На 11-м заседании продолжались прения по поводу доклада Мережковского. На этом зимне-весенний сезон РФС 1901-1902 гг. закончился. К концу сезона публика стала сочувствовать “интеллигенции”: “Публика, состоявшая теперь, большею частью, из молодежи (академические студенты туда прямо рвались) неизменно сочувствовала стороне “интеллигенции”.” (Там же, с.116).
Гиппиус описала то, что происходило около Собраний: “Сближение двух разных “миров” происходило, однако, не только в стенах Географического Общества. Вокруг Собраний, около них, образовалось что-то вроде “новой среды”, в которую входили участники Собраний с обеих сторон. Поднялся, как мы говорили, “железный занавес”, отделявший у Николаевского вокзала известную часть культурного Петербурга (“светского”) – от Лаврского – церковного. Большинство писателей, молодых, юных, и тянувшихся за новыми течениями пожилых, завертелись около новых кружков. (Традиционная, так называемая “либеральная” интеллигенция оставалась в стороне. Но и правые круги тоже.) Розановские “воскресения” сделались в ту зиму главным центром, где собирались всякие люди: церковные и нецерковные, близкие и далекие участники Собраний. Были и кружки, более тесные, деловые: там предварительно обсуждались доклады”. (Там же, с.111-112).
Гиппиус отметила, что к концу сезона усилилось недовольство Собраниями со стороны “Духовного ведомства”: “после докладов об “отлучении”, о “свободе совести” и неожиданных прений, “Ведомство” успело о разрешении пожалеть; но пока выжидало. Самая “закрытость” Собраний, при их многолюдстве, оказывалась неудобной: о них все говорили, всякий по-своему, и Бог весть, что из этих передач происходило”. (З.Н.Гиппиус. Стихи…, с. 121).
В конце лета 1902 г., когда Мережковские жили на даче под Лугой, к ним приехали П.П.Перцов и Пирожков с вестью о том, что издание журнала “Новый путь” реально. Журнал возник “из Собраний – и для Собраний” (З.Н.Гиппиус. Дмитрий Мережковский…, с. 367). Журнал находился и под светской, и под духовной цензурой; последний просмотр осуществлял архим. Антонин. Первый номер “Нового пути”, помеченный январем 1903 г., вышел в ноябре 1902 г. Главным делом журнала было печатание протоколов Собраний.
Гиппиус считала, что героическая эпоха Собраний прошла: “Но медовые месяцы Собраний кончились. Зима 1902-1903 гг. – (до весеннего запрещения) – уже другая эпоха. Поле борьбы расширилось. У нас явился “Новый Путь”, который, с одной стороны, дал возможность пробовать свои силы молодым нашим друзьям-церковникам, высказываться по вопросам Собраний (о, в глубочайшей тайне!).” (Там же, с.118). Церковная сторона была усилена в новом сезоне. Активнее стали выступать “ученые богословы”, которые по мнению Гиппиус разрушали и те связи, которые наметились между церковниками и интеллигенцией: “Тихо-разрушительная сила эта шла от людей, в первую зиму почти молчавших; теперь они стали выступать все настойчивее, и средостением каким-то подымались между светской группой и представителями церкви”. (Там же, с. 124).
Собрания осенне-весеннего сезона 1902-1903 гг. открылись в той же зале: “Та же зала, та же фигура Будды в углу, под черным коленкором. Народу полным-полно. За длиннейшим зеленым столом – участники почти в том же составе. Только белого духовенства еще больше. Да чувствуется, что у стороны “светской” есть, в стороне духовной, и новые друзья, и новые враги…” (Там же, с.122). Открывая заседание, еп. Сергий сказал: “Мы не надеемся никогда примирить то, чего нельзя примирить. Наша цель примириться на единой христианской истине. Каким путем пойдем – это другой вопрос. Интеллигенция и не желает, чтобы мы старались к ней примениться, тем менее желаем этого мы; мы не согласны уступать что-либо из идеалов церкви, охранение которой нам поручено.” (Наст. изд., с.247).
