5. «Повесть временных лет».

Основные идеи начальной летописи. Уже в самом названии — «Се повести времянъных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» — содержится указание на идейно-тематическое содержание летописи. Русская земля, ее исторические судьбы, начиная с момента возникновения и кончая первым десятилетием XII в., стоят в центре внимания летописи. Высокая патриотическая идея могущества Русской земли, ее политической самостоятельности, религиозной независимости от Византии постоянно руководит летописцем, когда он вносит в свой труд «преданья старины глубокой» и подлинно исторические события недавнего прошлого.

Летописные сказания необычайно злободневны, публицистичны, исполнены резкого осуждения княжеских усобиц и распрей, ослабляющих могущество Русской земли, призыва блюсти Русскую землю, не посрамить земли Русской в борьбе с внешними врагами, в первую очередь со степными кочевниками — печенегами, а затем половцами.

Тема родины является определяющей, ведущей в летописи. Интересы родины диктуют летописцу ту или иную оценку поступков князя, являются мерилом его славы и величия. Живое чувство Русской земли, родины и народа сообщает русскому летописцу ту небывалую широту политического горизонта, которая несвойственна западноевропейским историческим хроникам.

Из письменных источников летописцы заимствуют историческую христианско-схоластическую концепцию, связывая историю Русской земли с общим ходом развития «мировой» истории. «Повесть временных лет» открывается библейской легендой о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Яфетом. Славяне являются потомками Яфета, т. е. они, как и греки, принадлежат к единой семье европейских народов.

Наконец, удается «установить» первую дату—6360 г.— (852 г.) — упоминания в «летописаньи гречьстемь» «Руской земли». Эта дата дает возможность положить «числа по ряду», т. е. приступить к последовательному хронологическому изложению, точнее, расположе¬нию материала «по летам» — по годам. А когда они не могут прикрепить к той или иной дате никакого события, то ограничиваются простой фиксацией самой даты (например: «в лето 6368», «в лето 6369»). Хронологический принцип давал широкие возможности свободного обращения с материалом, позволял вносить в летопись новые сказания и повести, исключать старые, если они не соответствовали политическим интересам времени и автора, дополнять летопись записями о событиях последних лет, современником которых был ее составитель.

В результате применения погодного хронологического принципа изложения материала постепенно складывалось представление об истории как о непрерывной последовательной цепи событий. Хронологическая связь подкреплялась генеалогической, родовой связью, преемственностью правителей Русской земли, начиная от Рюрика и кончая (в «Повести временных лет») Владимиром Мономахом.

В то же время этот принцип придавал летописи фрагментарность, на что обратил внимание И. П. Еремин.

Жанры, вошедшие в состав летописи. Хронологический принцип изложения позволял летописцам включать в летопись разнородный по своему характеру и жанровым особенностям материал. Простейшей повествовательной единицей летописи является лаконичная погодная запись, ограничивающаяся лишь констатацией факта. Однако само внесение в летопись той или иной информации свидетельствует о ее значительности с точки зрения средневекового писателя.

В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань, по черне куне» и т. п.

И краткая погодная запись, и более развернутая — документальная. В них нет никаких украшающих речь тропов. Запись проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость.

В центре внимания летописца — событие — «што ся здея в лета сил». За ними следуют известия о смерти князей. Реже фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом информация о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место. Правда, летописец описывает перенесение мощей Бориса и Глеба, помещает сказания о начале Печерского монастыря, смерти Феодосия Печерского и рассказы о достопамятных черноризцах печерских. Это вполне объяснимо политическим значением культа первых русских святых Бориса и Глеба и ролью Киево-Печерского монастыря в формировании начальной летописи.

Важную группу летописных известий составляют сведения о небесных знамениях — затмениях солнца, луны, землетрясениях, эпидемиях и т. п. Летописец усматривает связь между необычными явлениями природы и жизнью людей, историческими событиями. Исторический опыт, связанный со свидетельствами хроники Георгия Амартола, приводит летописца к выводу: «Знаменья бо в небеси, или звездах, ли солнци, ли птицами, ли етеромь чим, не на благо бываютъ; но знаменья сиця на зло бываютъ, ли проявленъе рати, ли гладу, ли смерть проявляютъ».

Разнообразные по своей тематике известия могут объединяться в пределах одной летописной статьи. Материал, входящий в состав «Повести временных лет», позволяет выделить историческую легенду, топонимическое предание, историческое предание (связанное с дружинным героическим эпосом), агиографическую легенду, а также историческое сказание и историческую повесть.

Связь летописи с фольклором. О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти.

Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь». Так, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов — братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 (862) г. По приглашению новгородцев из-за моря «княжить и володеть» Русской землей приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.

Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три — три брата.

Легенда о призвании князей служила важным аргументом для доказательства суверенности Киевского государства, а отнюдь не свидетельствовала о неспособности славян самостоятельно устроить свое государство, без помощи европейцев, как это пытались доказать некоторые ученые.

