8.2. Соотношение геополитики и национальных интересов

Как было выяснено выше, категория национального интереса представляется пока основной в понятийном аппарате международных отношений. Но в каком соотношении эта категория находится к категории геополитики? В начале XXI в. наука сталкивается с необходимостью выработки совершенно новых критериев такого соотношения. Почему? Традиционная трактовка национально-государственного интереса хорошо известна: существование нации в качестве свободной и независимой суб­станции, рост экономики, предотвращение угрозы, сохранение союзни­ков. Геополитически прежний порядок был установлен как итог Второй мировой войны, подтвержденный Заключительным актом Хельсинки 1975 г. Идеологически он основывался на признании многообразия мира и цивилизаций, со своими критериями зла и добра. Правда, право субъекта в рамках биполярной системы жестко контролировалось. Кофи Аннан, генеральный секретарь ООН, пишет: «На протяжении большей части ХХ в. система международных отношений была основана на разделительных мнениях и жестком геополитическом расчете. В грядущем веке мы можем и должны улучшить эту систему». Сегодня эта проблема приобретает более широкий и сложный характер. В политическую лексику вошли такие термины, как «права человека выше прав государства», «ограниченный суверенитет», «гуманитарная катастрофа», «гуманитарная интервенция» и т. д. Как все это отражается на интересах нации и государства?

Если попытаться объективно определить такой интерес, то, скорее всего, это будет связано с ограничением, пусть даже вынужденным, собственных потребностей или амбиций. Во-первых, государства вынуждены встраиваться в сложные региональные и глобальные системы отношений, естественно, стремясь занять «места получше». Во-вторых, если политика баланса интересов будет воплощаться в жизнь, то государства неизбежно придут к тому, что их взаимоувязывание потребует определенной корректировки в сторону ограничений. В-третьих, решить задачу определения наиболее адекватной корреляции национальных потребностей и возможностей поможет введение в современный политический словарь понятия «объективно оцененный государственный интерес». Если представить, что именно он будет лежать в основе внешней политики госу­дарства и в его геополитических устремлениях, то возникнет необходимость трансформации самой сути геополитики.

При построении и развитии международных отношений в XXI в. из­меняются основы формирования и осуществления внешней политики. Приведением интереса в конкретной стране в соответствие с интересами и целями других стран образуется мир, основанный на сотрудничестве, взаимопонимании и взаиморазвитии. Для объяснения современного гео­политического равновесия американский исследователь О. Корбридж выдвигает теорию «гегемонии стабильности». По его мнению, отношения между народами становятся раздробленными и нестабильными, если сформированы под угрозой и не обеспечивают развития международного сотрудничества. Однако мир в настоящее время эволюционирует по сце­нарию «гегемонной нестабильности», которая выражается в трех сферах - международной торговле, движении капитала и неплатежеспособности. Поэтому в своем новом качестве геополитика может стать главным инст­рументом и философской базой политической жизни, поскольку она представляет собой квинтэссенцию того неизменного, что существует объективно, т. е. с одной стороны, пространственно-географического фактора, а с другой - такого постоянно меняющегося фактора, как внеш­няя политика и экономика государства и все их составляющие.

Вышеизложенные приоритеты во внешней политике желательно бы­ло бы осуществлять сознательно, по доброй воле. Почему? Определение целей, средств и методов государственного интереса в совокупности за­висит от носителей власти - многочисленных участников процесса при­нятия решений. Любое изменение в приоритетах наряду с учетом объек­тивных факторов, зависит в конечном итоге и от субъективных. В про­гнозируемой политической ситуации они могут играть даже более важ­ную роль, поскольку создание нового приоритета в международных от­ношениях требует сознательного изменения последних, ответственного участия в процессе формирования мирового консенсуса.

