Freyd_Z_Problema_diletantskogo_analiza_1926

Вероятно, вы будете недовольны тем, что для обозначения этих двух наших психических инстанций или областей нами были избраны простые местоимения, вместо того чтобы дать им полнозвучные имена, взятые из древнегреческого. Однако мы, психоаналитики, предпочитаем иметь контакт с общедоступным образом мыслей и используем привычные понятия вместо того, чтобы отбрасывать их. И в этом нет никакой нашей заслуги, нам необходимо действовать именно так, потому что наши пациенты, которые весьма часто умны, однако не всегда образованны, должны понимать наше учение. Безличное "Оно" непосредственно примыкает к определенным способам восприятия мира нормальными людьми. "Оно было мною осознано, — говорят иногда, — оно было чем-то во мне, что в это мгновенье было сильнее меня": "C’etait plus fort que moi"³.

В психологии нам удается описывать отношения только при помощи сравнений. И в этом нет ничего особенного, подобное встречается и в иных научных областях. Однако нам также необходимо производить замену этих сравнений, ведь ни одно из них не является постоянным. Таким образом, когда я проясняю для вас отношение между "Я" и "Оно", то прошу представить "Я" в виде фасада "Оно", в виде его переднего плана, и одновременно в виде его внешнего, коркового слоя. Давайте остановимся именно на последнем сравнении. Нам известно, что корковый слой имеет свои особые качества, из-за влияния окружающей среды, к которой он примыкает. Получается, что мы представляем "Я" в виде появившегося под воздействием внешнего мира (иными словами, реальности) и изменившегося слоя психического аппарата, слоя инстанции "Оно". Вы видите, насколько серьезно мы занимаемся в психоанализе пространственными представлениями. Область "Я" действительно является для нас поверхностной. "Оно" является областью более глубокой. Область "Я" лежит между реальностью и "Оно" — явлением исключительно психическим.

"У меня совершенно нет желания спрашивать вас, как подтвердить все это. Однако скажите, прежде всего, зачем вам понадобилось это разделение на «Я» и «Оно», что подталкивает вас к этому?"

Ваш вопрос подсказывает мне, как правильно продолжить мое изложение. Чрезвычайно важно знать, что в некоторых точках "Я" и "Оно" чрезвычайно сильно отклоняются друг от друга. Для "Оно" и "Я" действуют совершенно разные правила протекания психических процессов. "Я" преследует собственные цели и использует собственные средства. Об этом можно было бы сказать чрезвычайно много, однако не лучше ли привести для иллюстрации всего одно новое сравнение и один пример? Подумайте о том, какое различие проявляется во время войны между фронтом и тылом. Нет ничего удивительного, что на фронте многое идет иначе, чем в тылу, и что в тылу позволяется многое из того, что должно быть напрочь запрещено на фронте. При этом определяющее значение, безусловно, имеет близость врага. Что касается душевной жизни, то для нее этим врагом является близость внешнего мира. "Снаружи", "чужой", "вражеский" — когда-то эти понятия были идентичными. А теперь приведем такой пример: в "Оно" не существует никаких конфликтов; противоречия, противоположности в обусловленном порядке находятся невдалеке друг от друга и в дополнение к этому их нередко сближают некоторые компромиссные образования. А вот "Я" в таких случаях переживает конфликт, который непременно должен разрешиться, и решение состоит в следующем: от одного стремления человек отказывается в пользу другого. Область "Я" является такой организацией, которая весьма заметно выделяется своим стремлением к единению, к синтезу. Однако подобный характер совсем не присущ "Оно", оно, можно сказать, бессвязно, и его отдельные устремления преследуют собственные цели абсолютно независимо и без учета целей других устремлений.

"Если реально существует столь важный психический тыл, то как объяснить, что он не замечался вплоть до появления психоанализа?"