Типичной топонимической легендой является также сказание об основании Киева тремя братьями — Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. На устный источник внесенного в летопись материала указывает сам летописец: «Ини же, не сведуще, рекоша, якой Кий есть перевозник был». Версию народного предания о Кие-перевозчике летописец с негодованием отвергает. Он категорически заявляет, что Кий был князем, совершал успешные походы на Царьград, где принял великую честь от греческого царя и основал на Дунае городище Киевец.

Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах.

К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве,— Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой — идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.

Княжение Владимира было овеяно героикой народных сказаний уже в конце X — начале XI в.

Духом народного героического эпоса проникнуто сказание о победе русского юноши Кожемяки над печенежским исполином. Как и в народном эпосе, сказание подчеркивает превосходство человека мирного труда, простого ремесленника над профессионалом-воином — печенежским богатырем. Образы сказания строятся по принципу контрастного сопоставления и широкого обобщения. Русский юноша на первый взгляд — обыкновенный, ничем не примечательный человек, но в нем воплощена та огромная, исполинская сила, которой обладает народ русский, украшающий своим трудом землю и защищающий ее на поле брани от внешних врагов. Печенежский воин своими гигантскими размерами наводит ужас на окружающий. Хвастливому и заносчивому врагу противопоставляется скромный русский юноша, младший сын кожевника. Он совершает подвиг без кичливости и бахвальства. При этом сказание приурочивается к топонимической легенде о происхождении города Переяславля — «зоне перея славу отроко тъ», но это явный анахронизм, поскольку Переяславль уже не раз упоминался в летописи до этого события.

С народным сказочным эпосом связано сказание о Белгородском киселе. В этом сказании прославляется ум, находчивость и смекалка русского человека.

Фольклорная основа явно ощущается и в церковной легенде о посещении Русской земли апостолом Андреем. Помещая эту легенду, летописец стремился «исторически» обосновать религиозную независимость Руси от Византии. Легенда утверждала, что Русская земля получила христианство не от греков, а якобы самим учеником Христа — апостолом Андреем, некогда прошедшим путь «из варяг в греки» по Днепру и Волхову,— было предречено христианство на Русской земле. Церковная легенда о том, как Андрей благословил киевские горы, сочетается с народным сказанием о посещении Андреем Новгородской земли. Это сказание носит бытовой характер и связано с обычаем жителей славянского севера париться в жарко натопленных деревянных банях.

Большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IX — конца X столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.

Исторические повести и сказания в составе летописи. По мере того как летописец переходит от повествования о событиях давно минувших лет к недавнему прошлому, материал летописи становится все более исторически точным, строго фактическим и официальным.

Внимание летописца привлекают только исторические личности, находящиеся на вершине феодальной иерархической лестницы. В изображении их деяний он следует принципам средневекового историзма. Согласно этим принципам в летопись должны заноситься события лишь сугубо официальные, имеющие историческое значение для государства, а частная жизнь человека, окружающая его бытовая обстановка не интересует летописца.

В летописи вырабатывается идеал князя-правителя. Этот идеал неотделим от общих патриотических идей летописи. Идеальный правитель выступает живым воплощением любви к родной земле, ее чести и славы, олицетворением ее могущества и достоинства. Все его поступки, вся его деятельность определяются благом родины и народа. Поэтому князь в представлении летописца не может принадлежать самому себе. Он в первую очередь исторический деятель, который появляется всегда в официальной обстановке, наделенный всеми атрибутами княжеской власти. Д. С. Лихачев отмечает, что князь в летописи всегда официален, он как бы обращен к зрителю и представлен в наиболее значительных своих поступках. Добродетели князя являются своего рода парадной одеждой; при этом одни добродетели чисто механически присоединяются к другим, благодаря чему стало возможно совмещение идеалов светских и церковных. Бесстрашие, храбрость, воинская доблесть сочетаются со смирением, кротостью и прочими христианскими добродетелями.

Если деятельность князя направлена на благо родины, летописец всячески прославляет его, наделяя всеми качествами наперед заданного идеала. Если деятельность князя идет вразрез с интересами государства, летописец не жалеет черной краски и приписывает отрицательному персонажу все смертные грехи: гордость, зависть, честолюбие, корыстолюбие и т. п.

Принципы средневекового историзма получают яркое воплощение в повестях «О убьеньи Борисове» (1015 г.) и об ослеплении Василька Теребовльского, которые могут быть отнесены к жанру исторических повестей о княжеских преступлениях. Однако по своему стилю это совершенно разные произведения. Повесть «О убьеньи Борисове» излагает исторические факты убийства Святополком братьев Бориса и Глеба с широким использованием элементов агиографического стиля. Она строится на контрасте идеальных князей-мучеников и идеального злодея— «окаянного» Святополка. Завершается повесть похвал ой, прославляющей «христолюбивых страстотерпцев», «сияющих светильников», «светлых звезд» —«заступников Русской земли». В ее концовке звучит молитвенный призыв к мученикам покорить поганых «под нозе князем нашим» и избавить их «от усобныя рати», дабы пребывали они в мире и единении. Так в агиографической форме выражена общая для всей летописи патриотическая идея. В то же время повесть «О убьеньи Борисове» интересна рядом «документальных» подробностей, «реалистических деталей».

