Freyd_Z_Problema_diletantskogo_analiza_1926

"Толковать! Это плохое слово. Если все зависит от моих толкований, то кто может поручиться, что они правильны? Ведь в таком случае все зависит исключительно от меня".

Не надо спешить с выводами, все не так уж плохо. Почему бы вам не увидеть в ваших собственных психических процессах те же самые закономерности, которые признаются вами в других людях? Если у вас был определенный период самовоспитания и вы получили определенные знания, то ваши толкования не будут искажаться под влиянием личных качеств и будут абсолютно правильными. Не буду утверждать, что в этой части психоанализа личность психоаналитика не имеет никакого значения. Необходимо учитывать, что тонкость слуха, необходимого для определения вытесненного бессознательного, не у каждого развита в одинаковой степени. И поэтому, разумеется, психоаналитик обязан самосовершенствоваться путем глубоко идущего собственного психоанализа, чтобы воспринимать аналитический материал без предрассудков. Однако все равно остается нечто, что можно назвать "личным уравнением". Индивидуальный момент всегда будет играть в психоанализе гораздо большую роль, чем в любой иной области. Психически ненормальный человек может оказаться прекрасным физиком, а вот психоаналитику его собственная ненормальность помешает без искажений воспринять проявления чужой духовной жизни. Так как никому не хочется демонстрировать собственную ненормальность, то к общей точке зрения особенно трудно прийти в области глубинной психологии. Некоторые психологи даже считают, что это совершенно бесперспективно и что каждый идиот имеет право выдавать свое сумасбродство за мудрость. Что касается меня, то тут я более оптимистичен. Собственный опыт показывает, что в психологии можно достичь вполне удовлетворительного согласия! Ведь в каждой исследовательской области имеется своя особая трудность, которую необходимо устранить.

"Ну вот, теперь даже в мыслях мне не хотелось бы проводить какое-либо психоаналитическое лечение. Еще неизвестно, какие сюрпризы ожидают меня в будущем".

Вы совершенно правы, отказавшись от такого намерения. Вы прекрасно видите, сколько еще знаний и опыта нужно приобрести для этого. Когда вы наконец находите правильное толкование, возникает новая задача. Вам необходимо поймать подходящий момент, чтобы с надеждой на успех сообщить это толкование пациенту.

"А основываясь на чем психоаналитики определяют подходящий момент?"

Это дело такта, который совершенствуется на основе опыта. Вы совершите грубейшую ошибку, если, например, в стремлении сократить время психоанализа, обрушиваете на пациента ваши толкования сразу после того, как сами пришли к ним. Этим вы вызываете в нем только проявления возмущения, сопротивления, однако не достигаете того, чтобы его "Я" овладело вытесненным. Поэтому имеется определенное правило: нужно ждать, пока пациент сам достаточно приблизится к вытесненному, и тогда с помощью толкования, которое вы предлагаете, ему останется сделать всего несколько шагов в нужном направлении.

"Мне кажется, что я никогда не смогу научиться этому. Однако если я принял необходимые предосторожности при толковании, что произойдет потом?"

Тогда вы наверняка откроете то, к чему совершенно не готовы.

"И что же это такое?"

То, что вы разочаруетесь в собственном пациенте: вы поймете, что не можете рассчитывать на его помощь и уступчивость, что теперь он начал ставить всевозможные препятствия на пути к выздоровлению, что он вообще не желает выздоровления.

"Ну вот, это самое безумное из всего того, что вы мне до сих пор рассказали! Я в это просто не верю. Пациент, который настолько тяжело страдает, который так трогательно жалуется на свои недуги, который приносит ради своего лечения такие большие жертвы — и он же изо всех сил стремится остаться больным! Вы, конечно же, и сами в это не верите".

Как бы это ни казалось странным, но я думаю именно так. То, что я только что сказал, естественно, не полностью правда, однако верно в довольно существенной части. Конечно, каждый больной хочет выздоровления, однако одновременно он сопротивляется этому. Его "Я" утратило свое единство, поэтому его желания противоречат друг другу. Если бы все было иначе, то он не был бы невротиком.