А вот здесь мы возвращаемся к одному из ваших предыдущих вопросов. Психология закрыла себе доступ к сфере "Оно", поскольку придерживалась простой предпосылки, что все психические акты нами осознаны, что осознанность является отличительным признаком всего психического, и что даже если неосознанные процессы в нашем мозгу действительно существуют, то они не относятся к психическим актам и совершенно не касаются психологии.

Расхожее мнение: "Это и так понятно". Действительно, психологи во многих случаях из этого исходят, однако чрезвычайно просто показать, что такая позиция неверна. Даже самое простое самонаблюдение приводит к выводу, что имеют место ассоциации, которые без определенных предпосылок не могли появиться. Однако об этих самых ранних ступеньках мышления, которые на самом деле тоже должны иметь психическую природу, психологи не знают ничего, полагая, что в сознании появляется уже готовый результат. Иногда психологам удается осознать эти предварительные мыслительные процессы путем их реконструкции уже задним числом. "Скорее всего, имело место обычное отвлечение внимания, — говорят они, — если эти подготовительные работы не были замечены".

Довольно неплохое оправдание! Однако как не заметить тот факт, что параллельно с обычным сознанием мы наблюдаем проявления, имеющие психическую природу, нередко чрезвычайно усложненные, о которых сознание никоим образом не догадывается, и о них психологам ничего не известно. Однако к чему этот спор? Мы можем призвать на помощь гипнотические эксперименты, которые весьма убедительно демонстрируют существование не осознаваемых мыслей, каждому, — демонстрируют, каждому кто не против поучиться.

"У меня нет желания отрицать это, однако я считаю, что, наконец-то, понял вас. То, что вы называете «Я», на самом деле является сознанием, а ваше «Оно» — это так называемое подсознание, о котором сейчас так много говорится. Однако с какой целью был организован весь этот маскарад с новыми названиями старых явлений?"

Но ведь это совсем не маскарад. Прежние названия, которые вы пытаетесь вернуть, здесь не подходят. И не надо даже пробовать навязать мне вместо науки литературу. Если кто-то начинает говорить о подсознании, то я не уверен, рассматривает ли он подсознание с пространственной точки зрения, как нечто, что находится в душе ниже сознания, или с точки зрения качественной, как иное сознание, и при этом как нечто мистическое. Вероятно, этот человек и сам ясно не представляет этого. При этом единственно допустимой здесь парой противоположностей является "сознательное и бессознательное". Однако уверенность в том, что эта пара совпадает с разделением на "Я" и "Оно", чревата тяжелыми последствиями. Естественно, было бы чудесно, если бы все на самом деле оказалось так просто. В этом случае овладеть нашей теорией было бы легко, однако не все так просто. Верно лишь то, что любые процессы, которые имеют место в "Оно", были и остаются процессами бессознательными и что только процессы в "Я" могут осознаваться, и никакие больше. Но они не все являются такими, они не являются такими всегда и безусловно, и, вообще, довольно крупные части "Я" могут оставаться бессознательными длительное время.

Осознание психических процессов — дело чрезвычайно сложное. Не могу отказать себе в том, чтобы не продемонстрировать (пускай и довольно догматически), как эта проблема рассматривается нами. Вспомните, что "Я" является внешним, периферическим слоем "Оно". С нашей точки зрения на внешней поверхности этого самого "Я" расположена особая, непосредственно обращенная к внешнему миру область, система, орган — назовите это как захотите, — и только посредством раздражения этой области и появляется феномен, который мы называем сознанием. Данный орган может одинаково хорошо возбуждаться извне, иначе говоря, воспринимая стимулы из внешнего мира с помощью органов чувств, и изнутри, где поначалу принимает во внимание ощущения в "Оно", а потом и процессы, протекающие в "Я".

"Но все это, чем дальше, становится все менее понятным и даже начинает ускользать от моего понимания. Вы пригласили меня к дискуссии по вопросу, могут ли дилетанты, не являющиеся врачами, браться за психоаналитическое лечение. И поэтому к чему все эти споры о рискованных неясных теориях, в правоте которых вам так и не удалось убедить меня?"