Повесть не идеализирует Василька. Он не только жертва наветов, жестокости и коварства Давыда Игоревича, легковерия Святополка, но и сам обнаруживает не меньшую жестокость как по отношению к виновникам зла, так и по отношению к ни в чем не повинным людям. Нет идеализации и в изображении великого князя киевского Святополка, нерешительного, доверчивого, слабовольного. Повесть позволяет современному читателю представить характеры живых людей с их человеческими слабостями и достоинствами.

Повесть написана средневековым писателем, который строит ее на противопоставлении двух символических образов «креста» и «ножа», лейтмотивом проходящих через все повествование.

Таким образом, «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» резко осуждает нарушение князьями своих договорных обязательств, приводящее к страшным кровавым преступлениям, приносящее зло всей Русской земле.

Описания событий, связанных с военными походами князей, приобретает характер исторического документального сказания, свидетельствующего о формировании жанра воинской повести. Элементы этого жанра присутствуют в сказании о мести Ярослава Окаянному Святополку 1015—1016 гг.

В данном летописном сказании уже наличествуют основные сюжетно-композиционные элементы воинской пове¬сти: сбор войск, выступление в поход, подготовка к бою, бой и развязка его.

Все это позволяет говорить о наличии в «Повести временных лет» основных компонентов жанра воинской повести.

В рамках исторического документального стиля выдержаны в летописи сообщения о небесных знамениях.

Элементы агиографического стиля. Составители «Повести временных лет» включали в нее и произведения агиографические: христианскую легенду, мученическое житие (сказание о двух варягах-мучениках), сказание об основании Киево-Печерского монастыря в 1051 г., о кончине его игумена Феодосия Печерского в 1074 г. и сказание о черноризцах печерских. В агиографическом стиле написаны помещенные в летописи сказания о перенесении мощей Бориса и Глеба (1072) и Феодосия Печерского (1091).

Летопись возвеличивала подвиги основателей Киево-Печерского монастыря, который был «поставлен» ни «от царей, и от бояр, и от богатства», а «слезами, и пощением, и бдением» Антония и Феодосия Печерских. Под 1074 г. вслед за рассказом о преставлении Феодосия летописец повествует о печерских черноризцах, которые «яко светила в Руси сьяють».

Одной из форм прославления князей в летописи являются посмертные некрологи, связанные с жанром надгробных похвальных слов. Первым таким похвальным словом является некролог княгине Ольге, помещенный под 969 г. Он начинается рядом метафорических сравнений, прославляющих первую княгиню-христианку. Метафорические образы «денницы», «зари», «света», «луны», «бисера» (жемчуга) заимствованы летописцем из византийской агиографической литературы, но использованы они для прославления русской княгини и подчеркивают значение для Руси ее подвига — принятия христианства.

Некролог-похвала Ольге стилистически близка похвале Владимиру, помещенной в летописи под 1015 г. Умерший князь получает оценочный эпитет «блаженный», т. е. праведный, и его подвиг приравнивается подвигу Константина Великого.

Некрологи Мстиславу и Ростиславу могут быть отнесены к жанру словесного портрета, в котором дана характеристика внешнего облика и нравственных качеств князей: «Бе же Мъстислав дебел теломъ, чермен лицем, великыма очима, храбор на рати, милостив, любяше дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни еденья браняше».

Некрологи Изяславу и Всеволоду наряду с агиографической идеализацией этих князей касаются конкретных моментов их деятельности, а в некрологе Всеволоду звучит голос осуждения, поскольку Всеволод под старость начал «любити смысл уных, свет творя с ними».

Из христианской литературы летописец черпал нравоучительные сентенции, образные сравнения.

Функция библейских сопоставлений и реминисценций в летописи различна. Эти сопоставления подчеркивают значимость и величие Русской земли, ее князей, они позволяют летописцам перевести пове¬ствование из «временного» исторического плана в «вечный», т. е. они выполняют художественную функцию символического обобщения. Кроме того, эти сопоставления являются средством моральной оценки событий, поступков исторических лиц.

6. Воинская повесть, жанр древнерусской литературы, распространённый в 11—17 вв. Основу Воинская повесть составляет изображение исторического события, связанного с героической борьбой народа против внешних врагов. Патриотический пафос повествования сочетается с публицистической оценкой происходящего, эпичность с взволнованным лиризмом. Центральный герой Воинская повесть — обычно реальная историческая личность, представленная в качестве идеального воина-христианина. Большое место отводится красочному описанию сражений («бысть сеча зла и ужасна»; «стрелы летяху, аки дождь»). Характерные черты Воинская повесть представлены в «Повести временных лет» (начало 12 в.), в сказаниях о княжеских усобицах, о борьбе с печенегами и половцами в Галицко-Волынской летописи (12 в.) и особенно в «Слове о полку Игореве» (12 в.). Большое распространение получили переводные Воинская повесть: «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Александрия», «Девгениево деяние».