"Был бы я умен, звали бы меня не Телль"⁸. Осколки вытесненного прорываются в "Я", закрепляются в нем, и над стремлениями такого рода область "Я" имеет такую же небольшую власть, как и над самим вытесненным. К тому же никто этого не замечает, если речь идет о нормальной ситуации. Такие пациенты выделяются особо и создают такие трудности, преодолевать которые мы пока еще не привыкли. Все известные социальные институты созданы для людей с единым нормальным "Я", которое можно определить как позитивное, так и негативное, которое или выполняет свою функцию, или по причине некоего сильного влияния отстраняется от этого. Отсюда проистекает правовая альтернатива: ответственно или безответственно. Однако все эти решения не подходят к невротикам. Нужно признать, что социальные требования трудно приспособить к их психологическому состоянию. Это нашло множество подтверждений во время последней войны. Были ли симулянтами невротики, которые уклонялись от службы? И да, и нет. Когда их принимали за симулянтов и делали для них их болезненное состояние действительно невыносимым, они выздоравливали. Однако если невротиков вновь посылали на службу, то они совершенно неожиданно снова оказывались больными. И ничего с ними нельзя было поделать. Абсолютно то же самое происходит с невротиками и в мирной жизни. Они жалуются на свое заболевание, однако используют его только по необходимости. Когда же болезнь пытаются устранить, невротики защищают ее, как львица защищает своего детеныша. Причем совершенно бессмысленно ругать их за это противоречие.

"Однако не лучше ли вообще не лечить этих трудных людей, а предоставить их самим себе? Должен признаться, что после ваших объяснений мне не верится, что все усилия, затрачиваемые на каждого из этих больных в отдельности, оправдываются".

Боюсь, что не могу с вами согласиться. Безусловно, проще принять сложности жизни, вместо того чтобы с ними бороться. Не каждый из невротиков, лечением которых мы занимаемся, может оправдать усилий психоаналитика, однако ведь среди них есть и весьма ценные люди. Наша цель — в достижении того, чтобы по возможности меньше людей, сталкиваясь с требованиями культурной жизни, имело недостаточный психический багаж. На этом пути нам еще необходимо накопить немало опыта, научиться во многом разбираться. Любой психоанализ может многому научить, несет новые знания, и это важно само по себе, даже если не учитывать несомненную личную ценность конкретного пациента.

"Однако если в «Я» больного образовалось побуждение, которое стремится сохранить заболевание, то его возможно объяснить определенными причинами и мотивами, оно должно чем-то оправдываться. Абсолютно непонятно, почему человек хочет быть больным, какая ему от этого польза".

Ну что же вы, ведь ответ на ваш вопрос лежит на поверхности. Подумайте о невротиках во время войны, которые не могут выполнять служебный долг, поскольку они больны. В мирное время заболевание может использоваться человеком в качестве защиты, например для того, чтобы скрыть свои профессиональные недостатки или поражение в конкуренции с другими.

В семье заболеванием пользуются как средством принуждения других к жертвам и постоянным доказательствам любви или с целью навязывания им своей воли. Все это прекрасно видно; мы это называем "выгода болезни".

Необходимо отметить, что самому пациенту, его "Я", ничего не известно о сплетении подобных мотивов с их последующими результатами. Преодолеть влияние подобных стремлений возможно путем принуждения "Я" принять знание о них. Существует также другой, более глубокий мотив для того, чтобы обеими руками держаться за болезнь, с которой и без того не очень просто справиться. Однако понять этот момент без еще одного экскурса в психологическую теорию невозможно.

"Прекрасно, рассказывайте дальше, я не имею ничего против небольшого количества теории".

Говоря об отношениях "Я" и "Оно", я скрыл от вас немаловажную часть учения о психическом аппарате. Мне пришлось допустить, что в самом "Я" есть особая область, которую мы называем "Сверх-Я". Это "Сверх-Я" занимает относительно "Я" и "Оно" особое положение. "Сверх-Я" принадлежит к "Я", имеет с ним общее качество хорошо дифференцированной психологической организации, однако одновременно находится в чрезвычайно близких отношениях с "Оно". В реальности "Сверх-Я" является своеобразным отложением первых интенсивных, значимых отношений "Оно" с объектами, наследием побежденного эдипова комплекса. Это "Сверх-Я" может противопоставлять себя "Я", относясь к нему как к чужому объекту, при этом часто обращаясь с ним довольно жестоко. Для "Я" согласие между ним и "Сверх-Я" является таким же жизненно важным, как и согласие с "Оно".

