Диктатура совести

Зара Абдуллаева: "...Неожиданно открывается дверь, и на авансцене появляется Посторонний. Ремарка: "На цыпочках, с виноватой улыбкой". Он присаживается на стул, разворачивает "Литературку". Читает. К действию как бы не причастен, но следит, однако, за тем, что происходит за рампой, в центре и глубине сцены. улыбается, усмехается, прислушивается. Но еще и вглядывается в лица зрителей. Кто он? "Киндинов"? Как представит его в сценическом "антракте" - актерской импровизации - Леонов. Олег Янковский, зашедший на репетицию какого-то будущего спектакля, в котором участвуют его партнеры? Перед нами - зритель на сцене. Посторонний записывает то, о чем здесь говорится. Просит повторить особенно важную, на его взгляд, мысль (скажем, о казарменном социализме). а зрители, уткнувшись в программку, наспех стараются "списать слова" для того, чтобы, во-первых, запомнить, во-сторых, пересказать своим знакомцам, не удостоенным престижных билетов. Янковский здесь точно находится на границе между сценой и залом. Он может наблюдать и слушать, но способен и вмешаться в действие. Подойти, например, к лихому хаму - водителю грузовика - и спросить, почему у него на стекле "эта" карточка (театр стыдливо - на первых спектаклях - имя Сталина не упоминал). Или стать зрителем, который вправе ответить, скажем, на вопрос: "Кто такой Андре Марти?" И отвечает: "О нем писал Хемингуэй". Он же, Посторонний, как бы призван предупредить от имени зрителей о том, что "потребуется огромное мужество от всех нас - снизу доверху, чтобы фраза эта (речь идет о гласности - З.А.) не осталась фразой". Кто помнит, когда это было? Он может выступить от имени случайно уцелевшей, но возможной жертвы диктатуры несовести. "Как жаль, - признается ему Марти, - что вы не попались мне в Испании в тридцать седьмом году!" Он напоминает цитаты классика: "Достигни сам того, что ты унаследовал от своих отцов. Только тогда оно будет твоим". Он и сам, как выяснятся по анкете, заполненной некогда в лондоне и прочитанной сегодня в Москве, является классиком: "Ваша отличительная черта? - Знать все наполовину... - ВАаш любимый герой? - Нет ни одного, ваша честь! - Ваша любимая героиня? - О, их слишком много, чтобы можно было бы назвать только одну... - И ваше имя? - С вашего разрешения - Фридрих Энгельс". Он - артист Янковский, от спектакля к спектаклю исправно импровизирующий на тему одной и той же газетной передовицы. Он, наконец, лицо от театра, сказавший "последнее слово", но не исключивший разнообразные варианты его толкований и последствий. "Я желаю нам всем и каждому буть на уровне того, что мы сами хотим от нашего общества - тогда все будет. Спасибо". Аплодисменты в зале. Он - Посторонний, вобравший, как когда-то главный герой "драматической фантазии" "Автоград XXI", в себя все, являясь в то же время как бы и никем. Ну не "Энгельсом" же, в самом деле. Посторонний - герой Янковского, заключая в себе черты одновременно нашего современника и исторического персонажа, призван был восстановить разболтанную и заболтанную связь поколений в "короткой повести времени"."