В таких условиях суть соотношения интересов и геополитики сво­дится к тому, что страны перестанут быть задействованы в «мудреные силовые и геополитические комбинации», как это имеет место еще сего­дня. Ведь появление таких терминов, как «сфера влияния»_г «дуга неста­бильности», создание треугольных и четырёхугольных комбинаций в ду­хе Г. Киссинджера и 3. Бжезинского, было связано именно с традицион­ным геополитическим видением мира. Последний утверждал, что подоб­но тому, как Европа есть гипостазированный образ самой геополитики, Америка сама по себе - глобальная геоидея, артикулирующая множест­вом образов и стереотипов.

Идея Америки, по Бжезинскому, это разгром Европы как одной из географических сил мирового развития, начатый Т. Джефферсоном в «Записках о штате Виргиния». Америка - мировая норма, на уровне мировых идеологий, в которой формируются мощные геополитические экраны. Вот почему исследователь оперирует образами-идеями, заполняющими реальное пространство дискурса. Некоторые аналитики считают, что идея евразийской шахматной доски вместе с геоидеологическими графическими построениями Евразии напоминает видеокомпьютерный мир польско-американского режиссера З.Рыбчинского, где персонажи ведут себя в соответствии с тем пространственным образом, в который они упакованы. «Мировой порядок, как стремление к постоянству, вписывается в поле безопасности, выровненное на классическом образно-геополитическом уровне. Его акторы - геоидеологические строители, формирующие мир постмодерна как поле некоей системы, где политика не привязана более в традиционном географическом смысле к конкретным территориям или государствам. В этой связи российские исследователи проблемы отмечают, что эвристические возможности традиционной геополитики ограничены и кардинальные перемены, которые происходят на мировой арене, требуют выхода за ее рамки».

Ответом на потребность изменений в традиционной геополитике стало возникновение «новой», или критической, геополитики, связанной с именами американских исследователей Дж. Агню, С. Гербриджа, С. Долби и др. По их мнению, новая наука должна рассматривать культурологические проблемы, а не только трактовку и теорию внешней политики государства. Допускается разнообразие возможного политического конструирования пространства с учетом глобализации. Наконец, «новая» геополитика исходит из того, что ее изучение не может быть политически нейтральным и всегда выражает позиции определенных сил. С последней констатацией можно и не согласиться, поскольку геополитика всегда была связана с интересами групп и элит в любой стране.

В этой связи хотелось бы обратить внимание на геополитические ас- пекты отношений Республики Беларусь и НАТО. Простое перечисление действий и высказываний белорусского руководства в отношении НАТО достаточно наглядно демонстрировало степень неприемлемости для него данной организации. Очевидно, воздействие советской пропаганды, которая велась против НАТО в течение нескольких десятилетий, продолжало сказываться как на населении страны, так и политической элите. Например, еще с 1995 г. активно дискутировалась идея вынесения вопроса о полагаемом расширении НАТО на республиканский референдум, чтобы дать возможность белорусскому народу высказать свое отношение по этому поводу.

За последние несколько лет практически единственным позитивным моментом в отношении Беларуси и НАТО оказалось присоединение стра­ны в 1995 г. к программе «Партнерство во имя мира». Однако этот шаг стал лишь формальностью в силу крайне низкой содержательности инди­видуальной программы партнерства на 1997-1999 гг., подписанной в конце концов в 1997 г., которая позже была продолжена. В апреле 1998 г. открыто постоянное представительство Беларуси при НАТО. Зато не бы­ло недостатка в заявлениях о недопустимости приближения «страшного монстра к границам нашей Беларуси», о возвращении на территорию страны российского ядерного оружия или о формировании некоего анти­натовского блока с участием России, Ирана, Индии и Китая.

Следует признать, что нашей республикой были выдвинуты две дос­таточно масштабные инициативы, которые наладили бы сотрудничество с альянсом. Речь шла о заключении с ним особого соглашения, а также о создании в Центральной и Восточной Европе безъядерной зоны.

По разным причинам, оба эти предложения были отвергнуты Севе­роатлантическим блоком, что, естественно, не способствовало укрепле­нию симпатий к нему.