Центральной темой оригинальных Воинская повесть 13—14 вв. становится борьба с татаро-монгольскими завоевателями; усиливаются религиозная трактовка событий и воздействие устного народно-поэтического творчества («Повесть о Калкской битве» и «Повесть о разорении Рязани Батыем»). В конце 14 — начале 15 вв. Воинская повесть испытывает воздействие агиографии и деловой письменности («Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина», «Повесть о Московском взятии от царя Тахтамыша»). В ней противопоставлены стойкость, мужество русских и лютость, нечестие «поганых» татар. В уста положительных героев вкладываются благочестивые размышления — молитвы, изображаются религиозно-фантастические картины помощи небесных сил. Важный этап развития Воинская повесть —«Повесть о взятии Царьграда» турками в 1453 Нестора-Искандера. Красочно-эмоциональные эпизоды сражений перемежаются с картинами вещих знамений. Традиции этой повести получили развитие в «Казанской истории» (середина 16 в.). В 17 в. Воинская повесть приобретает демократический характер («Повесть об Азовском сидении донских казаков» в 1637). Во 2-й половине 17 в. Воинская повесть уступает место новым жанрам бытовой и авантюрно-приключенческой повести.

О разорении Рязани Батыем.

В основе "Повести" лежит история разгрома Рязани полчищами Батыя в декабре 1237 года.Композиция отличается сложностью тк складывалась десятилетиями.В "Повести" 4 части,в которых поступенчато разворачиваются события.Основной темой является тема смерти,которая воедино связывает все части произведения.Трижды в повести звучит рефрен"вси равно умроша...";семь раз выступает в качестве композиционной единицы форма плача;причём плачи имеют одинаковую страктуру,варьируются,разрастаясь и усложняясь.Плачи опредеряют основной эмоциональный настрой произведения,которое в целом можно расценивать как авторския плач над розорённой Рязанской землей."Повесть о разорении Рязани Батыем"представляет собой органический сплав "плача" и "славы".(как и "Слово о полку Игореве").Для автора важно показать единение русских перед лицом общей беды,но тем неменее в произведениях присутствует мотив княжеских и боярских пеступлений.Но в целом всё в "Повести" подчинено задаче дать идеальное представление о том,как следует любить и защищать родину.исторические неточности в произведении обьясняются художественно-публицистическим замыслом автора.Велико её историко-литератуное значение."Повесть" свидетельствует о высоком уровне развития рязанской областной культуры.Поэтика оказала влияние на развитие древнерусской воинской повести,но множественны отголоски этого произведения и в литературе нового времени.

7. Муромское сочинение о Петре и Февронии получило название «жития» и, как «житие», нередко вносилось в различного рода сборники житийного характера. Но житийного в нем, за исключением нескольких эпизодов, приведенных для характеристики Февронии и отчасти Петра, ничего нет. Это было очевидно и для древнерусского читателя. Культ Петра и Февронии как местных муромских святых вполне сложился уже к середине XV в., так как известно, что Пахомий Серб в это время составил им канон. В 1547 г. на московском церковном соборе Петр и Феврония канонизируются, а несколько позже официально признаются общерусскими святыми.

о Петре и Февронии дошли до нас известия уже достаточно позднего происхождения, по всей вероятности XV – XVI века, появившиеся, как можно полагать, одновременно с канонизацией муромских чудотворцев. Известия эти дошли до нас в виде повести о святых князьях. Житие Петра и Февронии служило основой для произведений многих иконописцев. Так муромский изограф А.И. Казанцев создал на эту тему две замечательные иконы – "Звезда лучезарная" и "Муромские чудотворцы".

в древнерусских рукописях такие произведения часто называются «Житием» или «Повестью о житии». Однако вместо религиозных подвигов святых здесь рассказана история любви крестьянской девушки из Рязанской земли и муромского князя. Разумеется, есть здесь и некоторые сказочные элементы. Повесть построена на использовании двух народнопоэтических мотивов: сказания об огненном летающем змее и сказки о мудрой деве. Легенды, рассказанные в повести о Петре и Февронии, находят себе параллели в ряде западноевропейских сюжетов: исследователи сравнивают эту повесть с песней старшей Эдды о битве Зигурда со змеем Фафнаром и о союзе этого героя с вещей девой, с сагой о Рагнаре и Ладброке. Особенно много общего наблюдается между повестью о Петре и Февронии и повестью о Тристане и Изольде.Фольклоризм «Повести о Петре и Февронии» (одной из лучших не только в древнерусской, но вообще во всей русской литературе) общеизвестен и хорошо изучен. Мотив змееборства и сказочный сюжет о мудрой деве не раз привлекали внимание исследователей. Предполагается, как это показала в своей глубокой и интересной монографии Р.П.Дмитриева, что «в основе повести о Петре и Февронии лежит новеллистическая сказка» [001]. Этот итоговый тезис сегодня принимается многими и часто тиражируется в различного рода комментариях и популярных изданиях. Это и понятно, так как устоявшаяся, традиционная оценка фольклорных элементов и обусловленного ими социального пафоса произведения вполне адекватна одному из уровней содержания текста.

Однако хорошая изученность вопроса, как известно, не закрывает, а открывает его, ибо художественный текст — древний и новый, фольклорный и литературный — всегда многозначен, всегда больше себя самого.

