Новое значение субстанциальных форм

Аналогичным образом строится умозаключение Лейбница по поводу "субстанциальных форм" и "субстанций". Современные философы делают ошибку, не доверяя этим понятиям, способным дать общее объяснение действительности, которого невозможно добиться применением механических причин. С другой стороны, схоласты и некоторые последователи Аристотеля ошибались, как ошибаются все те, кто пытается объяснить с помощью субстанциальных форм специфические явления физики.

Различие философского плана позволяет Лейбницу увидеть мост между античной и современной точками зрения. "По-видимому, древние ученые, а также и многие другие, привыкшие к глубоким размышлениям, несколько веков тому назад преподававшие богословие и философию, обладали каким-то познанием того, о чем мы только что говорили, и это побудило их ввести и отстаивать субстанциальные формы, которые теперь пользуются такой дурной славой. И эти люди вовсе не так далеки от истины и совсем не так смешны, как воображают самые заурядные из наших новейших философов. Я совершенно согласен, что изучение этих форм нисколько не поможет нам в частностях физики и что ими не следует пользоваться для объяснения отдельных явлений. В этом и состоит ошибка схоластов, а вместе с ними и врачей прошлого времени, которые думали объяснить свойства тел, ссылаясь на формы и качества и нисколько не трудясь исследовать самый способ их действия; подобно тому как если бы кто-нибудь удовольствовался тем,

387

что приписал бы часам часопоказательную силу, происходящую от их формы, не объясняя, в чем же она состоит, этого было бы достаточно разве для того, кто покупает часы, да и то лишь если он предоставит заботу о них кому-нибудь другому. Но указанная ошибка и злоупотребление формами не должны заставлять нас отвергать вещь, познание которой настолько необходимо в метафизике, что без него, по моему мнению, нельзя ни понять как следует первых начал, ни возвысить дух до познания чудес Божьих. Тем не менее геометру нет нужды затруднять себя запутанным вопросом о структуре непрерывности, философу-моралисту и еще менее юрисконсульту или политику нет нужды биться за примирение свободы воли и Божественного провидения, так как геометр может привести к концу все свои доказательства, а политик - завершить все свои размышления, не касаясь вышеуказанных дискуссий. В то же время в философии и теологии они продолжают оставаться неизбежными и важными. Так и физик может подтвердить результаты опыта, используя либо более простые и уже сделанные опыты, либо геометрические и механические доказательства, не нуждаясь в соображениях общего порядка, относящихся совсем к другой сфере. А если он прибегает к Божьей помощи или к какой-нибудь душе, arche (т.е. первопринципу) или еще к чему-то в этом роде, он отходит от темы точно так же, как человек, который перед лицом необходимости принять важное решение практического характера вдруг начинает длинно рассуждать о природе судьбы и свободе выбора. В жизни люди очень часто совершают эту ошибку, перегружая свои мысли размышлениями о фатальности, а иногда из-за этого даже отказываются от правильного решения или необходимой здесь тщательности.

Подводя итог вышеизложенному, можно сказать, что ключ к примирению между вечной философией (philosophia, perennis) и новыми философами (philosophi novi) - в строгом различении сфер собственно философской и собственно научной. Поэтому, настаивая на применении в качестве основы для объяснения научных явлений "субстанциальных форм", последователи аристотелизма и схоласты доходят до абсурда. Однако и новые философы доходят до крайности, только в противоположном смысле, отрицая целиком субстанциальные формы, остающиеся убедительными для объяснения явлений в иных областях знания. Лейбниц видел, что можно получить два типа знания о природе: один - философский, исследующий самые общие принципы, и другой - научный, доступный познанию, поддающийся математической обработке.

388