Сделав попытку заключить специальное соглашение с НАТО, бело­русские политические круги убедились в своей военно-политической недостаточности. Очевидно, альянсом определена такая планка, которая оказывает влияние на уровень и формы взаимодействия органов НАТО с теми или иными странами. Беларусь пока находится ниже ее, и это явля­ется косвенным указателем места страны в европейском пространстве.

К сожалению, военная операция НАТО в Югославии весной 1999 г., помимо всей своей сомнительности с точки зрения эффективности и аде­кватности достигнутого непосредственного результата, имела весьма серьезный косвенный эффект в виде негативного воздействия на сознание населения на постсоветском пространстве. Об этом свидетельствуют дан­ные опросов общественного мнения, показатели увеличения количества тех, кому НАТО представляется врагом.

В этой связи вряд ли стоит ожидать в ближайшем будущем ради­кальных шагов блока, направленных в сторону республики. Как пред­ставляется автору издания, инициатива должна исходить от Беларуси. Ее руководство полагает, что современная ситуация в Европе и мире, новые акценты в установках НАТО вызывают необходимость корректировки уровня сотрудничества с этой организацией. Например, принятое респуб­ликой решение участвовать в 19 из 23 программ альянса, свидетельствует о таком понимании. Как отмечает белорусский аналитик проблемы А. Розанов, в этой обстановке «одна из ключевых задач внешней политики Республики Беларусь заключается в том. чтобы не допустить такого положения, при котором реализация планов расширения альянса привела бы к новому дестабилизирующему витку напряженности в отношениях с НАТО, способному спровоцировать потенциал конфликтности на весь спектр взаимоотношений Беларуси со странами Запада».

Вместе с тем при всех проблемах отношений Беларуси со странами НАТО в субрегионе, который представляет республика, существу длительная и устойчивая стабильность. Именно данное обстоятельство и обеспечивает надежность транзитного коридора по направлению Восток - Запад, спокойствие и порядок. Стоит прекратить поставки газа в Европу, как это приведет к мощным внешним воздействиям на внутриполитическое положение страны. Такая стабильность отвечает национальным интересам Беларуси - формула простая и надежная. Наверное, и различные белорусские элиты понимают, что игра в неограниченную самостоятельность, вызывающая опасения в отношении потоков людей, товаров и услуг, приведут с неизбежностью к усилению внешних факторов давления на внутриполитическую жизнь в республике.

Несмотря на то, что Беларусь в большей степени ориентируется на Россию, ее геополитические интересы заключаются в балансировании между европейским и азиатским политическим, экономическим и военным пространством. Вот почему эти интересы не всегда совпадают с аналогичными приоритетами и ориентирами России и стран Западной Европы. Существующие субъекты неизбежно будут вступать в отношения друг с другом через определенную геополитическую вовлеченность, однако ее характер может быть совершенно иным, основанным на гуманистических принципах и балансе интересов.

Поэтому спорным представляется сегодня тезис о том, что традиционные геополитические параметры, например, географическая удаленность, играют все меньшую роль. Конечно, прошло время пространственной неуязвимости, но территориальное расположение государств имеет и сейчас значение, с чем, в первую очередь, связан вопрос границ, их протяженность и т. д. Значение тех или иных районов мира объясняется прежде всего их географическим фактором. Например, район Средиземноморья считался и считается важным из-за нахождения здесь многих государств и стратегических путей, из-за чего, собственно, и происходит борьба за влияние в этом регионе. Или, например, принятие Австрией после Второй мировой войны статуса нейтралитета во многом объяснялось именно ее геостратегическим положением.

Новое, современное направление в геополитике связано с примене­нием понятийного аппарата различных концепций, относящихся к облас­ти социальной психологии. Здесь географическая среда выступает уже в несколько иной роли, а сущность внешней политики связывается с субъ­ективными представлениями политических деятелей и ученых о мире.