Недопонимания между "Я" и "Сверх-Я" имеют чрезвычайно большие последствия для духовной жизни. Как вы уже догадались, "Сверх-Я" — это носитель того феномена, который обычно мы называем совестью. Для душевного здоровья просто необходимо, чтобы "Сверх-Я" сформировалось нормально, иначе говоря, стало безличностным в достаточной степени. Именно этого и нет в случае невроза, где эдипов комплекс не прошел все необходимые преобразования. "Сверх-Я" невротика продолжает постоянно относиться к "Я", будто строгий отец к ребенку, а примитивные нравственные нормы "Сверх-Я" проявляются в том, что оно жестоко террозирует область "Я". Болезнь применяется как одно из средств подобного "аутонаказания", невротик должен вести себя таким образом, будто он находится под влиянием чувства вины, которое с целью своего удовлетворения прибегает к заболеванию в качестве наказания.

"Это звучит весьма таинственно. Однако самым примечательным здесь является то, что до сознания пациента даже этот зов его совести может не дойти ".

Конечно, мы только начинаем оценивать значение всех этих немаловажных отношений по-настоящему. Поэтому мой рассказ может показаться несколько таинственным. Но продолжим. Все силы, которые противостоят выздоровлению, мы называем "сопротивлениями" пациента. Источником одного из таких сопротивлений является выгода, получаемая от заболевания, что же касается сопротивления со стороны "Сверх-Я", то оно представлено в "бессознательном чувстве вины" — в наиболее мощном препятствующем факторе, который больше других внушает нам страх. Во время излечения мы встречаемся также с иными сопротивлениями. Если в ранний период область "Я" из-за страха совершила вытеснение, то данный страх имеет место и далее, однако теперь проявляется в качестве одного из сопротивлений — в тех случаях, когда "Я" пробует оказаться как можно ближе к вытесненному. В конце концов, можно легко представить себе, что не может обойтись без трудностей такое явление, когда то или иное течение влечения, которое десятилетиями шло одним и тем же путем, неожиданно должно пойти новым путем, который для него открывается. Это можно назвать сопротивлением со стороны "Оно". Борьба со всеми такими сопротивлениями и есть наша главная задача во время психоаналитического курса лечения, а задача толкования, наоборот, уходит в сторону. Однако посредством этой борьбы и преодоления сопротивлений область "Я" изменяется и усиливается настолько, что мы совершенно не беспокоимся относительно будущего поведения пациента после завершения курса лечения. С другой стороны, сейчас вы поймете, по какой причине нам необходимо такое продолжительное лечение. Долгий путь психического развития и богатство материала решающими здесь не являются. Гораздо более важным является здесь знание того, свободен ли путь. На любом участке железной дороги, который в мирное время проезжается буквально за пару часов, армия может задержаться на несколько недель, если там ей необходимо преодолеть сопротивление врага. На подобную борьбу уходит время и в душевной жизни. К сожалению, мне приходится констатировать, что все усилия, предпринимаемые до сих пор для того, чтобы значительно ускорить курс лечения, были абсолютно безуспешными. Наилучшим путем для сокращения курса является, вероятно, его корректное проведение.

"Если у меня когда-либо и возникало желание приобщиться к вашей профессии и попробовать провести психоанализ другого человека, то ваши слова о сопротивлениях окончательно отвратили меня от этого. Однако как обстоит дело с особым персональным влиянием, которое вы тоже не отрицаете? Не направлено ли оно против сопротивлений?"

Это хорошо, что вы спросили об этом именно сейчас. Личное влияние — наше самое сильное оружие. Это влияние является именно тем, что мы вносим в ситуацию, с помощью чего мы постоянно контролируем ее. Ведь само интеллектуальное содержание наших доводов не может достичь положительного результата, так как пациент разделяет все предрассудки своего окружения, как и наши оппоненты. Невротик вступает в контакт с психоаналитиком, так как он верит психоаналитику, а верит он ему потому, что по отношению к личности психоаналитика постепенно создается некая эмоциональная установка. Ведь ребенок тоже верит исключительно тем людям, к которым он привязан. Я уже говорил вам, для чего нами применяется столь объемное "суггестивное" влияние. Совсем не для подавления симптомов, и этим психоаналитический метод отличается от других методов психотерапии, а для создания силы влечения, чтобы побудить "Я" пациента преодолеть свои сопротивления.

