Чиркин В.Е., Юдин Ю.А. и др. Сравнительное конституционное право

Другой феномен представляет собой Италия. Это государство, не имеющее великих исторических традиций в области провозглашения и защиты прав и свобод человека, создало собственную систему, основанную на слабости центрального правительства, утверждении инициативы, доходящей нередко до совершенно нецивилизованного индивидуализма, свободы регионов, местных общин, ассоциаций, партий, профсоюзов, творческих союзов. Тем не менее это государство, которое нередко упрекали в беспомощности перед красными бригадами и мафией (или просто за неспособность справиться с многочисленными финансовыми мошенниками), государство, расшатанное двадцатью годами фашизма, сумело жить, уважая свободу, и пережить происки врагов свободы.

Как общие, так и индивидуальные особенности системы и защиты прав человека и гражданина в западных государствах имеют своей позитивно-юридической основой соответствующие нормы и принципы конституционного права. В соответствии с идеологией западных государств в этой сфере строится и их нор- мативно-правовое закрепление: в широком смысле слова для государств рассматриваемой группы публичные свободы — это право самоопределения индивида, которое публичная власть признает, определяет, поддерживает и гарантирует посредством позитивного права, посвященного порядку реализации указанных прав и свобод, их пределов, режима и механизма защиты.

Во всех западных государствах правовые и государственные институты, законы и традиции основываются на идее изначальной автономии, достоинстве и ценности человеческой личности. Все эти государства в настоящее время в той или иной степени являются «социальными», признающими ценность и необходимость социально-экономических прав личности и социальной роли государства, все они в той или иной степени организуют социальноэкономическое прогнозирование и планирование. Однако в них по-прежнему сильно противодействие идее пожертвования индивидумом во имя еще большего благосостояния всех (кроме исключительных, временных, жизненно необходимых ситуаций, таких как война или чрезвычайное положение)1. Права человека в рассматриваемой группе государств неразрывно связаны с тем, что эти государства экономически, политически и социально развиты и стабильны и в силу традиций и других обстоятельств здесь существует «открытое общество». Государственное правление является представительным, существует политическая оппозиция и более чем одна партия, всеобщее избирательное право. Правительство несет ответственность и подотчетно народу, большая часть граждан политически активна, чтобы сделать эту ответст-

1 Henkin L. The Rights of Man Today. Boulder, 1986. P. 54.

249

венность имеющей смысл. Судебная власть независима, правосудие в значительной степени свободно от политического влияния. Граждане знают о своих правах, а официальные органы не могут их игнорировать. Существует свободная пресса, доводящая до сведения общественности факты нарушения прав человека, имеются институты и механизмы для защиты и восстановления этих прав.

Две другие большие группы государств — это бывшие государства социалистического лагеря (в первую очередь республики бывшего СССР и страны Восточной Европы), а также государства «третьего мира».

Бывшие социалистические государства совершают переход к рыночной экономике и построению правового государства, даже в немногих сохранившихся ортодоксальных социалистических странах в экономической сфере происходят более или менее значительные сдвиги. С этим связаны активная модификация и реформирование конституционного права постсоциалистических государств.

В качестве характерной особенности процесса конституционных реформ можно выделить то внимание, которое в новых конституциях этих стран уделяется регламентации прав и свобод граждан. Имея совместный исторический опыт существования в условиях тоталитарных режимов, конституции которых только декларировали права человека, не закрепляя ни их реальных гарантий, ни эффективного механизма их защиты, эти государства создают основные законы, в которых воспринимается наиболее прогрессивный опыт как других цивилизованных государств, нормы и принципы международного права, так и возрождаются собственные исторические традиции (например, ст. ст. 10—39 конституции Казахстана 1995 г., ст.ст. 24—59 конституции Молдовы 1994 г., ст. 26 конституции Азербайджана 1995 г.).