В социально-психологическом исследовании геополитики имеются разные трактовки. Например, экзистенциалистская школа делает акцент на «чувстве территории» у людей. Отсюда логически вытекает: чувство «объединенной Европы» - у европейцев, «глобальное мышление» - у американцев, «чувство родной земли» - у евреев. Например, в понятий­ном аппарате российской геополитики становится популярным тезис ис­пользования «евразийского положения» на благо страны. Там считают, что следует добиться такого баланса, при котором необходимо задейство­вать одновременно и китайское направление, и японское, и американское, и европейское, и ближневосточное. Россия не может абстрагироваться ни от одного из этих направлений, отчасти потому, что на каждом из них есть как большие возможности, так и свои пределы. Теперь страна стре­мится развивать отношения с Китаем. Но насколько последний хочет уг­лублять отношения с Россией в перспективе - это большой вопрос. Или Россия после 11 сентября 2001 г. стала сближаться с США. Но американ­цы уже четко показали границы этого сближения, расширив НАТО, за счет стран Балтии, намекая, что на Ближнем и Среднем Востоке в отно­шении международного терроризма России делать нечего, кроме как под­держивать их политику. Отсюда достаточно болезненная геополитическая реакция США на российскую торговлю ядерной технологией с Ираном, поскольку она противоречит американской логике борьбы с мировым злом. Словом, у России не получается ориентация на какой-то один центр силы. Не вырисовывается пока у нее и создание собственного блока же­сткой подсистемы, как, скажем, НАТО, в силу отсутствия союзников за возможным исключением Беларуси, Армении и Таджикистана обхажива­ния Украины.

В последнее время в понятийном аппарате американской геополитики используют термины «региональные общности» (например, тихоокеанская, куда входят США, Япония, Австралия, страны АСЕАН, или южноатлантиче­ская - в составе государств данного региона), а также упоминавшиеся уже «ограниченный суверенитет», «гуманитарная интервенция» и т. д.

Как представляется автору, появление новых терминов означает не поиск истины для формирования новой конфигурации между народных отношений, а стремление использовать в своих интересах геополитику. Идея «гуманитарной интервенции», высказанная в 1992 г. двумя голландскими неправительственными организациями, в тот период не получила поддержки ООН. Да и кто будет решать, оправдана интервенция или нет? Сами интервенты? Видимо, будет справедливым отметить, что с правонарушениями с помощью правонарушений не борются. Зачем это называть «гуманитарной интервенцией»? Этот термин имеет ярко выраженную негативную окраску. Говорить о «гуманитарной интервенции», санкционированной Советом Безопасности ООН, также нелепо, как говорить, например, о «гуманитарной резне» или «гуманитарном побоище». Если бы Совет Безопасности принял решение о применении вооруженной силы для предотвращения или прекращения нарушений прав человека, ее применение можно было бы назвать превентивными или принудительными мерами (действиями) - статьи 5. 42, 50 Устава ООН. Как гарантировать, чтобы «вмешательство по гуманитарным причинам» не было использовано лишь в качестве прикрытия своекорыстных геополитических интересов вмешивающихся государств? Можем ли мы с уверенностью сказать, что под предлогом борьбы с международным терроризмом и, пользуясь слабостью России США разместились в странах Средней Азии и Грузии, геополитически преследуя иные цели? Как исключить случаи, когда «вмешательство по гуманитарным причинам» несет «сопутствующий ущерб» - гибель гражданского населения страны, против которой совершается вмешательство? Кроме того, очевидно, что сегодня не может быть обеспечено универсальное применение принципа «вмешательства по гуманитарным причинам». Во-первых, никто не рискнет вмешиваться в дела ядерных государств, например Индии, даже в том случае, если там бу­дет установлено наличие «гуманитарной катастрофы». Кроме того, нару­шение прав человека еще имеет место в таком большом числе государств, включая США, что мировое сообщество и ведущие страны не смогут вмешиваться в каждом случае. А при отсутствии универсальности, естественно, возникает вопрос: почему вмешиваются в дела этого, а не того государства? Например, в дела Сербии, преследующей косовских албанцев, а не Турции, по мнению многих, проводящей примерно такую же политику по отношению к курдам. Сторонники «вмешательства по гуманитарным причинам» признают обоснованность этих сомнений, но утверждают, что мировое сообщество достигло такой степени единства и моральной зрелости, что не может более мириться с геноцидом и массовыми нарушениями основных прав человека. В противном случае международное публичное право, в котором субъектом является государство, становится факультетом ненужных профессий. Выходит, любое государство обязано проводить проамериканскую политику во всем и не препят­ствовать геополитическим планам овладения миром, иначе его политическая система будет немедленно объявлена ненастоящей, а само государство фашистским. В этой связи можно согласиться с мнением российско­го историка Н. Нарочницкой: «Западу мешало "существование достаточ­но сильного и самостоятельного славянского православного государства (Сербии - А. Ч.) вне их политического контроля, ибо такое государство, при его скромной величине, меняло соотношение сил в Европе"».