Мне прекрасно известно, что убедить вас я не могу. Это не представляется возможным, и поэтому даже не входит в мои планы. Когда мы преподаем нашим ученикам теоретические предметы психоанализа, то видим, насколько слабое впечатление оказывает на них теория. Психоаналитическое учение принимается ими с такой же холодностью, как и другие абстракции, которые они познали до этого. Вероятно, некоторые из учащихся действительно желали убедиться в правоте теории, однако поначалу нет никаких признаков, подтверждающих, что это непременно произойдет. Потому мы добиваемся того, чтобы каждый желающий заниматься психоанализом с другими людьми, предварительно был сам подвергнут психоанализу. И только в ходе такого "самоанализа"⁴, когда человек на собственном теле, или, правильнее будет сказать, на собственной душе, на самом деле переживает процессы, обнаруженные психоанализом, он приобретает убеждения, которые позднее будет использовать в качестве руководства, уже будучи психоаналитиком. Поэтому как же я могу ожидать, что вы, человек посторонний, примете наши теории, если я могу предоставить вам только неполное, сокращенное, и именно поэтому неясное изображение учения, которое совершенно не подтверждается вашим собственным опытом?

А поступаю я так вот по какому поводу. Я вообще не ставлю вопроса о том, является ли психоанализ правильным учением или же, наоборот, выдвигаемые им гипотезы — грубейшее заблуждение. Я разворачиваю перед вами нашу теорию только потому, что именно таким способом я лучше всего могу объяснить совокупность идей психоанализа, то, какие предпосылки лежат в основе работы с каждым конкретным пациентом, и чем вообще психоанализ занимается со своими пациентами. Таким образом будет внесена определенная ясность в проблему дилетантского психоанализа. Впрочем, вам абсолютно незачем волноваться: если вы в течение такого долгого времени следовали за мной, то уже наверняка преодолели все страхи, и последующее повествование наверняка будет воспринято вами легче. А теперь разрешите мне немного отдохнуть.

III

"Мне кажется, что у вас есть желание рассказать мне, каким образом теория психоанализа рассматривает возникновение нервных страданий".

Действительно, я попробую сделать это. Однако для этой цели нам необходимо исследовать наше "Я" и наше "Оно" с новой, так называемой динамической точки зрения, то есть учитывая силы, которые действуют как внутри них, так и между ними. До этого мы довольствовались только описанием психического аппарата.

"Но только при условии, что и это тоже не будет непонятным для меня!"

Я считаю, что очень скоро вы довольно легко сориентируетесь. Итак, с нашей точки зрения, силы, побуждающие психический аппарат к деятельности, берут свое начало в органах тела как проявление основных физиологических потребностей. Вспомните известные слова нашего поэта-философа: любовь и голод. Впрочем, это вполне респектабельная пара сил! Физиологические потребности, поскольку они являются стимулами для психической деятельности, мы называем влечениями. Теперь эти влечения заполняют "Оно"; вся энергия скапливается в "Оно", можно даже сказать, она им производится. Силы, находящиеся в "Я", тоже иного происхождения не имеют, а свое начало берут во влечениях "Оно". Чего влечения требуют? Им необходимо удовлетворение, иначе говоря — создание таких ситуаций, в которых физиологические потребности временно исчезают. Наш орган сознания переживает снижение напряжения потребностей как удовольствие, а мгновением позже его повышение уже переживается как неудовольствие. Благодаря этим колебаниям возникает целый ряд ощущений удовольствия или неудовольствия, на основе которых координирует свою деятельность весь психический аппарат. Поэтому мы можем говорить о "господстве принципа удовольствия".