Собрания 12-16 были посвящены теме брака. Начальный доклад сделал иеромонах Михаил (Семенов) “О браке (психология таинства)”. Гиппиус вспоминала: “Не знаю, кому принадлежала мысль вызвать, - для подкрепления церковной стороны, - казанского иеромонаха Михаила. Иер. Михаил слыл “ученым богословом”, и богословом особого рода: не духовного происхождения (он по рождению был еврей), не из духовной школы вышедший, - имел он, как думали, помимо богословской, и “светскую” образованность: знакомство с современной литературой, поэзией и т.д. На него, известного притом своей благонадежностью, и пал выбор”. (Там же, с.121). Гиппиус пыталась объяснить, как у о.Михаила появилась тема о браке: “Он был наслышан, конечно, что писатель Розанов, специально занимающийся “Брачным вопросом”, - самый строптивый из членов Собраний. Обвиняет “монашествующих” и самую церковь, что приверженность к аскетизму заставила их “косо смотреть” на брак и на семью… Иер. Михаилу, должно быть, и подумалось, что надо начинать прямо с розановской темы, показав, кстати, петербургским писателям свою литературную начитанность”. (Там же, с.122-123). Докладчик был обескуражен ходом обсуждения: “Иер. Михаил, немного растерявшийся от возражений, от непривычной атмосферы Собраний и от того разговорного стиля, в котором прения велись, сначала подавал реплики, потом замолк. Но раздражен, видимо, был очень”. (Там же, с.124-125).
На 13-м заседании речь произнес М.А.Новоселов, которому на этот вечер удалось изменить атмосферу Собраний: “Труднее всего передать тон его доклада; а тон был так же важен, как слова. Тон человека, пренебрежительно не желающего считаться со всем, что тут происходило и происходит. Даже, мол, язык этих светских говорунов непонятен. Непонятно, зачем ставится и самый вопрос: он не нужен, не важен. Если для кого-нибудь есть в нем неясное, то лишь для не обладающих Истиной, для не признающих божественности Церкви. Христианину нужен другой вопрос: о спасении, об отношении к сквернам души своей и ко крестному пути, указанному Господом… Все это было пересыпано текстами и обвинениями светских писателей, преимущественно Розанова, для которого был приведен текст из ап. Павла: есть “враги креста”: “их конец погибель, их Бог – чрево, и слава их в сраме: они мыслят о земном”. Когда речь была окончена, возражать никому не хотелось. Мережковский заметил только, что “с христианской точки зрения не следовало бы обвинять всех так кровожадно”… Речь Х-а <Новоселова. С.П.> весьма повлияла на священников: точно пресеклась их живость; заговорили длинно, монотонно… Кто-то зачитал правила Гангрского собора, 21 правило; только и слышалось: “аще”… “аще”… “аще”… И лишь очередная “записка” Розанова вернула Собрания к жизни”. (Там же, с.125-126). Постепенно тема брака расширялась. Много места уделялось проблеме: что выше идеал брака или идеал девства. В конце концов, все свелось к проблеме: в какой мере приемлется Церковью жизнь индивидуальная и общественная, плоть и пол.
Собрания 17-21 были посвящены теме “О догматическом развитии”. Вл.В.Успенский предложил Собранию проблематику без предваряющего доклада. Представителям “нового религиозного сознания” представление богословов о незыблемости догматов представлялось то цепями, то кандалами, то стеной, то тупиком и т.п. Самый решительный из них Д.С.Мережковский говорил: “Для нас богословская наука не последний авторитет, не безапелляционная инстанция. Если она мешает идти ко Христу, то мы признаем, что ее надо разрушить, не оставить камня на камне. <…> На запрос нашего жаждущего открыться сердца нам ответили, так сказать, ударом обуха. После того, что нам сказали относительно богословской науки, остается или разойтись с грустью, или покориться неподвижности догмата, с которым нам ровно нечего делать ни в государстве, ни в семье, ни в культуре, ни в искусстве. Если он несоизмерим ни с нашим разумом, ни с нашим сердцем, ни с нашей волей, то надо тогда или оставить его, или отказаться от воли и разума.” (Наст. изд., с.426). Сам Мережковский явно подводил к тому, чтобы воля и разум свободно распоряжались догматами. Атмосфера Собраний накалилась: “Атмосфера в первых заседаниях была столь напряжена, что говорившие точно “не успевали” произносить длинных речей. Помнится, вечера эти почти сплошь прошли в кратких репликах. <…> Взаимное непонимание, действительно, никогда еще не обнаруживалось так явно”. (З.Н.Гиппиус. Стихи…, с. 132).