Тот, кто возьмется сегодня, например, за написание «билля о правах» для Венгрии, должен будет изучить «Золотую буллу» 1222 г., которая в истории Венгрии занимает такое же место, как Великая хартия вольностей в истории Англии, а также влияние идей Просвещения в Венгрии XVIII в. и реформистский потенциал революции 1848 г. Точно так же автор проекта конституции Польши едва ли не обратится к наследию польского конституционализма, в частности, к известной конституции от 3 мая 1791 г. — второй национальной конституции в истории человечества (после конституции США 1787 г.).

Постсоциалистические государства провозглашают себя демократическими, правовыми (п. 1 § 1 ст. 1 конституции Венгрии, преамбула конституции Болгарии 1991 г., п. 1 ст. 1 Конституции РФ 1993 г.), утверждают в качестве верховного принципа права личности, ее достоинство и безопасность. Раздел о правах и сво-

250

бодах следует в этих конституциях сразу после изложения основных начал конституционного строя (конституции Болгарии 1991 г., Грузии 1995 г., Конституция РФ 1993 г.). В изложении основных прав очевидно стремление авторов конституций к утверждению принципа равноценности, взаимообусловленности, неделимости и взаимозависимости всех категорий прав. Идея примата социальноэкономических прав, характерная для социалистических государств, остается в прошлом. В этих конституциях отражен весь спектр «классических» прав человека, признается право частной собственности и предпринимательской инициативы (ст. 35 Конституции РФ, § 59 ст. 1 конституции Венгрии). Государство гарантирует жизнь, достоинство и права личности и обязуется создать условия для свободного развития человека и гражданского общества (ст. 4 (2) конституции Болгарии).

Трудно прогнозировать, как на практике будут «работать» новые конституции бывших социалистических стран, удастся ли создать эффективный механизм реализации тех основных прав, которые в них закреплены. Сомнения в этом существуют, ибо в некоторых из них (в частности, в большинстве постсоветских республик Азии) не только сохраняются, но и усиливаются авторитарные черты, наблюдаются массовые нарушения тех прав, которые провозглашены конституциями. Одно бесспорно — закрепление на конституционном уровне широкого перечня прав и свобод человека создает правовую базу для их защиты с помощью механизма судов и других институтов, является непременным условием функционирования демократического государства, приверженного идее свободы и самоценности человеческой личности.

Что же касается стран «третьего мира», то эта группа государств достаточно многочисленна и разнородна. Концепции стран «третьего мира» в области прав и свобод человека плохо поддаются синтезу. Некоторые из рассматриваемых стран прозападные, другие тяготеют к социалистической идеологии. В этот блок входят, например, Эфиопия, Египет, Либерия, Аргентина и совсем молодые государства, мусульманские, буддистские, христианские и светские, страны с сильным влиянием анимистических религий, государства демократические, а также такие, которым известны только военные хунты и диктаторские режимы; бывшие колонии Франции и Англии, вдохновленные моделью бывших метрополий, и страны, которые отстаивают право на возрождение своей самобытной культуры, отвергая наследие колониализма. Что касается экономического богатства и уровня жизни населения, то вхождение в эту группу таких государств, как, например, Чад и Кувейт, также отнюдь не облегчает задачу такого синтеза.

До недавнего времени (для африканских стран — это рубеж 80—90-х годов) в большинстве стран «третьего мира» политиче-

251

ская власть находилась в руках одной партии. Независимо от причин существования такого феномена его последствия для граждан были очевидно негативными. Политическая демократия находилась в эмбриональном состоянии, ибо политические дебаты внутри партии не могут заменить всеобщее избирательное право. Политическая оппозиция, как правило, находилась вне закона, а как следствие этого — существование политического сыска, политического преследования, подавление инакомыслия. Даже в том случае, когда существование определенной оппозиции допускалось, как, например, в Сенегале и Марокко, возможность маневрирования оппозиции по отношению к власти была очень ограничена. Пресса, радио и телевидение целиком или почти целиком находились в руках правительства, действовала цензура. Религия редко была свободной, если только она не являлась единственной государственной религией или не господствовала над государством (как в Иране) либо не оказывала на него давление. Нередко культивировалась (да и сейчас продолжает культивироваться) религиозная нетерпимость.