Применяя правило многозначности к «Повести о Петре и Февронии», мы с некоторым, можно сказать, удивлением обнаруживаем, что все (или почти все) писавшие о фольклоризме древнерусской повести прошли мимо поразительной близости этой повести и волшебной сказки о Царевне-лягушке. Правда, справедливости ради, надо отметить, что в фундаментальной работе М.О.Скрипиля, статьях А.А.Шайкина и С.К.Росовецкого, книге В.Ф.Переверзева название сказки «Царевна-лягушка» и некоторые ее сцены упоминаются (и в этом, можно полагать, сказалась интуиция авторов). Однако только упоминаются и не более. Причем упоминаются в ряду других фольклорно-сказочных сюжетов и мотивов.

Между тем, если не делить «Повесть о Петре и Февронии», как это иногда делают, на четыре относительно самостоятельных новеллы, а рассматривать ее как единое целое, то бросается в глаза, что повесть и сказку объединяет общий сюжет — история женитьбы на чудесной супруге. В своих архетипических истоках этот общий сюжет, без сомнения, восходит в конечном счете к мифологическим представлениям о браке с тотемным существом. Как подчеркивает Е.М.Мелетинский, «в мифах и сказках буквально всего мира имеется сюжет о приобретении, потере из-за нарушения табу и новом приобретении после соответствующих испытаний тотемной (звериной) супруги, доставляющей мужу определенные блага» [002]. В сказке о Царевне-лягушке эта последовательность событий (при принципиальном переосмыслении ее мифологического содержания) сохраняется буквально, а в «Повести о Петре и Февронии», представляющей следующую, уже не фольклорную, а литературно-христианскую стадию эволюции протосюжета, она трансформируется, но обнаруживает при этом изначальную логику. В частности, «потере из-за нарушения табу» соответствует отъезд Февронии с князем после бунта бояр, а «новое приобретение супруги» происходит в финале повести, после смерти героев, когда они чудесным образом оказываются погребенными вместе.

8. В XVI в. на Руси широкое распространение получает новый вид литературы — отдельные сочинения, посвященные острым вопросам политической жизни. Говоря современным языком, эти памятники можно определить как произведения публицистики.

Особенностью этой переписки было то, что переписка царя с Курбским с самого начала имела публицистический характер. Они писали прежде всего для читателей, так же как авторы «открытых писем» в литературе нового времени. Первое послание Ивана IV Курбскому было названо «посланием» против «крестопреступников» (т. е. изменников, нарушителей присяги). В ответ на первое послание царя Курбский написал краткий язвительный ответ, высмеивая стиль этого послания и его огромный объем; однако он не сумел доставить это послание в Россию. В 1577 г. царь осуществил долгий и успешный поход в Ливонию, завоевав многочисленные города по берегам Западной Двины и вплотную подойдя к Риге. Завоевав город Вольмар (Валмиеру), куда бежал за тринадцать лет до этого Курбский, Грозный послал оттуда второе послание Курбскому. В 1579 г., во время польско-литовского контрнаступления Курбский написал царю свое третье послание.

В споре с Курбским царь отстаивал идею ничем не ограниченной царской власти, доказывая, что вмешательство бояр и духовенства в управление губит государство. При этом царь ставил в вину своему противнику «боярское правление» 30-40-х гг. XVI в., хотя ровесник царя Курбский не мог принимать участия в политике этих лет. Политическая полемика между обоими противниками дополнялась и чисто литературной полемикой — о границах «ученого» и «варварского» в литературе.

9. Протопоп Аввакум (1621–1682) – знаменитый вождь старообрядчества, ставший писателем уже в зрелом возрасте; все основные его сочинения написаны в Пустозерске, городке в устье Печоры, где он провел последние 15 лет жизни. В молодости, ставший в 21 год дьяконом, а в 23 священником, Аввакум отдал дань жанру устной проповеди, проповедовал не только в церкви перед аналоем, но "и в домех, и на распутиях", и в других селах. И лишь деятельность в кружке "ревнителей древлего благочестия", а затем активное неприятие никоновской реформы привели к возникновению большей части произведений Аввакума. Его творчество вызвано к жизни расколом в русской Церкви.

Своеобразная стилистическая манера Аввакума, крайний субъективизм его сочинений неразрывно связаны с теми мучительными обстоятельствами его личной жизни, в которых осуществлялось его писательское "страдничество". Большинство произведений Аввакума было написано им в Пустозерске, в том самом "земляном гробу", в котором он просидел последние пятнадцать лет своей жизни (с 1667 по 1682 г.). Здесь, кроме его знаменитого "Жития", им было написано свыше шестидесяти различных сочинений: "слов", толкований, поучений, челобитных, писем, посланий, бесед. Все это обилие выраженных в разнообразных жанрах разных тем со всеми отразившимися в них жгучими запросами, волнениями, тревогами, объединено чувством надвигающегося конца. Все эти сочинения писались Аввакумом тогда, когда над ним уже была занесена рука смерти, когда над ним и в его собственных глазах, и в глазах его приверженцев уже мерцал венец мученичества.