В 18-м заседании зачитали доклад В.В.Розанова, содержание которого Гиппиус передала так: “Он говорил о христианстве нежном и пленительном, как “полевая лилия”. И о том, что сделали из него в веках “взявшие ключи разумения”… Христианство перестали любить, оно перестало быть “умилительным” с “догматом”. Бог есть милое из милого, и вот, как начали догматики “строить”, Христос невидимо заплакал и отошел от строящих” (там же, с.135). Гиппиус отметила “мару”, “чары”, которые были наведены на церковников докладом Розанова. Споры достигли апогея: “Я не запомню столь бурного и, временами, спутанного собрания. Не случалось слышать нам и резкостей, до которых дошел иер. Михаил, мстя на пережитую чару” (там же, с.135). На это заседание попал М.А.Волошин, только что прибывший из Парижа после нескольких лет пребывания там. Он вспоминал свои впечатления: “Оно меня очень поразило. “Этого в Париже совсем нет!” <…> На залу заседания Рел<игиозно>Фил<ософского> Общества я смотрел глазами иностранца. Я знакомился тогда с русскими писателями и Петербургом. Темы разговоров и стиль беседы мне казались непривычными и страшно новыми. <…> бледные и испитые лица петербургских литераторов вперемежку с черными клобуками монахов; огромные седые бороды и живописные головы священников, лиловые и коричневые рясы; острый трепет веры и ненависти, проносившийся над собранием, - все это рождало смутное представление о раскольничьем соборе XVII в.” (М.А.Волошин. Брюсов // Литературное наследство. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн.2/М., 1994, с.388-389).
В 19-м заседании центральным был доклад В.А.Тернавцева, где он утверждал: “Учение о полной завершенности и непознаваемости догмата, несмотря на общее признание среди академических авторитетов, не верно религиозно и для вечного спасения губительно.” (Наст .изд., с.486). Крайне субъективизировал Откровение Мережковский: “Царство Божие совершается не только извне, но и в сердцах наших. В каждом трепете сердца существуют откровения. Откровения ежесекундны, ежечастны, ибо источник их неисчерпаем: как можно говорить – могут ли быть новые откровения или нет, когда мы верим в живого Христа, в источник откровения?” (Наст. изд., с.436). А.В.Карташов настаивал на независимости от человеческого произвола явления Откровения в истории: “не в наших силах продолжать его, или остановить” (там же, с.435). С.П.Зорин напомнил о том, что только те истины являются догматами, которые утверждены Церковью; догматическое же движение можно понимать не как откровение новых догматов, но как раскрытие глубины существующих.
В 20-м и 21-м заседаниях продолжались прения о догматах. Протоколы 21-го заседания 5 апреля 1903 г.опубликованы не были. В этот день архим. Антонин, “записочкой на клочке бумажки, известил нас, что высшее духовное начальство (Победоносцев) решило прекратить Рел.-Фил.Собрания, - “вопреки доброй воле Митрополита Антония”” (З.Н.Гиппиус. Стихи…, с.142). 5 же апреля вышел указ Св.Синода о запрещении деятельности РФС.
В 22-м заседании 19 апреля 1903 г. обсуждалась тема “О священстве”. Его протоколы тоже не публиковались. Это заседание оказалось последним.
Бенуа считал, что Собрания просто выродились: “Сначала (пожалуй, весь первый год) эти собрания на Театральной улице, возбудившие сразу общественный интерес, были очень “содержательны”, и за этот период они получили для многих участников большое значение. Однако с течением времени они стали приобретать тот характер суесловных говорилен, на который обречены всякие человеческие общения, хотя бы основанные с самыми благими намерениями. Мне лично становилось все более и более ясным, что тут, как и во всем на свете, дело складывается не без участия Князя Мира сего – иначе говоря, не без вмешательства какой-то силы мрака, всегда норовящей ввести души людские в соблазн и отвлечь их от всего подлинно-возвышающего.” (А.Н.Бенуа. Мои воспоминания. Т.1 / М., 1980, с.292).