Проблема в том, что в настоящее время противоборствуют две тен­денции на уровне как государств, так и регионов. С одной стороны, мир сталкивается с ростом терроризма, сепаратизма и национализма, борьбой против проникновения чужой массовой культуры, со стремлением сохра­нить самобытность и исторические корни, с другой - глобализация или транснационализация с ее экономическим детерминизмом неумолимо ведет к стиранию границ, к максимальному облегчению передвижения людей и их общения.

В этой связи крайне важным для Беларуси представляется ее геопо­литический союз с Россией. Но, по нашему мнению, это длительный, осо­бый процесс, который постоянно нуждается в комплексном исследова­нии. Главное, видимо, состоит в том, чтобы объективно подойти к пер­спективам такого явления, с учетом мнения многих экспертов. Россия, обеспокоенная невыгодами своего геополитического положения после распада СССР, будет стремиться сплотить вокруг себя часть дружествен­ных, но зависимых от нее стран. Такая линия поведения неоднозначно оценивается в столицах бывших советских республик. Видимо, у многих руководителей новых независимых государств имеются свои геополити­ческие и геоэкономические интересы, не связанные с интересами России, хотя они и блефуют. Может быть, только часть армянской, молдавской и украинской элиты пытается найти какие-то рычаги, которые помогли бы при поддержке России решить ее внутренние проблемы. Некоторые ана­литики в стране отмечают, что в этом нет ничего страшного. На их взгляд, союзничество уже не будет необходимым условием полноценного развития государства в XXI в. Союзничество - это категория из прошло­го, из мира чистой геополитики, из века девятнадцатого и первой полови­ны века двадцатого. Те союзы, которые еще существуют (НАТО, США - Япония, США - Тайвань), сохранятся, пока они выгодны их участникам. Одни, возможно, будут даже укрепляться, другие ослабевать (например, союз США - Тайвань). Но образование новых долговременных союзов маловероятно. Остается Беларусь. Почему она? Деформация структур европейской безопасности остро ударила по интересам России в первую очередь на западном направлении. Членство страны во всевозможных европейских структурах, сотрудничество с НАТО не смогли заполнить вакуум, который образовался после того, как руководство России, а за ней и Беларуси фактически «бежали» из стран Центральной и Восточной Европы, предоставив Западу, прежде всего ФРГ, полную там свободу действий. Это бегство было особенно контрастным на фоне расширения НАТО. Последняя сегодня уже не отказывается от оформления своего нового статуса в регионе, от той свободы действий, которую наши обе страны, вернее, их элита, предоставили Западу еще в первой половине 1990-х гг. Поэтому запоздалые попытки убедить членов НАТО, что рас­ширение блока означает повышение военных угроз для наших обеих стран, были заранее обречены на неудачу. Что касается Беларуси, то ее геополитическое положение в последние годы существенно изменилось - сначала из-за распада Варшавского договора, а впоследствии - СССР. В результате страна оказалась в окружении субъектов с давней государственной традицией и тех, кто еще ищет, как и сама Беларусь, стабильные институционные формы и кадры для их воплощения; между теми, кто уже добился успеха рыночных и политических реформ, и теми, кому это пока не удалось. Беларусь в этих условиях стала предметом геополитических интересов как соседей, так и ведущих стран Европы. Поэтому сегодня, говоря о реализации Союза Беларуси и России с геополитической точки зрения, не надо забывать о переходности момента. Будет справедливым отметить, что привкус «антиамериканизма» с российской и белорусской стороны зачастую весьма причудливо переплетается с искренним желанием видеть наши страны великими и процветающими державами (в первую очередь Россию, с тоской по прошлому и жаждой ускорения модернизации по западному образцу); наличествует здесь также славянофильство, великодержавный шовинизм и многое другое.