Когда притязания влечений "Оно" не находят удовлетворения, немедленно дают о себе знать невыносимые состояния. Опыт неоднозначно показывает, что ситуации удовлетворения реализуются исключительно с помощью внешнего мира. Именно здесь и начинает функционировать та часть "Оно", которая обращена к внешнему миру, а именно область "Я". Представим, что вся движущая сила, которая приводит в движение некое транспортное средство, берет начало из "Оно". При этом "Я" принимает на себя управление, а если управление отсутствует, то цель, естественно, достигнута не будет. Влечения в "Оно" требуют незамедлительного, бескомпромиссного удовлетворения, и благодаря этому достигают или всего, или ничего, даже испытывая ощутимый урон. Задача "Я" в этой ситуации — защита от любой неудачи, посредничество между притязаниями "Оно" и возражениями реального мира. При этом деятельность "Я" развивается в двух направлениях. При помощи органов чувств и системы сознания, с одной стороны, "Я" ведет наблюдение за внешним миром, чтобы уловить благоприятный момент для безопасного удовлетворения, а с другой стороны, "Я" оказывает влияние на "Оно", сдерживая его "страсти", принуждая влечения не торопиться с удовлетворением желаний и даже, при необходимости, изменять их или совсем от них отказаться за определенную компенсацию. Таким сдерживанием побуждений "Я" заменяет ранее единственно решающий принцип удовольствия так называемым принципом реальности, который пусть даже и имеет абсолютно те же конечные цели, однако одновременно принимает во внимание условия, которые ставит реальный внешний мир. Позже "Я" приходит к пониманию того, что кроме уже указанного нами приспособления к внешнему миру есть еще один путь, который почти стопроцентно гарантирует удовлетворение. Этот путь — вторжение во внешний мир, изменение его, создание в нем таких условий, при которых может наступить удовлетворение. Такая деятельность становится высшим достижением "Я". Настоящий кладезь житейской мудрости — в знании того, когда целесообразно усмирить свои страсти и преклониться перед реальностью или, наоборот, стать на сторону этих самых страстей и сопротивляться внешнему миру. Сегодня в психоанализе это явление принято называть самопластической и аллопластической адаптацией — в зависимости от того, происходит ли этот процесс путем изменения собственной психической организации или изменением внешнего (в том числе и социального) мира.

"Ну и что получается? «Оно» позволяет «Я» добиваться такого господства над ним, несмотря на то, если я не ошибся, слушая ваше объяснение, что «Оно» сильнее?"

Действительно, так оно и происходит, когда "Я" сформировано полностью, проявляет активность, имеет доступ ко всем частям "Оно" и в силу всего этого воздействует на него. Естественно, между "Я" и "Оно" нет никакой естественной вражды, они составляют одно целое, а в случае полного здоровья практически неотделимы друг от друга.

"Все это приятно для нашего уха, однако я не вижу, как этот идеальный союз согласуется с феноменами заболеваний".

Замечание имеет смысл. Когда "Я" и его отношения к "Оно" полностью соответствуют идеальным требованиям, не будет и никакого нервного заболевания. Возникновение болезни весьма неожиданно, хотя для знатока общей патологии здесь нет большого сюрприза, и он найдет убедительное подтверждение тому, что именно самые явные проявлений тенденций к развитию и укреплению различия несут в себе зачатки заболевания, приводят к выходу определенной функции из строя.

"Извините, но вы начинаете говорить все более сложно, я теряю нить нашего разговора".

Тут мне необходимо начать немного издалека. Не подлежит сомнению, что небольшие живые существа — создания вполне несчастные, поскольку они бессильны перед внешним миром, который переполнен жестокостью и подавляет их. Примитивное живое существо, у которого отсутствует в достаточной степени сформированное "Я", легко подвержено разнообразным "травмам". Оно живет "слепым" удовлетворением своих влечений, при этом чрезвычайно часто ему грозит гибель. Дифференциация "Я", прежде всего, является шагом вперед к сохранению жизни. Невозможно чему-либо научиться погибая, однако если тебе удалось счастливо преодолеть какую-либо травму, то начинаешь обращать внимание на любую опасность и получать сигналы о ней путем ослабленного повторения впечатлений, пережитых при первой травме. Это называется аффектом страха. Реакции на пережитую опасность ведут к попыткам бегства, которые и спасают жизнь. Когда живые существа становятся достаточно сильными, чтобы открыто встречать опасности, исходящие из внешнего мира, они уже встречают их более активно, иногда даже агрессивно.