Указывалось несколько причин закрытия Собраний и журнала “Новый путь”: “”Отцы” уже давно тревожились. Никакого “слияния” интеллигенции с церковью не происходило, а только “светские” все чаще припирали их к стене, - одолевали.” (З.Н.Гиппиус. Живые лица. Вып.2 / Прага, 1925, с.59). “Но наконец… случилось неизбежное: 5 апреля (1903 г.) светская (синодальная) власть запретила наши Собрания, вопреки, будто бы доброй воли митр. Антония. Говорили, что поводом был донос одного из сотрудников “Нового Времени”, суворинской реакционной газеты. Но, думается, просто иссякло терпение Победоносцева, и он сказал “довольно”.” (З.Н.Гиппиус. Дмитрий Мережковский…, с. 371). В.В.Розанов в журнале “Новый путь” в разделе “В своем углу” печатал письма прот. Александра Устьинского, который обвинил Меньшикова в извращении смысла христианства (Новый путь, 1903, № 2). Меньшиков ответил резкой статьей в газете “Новое время” (1903, 23 марта). Возник большой шум в прессе (З.Н.Гиппиус. Дневники. Т.1 / М., 1999, с. 129, 632). Фельетон Меньшикова был подсунут Николаю II, который сказал: “Это возмутительно! Запросить духовную власть, что она думает сделать с этим протоиереем, и что это за журнал “Новый путь”.” (Из письма З.Н.Гиппиус к П.П.Перцову от 20 апреля 1903 г. // Письма З.Н.Гиппиус к П.П.Перцову. Публ.М.М.Павловой // Русская литература, 1992, № 1).
Другую причину назвала та же Гиппиус: напечатание “Миссионерским обозрением” назидания верующим о. Иоанна Кронштадтского. 25 февраля 1903 г., совершив в Иоанновском женском монастыре Божественную литургию преждеосвященных Даров, о.Иоанн обратился к богомольцам со словом назидания, произведшим сильное впечатление на присутствующих, на текст: “Аз есмь путь и истина и живот; никто же приидет ко Отцу, токмо Мною” (Иоанн 14, 6):“в нынешнее время появились неучи, недоученые люди, знающие лишь светскую науку, которые проповедуют другой путь. <…> Умники неумные, вроде Толстого и его последователей, хотят найти другой путь и сбившись с истинного пути, находят путь заблуждения, отвержения Христа; не хотят веровать в то, что веками установлено, Самим Богом открыто и возвещено, отвергают Церковь, таинства, руководство священнослужителей и даже выдумали журнал “Новый Путь”. Этот журнал задался целию искать Бога, как будто Господь не явился людям и не поведал нам истинного пути. Не найдут они больше никакого пути, как только во Христу Иисусе, Господе нашем. <…> Другие пути все ведут к погибели. Это сатана открывает эти новые пути, и люди, бессмысленные, буии, не понимающие, что говорят, губят себя и народ, так как свои сатанинские мысли распространяют среди него. Крепко, остро уши держите, знайте Единый Путь, чрез который спаслись миллионы людей.” (О.Иоанн Кронштадтский о старом и новом пути спасения//Миссионерское обозрение. Двухнедельный полемико-апологетический журнал, 1903, март, № 5, с.691-692). Сам журнал “Новый путь” поместил о себе же “Отзыв о. Иоанна Кронштадтского о “Новом пути””: “Этот журнал задался целью искать Бога, как будто Господь не явился людям и не поведал нам истинного пути. Не найдут они больше никакого пути, как только во Христе Иисусе, Господе нашем <…> Другие пути всегда ведут в погибель. Это сатана открывает эти новые пути”. (Новый путь, 1903, март, с.253). Последовало “распоряжение через м<итрополита> Антония собрания прекратить, а также и записки”. 19 апреля 1903 г. состоялось последнее собрание (Письма З.Н.Гиппиус к П.П.Перцову, Публ. М.М.Павловой // Русская литература, 1992, № 1, с.140).
