Образование в 21 веке

Текущее столетие как перспективную эпоху жизнеутверждения человечества квалифицируют различно: «век скоростей», «век интеграции», «век информации». С не меньшей справедливостью его можно квалифицировать как «век образования». Образование в данном случае следует толковать объемно — как многомерный порождающий ресурс стратегического порядка гражданской, нравственной, познавательной направленности.             Сверхзадача образования — культивация на стадии предтрудовой социализации ответственной личности, предуготовленной к продуктивной встройке в деятельность социума. Основное в образовательном процессе — добиться соответствия человеческого материала качеству решаемых обществом проблем. Искомое направление, существо снятия последних в современности обусловлено упрочением императивов постиндустриализма, востребующего определенного участника жизневоспроизводства.             Мы однозначно сближаем суждение о характере общества с суждением о характере членства в нем — постиндустриальная социальность требует специфического человека. Используя троп Камю, можно сказать: поддерживаемый постиндустриализмом огонь существования столь силен, что обжигает сердца окружающих.              Смысл постиндустриальности, формируясь номотетически, предъявляет экспектации:

Гуманитарность: высшая ценность социального порядка — человеческое развитие, исчисляемое показателями — продолжительность жизни, грамотность (с учетом среднего количества лет обучения), паритет покупательной способности;  Интегрированность: исключение изодромного, завязанного на резкое и активное заявление несбалансированных частных интересов, развития. Масштабность, многофакторность при сопряжении с эгоистичностью вовлечения и участия оказываются недопустимо опасными индукторами деструкции.  Инновационность: индустриальное общество поглощено переработкой вещества природы с целью наращивания выпуска отчуждаемых от лица продуктов материального производства. Постиндустриальное общество зиждется на наращивании выпуска неотчуждаемых от лица продуктов духовного производства; генерация не вещности, а знания, культуры здесь фикс-пункт жизнеобеспечения. Основной капитал, ведущая ценность этого своеобразного постматериализма — внутренний личностный рост, человеческие качества, самовозвышение индивидуальности на базе  творчества.  Исходя из сказанного, рельефно демонстрирующего, что постиндустриальное общество: не строится мобилизационными методами; крепится на квалификации, невоспроизводимых креативных ресурсах; в качестве стратегии прогресса принимает инновационное развитие, вслед за Г. Уэллсом мы обязаны признать: наше образование есть наше правительство. Как видно, социальные трансформации, вызванные становлением постиндустриализма, затрагивают природу человека: водоразделом предыдущей и последующей стадий социальности является гуманитарная (не хозяйственная!) динамика, становящаяся содержанием вдохновляющего периода, именуемого веком саморазвития, образования. («Саморазвитие», «образование» — параметры одного сущностного уровня). Наметились ли признаки эволюции России в многозначительную постиндустриальную сторону? С горечью констатируем: отнюдь; сделанный отечественной политической элитой выбор не оказывается лучшим выбором, не являет образца идеальной страновой линии. Обновительная роль постиндустриализма у нас никак не видна.

«Трагедия человека, вооруженного машиной и сердцем … должна разрешиться в нашей стране путем социализма», — наивно полагал Платонов. Что сталось с воздвиганием "вавилонской башни социализма «(Луначарский), известно. Отсеянное народным опытом невосстановимо. К плоским, зловеще претенциозным фигурам истории возврата нет. Бытие человека шире, объемней, нежели его бытие в качестве носителя классовых связей. Отношение к миру не исчерпывается социальным отношением.

«В истории мира есть события таинственные, но нет бессмысленных», — утверждал Соловьев. В контексте наших рассуждений мы вынуждены констатировать: есть, и это восприятие властями образования. Пора понять: образование — стержневой фактор новой, построенной на высоких технологиях цивилизации, утрирующей получение добавленной стоимости.

Между тем новую цивилизацию и ее основу high-tech (электрохимия, био-, инфо-, нано-, кристаллотехнологии, микромеханика и т.д.) невозможно построить без прорыва в сфере духа. Нельзя прийти к high-tech без создания high-hume.  Выстраивается макросоциологическая иерархия мира:

регионы первого эшелона (индустрия первого поколения) — цивилизационные парии — сырьевые страны с дешевой рабочей силой, обслуживающей сельскохозяйственное и выведенное (вредное) производство;

регионы второго эшелона (индустрия второго поколения) — цивилизационные аутсайдеры — страны малотоннажной химии, габаритного машиностроения, устаревших информационных технологий, население которых функционирует как исполнитель достаточно высокого профессионального уровня;

регионы третьего эшелона (индустрия третьего поколения) — цивилизацион-ный авангард, задающий технологические, информационные, экзистенциальные стандарты.

Совершенно ясно, — вхождение в когорту держав третьего эшелона реализуется на несобственничестве. В том смысле, что фундирующие авангардность знание, культуру нельзя купить. Ими можно овладеть через образовательное самовозвышение.  У нас же не без усилий заемных умов — обмирщение псевдодостижительной стратегии «снижения тона» с планированием в качестве получения «продукта выхода» иссохших смоковниц, плодов не приносящих. Вдумаемся в предписания для России экспертов Всемирного Банка: новые образовательные институциональные механизмы призваны привить стандартные качества, к каким можно отнести «способность читать карты, говорить на иностранном языке, заполнять налоговую декларацию; этот список может также включать способность воспринимать русское искусство и литературу». Не больше, не меньше.  Условность человеческой сущности очевидна, однако зачем же ее утрачивать.  Во всех точках зрения правильно не упустить принципиальный смысл происходящих изменений, заключающийся в упрочении постиндустриализма.  Обосабливаются три стадии социальности:

доиндустриальность — присвоение богатств природы с элементарными производительными (живой труд) и гражданскими (политарная, потестарная власть) технологиями;

индустриальность — производство материальных благ промышленным способом на базе жестких вертикалей власти (от абсолютизма, деспотизма до авторитаризма, тоталитаризма, дирижизма);

постиндустриальность — производство информации при посредничестве горизонтальной властной корпорации.

Признак нашей поколенческой ситуации — трансформация материального производства в духовное, частичного существа — в универсальное, мира отчужденного бытия — в мир культуры. Фикс-пунктом становятся безотходные, безлюдные, трудосберегающие технологии, передающие, перерабатывающие не сырье, а знания. Форматным агентом производительного сектора оказываются «слуги общества», каковыми Смит именовал работников — носителей уникального мастерства — художников, музыкантов, артистов, ученых, или, в социологической редактуре, интеллигентов. Промышленный, сельский пролетариат более не может быть ни непосредственной, ни решающей производительной силой общества. Свое гордое амплуа путеводителей человечества по дорогам истории он передает субъектам «необщественной собственности» — творческой элите, получающей известное значение лишь благодаря своим личным качествам.  Мобильность, динамизм, интеллект, порыв образовательного духа — реперы современной покиленческой идеологии, взыскующей квалификации. Нужны не конформные «кадры», но самодостаточные специалисты, обладающие полной свободой реализации своей просвещенной личности, которая является кардинальным условием успешной работы.