Правда, и в таких условиях во многих странах «третьего мира» действовали конституции, включающие «билли о правах», многие из которых были разработаны после второй мировой войны на основе модели американского Билля о правах (первые 10 поправок к федеральной конституции США 1789 г.), французской декларации 1789 г., Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Европейской конвенции прав человека. Эти билли о правах не отличались сильно один от другого, хотя одни и те же слова не всегда имели один и тот же смысл, а многие конституции несли следы местных традиций и специфики исторического и политического развития. На практике положения биллей, как правило, не осуществлялись.

Крушение тоталитарных систем во многих странах Европы и некоторых государствах Азии на рубеже 80—90-х годов оказало заметное влияние на развивающиеся страны, особенно в Африке. Во многих из них произошел разрыв с авторитаризмом, была провозглашена многопартийность, избраны новые президенты, созданы новые правительства, приняты конституции, отвергающие тоталитаризм, расширившие перечень прав человека и усилившие их гарантии. Институт прав человека в своем юридическом выражении стал подобен западной модели. Однако и в настоящее время он имеет в развивающихся странах ряд особенностей.

Выделение некоторых общих принципов позволит составить представление об особенностях концепции стран «третьего мира» в области прав человека. К таким принципам относятся: принцип самоопределения, принцип равноправия, принцип запрета дискриминации, а также право на развитие.

252

Многие государства «третьего мира» признают более или менее откровенно идею о том, что развитие является приоритетным по отношению к формальным свободам. Они жертвуют последними в ожидании, что достаточно высокий уровень экономического развития позволит обеспечить эти права и свободы в будущем. Отличительной чертой указанных стран является существенный разрыв между юридическим статусом личности, официально устанавливаемым государственной властью, и ее фактическим (социальным) статусом. В основе этого разрыва — очень низкий жизненный уровень большинства населения, что затрудняет для личности возможность удовлетворения своих социальных нужд, неразвитость инфраструктуры и недостаточность средств, позволяющих руководству страны претворять в жизнь свои программные решения, а зачастую — и авторитаризм государственной власти.

При объяснении причин фактического расхождения юридического и социального статуса личности в развивающихся странах надо учитывать и особую устойчивость во многих из них норм традиционного — религиозного и обычного — права в данной сфере правового регулирования, все еще низкий культурный уровень населения.

В силу структурных особенностей права во многих развивающихся странах устанавливаемый статус личности не сводится только к содержанию соответствующих норм конституционного права, отраслевого законодательства и судебной практики. В рамках правовых систем общетерриториальное законодательство (lex loci) и судебная практика, которые в типологическом отношении играют различную роль, сочетаются с элементами персонального докапиталистического религиозного (мусульманского, индусского, буддистского и т. д.) обычного права, все еще действующего в относительно широкой сфере общественных отношений. Соответственно и правовое положение личности в этих странах характеризуется противоречивостью и неоднородностью, что выражается в существовании наряду с общетерриториальным статусом лица (основу которого составляет прежде всего его конституционный статус) персонального статуса личности, регулируемого нормами либо религиозного, либо обычного права и далеко не всегда совпадающего с ее конституционным статусом.

Выше уже говорилось об особенностях марксистско-ленинской концепции правового статуса личности. В конституционном регулировании она нашла выражение в ограничении свободы личности интересами общества и государства, причем эти интересы понимаются односторонне, в их марксистско-ленинском истолковании. Примеры тому — конституции Китая, КНДР, Кубы, в меньшей степени — Вьетнама. Права личности зависят от ее социального статуса. Выделяются отдельно права трудящихся граждан

253

и права нетрудящихся граждан. Последние относятся к категории эксплуататоров, и ограничение их прав, особенно политических, является конституционно закрепленной государственной политикой. Ограничиваются также права граждан независимо от их социального статуса (на собственность, на свободу выражения мнений, поскольку «антисоциалистическая» пропаганда и агитация жестоко карается в уголовном порядке, и т. д.).