“Новый путь” продержался дольше. Публикация записок Собраний не успокаивала, а волновала умы: “Надежды высшего начальства умерить волнения и толки, разрешив журналу “религиозному” (т.е. не “либеральному”) печатать отчеты, - не оправдались.” (З.Н.Гиппиус. Стихи…, с.128). 18 декабря 1903 г. вышел указ Св.Синода о запрещении допечатать Записки Собраний. В январском номере 1904 г. в последний раз появились Записки 20-го заседания. В февральском номере 1904 г. появилось извещение: “По независящим от редакции обстоятельствам печатание Записок Религиозно-философских Собраний приостанавливается”. (С. 287). Существование журнала потеряло свой основной смысл.
Много позднее С.К.Маковский вопрошал: “Прежде всего, так ли заблуждалось наше духовенство, не поверя в искренность обращавшейся к нему интеллигенции и не допуская права ее, интеллигенции, “вязать и развязывать”? Между верой в церковном смысле (как данной свыше благодати и как правды преемственного, от века в век переходящего богомудрия) и религиозным философствованием, сводящим веру к диалектике, - действительно большое расстояние. О религии лучше не разговаривать, ее осуществляют – “в посту и молитве”.” (С.К.Маковский. Портреты современников/М., 2000, с.276). Аналогичное прекрасно выразил В.В.Розанов в записи от 28 апреля 1915 г. “Мимолетного”: “…вспоминаю Рел.-фил. Собрания, - мысли которых, рассуждения которых, людей которых я так любил… По горячности отношения к делу – они первенствовали в моей жизни. К всему – “спустя рукава”, их – любил… <…> И вспоминаю (реформа церкви горела в душе) <…> …да еще и приглашены-то (а мы многих не допускали в собрания) должны быть мужики, бабы, купцы, коим всем ЦЕРКОВЬ НУЖНА, и как же их лишить права подать голос в вопрос: нужно ли или не нужно реформировать то, что им НУЖНО, чем они кормятся, чем просвещаются, чему привыкли верить, как единому святому и безгрешному на земле?.. Во-вторых, мы все были не святые. Умные – да, “хорошие люди” – да. Но ведь церковь основана “святыми”, “двигалась дальше” – святыми и вообще “сделана” и “составлена” святыми, по слову Спасителя и Писания, но, однако, по разумению этого Слова и этого Писания святым сердцем и святым умом. <…> И мы, в сущности, узурпировали в претензиях ПРАВА ВЕЧНОСТИ И ВСЕМИРНОСТИ. Вот отчего тогда “не удалось”.” (В.В.Розанов. Мимолетное / М., 1994, с. 87-89).
По общему мнению цель Собраний достигнута не была: единения ищущей Бога на новых путях интеллигенции и Церкви не произошло. Богоискателям не удалось привить духовенству “нового религиозного сознания”. Церкви не удалась миссия в среде интеллигенции. Это показали непримиримые споры о “движении догматов”, когда “круг Мережковских” пытался поколебать основы христианской веры. Ни один вопрос Собраний не был решен так, чтобы он удовлетворил основные спорящие стороны. Позже Бердяев писал: “Религиозно-философские собрания были интересны главным образом своими вопрошаниями, а не ответами.” (Н.А.Бердяев. Русская идея // О России и русской философской культуре / М., 1990, с. 244). РФС дали мощный толчок философской мысли Серебряного века, всколыхнули и богословскую мысль. Религиозно-философское общество памяти Вл.Соловьева возникло в 1905 г. по образцу РФС. Религиозно-философское общество в СПб. было продолжением РФС. “Новоселовский кружок” в Москве собрал оппозиционеров “новому религиозному сознанию”.
Лишь трагические события в России сблизили интеллигенцию и Церковь: “Разрыв между интеллигенцией и деятелями Церкви, обнаружившийся в начале века на религиозно-философских собраниях, стал быстро уменьшаться в последнее десятилетие перед революцией. В среде русской православной общины в изгнании он исчез почти совершенно.” (Н.Зернов. Русское религиозное возрождение ХХ века / 2 изд., Париж, 1991, с.124). Возможно, в этом воцерковлении русской интеллигенции и заключался один из смыслов революции.
