Вопросы и задания

1. Что входит в понятие «культура»? Назовите основные элементы, виды и функции культуры.

2. Назовите несколько современных ритуалов. Проанализируйте их как элемент культуры общества, в котором мы живем. В чем их социальная функция?

3. В чем заключается смысл замены после Октябрьской революции государственной символики Российской империи, а также смена символики Советской России на государственную символику, существующую сейчас?

4. Какое влияние оказывает культура на обеспечение общественной безопасности? Какие, по вашему мнению, особенности культуры влияют на социально-экономическое развитие общества?

5. Ответьте, каким образом связано зарождение цивилизации и возникновение традиционных государств с культурным сдвигом. Каковы основные общественные ценности в индустриальном обществе?

6. Что такое субкультура и контркультура. Приведите примеры субкультур. Охарактеризуйте явление «этноцентризма».

7. Дайте определение культурной агрессии. Приведите примеры культурной агрессии.

8. Как вы считаете, существуют ли различия в ходе процесса аккультурации между разными поколениями эмигрантов, например, русскими эмигрантами первой, второй и третьей волн? В чем состоят эти различия?

9. Что такое культурная аномия и культурный кризис? Назовите причины его возникновения.

Темы для рефератов

1. Культура и сознание: менталитет.

2. Культура и деятельность: образцы поведения.

3. Ценностно-нормативный механизм социальной регуляции.

4. Кризис базовых культурных ценностей Запада.

5. Проблемы культурного развития современной России.

Список литературы

1. Волков, Ю. Г. Социология / Ю. Г. Волков. — Ростов на/Д : Феникс, 2004. — 576 с. (Высшее образование).

2. Ионин, Л. Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие / Л. Г. Ионин. — М., 2000.— 224 с.

3. Культурология. XX век : словарь / Ж. М. Арутюнова, В. Н. Басилов, И. С. Вдовина [и др.]. — СПб. : Университетская книга, 1997. — 640. (Культурология XX век).

4. Общая социология : учеб. пособие / под. общ. ред. А. Г. Эфендиева. — М., 2000. — 384 с.

5. Социология : учеб. для вузов / под ред. В. Н. Лавриненко. — М. : ЮНИТИ-ДАНА, 2005. — 448 с.

Глава 9. Социальная реабилитация и социальная адаптация к новым проблемам и жизненным трудностям

9.1. Социальные и культурные изменения в России

Следует отметить, что социология безопасности исследует проблемы обеспечения безопасности жизнедеятельности личности в обществе. Существует индивидуальный уровень обеспечения безопасности, включающий в себя, прежде всего, физическую безопасность членов общества, бережное отношение к человеческой жизни, как основной социальной ценности. Это предполагает сдерживание криминогенных тенденций, четкую и основанную на безукоризненном следовании законности работу правоохранительных органов, соблюдение требований техники безопасности на производстве и в быту, устранение неуставных отношений в вооруженных силах и т. д. Индивидуальная экономическая и финансовая безопасность подразумевает правовой и оберегаемый государством характер частного бизнеса и индивидуальной трудовой деятельности, неприкосновенность частных банковских вкладов, соблюдение коммерческой тайны.

Таким образом, социологию безопасности следует рассматривать как молодую, находящуюся в процессе становления отрасль социологии, сама предметная область которой еще окончательно не установилась, не обрела законченных четких границ. Однако ее выделение в специальную социологическую дисциплину обусловлено запросами времени, в которое мы живем. Особую актуальность социологическое исследование проблем приобретает в современном российском обществе, которое только начинает неуверенно выходить из длительного системного кризиса. Если современное общество Запада германский социолог У. Бек назвал обществом «риска», то российское социальное пространство буквально пронизано риском. В настоящее время мы живем в обществе, в котором ничего не гарантировано, характер повседневных взаимодействий часто с полным основанием определяется словом «беспредел», где человеческая жизнь немного стоит, бизнес и государство находятся в напряженных отнош ениях. На территории России осуществляется захоронение отходов экологически вредных производств, цена на труд не окупает расходов по воспроизводству рабочей силы, подавляющее большинство населения живет за чертой бедности, неуставные отношения в армии достигли чудовищных масштабов, катастрофически сокращается средняя продолжительность жизни и падает рождаемость.

Задача социологии безопасности в этих условиях заключается, по нашему мнению, в фиксации общественного внимания на конкретных угрозах и проблемах, в сборе и анализе данных, позволяющих судить о состоянии тех или иных аспектов глобальной, национальной и индивидуальной безопасности, в разработке теоретической и методологической базы для создания стратегии безопасного существования общества и нейтрализации имеющихся рисков и угроз.

Теории посттоталитарного синдрома исходят из того, что российское общество длительное время развивалось как тоталитарное, т. е. унифицированное общество, где любые нежелательные для властных субъектов социальные отклонения безжалостно пресекаются, а люди, групповые взаимодействия и общественные процессы находятся под неусыпным, постоянным контролем. Поэтому и в дальнейшем люди ведут себя несвободно, как затравленные «совки», а элита по-старому продолжает распоряжаться, контролировать и жестоко регулировать развитие общества.

Согласно взглядам исследователя Зигмунда Бжезинского, связанным с анализом постсоветского развития, посттоталитарный синдром проявляется в следующем:

1) преувеличение роли особых интересов и игнорирование общего интереса (своеобразная гиперкомпенсация, поскольку прежде было наоборот: «Раньше думай о Родине, а потом о себе»);

2) идеологическое безверие (сменяющее коммунистическую «религиозность», поскольку идеология советского строя была фактически превращена в веру);

3) протесты масс против любого насилия и игнорирование «нажима сверху» (как следствие многолетнего массового террора);

4) демилитаризация общества (в противовес глубочайшей милитаризации экономики, политики и патриотического сознания советской эпохи);

5) информационный плюрализм, многоголосица в сфере информационного обмена (разрушение безусловной монополии средств массовой информации в обществе).