Различные права человека, как отмечалось выше, ранжируются. Главное значение придается социально-экономическим правам, значение остальных, особенно личных свобод, принижается. Устанавливается достаточно широкий объем обязанностей человека перед обществом и государством, но этому не корреспондируют соответствующие обязанности и ответственность общества и особенно государства перед человеком. Ответственность имеет односторонний характер. Есть и другие особенности (выдвижение на первый план коллективизма и др.). Мы не останавливаемся на них детально, ибо эта модель, принижающая человека, не выдержала испытания временем, и хотя некоторые ее элементы могут

иметь позитивные черты и продолжают оказывать	свое влияние
(например, идея социально-экономических прав),	в целом не
имеет будущего.

Особая модель института прав человека сложилась в тоталитарных социалистических странах. Хотя в настоящее время число таких стран сократилось в несколько раз, а в оставшихся происходят некоторые сдвиги, характеризующие сближение этого института с западной моделью, влияние опыта стран тоталитарного социализма продолжает сохраняться, в том числе и в конституционном регулировании правового статуса личности в ряде развивающихся государств, отнюдь не относящихся к странам, ориентирующимся на социализм (например, Индия, Египет, Бразилия). Такое влияние наблюдается и в постсоциалистических странах.

Что касается конституционных обязанностей, то согласно су-

ществующим взглядам, они не составляют отдельного института, а скорее, являются логичными и обязательными «парными» аналогами соответствующих прав. Однако обязанности — относительно самостоятельный институт, имеющий свое назначение в системе норм, образующих конституционный статус гражданина. Их значение определяется прежде всего тем, что выполнение обязанностей служит одной из важных предпосылок реализации прав и свобод. Обязанность (юридическая), согласно постулатам общей теории права — это мера должного поведения. Человек должен подчиняться определенным правилам, чтобы при использовании своих прав и свобод не наносить неоправданного ущерба другим, не делать невозможным нормальное общежитие. Именно поэтому конституции, изначально делая упор на правах и свобо-

254

дах, тем не менее не могут обойти вопрос о конституционных обязанностях.

Большинство демократических конституций ограничиваются установлением минимума конституционных обязанностей: например, в Конституции РФ 1993г. им отведено всего три статьи (ст. ст. 57,58 и 59) из 47, входящих в главу, посвященную правам и свободам человека и гражданина. Авторитарные же конституции, прежде всего «социалистические», содержат довольно широкий перечень обязанностей граждан. Здесь обнаружилась тенденция к конституционализации ряда обязанностей, характерных для других отраслей права. Например, обязанность блюсти дисциплину труда, вошедшая, по советскому образцу, в конституции многих социалистических стран (например, ст. 53 конституции КНР 1982 г.), не является по природе своей общегражданской обязанностью: это элемент трудового договора и распространяется только на лиц, работающих по найму или, в крайнем случае, состоящих в производственных кооперативах, где соответствующая норма предусмотрена уставом.

Несмотря на то, что конституционные обязанности составляют самостоятельный институт конституционного статуса гражданина, нетрудно заметить, что они находятся в тесной, коррелятивной связи с конституционными правами и свободами. Так, когда говорят о равноправии, то при этом имеют в виду равенство всех прав, свобод и обязанностей, то есть равенство в основном в тех правах, свободах и обязанностях, которые существенно важны для жизни человека и поэтому получают свою гарантию в конституции. Менее существенные права, свободы и обязанности могут, в зависимости от обстоятельств, оказаться различными для различных групп людей, но в этом случае внутри таких групп принцип равноправия должен соблюдаться в полной мере. Например, если введены ка- кие-либо ограничения для иностранцев, они должны быть в принципе равными для всех иностранцев1.