"А если это удается, не идет ли все дальше беспрепятственно?"

Так оно должно бы быть. Однако появляется одно непредвиденное осложнение. Вероятно, самым большим сюрпризом был тот факт, что эмоциональное отношение, которое проявляет к психоаналитику пациент, является совершенно особым. Еще первый врач⁹, который пытался проводить психоанализ — причем это был не я, — столкнувшись с этим явлением, полностью разочаровался в психоанализе. Данное эмоциональное отношение является, яснее говоря, влюбленностью, если судить по его природе. Не кажется ли вам это странным? Особенно, если принять во внимание, что психоаналитик ничего не делал для того, чтобы его спровоцировать, что он, скорее, наоборот, держался в тени, буквально окутывая свою собственную личность некоторой сдержанностью. Это особенное отношение любви, которое, не говоря уже обо всех других благоприятных моментах, не принимает ни в какое внимание вопросы внешней привлекательности, возраста, пола и материального состояния. Согласитесь, что при таком подходе любовь просто неизбежна. Нельзя сказать, что такой характер неожиданной влюбленности обычно не присущ людям. Вам известно, что весьма часто бывает именно наоборот. Но при психоаналитической ситуации влюбленность проявляется в чистом виде, без того, чтобы для нее можно было найти логическое объяснение. Необходимо полагать, что в отношении пациента к психоаналитику пациент нуждается в проявлении к нему хотя бы небольшой степени уважения, доверия, благодарности и человеческой симпатии. И все это оборачивается этой самой влюбленностью, которая производит впечатление настоящего болезненного явления.

"В таком случае я могу предположить, что это помогает психоаналитическим намерениям. Если человек любит, то покоряется".

Конечно, поначалу это помогает, однако позднее, когда данная влюбленность становится сильнее, проявляется вся ее истинная природа, в которой многое не совместимо с задачами психоанализа. При этом любовь пациента не удовлетворяется одним лишь повиновением, она становится более требовательной, требует нежного и чувственного удовлетворения, постоянно демонстрирует свои противоречивые стороны, ревность, готовность к враждебности и мести, когда она не может достичь своих намерений. Как и можно было ожидать от влюбленности, это чувство вытесняет все иные психические содержания на задний план, гасит любой интерес к курсу лечения и выздоровлению. Короче говоря, нет смысла сомневаться в том, что оно ставит себя на место невроза, а вся наша работа приводит к тому, что некое раннее проявление болезни изгоняется с помощью другого.

"А вот теперь это звучит не слишком весело. Что необходимо делать в данном случае? Хорошо бы прекратить психоанализ, однако так как, если верить вашим словам, такой исход имеет место постоянно, то психоанализ вообще нельзя проводить".

Давайте сначала используем эту ситуацию для того, чтобы на ней поучиться. Знания, которые мы получим, позже помогут нам. Разве не заслуживает самого пристального внимания то, что любой невроз нам удается превратить в одно и то же состояние болезненной влюбленности?

Мы убеждены в том, что в основе невроза лежит часть любовной жизни, и она проявляется необычно. Это убеждение в результате нашего опыта чрезвычайно укрепилось. Этот взгляд вновь предоставляет нам прочную основу, мы теперь разрешаем себе заняться самой этой влюбленностью, как новым объектом психоанализа. Однако надо учесть еще и такое наблюдение. Влюбленность не всегда проявляется в анализе так ясно и так ярко, как я попробовал изобразить здесь. Но почему? Вскоре начинаешь понимать это. С такой же силой, с которой стремятся к своему проявлению чувственные и враждебные стороны влюбленности, растет также сопротивление больного по отношению к ним. На наших глазах он с ними сражается, пробует вытеснить их. Только теперь мы начинаем понимать весь процесс. Пациент в форме влюбленности к психоаналитику повторяет психические переживания, которые он имел раньше. Психические установки, которые заложены в нем и тесно связаны с возникновением его невроза, больной переносит на психоаналитика. У нас на глазах он повторяет также и свои прежние действия защиты, а более всего ему хотелось бы повторить все прежние случаи из жизни относительно психоаналитика. То, что больной нам предъявляет, является фактически ядром его богатой интимной жизни. Это ядро воспроизводится им осязаемо, будто в настоящую минуту он переживает все заново, вместо того чтобы просто вспоминать. Именно этим решается вся загадка любви в переносе, а психоанализ, именно проходя через эту новую ситуацию, которая казалась для него чрезвычайно угрожающей, продолжается дальше.