Сторонники Союза отмечают ряд плюсов в геополитической области. В первую очередь, резко улучшается положение России на западном направлении. Военные приветствуют непосредственный выход наших стран на границы НАТО и в целом центрально-европейского региона. Следующим преимуществом объявляется устранение геополитической угрозы формирования некоего Балтийско-Черноморского пояса, состоящего из стран Балтии, с одной стороны, и Украины, с другой. По мнению некоторых геополитиков России, такой пояс враждебен нашим странам и изолирует их от европейского театра.

От имени автора скажем, что формирование такого пояса с участием Украины и стран Балтии маловероятно. Балты всегда будут бояться раствориться в славянском море. Плюсом объявляется и получение дополнительных средств воздействия на Украину. К минусам в геополитическом списке относят во-первых, возможное политическое единство Польши, Украины, Литвы и части белорусской оппозиции, во многом продикто­ванное страхом перед Россией и желанием привлечь Европейский союз и США к решению своих внутренних проблем. Во-вторых, антироссийскую и антибелорусскую консолидацию стран Балтии. В-третьих, повышенное внимание Запада к Украине с целью попытки использовать эту страну в качестве противовеса России.

Все эти проблемы ставят перед Союзом Беларуси и России новые, очень трудные задачи. Возьмем на себя смелость говорить о нескольких возможных геополитических сценариях. Первый - привычная, унаследо­ванная со времен «холодной войны» логика противостояния Беларуси и России Западу, которая превращает пространство между Брестом и Мо­сквой в арену борьбы. Польша становится прифронтовым государством, Украина и Литва - заложниками противоборства и объектами давления на их внешнеполитическую ориентацию. Неувереннее всех почувствует себя Украина. Там понимают, что страна может быть противовесом Рос­сии. Но 1 млрд. долл. безвозмездной помощи США - слишком мизерная сумма для модернизации ее экономики. Правда, украинским политикам обещают будущее членство в НАТО. Но кто будет платить по счетам? По мнению американского политолога Ш. Гарнетта, такой страной остается Россия, которая имеет там жизненно важные интересы, связанные с клю­чевым положением Украины на Черном море. Литва же сумеет построить благополучные отношения с Россией и Беларусью, с выгодой для себя использует геоэкономическое пространство между Россией и Калинин­градской областью.

В этих условиях самым опасным выходом из сценария явились бы потуги восстановления военного потенциала на основе стереотипов, сло­жившихся в XX в. В этом случае все попытки стран региона стать высо­коразвитыми окажутся напрасными, ибо их выживание находится под угрозой вне зависимости от отсутствия или наличия фактора внешней агрессии.

Хотелось бы отметить в этой связи и политику Запада. Если там бу­дут присутствовать стереотипы и догмы мышления «холодной войны» (а события на Балканах подтвердили это), то он проиграет, и проиграет стратегически. Правда, события 11 сентября 2001 г. внесли существенные коррективы в этот сценарий. Москва включилась в большую мировую политику, западные столицы соперничают между собой за право назы­вать себя лучшим другом Москвы. Успехи России и В. Путина укрепляют престиж нашей восточной соседки, хотя и с оговорками.

