Однако опыт общения Столыпина с царем показывал — на него нельзя положиться.

Даже если премьер убеждал в чем-то царя, в решающий момент тот мог отказаться от

принятого решения. Так случилось и на этот раз.

10 Декабря Николай II вернул Столыпину журнал Совета министров, где был помещен

законопроект, неутвержденным, мотивируя свое решение в письме, в котором

говорилось: “Несмотря на самые убедительные доводы, внутренний голос твердит,

чтобы я не брал этого решения на себя.

До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала” (52) . Ганелин полагает, что резолюция царя на журнале (ее текст неизвестен) соответствовала по содержанию его письму (53) .

В тот же день Столыпин отправил Николаю II ответное письмо, где указывал:

“Исходя из начал гражданского равноправия, дарованного манифестом 17 октября,

евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия”; частичная отмена

ограничений дает возможность Государственной думе отложить разрешение проблемы

“в полном объеме на долгий срок”; принятие законопроекта успокоит

“нереволюционную часть еврейства“ и избавит “законодательство от наслоений,

служащих источником злоупотреблений”. Затем Столыпин вновь подчеркнул мысль о

царском одобрении правительственного сообщения от 24 августа, а также, что

Николай II сам указывал “на неприменимость к жизни многих из действующих

законов“ и лишь не желал их изменения без Думы.

При полном соблюдении тайны, — продолжал премьер, — слухи о подготовке журнала

проникли в общество и прессу, поэтому царь ставил себя в невыгодное положение,

ибо Совет министров единогласно высказался за проект (следует напомнить, что

Коковцов говорил о его принятии большинством Совета — А. М.).

Осталось неясным, хотел ли Столыпин ответственность взять на себя, чтобы не

компрометировать Николая II, или хотел не подрывать авторитет Совета министров.

Так как о возвращении журнала царем еще никто не знал, Столыпин просил, по

крайней мере, переделать “резолютивную часть журнала”, а именно, испрашивать

царя не на утверждение им журнала по 87 статье, а на двоякую запись — внести ли

вопрос в Думу или разрешить его по 87 статье.

В том случае, — завершал письмо премьер, — правительство “в глазах общества не будет казаться окончательно лишенным доверия Вашего Величества, а в настоящее время Вам, Государь, нужно правительство сильное” (54) .

Николай II не заставил себя долго ждать и уже на следующий день, 11 декабря в

письме согласился с предложением Столыпина (55) . Практически царь предпочел

более краткую резолюцию. “Собственной Его Величества рукой начертано: Внести на

рассмотрение Государственной думы”. 15 декабря 1906 г. в Царском Селе.

Председатель Совета министров Столыпин” — такая запись сделана на первой

странице журнала (56) .

Столыпин говорил Коковцову, что не ожидал подобного решения, так как ему

приходилось делиться мыслями на основании опыта в Западном крае, и Николай II

“ни разу не высказал принципиального несогласия”. Однако Столыпин отнесся к

решению царя спокойно (57) .

Гурко писал, что царь взял на себя ответственность за отклонение проекта, спасая

от нее правительство. Далее он упоминал о различных версиях, циркулировавших в

Санкт-Петербурге относительно законопроекта. По одной из них решение царю

подсказал Столыпин. Сам Гурко утверждал, что не знал, какая из версий правильна

(58) .

Чтобы понять, чем действительно руководствовался царь, необходимо хотя бы кратко

остановиться на роли черносотенного движения в антисемитской политике в стране.

При первом посещении Витте Лопухин высказал убеждение в том, что погромы

организуют черносотенные организации и “крайний правительственный антисемитизм”

(59) , получивший меткую характеристику “зоологического антисемитизма”. Было бы

неправильно относить подобную характеристику только к правительственным и

чиновным кругам. В еще большей степени она относилась к черносотенцам.

Однако, говоря о двух указанных группах, следует оперировать более широким понятием — “зоологический национализм”, направленный против всех “инородцев” в России — евреев, поляков, финнов, армян и др. Но антисемитизм был особенно грубым и

резким проявлением зоологического национализма.

За делом о погромных прокламациях стоит “группа лиц, составляющих как бы боевую

дружину одного из наших самых патриотических собраний”, — утверждал Урусов (60)

. Непонятно, почему он говорил завуалированно, однако ясно, что речь шла о

“Союзе русского народа”, созданном в ноябре 1905 г. в качестве инструмента

борьбы с революционным движением. Антисемитизм был необходимым признаком каждого “союзника” (так для краткости называли членов союза).

По мнению Лопухина, высказанному им в Витте, правительственный антисемитизм

доходил по иерархической лестнице до чиновных низов, затем в виде призывов к

избиениям евреев спускался к черносотенцам и реализовывался ими (61) .

Дубнов антиеврейские законы называл “тихими, легальными, канцелярскими” погромами (62)

Но эти же законы были одним из основных факторов существования антисемитизма и возникновения уже кровавых погромов.

С момента основания за “Союзом русского народа” стояла имеющая несравненно

большее значение организация — “Совет объединенных дворянских обществ”. Она была

не политической организацией, а объединением самых правых дворян, целью которого

являлась защита их сословных интересов.

Программа союза воспроизводила программу совета объединенного дворянства,

косвенно руководившего деятельностью союза и других правомонархических

организаций и партий. Официально союз не выступал от имени совета, но объединенное дворянство проводило через союз свою политику.

С 14 по 18 ноября 1906 г. заседал второй съезд уполномоченных дворянских

обществ. В это время просочились слухи о рассмотрении Советом министров вопроса

расширения прав евреев. 15 ноября делегат съезда, товарищ председателя союза

В. М. Пуришкевич заявил с трибуны съезда, что Главный совет союза обратился к своим

отделам с предложением просить императора воздержаться от утверждения

законопроекта. “По прошествии 24 часов у ног Его Императорского Величества было