"Интересно вы это излагаете. И что же, пациент с легкостью вам поверит, что он не влюблен, а всего лишь вынужден еще раз реализовать старый сценарий?"

Сейчас все зависит от этого, причем необходима большая искусность в овладении так называемым "переносом", чтобы достичь желаемого. Требования к аналитической технике на этот момент являются наиболее высокими. Здесь можно совершить самые страшные ошибки или, наоборот, добиться выдающегося успеха. Попытка обойти все трудности, при которой перенос подавляется вами или полностью игнорируется, будет бессмысленной. Такая тактика не имеет ничего общего с психоанализом. Не слишком умно, а к тому же еще и трусливо, поступает тот психоаналитик, который отказывается от пациента, немедленно после выявления неприятностей, которые связаны с неврозом перенесения. Это можно сравнить с тем, что мы вызвали духов с того света, а сразу после их появления бежим от них со всех ног. Хотя необходимо отметить, что иногда поступить по-другому просто невозможно. Бывает, что вызванный нами перенос не управляем, и психоанализ необходимо прервать, однако при этом надо, с учетом своих сил, хотя бы попробовать побороться со злыми духами. Если же мы поддадимся требованиям переноса, исполним желание больного в нежном и чувственном его удовлетворении, то это будет не только аморальным, но и абсолютно непригодным в качестве технического средства для достижения цели психоанализа. Невротика невозможно излечить, предоставляя ему возможность постоянного повторения одного из бессознательных клише, которые в нем заготовлены. Если врач идет на компромисс с пациентом, предлагая ему частичное удовлетворение в обмен на его дальнейшее сотрудничество в психоанализе, то ему нужно обращать внимание на то, чтобы не оказаться в ситуации проповедника, который должен обратить в свою веру грешного страхового агента. Грешник так и останется в неверии, а духовник уйдет со страховым полисом. Единственно возможным выходом из ситуации переноса является возвращение пациента к ситуации из его прошлой жизни в таком виде, в каком он ее действительно пережил или придумал путем деятельности воображения, исполняющей желания. А это требует от психоаналитика большого искусства, терпения, спокойствия и даже самозабвения.

"И где же, по вашему, невротик пережил прообраз своей перенесенной любви?"

Обычно — в своем детстве, с одним из родителей. Вот здесь-то круг и замыкается.

"Так вы, наконец, закончили? Я нахожусь в некотором замешательстве от всего того, что я от вас услышал. Расскажите, пожалуйста, еще только о том, как и где изучается то, что необходимо для проведения психоанализа".

В настоящее время существует два высших учебных заведения, в которых преподается психоанализ. Первый институт был создан в Берлине в местной ассоциации Максом Айтингоном¹⁰. Второй институт находится под эгидой Венской психоаналитической ассоциации, которая финансирует его из собственных средств, а также с помощью немалых пожертвований. Что касается участия официальных органов, то оно пока что ограничивается тем, что они создают нашему молодому начинанию определенные трудности. Третье учебное заведение должно буквально на днях открыться в Лондоне с помощью местного психоаналитического общества, которым руководит доктор Эрнст Джонс¹¹. В этих учебных заведениях психоанализ проводится с самими студентами, теория преподается на лекциях по всем необходимым предметам, а когда студентов допускают к своим первым опытам лечения легких случаев, то работают они под контролем старших и более опытных психоаналитиков. На получение подобного образования необходимо затратить около двух лет. Безусловно, даже после этого срока бывший студент является всего только начинающим психоаналитиком, однако не мастером психоанализа. То, чего он пока еще не имеет, должно приобретаться в работе и при обмене мнениями в психоаналитических обществах, в которых молодые аналитики встречаются с опытными коллегами. Подготовка к психоаналитической деятельности трудна, как и сама работа психоаналитика, а ответственность такого специалиста велика. Однако тот, кто прошел подобное обучение, кого самого проанализировали, кто понял психологию бессознательного, кто разобрался в науке о половой жизни и изучил довольно непростую технику психоанализа, искусство толкования, кто овладел работой с сопротивлением и умеет использовать перенос, тот в области психоанализа дилетантом не является. У него достаточно средств для того, чтобы проводить лечение невротических расстройств, а с течением времени он сможет достичь всего того, чего только можно требовать от этого вида терапевтического лечения.