Теоретики запаздывающей модернизации исходят из того, что существует линейный прогресс и поступательность стадий развития обществ. Подобные представления о стадиальности были распространены и в советском марксизме: считалось, что первобытное общество сменяется классовым рабовладельческим, ему на смену приходит феодальное, далее буржуазное и, наконец, бесклассовое коммунистическое, а социализм является переходной фазой. Соответственно непосредственная добыча продуктов природы сменяется аграрной экономикой, а та замещается индустриальной. Такой однобокий прогрессизм, с одной стороны, игнорирует значение культурных традиций (например, часть современных экономически и социально развитых обществ не являются ни демократическими, ни гражданскими), а с другой — отражает определенную тенденцию современного социального развития (поскольку экономическая мощь Запада способствует политической, социоструктурной и культурной вестернизации обществ менее состоятельных). Все эти аспекты, а также выявленные социологами закономерности модернизации должны быть учтены при анализе реальных процессов системной трансформации российского общества.

Во-первых, в запаздывающей модернизации всегда есть опасность попадания общества во внешнюю зависимость. Однако Россия, которая не раз переживала подобные состояния («онемечивание», «офранцузивание», а теперь «американизацию»), обычно избегала подобных последствий благодаря высокому уровню милитаризации.

Во-вторых, модернизация общества бывает успешной тогда, когда резко растет средний слой (который не эксплуатирует и не эксплуатируется) при высокой социальной мобильности (изменении общественного положения людьми, слоями и группами). В современной России, напротив, происходит процесс существенной поляризации общества, когда, образно выражаясь, вместо фигуры добродушного толстяка с большим животом мы получаем карикатурную «фигуру» общества с крошечной головой, ссохшимся желудком и огромными вялыми ногами. Широкий слой бедных и беднейших и узкая пирамидка богатой элиты разъедают каждый со своей стороны медленно растущий класс обеспеченных. Социальная база реформ — средний класс — не является в России тем необходимым балластом, который придает развитию «переходного» общества определенность, солидарность и устойчивость.

В-третьих, модернизация возможна там, где есть сильный контроль центральной власти и проявляется ее умение локализовать, блокировать, купировать социальные конфликты. Российская внутренняя политика, наоборот, строилась с учетом принципов «здорового самотека» в соответствии с парадигмой нелинейного развития. Поэтому субъекты центральной государственной власти, сталкиваясь с флуктуациями управляемой среды (случайными спонтанными социальными отклонениями), попытались разрешить конфликты с национальными регионами методом раздачи «суверенитетов» (кто сколько осилит) и столь же «эффективно» реагировали на бифуркации (ситуации неопределенности, ветвления возможностей дальнейшего развития, взрыва множественных вариаций), что привело «к нелинейным, петлеобразным связям» вовсе не в уравнениях, а в реальной действительности отношений между Федеральным центром и регионами, в первую очередь, с Чечней.

В-четвертых, успешная модернизация требует создания широкой социальной опоры, мобилизации социального потенциала, а это напрямую связано с умением объяснить широким слоям населения выгодность модернизации в настоящем и будущем. Мобилизационный эффект может достигаться:

1) апелляцией к рациональным способностям обывателя оценить возможную пользу от такого социального приобретения (протестанско-католический Запад);

2) авторитетным призывом харизматического лидера (исламский Восток);

3) использованием особой традиции национального корпоративизма (буддистский Восток).

В России особый подход к модернизации: политические лидеры общества призывают массы «выбраться из болота прошлого», отказаться от неэффективных прежних принципов общественной организации, но не зовут народ в определенном направлении, не раскрывают новые социальные горизонты, не предлагают позитивную программу. А как следует из современных социологических теорий модернизации, это наиболее эффективный инструмент. Однако в результате своеобразного «поиска врага» выявлен наш общий враг — социальное прошлое, хотя именно там, в прошлом мобилизаторы, как учит теория, должны искать позитивные образцы для заимствования (следовательно, и здесь образуется «дурная петля» государственной идеологии).

В самом начале советской перестройки (1986) американский социолог Т. Парсонс выделил универсалии модернизации, предсказав распад нашей социальной системы. Его вывод был таков: всякая модернизация влечет за собой цепочку системных изменений, но коллапс общественной системы необходим, поскольку модернизация требует принятия самостоятельных управленческих решений, а они — запрещены.

Российский социолог Н. Ф. Наумова в дополнение к этому выдвинула концепт рецидивирующей модернизации — именно в нашем обществе, часто предпринимавшем попытки «догоняющего» социального развития, обновление чревато рецидивами, возвратами к «старине». Это проявляется в политической жизни, когда ностальгические волны сожаления о прошлой устойчивой жизни и критические настроения по отношению к неудобной и социально травмирующей современности сливаются вместе и выражаются в стремлении «вернуть старый порядок».

Еще одно замечание к теориям модернизации связано со спецификой технологического потенциала российского общества. Дело в том, что третья мировая волна модернизации, затронувшая страны Восточной Европы и Россию (первая — колонии, вторая — развивающиеся страны), развивалась на фоне технотронного отставания обновляющихся обществ. Однако Россия, крупнейшая и наиболее развитая часть бывшего Советского Союза (мировой сверхдержавы), обладает высокоразвитым индустриальным и технологическим потенциалом, и при всех трудностях его воспроизводства не догоняет целую «очередь» модернизирующихся стран, а вклинивается в ее середину, претендуя, по крайней мере, на роль государства высокого регионального значения.