Помимо огромного значения Собраний в истории русской мысли, каково же их значение через 100 лет после их закрытия? Призыв еп.Сергия (Страгородского) к единению Церкви и интеллигенции получил отклик уже в эмиграции после революционных потрясений. Этот призыв актуален и в наше время. После 100-летних шатаний Россия убеждается в тезисе В.А.Тернавцева: “Возрождение России может совершиться – на религиозной почве.” Услышан был и основной мотив Собраний о необходимости для Церкви освящения всех благотворных порывов человека в социальной, культурной, научной областях. Достаточно вникнуть в “Основы социальной концепции Русской Православной Церкви” (М., 2000). Тема “Церковь и власть” (не была опубликована в “Записках”) в высшей степени актуальна и сейчас. Вопрос о понимании христианством силы и насилия, поднятый на Собраниях, бурно обсуждался в эмиграции после появления в печати книги И.А.Ильина “О сопротивлении злу силою” (Берлин, 1925). Ср. полемику на Собраниях с полемикой вокруг книги Ильина, приведенной в кн,: И.А.Ильин. Собр. соч. Т.5. Публ.Ю.Т.Лисица / М., 1995. Вопрос о свободе совести, столь острый тогда, начал решаться еще до революции. Решен же он был лишь в наше время. Полемика по этому вопросу интересна и поучительна и до сих пор. Острые дискуссии о браке могут быть поучительны и сейчас, когда отношения христианского и гражданского брака так сложны. Вопросы о “новых догматах” и “новом Откровении” поляризовали членов Собраний, как способны поляризовать они и сейчас. Православная часть Собраний отвергла возможность “новых догматов”. Но остался вопрос, если не о.новом, то об углубленном, толковании догматов и Откровения. Где предел пластичности, если не изменчивости, и многообразию, часто противоречивому, толкований? После Собраний по-новому стали обсуждаться тамы “Гоголь и христианство”, “Толстой и христианство”. Споры, начатые на Собраниях, с новой силой вспыхнули в 1990-е годы. Вне Собраний неполно понимание творческого и жизненного пути таких заметных людей первой половины ХХ в. как еп.Сергия (Страгородского), еп.Антонина (Грановского), праведного Михаила Новоселова, А.В.Карташева, В.А.Тернавцева, В.В.Розанова, Д.С.Мережковского, З.Н.Гиппиус и др. Огромно значение Собраний в совершенствовании апологетики, образцы которой дали некоторые из выступавших “людей Церкви”. Живое столкновение мнений всколыхнуло апологетическую мысль. Отзвук Собраний слышится во многих трудах русских богословов и религиозных мыслителей ХХ в.
Биографические сведения о выступивших на Религиозно-философских собраниях
Эти биографические сведения составлялись по следующим принципам:
1) В биграфиях выступавших, о которых известно много, выделены сведения, касающтеся РФС, а обильная литература не указывается.
2) В биографиях выступавших, о которых известно не столь много, даются основные биографические сведения с акцентом на участие в РФС, а также дается ссылка на наиболее полную справочную статью.
3) О малоизвестных выступавших приводится почти все, что удалось найти.
Аквилонов Евгений Петрович (1861-1911) – протопресвитер, во времена РФС священник церкви в честь Входа Господня в Иерусалим (Знаменской) и экстраординарный проф. Кафедры введения в круг богословских наук СПбДА. См.: Б.К.Кнорре. Аквилонов//Православная энциклопедия. Т.1/М., 2000.
Альбов Иван Федорович – священник. 29 марта 1903 г. З.Н.Гиппиус записала в дневнике: “Священник Альбов представил свой реферат о преобразовании Церкви (очень скромный и наивный). Антоний запретил его даже и читать в Собрании.” (З.Н.Гиппиус. Дневники. Т.1 / М., 1999, с. 125). Свящ. Иван Альбов переписывался с В.В.Розановым (переписка не сохранилась). Его жену Александру Андреевну Розанов считал среди лучших людей, которых он нашел в жизни (В.В.Розанов. О себе и жизни своей / М., 1990, с. 122).
А.М.Д. – выпускник СПб. университета; на РФС В.М.Скворцов прочел его письмо, напечатанное в “Миссионерском обозрении” (1901, № 12). В письме А.В.Гиппиуса к А.А.Блоку от февраля-марта 1903 г. есть такое место : “Чем и кем Вы живете? Я главным образом А.М.Д., хотя буквы совершенно другие. Увидимся – скажу какие, хотя это так понятно.” (Литературное наследство. Александр Блок. Кн.1. М., 1980, с.443).