Искренность чувств - вот самое важное для Аввакума: "не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры господь, но любви с прочими добродетельми хощет; того ради я и не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русскаго". В этой страстной проповеди искренности Аввакум имел литературный образец - исполненные простоты проповеди того самого аввы Дорофея, писателя VI в., которого неоднократно издавали именно в XVII в. и у нас (трижды в Москве в 1652 г.), и за границей (четырежды на латинском и пять раз на французском языке) и которого поучение "о любви" приводит Аввакум в предисловии к третьей редакции своего "Жития". "Елико бо соединевается кто искреннему, толико соединяется богови", "поелику убо есмы вне и не любя бога, потолику имамы отстояние каждо ко искреннему. Аще ли же возлюбим бога, елико приближаемся к богу любовию, яже к нему, толико соединеваемся любовью к ближнему, и елико соединеваемся искреннему, толико соединеваемся богу", - цитирует Аввакум. Пример Дорофея побудил Аввакума и приняться за описание собственного жития: "Авва Дорофей описал же свое житие ученикам своим... и я такожде сказываю вам деемая мною..."

Жанровое своеобразие "Жития". Написанное в 70-х годах XVII века, на исходе шестого столетия русской агиографии, "Житие" Аввакума, именно как житие, было беспримерным в том смысле, что агиограф и прославляемое им лицо здесь впервые отождествлялись, житие стало личной исповедью. Ранее в житиях описывались только святые, признанные таковыми, разумеется, только после смерти. При большой начитанности Аввакум умел при случае мастерски пользоваться шаблоном житийного повествования. Тем труднее было втиснуть в узкие рамки привычного шаблона такое новшество, как личная повесть, повесть о себе. Препятствием служила не только литературная форма, но и весь дух церковной культуры средневековья. И её защитник одновременно выступал как литературный новатор. В этой культуре не было места интересу к реально-психологическому изображению чьей бы то ни было личности, тем более авторской – и как психологический феномен вообще, и как соблазн автономной самооценки.

Вот почему в "Житии" Аввакума так много авторских оправданий перед читателем по поводу самой темы. "Житие" начинается словами о том, что Аввакум не самочинно берётся рассказывать о себе, а из послушания перед духовником. Не обходятся без особо смиренных оговорок и не раз описанные Аввакумом неизбежные во всяком житии чудеса (в данном случае его собственные).

10. В шестидесятых годах XVII века появляется первый в русской литературе опыт романа - <Повесть о Савве Грудцыне>, принадлежащий безвестному автору. Это история о том, как сын богатого купца Савва, ставший рабом исступленной страсти к молодой жене старого купца, закладывает душу дьяволу, дабы вернуть любовь прельстившей его женщины. Уже здесь, можно сказать, видны зачатки того психологизма <темных страстей>, который получит такое углубленное развитие в позднейшей литературе (Рогожин в <Идиоте> Ф. М. Достоевского, молодой купец Петр в пьесе А. Н. Островского <Не так живи, как хочется>). Савве во всех обстоятельствах жизни сопутствует <мнимый брат> - бес, он же ведет его в <град велик>, к престолу <отца> своего, которому Савва вручает написанное под диктовку беса письмо о своей готовности служить дьяволу. И этот постоянный спутник героя - бес - предстает, собственно, как двойник Саввы, недаром и возникает он на пути его сразу же, как только герой <мысль положи во уме своем>, <что аз бы послужил дьяволу>, если бы тот восстановил любовную связь. Двойничество в русской литературе станет обычным явлением разорванного безрелигиозного сознания

«Повесть о Савве Грудцыне» — первый в русской литературе бытовой роман, с любовной интригой, яркими зарисовками из тогдашней действительности и чрезвычайно разнообразными приключениями героя. Сюжетное повествование многопланово и расцвечивается удачным художественным смешением жанровых решений, соединяя чудесные мотивы старой литературы с новаторским лирическо-бытовым повествованием, которые в свою очередь удачно сочетаются со сказочными и былинными приемами повествования. Так в 60-х гг. XVII в. рождался совершенно новый в отечественной литературе, но плодотворный синтез — прообраз литературу нового времени.

11. Одним из самых примечательных явлений литературы второй половины XVII в. является оформление и развитие сатиры как самостоятельного литературного жанра, что обусловлено спецификой жизни того времени.

Образование "единого всероссийского рынка" во второй половине XVII в. привело к усилению роли торгово-ремесленного населения городов в экономической и культурной жизни страны. Однако в политическом отношении эта часть населения оставалась бесправной и подвергалась беззастенчивой эксплуатации, гнету. На усиление гнета посад отвечал многочисленными городскими восстаниями, способствовавшими росту классового самосознания. Появление демократической сатиры явилось следствием активного участия посадского населения в классовой борьбе.

Таким образом, русская действительность "бунташного" XVII столетия и была той почвой, на которой возникла сатира. Социальная острота, антифеодальная направленность литературной сатиры сближали се с народной устно-поэтической сатирой, которая служила тем неиссякаемым источником, откуда черпала она свои художественно-изобразительные средства.

