9. Характеристика аудитории в контексте психоисторического состояния общества и выделение из нее фигуры журналиста.

Психоисторическое состояние общества – новообразование в культуре, которое меняет естественные условия с целью поддержания своего духовного Я.

Из Прониной введения:

Кардинальный момент массовых коммуникаций — творческое осмысление жизненной перспективы в реальной ком­муникативной ситуации. Как «мысль не выражается в слове, но совершается в слове», так коллективные переживания, ценност­ные ориентации и поведенческие установки разворачиваются в символах, логике и ритуалах массовой коммуникации. И не толь­ко в момент восприятия, но и в момент творчества, и в момент публичной трансляции текстов.

Пример с Беранже опять: Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло — Завтра ж целый бы мир осветила Мысль безумца какого-нибудь!

Как застольная песня (подумать только!) развернут, в сущ­ности, «символ веры» целой эпохи промышленных достижений, политических потрясений и социальных упований конца XVIII — начала XIX в. Личная биография Беранже объясняет, почему вспышка вдохновения великого поэта высветила в его бессозна­тельном этот символ гуманистического оптимизма. Психоистори­ческая ситуация постреволюционной Европы, не желавшей ми­риться с поражением демократии и лелеявшей новые надежды, позволяет представить, почему резонировали образы песни в кол­лективном бессознательном и какие это вызывало массовые «АГА-переживания». Но в полной мере прочувствовать все это уже невозможно. Для современного человека — это только кра­сивая метафора, потому что конец XX в. — совсем другая психо­историческая ситуация.

Из Прониной уже с другого места:

Повсеместно традиционные оценки основных жизненных ка­тегорий (власть, благо, духовность, семья, любовь, героизм, про­гресс научный или технологический и т.д.) так быстро меняются, что целые поколения не могут с определенностью положиться на ту или иную систему ценностей в попытке сделать свое сущест­вование успешным и осмысленным. И тот факт, что сама способ­ность человека к ценностному осмыслению жизненного опыта уже не выдерживает гонки со скоростью исторических измене­ний получил неожиданно яркое подтверждение в политической практике России. Здесь куда более быстрая, чем в США, смена программ: коммунистическая доктрина — перестрой­ка — путч ГКЧП — развал СССР — гайдаровские реформы — мятеж Руцкого—Хасбулатова — новая Конституция — война в Чечне — кризис президентской власти... — не получила не только народного осмысления, но и вразумительного идеологического истолкования.

Нельзя сказать, что психоисторическое состояние никем в России не осознавалось. Группа научных сотрудников НИИ психиатрии предупреждала о возможных катастрофических по­следствиях безысходно пессимистического или злорадного тона подачи информации, преобладающего в большинстве СМИ. Однако призыв специалистов-психиатров остался втуне. Мо­жет быть, потому, что данное психоисторическое состояние по­спешили использовать в других целях. «Ведется работа по форми­рованию «нового человека» с менталитетом, коренным образом отличающимся от существующего (в терминах средств массовой информации — «совкового»), для того чтобы стало принципиаль­но возможным вхождение России в культурно-историческое поле западной цивилизации, устранив перед этим мешающие этому различия в мировоззрении», — пришел к выводу на основе кон­тент-анализа российской прессы независимый социолог Г. Вино­куров^.

Много значит уровень психического здоровья элиты общества, под который подстраива­ется пропаганда. Это только так говорится, будто газеты «желте­ют» на потребу обывателю. Все гораздо хуже. Аудитория, разуме­ется состоит не из ангелов. Но и не из дьяволов. В массе своей она разделяет строгие нормы традиционной морали. И бульвар­ная пресса не случайно делается в богемно-бомжовом нонкон­формистском стиле, циническая экзотичность которого особо за­манчива для «восходящих слоев»: нуворишей с их челядью, све­жеиспеченных лидеров с их окружением, неомеценатов с их звез­дами. Богемно-бомжовый стиль кого-то тешит, а кого-то и утешает. Но в любом случае он провоцирует бесконтро­льные эмоции и безотчетные поступки. Это — «промывание моз­гов» негативными ценностями, исподволь накапливающее крити­ческую массу недовольства, охарактеризованную выше как состо­яние депрессивного раптуса, которым потом беззастенчиво мани­пулируют в ходе финансовых махинаций и политических разбо­рок.

Но первой жертвой бульварной прессы становится сам жур­налист. И опытные профессионалы это понимают: «Скандал — самый жесткий наркотик массовой пропаганды, который воздей­ствует, потому что потрясает нравственные установки читателя, и тот теряет способность критического осмысления событий, ищет утешения в мнении пропагандиста. Но и сам пропагандист, пере­ходя от скандала к скандалу, не может уберечь свою психику. И если некоторые наркоторговцы могут наркотики и не употреб­лять, избегая привыкания и ломки, то пропагандист, описывая скандалы, не вникать в них не может. Это реальная опасность для человека пишущего».

Профессиональный журналист, в принципе, должен свобод­но владеть любым стилем: деловым, респектабельным, «высоколобым», скандальным... А класс журналиста определяется глуби­ной понимания, какой из стилей будет адекватен реальному пси­хоисторическому состоянию общества. И это не только проблема социальной ответственности или информационной безопасности. Это интимный вопрос жизненной перспективы, творческого дол­голетия и психического здоровья самого журналиста. А всякий интимный вопрос особенно труден. Не зря говорится: «Чужую беду — руками разведу, к своей — ума не приложу». Как человек своего времени журналист сам погружен в психоисторическое со­стояние социума. Он сам претерпевает все стрессы, страхи и на­дежды эпохи. Он сам пребывает в смятенном состоянии духа. И его отчаянная критика или превознесение властей, его оголтелая скандальность или елейная благожелательность мало чем отлича­ются от общих симптомов депрессивного раптуса. Отрешиться от субъективных страхов и вздорных амбиций можно только проник­шись духом психоисторического состояния, осознав перспективу ее социального разрешения и представляя отдаленные последствия выбора того или иного коммуникативного стиля для себя лично.

Методолог науки Томас Кун выявил специфическую цикличность развития познавательных процедур: систематизация проблем и накопление приемов их анализа – разработка системы гипотез и экспериментальных методов их верификации – четкая теория, в соответствии с которой организуется исследовательская практика – исчерпывание объяснительной силы и кризис теории – переход к новому циклу. Высший период подобного цикла, когда теория четко выражена, методы исследования применяются повсеместно, а достижения несомненны, Томас Кун назвал парадигмой (от греч. – пример, образец), чтобы подчеркнуть: это своего рода общепринятый алгоритм, по которому разворачивается мыслительный процесс в обществе как коллективном субъекте познания. Это понятие обосновывает 4 сугубо социальных момента познания: поэтапность развития мышления; параллельную истинность выводов прошлых и действующих парадигм науки; определяющее влияние устойчивой парадигмы на все формы творчества современников, разделяющих ее установки, пока очередная «сумасшедшая идея» не откроет новую перспективу; способность человека сознательно переходить в ту или иную парадигму в зависимости от предмета исследования и обстоятельств жизни.

Вопрос в том, какие именно ментальные программы инсталлированы в ней на прошлых этапах развития общества и какие именно парадигмы мышления, стили творчест­ва и паттерны поведения задействованы ею в данной конкретной психоисторической ситуации. Как показывает практика преодо­ления «вьетнамского синдрома» в умонастроениях американского народа и полная беспомощность постперестроечных усилий по формированию национальной идеи Российской Федерации, это вопрос чрезвычайной важности и для социума, и для каждого ин­дивида, особенно для такого, чья профессия — творчество-в-процессе-коммуницирования.