"Но ведь это весьма далеко от того, о чем вы обещали рассказать".

Вы даже не догадываетесь, насколько близко я подошел к реализации своего обещания. Однако и у живых существ, которые уже обладают готовым к активности, полностью сформированным "Я", вначале, в детстве, это самое "Я" слабое и почти не отличается от "Оно". А теперь представьте себе, что произойдет, если это бессильное "Я" подвергается притязаниям влечения из "Оно". "Я" хотело бы отказать, так как удовлетворение сопряжено с опасностями, может привести к травме, сталкивает с тем самым внешним миром, с которым оно еще не может справиться, так как на это пока недостаточно сил. Тогда "Я" обращается с опасностью, которая исходит от влечения, так, словно это внешняя опасность. Оно пытается бежать, когда все его усилия, которые обычно применяются им по отношению к побуждениям, не приводят к необходимому результату. В таких случаях мы говорим, что "Я" пробует вытеснять эти побуждения. Некоторое время такая защита от опасности может выручать, однако нельзя безнаказанно путать внутреннее и внешнее. Нельзя убежать от самого себя. Во время вытеснения "Я" всегда следует принципу удовольствия, которое оно обычно старается скорректировать, и в результате начинают проявляться некоторые вредные последствия. Они выражаются в том, что теперь "Я" должно постоянно ограничивать область своей власти. Вытесненное побуждение оказалось изолированным, предоставленным самому себе, лишенным силы и недоступным никакому воздействию. "Оно" имеет собственную дорогу. Даже позднее, когда "Я" окрепнет, чаще всего оно уже не будет в состоянии устранить вытеснение, синтез окажется невозможным, и эта часть "Оно" навсегда останется для "Я" запретной зоной. Однако побуждение, изолированное таким образом, не бездействует. За то, что ему отказано в нормальном удовлетворении, оно получает неплохую компенсацию — создает психические замещения, которые берут на себя его представительство полностью. После этого оно связывается с другими процессами, которые таким же образом лишаются поддержки "Я" и, наконец, запретное, вытесненное побуждение прорывается в форме искаженного до неузнаваемости синтетического образования в "Я", и создавая в сознании то, что называется симптомом. Возникает ситуация, характерная для нервного заболевания: на одной стороне "Я", обездвиженное в своей ненатуральной деятельности, утерявшее влияние на некоторые части "Оно", "Я", которое должно отказаться от части своих функций, чтобы избегнуть нового столкновения с вытесненным, и силы которого чаще всего тратятся в напрасных защитных акциях против симптомов, своеобразных ответвлений вытесненных побуждений; а на другой — "Оно", в котором отдельные побуждения становятся самостоятельными и преследуют без какого-либо учета общих интересов личности исключительно собственные цели. Теперь "Оно" подвержено только влиянию законов примитивной психологии, которые действуют в его глубинах. Если мы пристально посмотрим на всю ситуацию в целом, то сможем применить простую формулу, которая отражает возникновение невроза: так как "Я" пыталось подавить некоторые части "Оно" не своим обычным способом, данная попытка проваливается, и тогда "Оно" начинает мстить за это.