Сатирическому обличению подвергались существенные стороны жизни феодального общества: несправедливый и продажный суд; социальное неравенство; безнравственная жизнь монашества и духовенства, их лицемерие, ханжество и корыстолюбие; "государственная система" спаивания народа через "царев кабак".

Обличению системы судопроизводства, опиравшейся на Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 г., посвящены повести о Шемякином суде и о Ерше Ершовиче.

"Повесть о Шемякином суде". В "Повести о Шемякином суде" объектом сатирического обличения выступает судья Шемяка, взяточник и крючкотвор. Прельщенный возможностью богатого "посула", он казуистически толкует законы. Формально обвинив ответчика, "убогого" (бедного) крестьянина, Шемяка применяет к нему ту возмездную форму наказания, которая предусматривалась Уложением 1649 г. Судья не допустил никаких отступлений от юридических норм, но своим решением поставил "истцов" - богатого крестьянина, попа и горожанина - в такое положение, что они вынуждены откупаться от "убогого", чтобы тот не требовал выполнения постановления суда.

ПОВЕСТЬ О ШЕМЯКИНОМ СУДЕ — произведение демократической литературы XVII в., представляющее собой русскую сатирическую переработку сказочного сюжета о мудрых решениях праведного судьи, широко распространенного как в фольклорных записях, так и в литературных переработках.

В первой части П. рассказывается о том, как главный герой совершает три преступления (отрывает хвост у лошади, принадлежавшей его богатому брату; упав с полатей, зашибает насмерть сына попа; бросившись с моста, убивает старика, которого сын вез в баню). Во второй части описано, как бедняк показывает неправедному судье Шемяке завернутый в платок камень, который судья принимает за посул — мешок с деньгами, за что и приговаривает богатому брату отдать лошадь бедняку, пока у нее не отрастет новый хвост, попу наказывает отдать попадью до тех пор, пока бедняк не “добудет ребенка”, а сыну убитого старика предлагает также броситься с моста на убийцу. Истцы предпочитают откупиться, чтобы не исполнять решений судьи. Шемяка же, узнав, что бедняк показывал ему камень, возблагодарил Бога: “яко бы я не по нем судил, а он бы меня ушип”.

Мотив обмана камнем на суде, используемый русским автором для создания сатирического произведения на основе сказочного сюжета, бытует в мировом фольклоре, органично включаясь в сказки, различные по сюжету. В XVI в. польским писателем Николаем Реем из Нагловиц была сделана литературная обработка мотива.

12-13. Эстетика русского классицизма. Поэзия М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина.

Классицизм (от лат.«образцовый») - литературное направление 18 в., для к-рого характерны высокая тематика, строгое соблюдение определенных творческих норм и правил, отражение жизни в идеальных образах. В 18 в. классицизм был связан с Просвещением; основываясь на идеях философского рационализма, на представлениях о разумной закономерности мира, о прекрасной облагороженной природе, стремился к выражению большого общественного содержания, возвышенных героических и нравственных идеалов, к строгой организованности логичных, ясных и гармоничных образов.

Представители классицизма в России: Державин, Ломоносов, Сумароков, Фонвизин. Русский классицизм формируется в 30-40е годы 18 века и господствует до 70х гг. Классицизм – искусство объединённого всевластного гос-ва; возникает, когда происходит централизация монархии. Классицизм – искусство разумной дисциплины (с)Гуковский. (Разум здесь равняется духу, т.е. третьей, высшей ступени «трехэтажной» концепции человека по Библии: первая ступень – тело, вторая – душа, центр личности, третья – дух, разум). Классицизм – искусство жанровых канонов, строгой жанрово-стилевой регламентации (Канон – система правил, регулирующая художеств.процесс). Жанровые «ступеньки» классицизма: 1) высокий стиль – героическ.поэма, ода(с греч.«песнь»), трагедия. 2) посредственный (средний) стиль – сатира, эпистола (послание), комедия. 3) низкий стиль – басня(притча), эпиграмма, песня.

Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765): «С Ломоносова начинается наша литература... он был ее отцом, ее Петром Великим». Так определил место и значение творчества Михаила Васильевича Ломоносова для русской литературы В. Г. Белинский.

Ломоносов стал реформатором русского стихосложения. Он разделил язык на «три рода речений». К первому отнес слова церковнославянские и общеупотребительные; ко второму — малоупотребительные, но известные грамотным людям; к третьему — слова живой разговорной речи. Так сложились «три штиля» русской поэзии — «высокий», «посредственный» и «низкий» (отсюда и жанровые «ступеньки»).

К «низкому» штилю относятся его сатирические и шуточные стихи, а также немногочисленные любовные песни («Ночною темнотою покрылись небеса...») и басни — «притчи» («Послушайте, прошу, что старому случилось...» — про старика, который прислушивался ко всем советам, пока не понял: «Как стану я смотреть на все людские речи, то будет и осла взвалить себе на плечи»).

К «среднему» штилю можно отнести так называемые надписи, как правило, по поводу различных эпизодов государственной и придворной жизни («Надпись 1. К статуе Петра Великого»), а также произведения своеобразного научно-философского жанра.

