственности, не находили другого исхода, как порвать связь с миром и удалиться в пустыню. К этой главной причине присоединились и другие, напр. желание рабов укрыться от господ, желание куриалов освободиться от их тяжелой должности и т. п. Церковное законодательство впервые коснулось монашества и монастырей на соборе халкидонском 451 г., который запретил монахам самовольно переходить с места на место и основывать монастыри без соизволения епископа, попечение и надзор за существующими монастырями возложил на епископов, монахов же, оставляющих монастырь для вступления в военную службу или на какую-либо светскую должность, постановил предавать анафеме, воспретив в то же время обращение раз основанных монастырей в мирские жилища. Тем самым следовательно монастырь из частного общества превращен был в церковный институт; но внутренней монастырской жизни законодательная регламентация не касалась вплоть до императора Юстиниана, который в нескольких своих новеллах (V, LXXVI, CXXIII, CXXXIII) довольно подробно регулировал этот предмет, держась, впрочем, на почве устава Василия Великого. Со времени Юстиниана начинается борьба церковного законодательства с странным явлением, выросшим на почве монашества - с так наз. двойными монастырями, т. е. мужскоженскими. Возникновение таких монастырей, где могли жить неподалеку одни от других мужчины и женщины, падает на первоначальную эпоху существования монастырей в качестве частных ассоциаций, когда могли удаляться в пустыню люди близкие между собой, напр. брат и сестра, муж и жена, желавшие иногда видеть друг друга, и когда вообще женщины, за отсутствием всякой другой защиты в пустынных местах, старались держаться вблизи мужских монастырей. Со временем, когда монастыри стали устраиваться не только в пустынях и вдали от городов, но и в самых городах, подобные двойные монастыри стали уже служить предметом "соблазна и преткновения для многих" (VII всел. пр. 20). Первоначально монахам воспрещалось принимать на себя духовный сан; но, уже по уставу Василия Великого, каждый монастырь должен был иметь собственных священников (из монахов же) для удовлетворения религиозных потребностей братии, а позднее слава добродетельной жизни монахов настолько распространилась, что монахов стали предпочтительно пред мирским духовенством, избирать на духовные должности, в особенности на епископские кафедры, хотя ни первоначально, ни позднее не издавалось церковного канона или закона о замещении епископских кафедр исключительно монахами. К монахам же, предпочтительно пред мирским духовенством, даже независимо от того, имел ли монах, прославленный святой жизнью, священный сан, или не имел, обращались жаждущие духовного врачевства, чтобы исповедовать им свои грехи и получить от них епитимью и разрешение. Монахи принимали деятельное участие в догматических борьбах, порожденных христологическими ересями, и сами епископы нередко обращались к монахам за поддержкой. Особенно в этом отношении злоупотребляли епископы александрийские, направляя против своих врагов монашеский фанатизм. А во времена иконоборства, почти одним монахам пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть преследования. На иконоборческом соборе 754 г. осужденных православных епископов значится только трое; следовательно вся остальная восточная церковная иерархия стояла на стороне иконоборства. На седьмом вселенском соборе, восстановившем иконопочитание, заслуги монахов получили официальное признание: собор нашел справедливым, чтобы и монахи подавали свои голоса, и около 130 монахов подписалось под соборными актами. Но в сущности все пути и способы, которыми монашество соприкасалось с внешним миром, вызываемое к тому обстоятельствами времени, были отклонением от восточного идеала монашества. Этот идеал - удаление от мира, самоуглубление, созерцание, стремление к лицезрению Бога; к этому идеалу и вернулось восточное монашество, после того как догматические борьбы затихли; но духовенство монахов долгое еще время процветало на востоке.