Получается, что невроз является прямым следствием конфликта между "Я" и "Оно". "Я" вступает в это конфликт, поскольку оно, как ясно показывают тщательные исследования, вообще желает ориентироваться на реальный внешний мир. Противоречие лежит между внешним миром и "Оно", а так как "Я", остающееся верным своей внутренней сущности, начинает поддерживать внешний мир, оно вступает в конфликт со своим "Оно". Однако следует обратить серьезное внимание на то, что предпосылки к заболеванию исходят не от самого факта наличия подобного конфликта — таких противоречий между реальностью и "Оно" избежать невозможно, и одна из постоянных задач "Я" — быть посредником между ними, — а определяются тем обстоятельством, что для устранения конфликта область "Я" использует не очень эффективное средство, называемое нами вытеснением. Причина этому, в свою очередь, в том, что в то время, когда такая задача была поставлена перед "Я", оно еще было не до конца сформировавшимся и бессильным. Так что можно утверждать, что все значительные вытеснения выпадают на период раннего детства.

"Вот как вы завернули! Я придерживаюсь вашего совета не критиковать вас, так как вы хотите только показать мне, в чем психоанализ видит возникновение невроза, чтобы впоследствии, опираясь на это, выяснить, что необходимо делать, чтобы устранить его. Мне хочется спросить о многом, и несколько вопросов я задам позднее. Однако в самом начале, когда я слежу за вашими рассуждениями, меня одолевает искушение пойти немного дальше и самому совершить нечто подобное. Вы продемонстрировали отношение «внешний мир — "Я" — "Оно"» и в качестве условия невроза указали на то, что будучи зависимым от внешнего мира, «Я» подавляет «Оно». Однако не возможна ли иная ситуация, когда в подобном конфликте «Я» целиком следует за «Оно», отрицая связь с внешним миром? Что произойдет при такой ситуации? Согласно моим дилетантским представлениям о природе душевного заболевания, подобное решение «Я» наверняка могло бы стать условием душевного заболевания. Такой уход от действительности, вероятно, отражает самое существенное в душевной жизни".

Естественно, я тоже об этом размышлял, и даже точно в такой же плоскости, однако для доказательства этого предположения необходима дискуссия о чрезвычайно сложных отношениях. Вероятно, невроз и психоз родственны внутренне, однако в самой главной черте им необходимо отличаться друг от друга. Это отличие — в той роли, которую играет "Я" в подобных конфликтах. При этом в обоих случаях "Оно" сохраняет характер чрезвычайной неуступчивости.

"Тогда продолжайте ваши рассуждения. Что именно говорит ваша теория о лечении невротических заболеваний?"

Нетрудно описать нашу терапевтическую цель. Нашим желанием является реставрация "Я", его освобождение от ограничений, вручение ему власти над "Оно", которую оно ("Я") утратило из-за своих ранних вытеснений. Мы проводим анализ именно с этой целью, вся наша техника направлена на эту цель. Мы пытаемся найти произведенные вытеснения и потом подталкиваем "Я" к их исправлению, чтобы разрешить конфликт более приемлемым способом, а не обыкновенной попыткой бегства. В связи с тем, что эти вытеснения относятся к очень раннему периоду детства, психоаналитическая работа возвращает нас к этому отрезку жизни. Что касается пути к забытым конфликтным ситуациям, которые мы желаем оживить в воспоминаниях, то его подсказывают нам свободные ассоциации, симптомы и сновидения пациента, которые нам, естественно, сначала необходимо объяснить, перевести, так как они под влиянием психологии "Оно" приняли формы выражения, чуждые нашему пониманию. Воспоминания, ассоциации и мысли, которые пациент не в состоянии сообщить нам без внутреннего сопротивления, мы можем рассматривать как нечто, что определенным образом связано с вытесненным или является его эквивалентом. Подталкивая пациента к преодолению своих сопротивлений, мы подготавливаем его "Я" к тому, чтобы оно смогло преодолеть склонность к попыткам бегства и научилось переносить приближение вытесненного. Покладистость "Я", когда ему наконец удается воспроизвести в своем воспоминании вытесненную ситуацию, в конце концов получает щедрое вознаграждение. Полная смена времен является фактором в его пользу. То, от чего детское "Я" в страхе спасалось бегством, взрослому и окрепшему "Я" часто кажется только обычной и несложной игрой.