В своих стихах Ломоносов восхищается « бездонностью вселенной », необъятностью природы и безграничными возможностями человеческого разума, способного все это постигать.

Однако основным жанром в поэтическом творчестве Ломоносова был жанр оды:

Ода блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина (1739г) (Восторг внезапный ум пленил, Ведет на верьх горы высокой, Где ветр в лесах шуметь забыл; В долине тишина глубокой.); Ода на день восшествия на престол Ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны (1748г) (Заря багряною рукою От утренних спокойных вод Выводит с солнцем за собою Твоей державы новый год.); «Ода на день восшествия на всероссийский престол государыни императрицы Елисаветы Петровны, 1747 года» написана «высоким штилем» и прославляет дочь Петра I. Отдав должное добродетелям императрицы, ее «кроткому гласу», «доброму и прекрасному лику», стремлению «расширять науки», поэт заводит речь о ее отце, которого называет «человеком, каков не слыхан был от века». Петр I — идеал просвещенного монарха, который все силы отдает своему народу и государству. В оде Ломоносова дается образ России с ее необъятными просторами, огромными богатствами. Так возникает тема Родины и служения ей — ведущая в творчестве Ломоносова. С этой темой тесно связана тема науки, познания природы. Она завершается гимном науке, призывом к юношам дерзать во славу Российской земли. Таким образом, в «Оде ... 1747 года» нашли выражение просветительские идеалы поэта.

Оды писались ямбом (двухстопный размер с ударением на второй слог). 3 вида од: похвальная; духовная (Божьему царю); анакреонтическая (белых стих, трехстопный ямб, четырехстопный хорей).

«Разговор с Анакреоном» (Мне петь было о Трое, О Кадме мне бы петь, Да гусли мне в покое Любовь велят звенеть): Ломоносов перевел четыре оды, приписанные Анакреону (древнегреческий поэт). Кроме них в состав "Разговора" входят собственные стихи Ломоносова. В целом, произведение пронизано именно авторским настроением и является выражением философских взглядов Ломоносова. Убежденный сторонник высокой идейности и гражданственности в искусстве, Ломоносов наиболее четко выразил свои взгляды в цикле стихотворений «Разговор с Анакреоном» (между 1757—1761 гг.). В нем представлены две противоположные поэтические позиции. Одну из них представляет Анакреон, древнегреческий поэт, считающий, что целью поэзии должно быть воспевание радостей бытия. А Ломоносов считал, что высшая радость и предназначение ученого и писателя — трудиться для пользы общества. Государственные потребности, долг перед отечеством должны преобладать над частными, личными чувствами и интересами.

Гаврила Романович Державин (1743-1816): Писал торжественные оды, проникнутые идеей сильной государственности, к-рые включали сатиру на вельмож, пейзажные и бытовые зарисовки, религиозно-философские размышления. В творчестве Державина проявлялись черты и сентиментализма, и предромантизма.

Первые оды, написанные после 1779 г., отличались небывалой в русской поэзии звучностью стиха, силой поэтического выражения. “Фелица”, опубликованная в 1782 г., вызвала настоящий восторг читателей. Это произведение было ново и по форме, и по содержанию. Прежние высокопарные оды стали уже “докучать” всем. В “Фелице” читатель встретил живую поэзию, пронизанную жизненными реалиями, которые без труда угадывались. Название оды связано со “Сказкой о царевиче Хлоре” — нравоучительной аллегорией, которую сама императрица написала для внука — Александра Павловича. Читатель угадывал намеки поэта и на некоторых придворных. Екатерине II понравилась «Фелица». Более того, императрица с ехидством дарила “Фелицу” своим приближенным.

Строки из «Фелицы»: «Таков, Фелица, я развратен, Но на меня весь мир похож». Похвала с иронией – «жанровый перепутаж».

«Памятник»: В 1795 году Державин пишет стихотворение «Памятник,», в котором так определяет свое право на бессмертие:

Всяк будет помнить то в народах неисчетных, Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о боге И истины царям с улыбкой говорить.

Главной особенностью эстетической поэзии Державина была искренность. Когда он хвалил императрицу – он не льстил, но писал Правду, веря, что приписываемые добродетели действительно были ей свойственны. В стихах он наиболее точно определял свои поэтические принципы. «Памятник» - в этом смысле важнейший эстетический документ. Опираясь на традицию, поэт открывал существо своего художественного новаторства, которое и должно было обеспечить «бессмертие».

Ода «Бог»-самая знаменитая в 18 в., самая величественная. «Я царь — я раб — я червь — я бог!». В этой оде человек постигает загадку своей природы и таким путем открывает для себя весь внешний Божий мир и самого Творца. Державин готов принять Бога и Человека в их естественной данности, где соединено материальное и духовное, временное и вечное, высокое и низкое, индивидуальное и всеобщее. Державин не разгадывает тайну такого соединения - он ее обнаруживает опытом и воображением, осознает мыслью и чувствует сердцем. Вот почему он не просто изливает стихами религиозный восторг, не просто философствует, а «в сердечной простоте беседует о Боге».