Василий В. явственно говорит только о монашеском обете безбрачия (пр. 19); но из самых условий монашеского общежития, кроме этого обета безбрачия или целомудрия, вытекали еще два другие обета: послушания и нестяжательности. Тот, кто поступал в монастырь, 1) поступал под духовное руководство настоятеля (аввы, игумена, архимандрита) и должен был исполнять то, что находил полезным предписать ему руководитель, 2) не только не мог иметь чего-либо своего, но, по уставу Василия В. даже и в монастырь не мог внести ничего, так что еще до вступления в монастырь должен был отрешиться от всяких имущественных отношений. Но это была точка зрения внутренней монастырской дисциплины, сложившейся независимо от взгляда законодателя на гражданскую правоспособность монаха в отношении его к миру и к монастырю. До Юстиниана римский закон смотрел на монаха, как на граждански-правоспособное лицо, и сам Юстиниан внес в свой кодекс два закона из предшествующего времени (с. 13 Ч. 1, 2 и с. 20 С. I, 3), которыми признается за монахами завещательная способность и eo ipso предполагается собственность. Без сомнения эти законы не соответствовали церковным воззрениям на монашество, так как церковные воззрения клонились к ограничению не монахов только, а и всего духовенства в свободном распоряжении имуществом. По древнему каноническому праву, епископы, пресвитеры, диаконы и клирики вообще, при посвящении не имевшие никакого состояния и во время прохождения своей должности купившие на свое имя земли или какие-либо угодья, должны считаться похитителями стяжаний Господних, если не отдадут их в церковь (карф. 41). Об епископах в особенности поставлено было еще, что если они, при назначении наследства, предпочтут церкви какое-либо постороннее лицо не из кровных родственников, или еретика и язычника, то такому епископу и по смерти провозглашается анафема (карф. 92). На церковную точку зрения стал и Юстиниан, законодательство которого вошло в номоканон; но он говорит уже не о духовенстве вообще, а только об епископах и администраторах богоугодных заведений, воспрещая тем и другим распоряжение имуществом, нажитым ими после посвящения и определения на должности, за исключением того имущества, которое могло достаться им от родственников не ниже четвертой степени, и напротив дозволяя свободное распоряжение как этим последним имуществом, так и тем, которое они имели до посвящения и определения на должности. А надобно заметить, что епископы в это время не были еще по общему правилу монахами. Юстиниан требовал только, чтобы они были безбрачными и бездетными, с тем чтобы, как он говорил, попечительность духовного отца о своей пастве не ослаблялась привязанностью его к родным детям. В своих новеллах Юстиниан становится на церковную точку зрения и в отношении к монашеству. Постановления его состоят в следующем: 1) если один из супругов, связанных браком (но бездетных) пожелает вступить в монастырь, то муж возвращает жене приданое и всякое другое имущество, которое он получил от нее, и сверх того из своего брачного дара выдает жене ту часть, которая досталась бы ей в случае его смерти, а жена, уходящая от мужа в монастырь, берет свое приданое, за исключением той части, которая выговорена была мужем в свою пользу на случай ее смерти; 2) если оба супруга вступают в монашество, то каждый остается при своем, хотя им не возбраняется подарить или уступить что-либо друг другу,- имущество, которое остается на руках супруга или супругов, поступающих в монастырь (согласно пп. 1 и 2), при неимении ими детей, приобретается тем монастырем, в который каждый из них вступает; 3) если мужчина или женщина (не состоящие в браке) вступают в монастырь, не имея детей, то все их имущество принадлежит монастырю; 4) если есть дети, и перед вступлением в монастырь родитель не сделал распоряжения об имуществе, то, и находясь в монастыре, он может разделить свое имущество детям, причем каждому из детей во всяком случае гарантируется не менее так наз. необходимой законной доли (legitima portio т. е. 1/4 portionis ab intestatio debitae), которую они получают даже и тогда, когда родитель их умер бы в монастыре, не успев сделать распоряжение; 5) на случай, если бы родитель пожелал наградить своих детей большей против legitima portio долей и разделить между ними все свое имущество, он и себя самого должен считать в числе детей, так чтобы и ему досталась равная с ними доля,- эта последняя доля, равно как все имущество, не поступившее в раздел между детьми по п. 4-му, т. е. при предоставлении каждому из них не больше необходимой legitima portio, должны поступить в монастырь; 6) живя в монастыре, монах или монахиня (уже покончившие с своими прежними имущественными отношениями и прошедшие предварительный искус, по общему правилу 3 л.) не могут приобретать и иметь никакой собственности, без всякого при этом различия между монахами и монашествующими властями, а следовательно не могут иметь и testamenti factio activa, ибо немыслимо назначение монахом наследника, т. е. универсального преемника, в несуществующей сфере имущественных отношений; 7) testamenti factio passiva, а также способность к наследованию ab intestato и к получению необходимой legitima portio в законодательстве Юстиниана не отрицаются за монахами, но не монах сам получает то, что ему достается по наследству, а монастырь.

В последующие за Юстинианом времена, законодательство его подвергалось разным изменениям. В виду того, что вступивший в монастырь мог пред вступлением разделить все свое имущество, не оставив монастырю ничего (этот случай предвидел и Юстиниан, как выше было сказано), монастыри стали требовать от вступающего чтобы он сделал вклад в монастырь. Хотя VII всел. собор воспретил под страхом тяжкого наказания, "принимать в монашеское житие за злато" (пр. 19), но практика продолжалась в том же направлении. Отсюда объясняется 5-я новелла Льва Мудрого, в которой постановлено, что если, при вступлении в монастырь, монах внес известный вклад, то вновь приобретаемым имуществом он волен распорядиться как хочет, если же вклада не было, имущество распределяется таким образом, что 2/3 подлежит свободному распоряжению монаха, а 1/3 безусловно поступает в монастырь. Таким образом в новелле признана возможность приобретения монахом имущества после его пострижения. Новелла эта принята была в сборник Арменопула и не утратила практического значения до настоящего времени в королевстве греческом и в пределах Турции. В настоящее время греческие монахи не считаются лишенными гражданской правоспособности и даже подвергаются меньшим ограничениям в своих распоряжениях имуществом, чем епископы. Так в греческом королевстве все имущество епископов, когда бы оно ни было приобретено, до или после посвящения, принадлежит церкви, при которой состоит епископ, при жизни же он может распоряжаться им только на богоугодные дела: напротив монах, по пострижении, могущий приобретать имущество всякими законными способами (в том числе и путем наследования), способен распоряжаться им на основаниях, указанных в новелле Льва. В том же положении находятся монахи в пределах Турции, а что касается епископов то они свободно распоряжаются имуществом, доставшимся им от родственников, все же остальное имущество, за вычетом издержек погребения и поминовения, делится на три части: одна часть идет в пользу епископской церкви, другая в пользу константинопольской патриаршей кафедры, третья - в пользу наследников умершего.