С этой точки зрения, на наш взгляд, чрезвычайно интересна трактовка конституционных прав американским ученым К. Уэллманом, предложившим оригинальную модель взаимосвязи и сущности конституционных прав, свобод и обязанностей2. Свою парадигму конституционного права К. Уэллман строит путем синтеза двух концептуальных моделей.

Первая модель разработана профессором Стэнфордского университета США У. Хохфельдом, который еще в начале XX в. предложил свою классификацию прав человека, определив их следующим образом: права-притязания, права-полномочия, права-при-

1 См.: Конституционное (государственное) право зарубежных страя Т. 1.

С 77.

2 Wellman С. Theory of rights: Persons under laws, institutions and morals. Totowa, 1985.

255

вилегии, права-иммунитеты. Право-притязание У. Хохфельд определил следующим образом: Х имеет юридическое право-притяза- ния по отношению к У, если на У лежит юридическая обязанность совершить определенные действия в отношении X1. Именно это определение права-притязания было позже использовано К. Уэллманом.

Вторая модель принадлежит видному представителю теории волевой природы прав человека английскому юристу Г. Харту, считавшему, что «в строгом смысле, которого придерживаются большинство английских юристов, лицо, обладающее правом — это лицо, по своему усмотрению имеющее возможность потребовать выполнения обязательств, которые по отношению к нему имеет другая сторона, или же отказаться от них»2. Из этой посылки Г. Харт сконструировал модель юридического права как имеющую своим ядром «биномную свободу», то есть свободу поступать или не поступать определенным образом, обрамленную «защитным периметром» юридических обязанностей.

Если У. Хохфельд считал конституционные права и свободы исключительно правами-иммунитетами (право-иммунитет определяется им следующим образом: «X обладает правом-иммунитетом по отношению к У в связи с каким-либо правоотношением только в том случае, если У не может совершить никакого действия, которое изменит это правоотношение для X»), то К. Уэллман, исходя из «состязательного языка» юридических прав и, следовательно, из возможности их защиты в судебном порядке, пришел к выводу, что конституционные права — это главным образом права-притя- зания, а зафиксированные в конституции иммунитеты от злоупотребления властью прежде всего со стороны государства входят в защитный периметр любого права-притязания, то есть фактически являются его формально-юридическими гарантиями.

По мнению К. Уэллмана, ядром конституционного права, его центральным элементом может быть не только право-притязание, но и биномная свобода, которая является сущностным содержанием юридического права по Г. Харту. Примером такой свободы может служить закрепленная 1-й поправкой к конституции США и признаваемая в качестве субъективного конституционного права свобода слова.

Поправка гласит: «Конгресс не должен издавать ни одного закона... ограничивающего свободу слова». Это положение предоставляет индивиду, подпадающему под юрисдикцию США, иммунитет от законодательства, ограничивающего свободу слова. «Недееспособность» федерального конгресса состоит в данном случае

1 Hohfeld W. Some fundamental legal conceptions. R. S. applied in judicial reasoning//Gale Law. 1914. Vol. 23. P. 30.

2 Hart H. Bentham/yproc. Brit. Acad. 1962. Vol. 48. P. 297.

256

в защите предполагаемого, естественного и неотъемлемого права каждого лица на свободу слова. Это прочтение 1-й поправки закреплено в решении Верховного суда США. Решение гласило: «1-я поправка к федеральной конституции постановляет, что конгресс не может издавать законы, ограничивающие свободу слова или прессы... Хотя это положение и не является ограничением полномочий штатов, штатам запрещается ограничивать свободу слова и прессы в силу клаузулы о надлежащей правовой процедуре...». Заметим, что клаузула, содержащаяся в 5-й поправке к конституции США, первоначально понималась как общее требование соблюдения законности во всяком официальном производстве. В контексте же 14-й поправки и последующей практики Верховного суда США она стала считаться требованием законности, обращенным не только к нормам процессуального права и соответствующей практике, но и к нормам материального права по любому предмету регулирования, так или иначе затрагивающим «свободу, жизнь и собственность граждан». В решении по делу Grossjean v. American Press C° (1936 г.) содержится вывод Верховного суда: «Слово «свобода»... в этой (первой. — Авт.) поправке охватывает не только право человека быть свободным от физического ограничения, но и право быть свободным в использовании всех своих способностей».