IV

"Все, что я до сих пор услышал от вас, было психологией. Часто ваш рассказ звучал непонятно, загадочно, однако вполне пристойно. Мне чрезвычайно мало известно о вашем психоанализе, и я слышал, что психоанализ, в основном, занимается такими вещами, которые ни в коем случае не могут рассчитывать на такую оценку. Мне кажется, что вы намеренно что-то утаиваете от меня. Тем более, что вы сами сказали, что неврозы являются расстройствами душевной жизни. Значит ли это, что такие немаловажные понятия, как наша этика, наша совесть, наши идеи вообще не играют никакой роли при глубоких психических расстройствах?"

Получается, что вы до сих пор не обнаружили в нашем обсуждении интереса ни к низшему, ни к высшему. Однако это происходит исключительно потому, что мы еще пока ни слова не сказали о содержании душевной жизни. Позволю себе взять на себя вашу роль и на некоторое время приостановлю нашу беседу. Я так много рассказывал вам о психологии потому, что хотел, чтобы у вас появилось впечатление, что работа психоаналитика является частью прикладной психологии, и именно такой психологии, которая, если не считать собственно психоанализа, неизвестна. Получается, что психоаналитик прежде всего должен изучать именно эту психологию, глубинную психологию или психологию бессознательного, по крайней мере, все то, что известно о ней на сегодняшний день. Это пригодится нам, когда мы позднее будем делать выводы. А сейчас я бы хотел выяснить, что вы хотели сказать, упомянув о пристойности?

"Практически повсюду можно услышать, что на сеансах психоанализа приходится в мельчайших подробностях рассказывать о самых интимных и отвратительных сторонах своей половой жизни. Если это действительно так, — хотя, если судить по вашему рассказу, отнюдь не следует, что так должно быть, — то это было бы довольно мощным аргументом в пользу того, чтобы разрешить проведение такого лечения исключительно врачам. Как человек может раскрыть свои такие неординарные вольности совершенно чужим людям, особенно если он не уверен, что они сохранят все в тайне, за чью надежность он не может поручиться?"

Вы абсолютно правы, врачи имеют определенные привилегии в сексуальной области, они даже могут обследовать половые органы пациентов. Правда на Востоке они такого права не имеют; а некоторые идеалистические реформаторы, вы знаете кого я имею в виду⁵, даже оспаривают это право. Однако вы, прежде всего, хотите знать, такова ли ситуация в психоанализе? Должен сказать, что ситуация именно такова.

Она и должна быть такой, потому что, во-первых, психоанализ строится на полной откровенности. В психоанализе, например, с полной откровенностью и в мельчайших подробностях обсуждается имущественное положение, говорятся такие вещи, которые скрываются от любого иного человека, даже если он не является вашим конкурентом или налоговым инспектором. То, что абсолютная откровенность пациента налагает тяжелую моральную ответственность здесь на психоаналитика, оспаривать я не собираюсь, наоборот, подчеркиваю это обстоятельство. К тому же, ситуация должна быть именно такой, так как первопричиной, которая вызывает нервное заболевание, часто является половая жизнь. Она вообще играет весьма важную роль, заслуживающую пристального внимания. Чем еще может заниматься психоанализ, как не полностью опираться на материал, предоставляемый ему пациентом? Психоаналитик никогда не заманивает своего пациента в сексуальную область, он не говорит ему заранее: "Речь у нас пойдет об интимных сторонах вашей половой жизни!" Он просто разрешает ему начать свой рассказ оттуда, откуда пациенту самому захочется, и спокойно ждет, пока тот сам не подойдет к вопросам половых отношений. Я всегда старался предостеречь своих учеников: противники нашего метода заявили нам, что мы столкнемся со случаями, в которых сексуальный фактор не играет никакой роли, поэтому будем остерегаться вводить его в психоанализ, не будем терять шанс обнаружить хотя бы один подобный случай. Однако ни одному из нас до сих пор не повезло.