Второй сценарий ставит политические и военные элиты стран Вос­точной Европы перед необходимостью искать принципиально новые решения. Новая восточная граница НАТО и западная граница Беларуси и России требуют поиска адекватных форм укрепления коллективной безопасности и сотрудничества. Общества России и Беларуси, да и наших соседей, уже осознают, что организация неконфронтационных и выгодных отношений требует упорного труда, перестройки всей структуры безопасности, государственного геополитического, а не местечкового мышления. По всей видимости, нужен диалог и политическая воля для создания буферной зоны коллективной безопасности. Запад, включая новых членов НАТО, должен пройти свою часть пути как можно быстрее, ибо блок явился (хотел он или нет) инициатором роста шовинистических настроений в России и Беларуси. Уже началась дискуссия о будущем Восточной Европы. Одна из них была в свое время проведена и касалась превращения региона в зону, свободную от ядерного оружия, но закончилась нулевым результатом. Но попытки стоит продолжить. Вместе с тем региональные проблемы, без привлечения стран Запада, вряд ли возможно решить. Видимо, необходимо вести диалог, учитывая интересы каждой страны и региона в отдельности, не допуская фронтальной линии поведения, где точка зрения США будет определяющей.

Третий сценарий потребует от всех субъектов геополитического пространства предсказуемости и сдержанности своего поведения. Всякие попытки обвинять друг друга во всех смертных грехах, как это произошло в ходе Стамбульского саммита, непродуктивны.

Здесь же возникает и проблема интеграции. Какова ее природа? Будет ли она направлена против западных соседей Беларуси и России или же предусматривает активное вовлечение в данный процесс всех заинтересованных сторон? Особенно важен данный вопрос для Украины. Ей все время придется иметь в виду, что Союз России и Беларуси не направлен против безопасности Украины, преследует иные цели и задачи. Но слова должны подкрепляться эффектом сотрудничества и механизмами доверия. К сожалению, такой эффект доверия в пользу Украины был сделан в середине 2002 г., за счет нанесения ущерба геополитическим интересам Беларуси. Руководители России, Украины и ФРГ договорились о создании консорциума по транспортировке российского газа в Европу через территорию Украины. Это означало, что Беларусь лишилась возможности строительства такого газопровода через свою территорию, хотя именно такой проект намеревался реализовать бывший руководитель «Газпрома» Р. Вяхирев, что повысило бы геоэкономический вес Беларуси.

Четвертый сценарий - антироссийская и антибелорусская консолидация стран Балтии. Кроме этого, видимо, будет повышаться внимание на Западе к Украине, несмотря на многочисленные нарушения прав человека в этой стране, а также определенное ухудшение отношений России и За­пада (в основном с США, несмотря на поддержку Россией их антитерро­ристических мероприятий). Официальные оценки американцами Союза России и Беларуси достаточно осторожны. Хотя есть элементы беспокой­ства в том плане, что возможна реанимация кой-какого подобия СССР. Но в первую очередь должна быть изучена проблема изменений в рамках Восточной Европы, которая, как это было в истории не раз, оказалась в эпицентре геополитической трансформации. Сегодня Польша явно стре­мится усилить свое влияние на Востоке и быть там своего рода экспертом Запада, несмотря на существующие проблемы отношений с Беларусью, Украиной и Литвой. Улучшение отношений с Россией не снимает двой­ственного положения Польши: «Славяне среди латинян, латиняне среди славян» будет вызывать на Востоке определенное подозрение. Став чле­ном НАТО и ЕС, Польша будет противодействовать стремлению России распространять свое геополитическое влияние по периметру границ быв­ших членов ОВД и СЭВ. К тому же Польша является «ангелом- хранителем» некоторых лидеров белорусской оппозиции. Белорусский исследователь В. Карбалевич отмечает, что феномен белорусского созна­ния состоит в том, что Запад ассоциируется с Польшей. Западные страны для большинства белорусов - это нечто далекое, абстрактное и неосязае­мое. А Польшу в Беларуси знают все.

Но данную реальность надо понимать как историческую, потому что страны Восточной Европы, вошедшие в НАТО, всегда чувствовали сдавленность между царской Россией, кайзеровской Германией и импе­раторской Австро-Венгрией, а позже между сталинским СССР и гитле­ровской Германией. Поэтому в своем стремлении к независимости и образованию государств народы этих стран испытывали постоянный страх перед угрозой потери национальной общности, ассимиляции, де­портации или геноцида.