Архим. Антонин (Александр Аркадьевич Грановский, 1865-1927) – во времена РФС – старший цензор Петербургского духовно-цензурного комитета; преподавал в ряде учебных заведений; 2 марта 1903 г. хиротонисан в епископа Нарвского, 1-ый викарий СПб. епархии. А.Н.Бенуа записал свое впечатление от еп. Антонина в доме Мережковских: “Впечатление это было как внешнего, так и внутреннего порядка. Поражал громадный рост, поражало прямо-таки демоническое лицо, пронизывающие глаза и черная, как смоль, очень густая борода. Но не менее меня поразило и то, что стал изрекать этот иерей с непонятной откровенностью и прямо-таки цинизмом.” (А.Н.Бенуа. Мои воспоминания. Т.2 / М., 1980, с. 293). Вторит Бенуа и Гиппиус: “у необыкновенно-“ученого”, толстогубого, грубого, черного гиганта архимандрита Антонина, - было какое-то своеобразное, любопытствующее тщеславие, с примесью природного озорства <…> Мы его хорошо знали, так как он всей своей честолюбиво-тщеславной стороной прилепился к Собраниям и к “светской” среде. <…> А, может быть, и то, что Антонин тоже “ни в Бога, ни в черта” особенно не веровал. Бурный казак-гигант, бешено-честолюбивый и самоуверенный, он не без цинизма это и высказывал своеобразными намеками. В Собраниях он был другим. Во всеоружии своей “учености”, - но всегда очень резок. И тут выступала его, может быть, главная и страшная черта: неутолимая жестокость. В ней даже чувствовалось что-то ненормальное, сумасшедшее. Особенно сказалось это в заседаниях “О свободе совести”.” (З.Н.Гиппиус. Стихи…, с.113-115). В 1922 г. уклонился в обновленческий раскол. См.: Прот.Владислав Цыпин и игум.Иннокентий (Павлов). Антонин (Грановский)//Православная энциклопедия. Т.2 / М., 2001; А.Левитин-Краснов и В.Шавров. Очерки по истории русской церковной смуты / М.- Kusnacht, 1996.
Антонов Николай Родионович – протоиерей, ключарь церкви Воскресения на Крови; автор книги “Русскуие светские богословы и их религиозно-общественное миросозерцание. Т.1” (СПб., 1912). Между участниками РФС могли существовать и такие отношения: еп. Антонин (Грановский) – викарий митр. Антония (Вадковского) – “приказал стать на колени в алтаре Исаакиевского собора ключарю церкви Воскресения на Крови о. прот. Николаю Родионовичу Антонову только за то, что тот произнес в соборе проповедь, не считаясь с цензурными пометками и замечаниями цензора – еп. Антонина” (Прот. М.П.Чельцов. В чем причина церковной разрухи в 1920-1930 гг. Публикация В.Антонова // Минувшее-17 / М.- СПб., 1994, с. 421).
Белявский Ф.Н. – сведений не найдено.
Бородаевский Валерьян Валерьянович (1874-1923) – поэт, близкий кругу символистов; мировоззрение сложилось под влиянием Н.Ф.Фёдорова, К.Н.Леонтьева, В.С.Соловьева. Участвовал в РФС в 1903 г. Выступление опубликовано: О трагизме в христианстве//Русский вестник, 1903, № 2. См.: Ю.М.Гальперин. Бородаевский //Русские писатели. Т.1/М., 1989.
Бриллиантов Александр Иванович (1867 – 1933) – во времена РФС доцент Кафедры истории древней церкви СпбДА; арестован в 1930 г. по делу С.Ф.Платонова; освобожден в 1932 г. См.: Христианство. Энц. Словарь. Т.1 / М., 1993; За Христа пострадавшие. Кн.1/М., 1997; А.А.Бовкало. Последний год существования Петроградского богословского института // Минувшее-24 / СПб., 1998, с.518.
Волконский Сергей Михайлович, кн. (1860-1937) – театральный деятель, критик, мемуарист; в 1899 г. назначен директором Императорских театров; близок к “Миру искусства”; в 1901 г. – ушел в отставку и погрузился в литературную работу; член “Соловьевского общества”; автор мемуаров “Мои воспоминания” (2 тт. Берлин, 1923-1924).