Между культурой и политикой

Новые общественные движения более прямо, чем это делали предыдущие движения, ставят под вопрос ценности культуры и [:169] общества. В итоге они непосредственно основываются не только на социальных, но и на интеллектуальных и этических убеждениях. В то же время условия их действия все более прямо зависят от государственного вмешательства. Таким образом, они вынуждены постоянно разрываться между этикой долга, все более удаляющейся от конкретной исторической реальности, и логикой эффективности, которая заставляет их подчиниться влиянию политических сил. Тенденция к расколу оказывается тем более велика, чем более сильное влияние имеет государство на гражданскую жизнь. Напротив, когда политическая система обеспечивает более независимое и действенное посредничество между социальными силами и государством, общественные движения могут легче контролировать отношения между убеждением и действием. Вот почему политическая открытость социал-демократических стран ведет не к исчерпанию значения общественных движений, а благоприятствует, напротив, их интеграции и, значит, увеличению их эффективности.

Но сегодня более важными, чем результаты, определяемые природой новых общественных движений, являются итоги исторической конъюнктуры, которая колеблется между прошлым и будущим. Почти все новые действующие лица, которые формировались особенно с 1968 года, хотя и выражали новые требования, идеи, чувства, но они их трактовали в старых терминах. Антиядерное движение, большинство форм региональной борьбы и особенно движение женщин испытали сильное влияние гошистской идеологии, которая видела в них проявление новых фронтов антикапиталистической борьбы, оставшейся для нее осью всех конфликтов. Это влияние было столь глубоким, что в момент, когда оказалась исчерпанной гошистская деятельность — во Франции это произошло начиная с 1974–1976 годов — многие обозреватели поторопились похоронить новые общественные движения, которые они отождествляли с их гошистским перевоплощением. Не случилось ли подобное, но гораздо более трагическое злоключение в только что зародившемся рабочем движении? Действительно, кризис и падение Второй Республики с 1848 по 1851 год заставили думать, что синдикализм мертв. Но десятилетием позже ему суждено было возродиться в очень отличной от прежней форме.

Не нормально ли, что только формирующееся действующее лицо оказывается поначалу подчинено более развитой силе: политической партии, идеологии, даже социальным действиям государства? Наблюдатели современной действительности могут заключить, что [:170] не видно больше общественных движений, соответствующих их клише, особенно во Франции, где социальная жизнь сплющена одновременно в результате экономического кризиса и в силу разложения старых идеологий, которые сохраняются только в официальных речах. Скрытую жизнь требований и протестов нового типа нужно, странным образом, искать на стороне частной жизни, в областях наименее политических, вроде песен, или еще в маленьких группах интеллектуалов.

Лучше всего общественные движения проявляются в этих мучительных колебаниях между прошлым и будущим, в форме призыва к субъекту, характеризуемого скорее своей творческой способностью, чем своими творениями, своими убеждениями, чем достигнутыми результатами. Все большие общественные движения в период своего формирования извлекали свою способность к сопротивлению и свои надежды из моральной требовательности, которая толкала их активистов, с одной стороны, отвергать испытываемую несправедливость, и с другой, не допускать сделок с совестью, которые стремились им навязать мудрые советчики. О неотвратимой силе поворота к частной сфере нам напоминают каждый день. Но не нужно ли в этом феномене видеть также отход от старых идеологий и форм действия и в то же время кризис, ощущаемый в обществе без цели, без действующих лиц и без перспективы? То есть, если не присутствие общественных движений, то, по крайней мере, страдание из-за их отсутствия и желание их возврата?