Практика толкования Верховным судом США 1-й поправки свидетельствует также о том, что ядром свободы слова является не просто свобода, а «биномная свобода» — право на свободу слова предоставляет индивиду свободу молчать, равно как и свободу выражать свое мнение1. Это право инкорпорирует и защитные обязанности невмешательства как со стороны других граждан, так и со стороны органов федерального правительства и правительств штатов, как это было констатировано судьями Верховного суда США Г. Блэком и У. Дугласом в 1961 г. в решении по делу Фейнера2. Иными словами, если пользоваться терминологией Г. Харта, иммунитет от законодательства федерального конгресса и легислатур штатов суть «защитные обязательства невмешательства», принадлежащие скорее к «защитному периметру» этого права, а не к его ядру.

Таким образом, следуя логике К. Уэллмана, обладание юридической свободой означает не просто наличие позиции, к которой неприменимо право, то есть имеющей исключительно, негативный контекст, но существование такой правовой позиции, которая законно признается правом как защита, имеет определенный позитивный контекст.

1 Из решения по делу: West Virginia State Board of Education v. Barnette, 319 U.S. 634 (1943).

2 См.: решение по делу: Feiner v. New York, 340 U.S. 326 (1961).

257

Подобная интерпретация конституционных обязанностей несколько шире их традиционного понимания как обязанностей только физических лиц, то есть граждан. Она инкорпорирует и конституционные обязательства государства, его органов и должностных лиц в части защиты и обеспечения закрепленных и признанных основным законом прав и свобод человека. Причем такое понимание конституционных обязанностей — особенность не только теоретических и концептуальных моделей, оно получило закрепление в действующих конституциях. Так, в конституции Монголии после изложения основных обязанностей граждан закреплена следующая норма: «Государство несет перед гражданами обязанность по защите прав и свобод человека, по обеспечению

их экономических, социальных и юридических	гарантий...»
(ст. 19-1).

Круг конституционных обязанностей постоянно изменяется в зависимости от тех задач, которые законодатель ставит перед собой, определяя параметры конституционного статуса гражданина. В условиях социальной рыночной экономики, в которой диалектика взаимоотношений государства, общества и личности построена на принципе взаимопомощи, неотделимом от ответственности гражданина и его свободы выбора, важное значение приобретает такая конституционная обязанность, как уплата налогов. Социально ориентированная рыночная экономика нуждается в сильном государстве, способном защитить свободу конкуренции и предпринимательства, гарантировать защиту частной собственности и свободу выбора профессии, экономический и политический плюрализм, господство права и закона. Поэтому необходимым условием существования государства является налог, важнейший признак которого — обязательный характер изъятия, осуществляемого в интересах общества1.

Указанная конституционная обязанность впервые закреплена

вновых конституциях постсоциалистических государств (России, Венгрии, Румынии, Болгарии, Казахстана, Молдовы), хотя в западных странах она получила статус конституционной нормы еще

вXVIII в. В Декларации прав и свобод человека и гражданина 1789 г., например, этому вопросу посвящены две из семнадцати

статей, устанавливающие обязанность граждан делать «общие взносы» на содержание вооруженных сил и расходы по управлению. В последнее время в конституционной практике делались попытки объяснить обязательный характер налогового изъятия. «Собственность обязывает. Пользование ею должно одновременно служить общему благу», — записано в Основном законе ФРГ

(п. 2 ст. 14).

1См.: Козырин А. М. Налоговое право зарубежных стран: вопросы теории

ипрактики. М., 1993. С. 18.

258