VI

"Вы приложили довольно большие усилия, чтобы продемонстрировать мне, что такое психоанализ и какие знания необходимы для того, чтобы успешно им заниматься. Прекрасно, мне никак не может повредить то, что я от вас узнал. Однако никак не могу понять, какого вы ожидаете влияния ваших выводов на мое мнение. Ситуацию, которую я вижу перед собой, ничего особого в себе не содержит. Неврозы — это особый вид заболевания, психоанализ — особый метод его лечения. Обычно существует правило, что врач, который выбрал для себя определенную медицинскую специализацию, не может ограничиться образованием, которое подтверждено одним только вузовским дипломом. Особенно если у него имеется частная практика в большом городе, которая одна способна прокормить специалиста. Тот, кто хочет стать хирургом, пробует несколько лет поработать в хирургической клинике, точно так же и офтальмолог, ларинголог и так далее, даже психиатр, который, возможно, никогда и не выйдет за пределы государственного учреждения или санатория. Абсолютно так же становятся психоаналитиками. Решивший овладеть этой новой медицинской профессией должен после завершения своего основного обучения потратить еще минимум два года на специальное образование в одном из учебных заведений о которых вы упоминули выше, если это действительно должно занять такое долгое время. Тогда он получает особое право контактировать с коллегами в психоаналитическом обществе, и все идет своим чередом. Так что мне не понятно, где здесь прячется проблема дилетантского анализа".

Подавляющее большинство тех, кого я признаю своими учениками, являются профессиональными врачами. Однако, позвольте мне обратить ваше внимание на то, как формировались отношения врачей к психоанализу на самом деле и как они будут, скорее всего, развиваться в будущем. Врачи не обладают историческим правом на исключительное обладание психоанализом. Очень часто, почти до самого последнего времени они делали все возможное, чтобы навредить психоанализу, — вредили и простыми насмешками, и весьма опасной клеветой. Вы совершенно справедливо можете возразить, что это уже давно в прошлом и на будущее влиять не должно. Не буду спорить, однако боюсь, что будущее окажется не совсем таким, каким вы его себе представляете. Позвольте придать известному слову "шарлатан" тот смысл, который напрашивается здесь вместо общепринятого значения. Согласно закону, шарлатаном является тот, кто лечит больного, не обладая дипломом врача государственного образца. Я хотел бы ввести другое определение: шарлатаном является тот, кто проводит лечение, не имея требующихся для этого знаний и способностей. Опираясь на данное определение, осмелюсь утверждать, что дипломированные врачи, работающие в психоанализе, представляют основную массу шарлатанов не только в европейских странах. Весьма часто они проводят психоаналитическое лечение, не изучив его, и абсолютно не умея правильно его применять.

Если же вы скажете, что врачи на это не способны, то напрасно. Да, врачу хорошо известно, что медицинский диплом отнюдь не является каперским свидетельством, выдаваемым правителем своим пиратам, а пациент не находится вне закона. Да, всегда можно утверждать, что врач работает на совесть, даже если при этом он, вероятно, совершает ошибку. Есть факты, подтверждающие это. Однако я попробую показать вам, насколько это только возможно, что врач при применении психоанализа ведет себя так, как в другой области он бы тщательно избегал себя вести.

Во-первых, нужно учесть, что в медицинском институте врач получил специальное образование, которое является абсолютной противоположностью тому, что ему необходимо в качестве подготовки как специалиста в области психоанализа. Его внимание сосредоточивалось на объективно устанавливаемых анатомических, физических, химических обстоятельствах дела, ведь успех действий врача зависит от их правильного понимания. А вот проблема душевной жизни попадает в его поле зрения лишь потому, что она пока может объясняться игрой сил, проявляемых также и в неорганической среде. К психической стороне феномена жизни интерес почти отсутствует, медицина даже близко не подходит к изучению более высокого уровня духовной деятельности, это область одной из других наук. Только психиатрия должна была заниматься расстройствами психических функций, однако всем известно, каким образом и с какими намерениями это делается. Она выясняет телесные причины расстройств души и лечит их точно так же, как и совершенно обычные физические заболевания.