Письмо тридцать четвертое

Губернатор сдержал свое обещание: он показал мне во всех подробностях работы, которые ведутся в Нижнем по велению госу­даря, дабы всемерно украсить этот город и исправить ошибки его основателей. От берега Оки в верхний город (отделенный, как уже сказано, от нижнего весьма высокою кручей) должна быть проложе­на превосходная дорога; здесь засыплют овраги, сделают пологий спуск; прямо в толще горы пророют великолепные проемы, город­ские площади, здания и улицы будут опираться на мощные фунда­менты; такие сооружения достойны крупного торгового города. Выемки в береговом откосе, мосты, эспланады, террасы однажды превратят Нижний в один из красивейших городов империи; во всем этом есть нечто грандиозное — но есть и нечто мелочное. Поскольку его величество взял город Нижний под свое особое попечительство, то, всякий раз как возникает хотя бы легкое затруд­нение при сооружении какой-нибудь стены, всякий раз как собира­ются обновить фасад старинного дома или же построить новый дом на одной из нижегородских улиц или набережных,— губернатор обязан изготовлять чертеж и представлять сей вопрос на разрешение государя. «Что за человек!» — восклицают русские. «Что за стра­на!» — воскликнул бы я, если б осмелился подать голос!!

По дороге г-н Бутурлин, чья любезность и гостеприимство выше всяких похвал и благодарностей, сообщил мне любопытные сведе­ния о государственном управлении в России и об усовершенствова­ниях, каждодневно вводимых в положение крестьян благодаря раз­витию нравов.

Ныне крепостной может даже владеть землями от имени своего помещика, причем тот не вправе отступиться от морального обязатель­ства, которое должен выдать своему рабу-богачу. Отнять у этого крестьянина плоды его трудов и промыслов было бы поступком бесчинным, и в царствование императора Николая на это не ос­мелился бы даже самый властительный боярин; но кто поручится, что он не решится на такое при другом государе? Кто поручится хотя бы за то, что и при нынешнем правлении, несмотря на досто­славное возвращение к справедливости, не найдется алчных и небо­гатых помещиков, которые сумеют, не обирая вассалов своих от­крыто, а лишь ловко сочетая угрозы с послаблениями, вымогать У раба по частям те богатства, что не решаются они отнять разом?

Только побывав в России, понимаешь всю ценность установле­ний, обеспечивающих народную свободу независимо от нрава вель­мож. И впрямь: обедневший боярин может пожаловать свое имя владениям разбогатевшего вассала... а тому государство не дает права владеть ни пядью земли, ни даже заработанными им день­гами!! Но ведь такое двусмысленное, официально не узаконенное покровительство зависит единственно от прихоти покровителя.

Как странны отношения между помещиком и крепостным! В них есть что-то ненадежное. Трудно рассчитывать на

9 А. Де Кюстин, т. 2

257

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

долговечность установлений, породивших столь диковинное устройч ство; а между тем установления эти живут прочно. |

В России ничто не называется точным словом; любое сообщение здесь — обман, которого следует тщательно остерегаться. Jig идее все правила здесь так непреложны, что кажется, будто при таком строе и жить-то невозможно; а в действительности имеется так много исключений, что говоришь себе — при такой путанице противоре­чивых обычаев и привычек совершенно невозможно управлять госу­дарством. Чтоб верно представить себе состояние общества в Рос­сии, нужно найти решение этой двойной задачи, то есть ту точку, в которой совпадают идея и ее воплощение, теория и практика.

Если верить достопочтенному нижегородскому губернатору, то все очень просто: от привычки к власти формы управления делаются мягкими и необременительными. В них крайне редко встречаются ныне самодурство, произвол, злоупотребления — оттого именно, что общественный строй зиждется на чрезвычайно суровых законах;

всякий понимает, что обеспечить соблюдение этих законов, пренебре­жение которыми привело бы в расстройство все государство, можно лишь применяя их редко и осмотрительно. Разглядывая вблизи действия деспотического правительства, убеждаешься в его мягкости (разумеется, по словам нижегородского губернатора); если власть и сохраняет в России какую-то силу, то лишь благодаря умеренности отправляющих ее людей. Постоянно находясь между аристократией, которой тем удобней злоупотреблять своими правами, что эти права нечетко определены, и народом, который тем охотней не считается со своим долгом, что требуемое от него повиновение не облагорожено нравственным чувством,— государственные чиновники для поддер­жания почтения к верховной власти вынуждены как можно реже пользоваться насильственными мерами; такие меры вполне показали бы силу правительства, но оно полагает более уместным скрывать, а не обнажать имеющиеся у него средства. Если помещик совершит что-либо предосудительное, то губернатор несколько раз негласно предостережет его, прежде чем подвергнуть официальному порица­нию; если же предупреждений и внушений окажется недостаточно, то в дворянском суде виновнику пригрозят взятием в опеку, и в даль­нейшем, буде помещик не одумается, угроза осуществится.

Такая непомерная осторожность очень мало меня обнадеживает относительно участи крепостного, который успеет сто раз умереть под кнутом своего барина, прежде чем барина этого, осторожно предупредив и должным образом пожурив, потребуют наконец к ответу за чинимые им несправедливости и жестокости. Правда, и помещик, и губернатор, и судьи в любой день могут потерять свое положение и отправиться в Сибирь; но мне здесь видится скорее воображаемое утешение для несчастного народа, нежели подлинная и действенная мера защиты от произвола низшего начальства, всегда склонного злоупотреблять вверенною ему властью.

258