В оригинальной форме сложилась организованная монашеская жизнь в Афоне, где начало ее восходит к X в. Двадцать афонских монастырей, с зависящими от них скитами и кельями, составляют монашескую республику, имеющую отчасти международный характер, так как в состав ее входят монастыри разных православных народностей (греческой, русской, румынской, болгарской, сербской). Во главе республики стоит общее собрание ( (***)) двадцати представителей от монастырей; из них четверо ведут ближайшее и постоянное наблюдение за порядком. Общее собрание судит в первой инстанции спорные дела между монастырями и скитами под апелляцией к константинопольскому патриарху и составляет апелляционную инстанцию по жалобам на решения монастырей в делах подчиненных им келий. Имя патриарха поминается при богослужении; в случаях чрезвычайных смут, патриарх посылает своих экзархов для восстановления порядка, утверждает избранных братий настоятелей и сносится с турецким правительством по делам Афона. И монастыри, и скиты могут быть или общежительные, или своекоштные ( (***)). В последних принцип индивидуальной собственности монахов торжествует настолько, что самые помещения в которых они живут, покупаются или снимаются в аренду у монастыря, от которого они зависят.

На запад монашество перешло с востока. Раньше других стран организованная монашеская жизнь возникла у британских и ирландских кельтов в оригинальной связи с родовым устройством кланов, благодаря которой глава монастыря был вместе и главной клана, так что сами епископы, если они не были в то же время аббатами, находились в подчинении последним. На кельтической почве впервые монастырская покаянная дисциплина была перенесена на мирян и получила выражение в особых уставах - пенитенциалах. В конце VI в. эту дисциплину перенес на континент Европы шотландский монах св. Колумбан, основавший несколько монастырей в государстве франкском и в северной Италии. Но влияние Колумбана было преходящим. Гораздо большее значение для западной Европы имел монашеский устав св. Бенедикта нурсийского, жившего приблизительно полстолетием раньше Кулумбана и основавшего монастырь в Монте-Кассино не далеко от Неаполя. По образцу этого монастыря устраивались другие; из них монастырь в Клюньи (во Франции) сыграл важную роль в жизни католической церкви в первой половине XI в., так как из него вышли деятели, поднявшие уровень нравственности в католическом мире, после ее всеобщего падения в X в., и вступившие в борьбу с империей, в лице папы Григория VII. После того как в западной Европе развилась специализация монашеских орденов, все монастыри, жившие по уставу св. Бенедикта, составили бенедиктинский орден, подобно тому как монастыри унированных греков, жившие по уставу Василия В., образовали базилианский орден. Упомянутая же специализация орденов объясняется тем, что западное монашество всегда отличалось от восточного созерцательного монашества практическим духом. Так как практические цели могут специализироваться, то, сообразно с целями, могут специализироваться и уставы монашеские, правила которых естественно должны направляться к наилучшему достижению данных специальных практических целей. Под орденом разумеется совокупность монастырей, объединяемых в одно целое единством практической цели, единством устава и, вследствие этого, единством организации, обособляющей данный орден от других орденов, преследующих другие практические цели и управляющихся на основании другого монашеского устава. Монастыри одного ордена, управляемые, каждый в отдельности, аббатами, аббатиссами, приорами, ректорами, супериорами, объединяются в орденские провинции, во главе которых стоят провинциалы, подчиненные в свою очередь генералу ордена, которым созывается общее собрание представителей от отдельных учреждений, как законодательствующий орган. Государства, однако, неблагоприятно смотрят на иностранные монастырские власти и стараются подчинить монашествующих местным епископам (как и у нас в России). Всем орденам, несмотря на различие их практических целей и уставов (учительство, проповедничество, воспитание юношества, дела призрения, в средние века даже вооруженная борьба с неверными) общие три основные монашеские обета: целомудрие, послушание и нестяжательность. Св. Франциск ассизский желал даже, чтобы не только отдельный монах его ордена, но и самый орден не имел никакой собственности; эта идея оказалась не осуществимой и в настоящее время поддерживается только самыми строгими последователями Франциска (т. н. fratres minores - минориты и какуцины). От орденов в римской католической церкви отличаются конгрегации тем, что члены из дают не торжественные обеты (vota solemnia), а простые (vota simplicia). Торжественными обетами называются те, которые делаются пред орденской властью, с известными торжественными обрядностями и на всю жизнь, следовательно обеты бесповоротные. Простые обеты не связаны с торжественными обрядностями и обыкновенно даются не на всю жизнь, а напр. на год, так что каждый год испрошения от папы диспензации от обета.

В евангелической церкви нет ни монашества, ни монастырей, ни орденов, ни конгрегаций, так как принесение мог бы утверждать свою уверенность в выборе им наиболее верного пути к достижению спасения.