Как исторический парадокс — сегодня они боятся России, но пере­стали воспринимать ФРГ как непосредственную угрозу, поскольку та находится в рамках структур европейской политической и военной безопасности. Все это так, но сегодня угроза национальной независимо­сти переходит в экономическую плоскость. Натиск на Восток реализуется через проникновение и захват ключевых позиций в экономике стран Восточной Европы: доля немецкого капитала там уже колеблется от 35 до 55 %. Восточноевропейские университеты стали сплошь и ря­дом немецкоговорящими. ФРГ не только сохранила все каналы связей бывшей ГДР с восточными соседями, но и существенно добавила но­вые. Она вытеснила Украину со второго места в товарообороте с Беларусью. Но данное обстоятельство почему-то не вызывает никаких отрицательных эмоций у политической элиты Польши, Чехии и Венгрии. Наоборот, ориентация на объединение с Западом воспринимается как возвращение в Европу, домой. Даже у части белорусской оппозиции имеется лозунг «Назад в Европу!». Видимо, все боятся нынешней России, вернее ее криминального капитала.

Российский исследователь А. Миллер отмечает, что определенная часть элиты в восточноевропейских странах хотела бы видеть восточную границу своей страны пределом Европы. Часть украинского национального бомонда усиленно протаскивает на Западе образ своей страны: пусть художник нарисует обшарпанного, исхудалого, но большого и сильного европейца, который выходит из открытой железной клетки, рядом с которой лежит огромный поверженный варвар с монгольскими чертами. В свое время не случайно лидер Народного Руха Украины, экс-министр иностранных дел Г. Удовенко, выразил озабоченность по поводу последствий для Украины Союза Беларуси и России: «У меня возникает опасение, не является ли это попыткой реанимации бывшего СССР... Главное, чтобы он не был использован для расширения имперских интересов России».

Проблема состоит в том, что Украина, по мнению автора, не укладывается ни в российскую, ни в натовскую концепцию безопасности. Судьба этой страны имеет ключевое значение для перспектив российско­-белорусского союза. Не случайно часть литовских политиков вполне определенно говорит о восточной границе стран Балтии как границе Европы и считает, что распад России был бы наилучшим выходом из положения, поскольку оправдывал бы изоляцию последней от стран континента.

Естественно, что в России эта линия поведения западных соседей Беларуси вызывает раздражение и непонимание. В этом виноваты бывшие элитарные группы во главе с Б. Ельциным, которые не убедили восточно- европейцев в том, что старые, очевидные грехи России и СССР перед этими странами остались уже в прошлом. Это и явилось одной из причин, почему Польша, Чехия, Венгрия и страны Балтии заторопились в НАТО, хотя часть националистических кругов в этих странах и выступала против данного шага.

Договор о Союзе Беларуси и России, скорее, напоминает декларацию о намерениях и вызывает массу вопросов не только у юристов- международников, но и у геополитиков. Английская «Гардиан» еще 2 декабря 2000 г. объективно отметила, что в соответствии с соглашением «оба бывших советских государства образуются в конфедеративное государство, хотя сразу же стало очевидным, что договору не хватает сути и он представляет собой неупорядоченный компромисс - жест, демонстрирующий единство, однако предлагающий мало конкретных мер по сбли­жению стран». Сама того не замечая, газета указала на основную слабость Союза двух наших стран, слабость, о которой будет сказано ниже.

Таким образом, для понимания геополитических параметров между­народных отношений весьма важны общие социально-экономические и политические изменения, влияющие на характер и качество изменений, на самочувствие всех субъектов, особенно государств. В последние годы появилось так называемое информационное пространство, которое мо­жет быть использовано во внешней политике крупнейших стран. В XXI в., видимо, оно будет вносить проблемы в поведение субъектов современных международных отношений, поскольку может парализовать внутренние их системы.