2. Функциональная структура семиотического пространства.

Как уже отмечалось выше, суть политики составляет борьба за власть конфликтующих сил и интересов. Соответственно, общение в политической сфере отражает ситуацию борьбы за власть (захват или удержание власти), а политический дискурс служит инструментом этой борьбы, и его основные функции (функциональные блоки) являются аспектами проявления этой инструментальной функции. Две из них носят наиболее общий характер. Акциональная функция политического дискурса обусловлена тем, что политическая деятельность по существу является деятельностью вербальной: «в политике «говорить» – значит «делать» (Бурдье 1993: 206). Для реализации данной функции не требуются какие-либо специфические единицы и средства, она осуществляется «всей массой» политического дискурса. Вторая функция – контроль над установками и поведением электората – также является неотъемлемой характеристикой политического дискурса в целом; она реализуется не за счет специальных знаковых единиц, а вследствие осуществления тех или иных речевых действий, стратегий и тактик.

Что касается других функций (интерпретация /ориентация, интеграция /дифференциация, агональность /гармонизация), то их осуществление связано с использованием специфических знаковых средств, составляющих семиотическую базу политического дискурса. Содержание политической коммуникации на функциональном уровне можно свести к трем составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции (ориентация), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба с противником (агональность). Соответственно, в семиотическом пространстве политического дискурса будем разграничивать три типа знаков: знаки ориентации, интеграции и агональности.

Эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозицию политического дискурса «свои – чужие»: ориентация есть не что иное, как идентификация агентов политики (кто есть кто? где свои и где чужие?), интеграция – сплочение «своих», агональность – борьба против «чужих» и за «своих».

Оппозиция «свои – чужие» является культурной константой, одним из важнейших противопоставлений в жизни и устройстве общества, сохраняющих свое значение на протяжении веков (Степанов 1997), наряду с другими концептуальными оппозициями, отражающими архетипные представления об устройстве мира («мужской – женский», «старший – младший», «верх – низ», «жизнь – смерть», «свет – тьма» и др.) (Маслова 1997).

Оппозиция «свои – чужие», или, по К. Шмитту, «друг – враг», определяет специфику политического, так же, как оппозиция «добро –зло» является базовой для области морального, «прекрасное – безобразное» в области эстетического, «полезное – вредное» или «рентабельное – нерентабельное» – в сфере экономического. «Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации <…> Не нужно, чтобы политический враг был морально зол, не нужно, чтобы он был эстетически безобразен, не должен он непременно оказаться хозяйственным конкурентом, а может быть, даже окажется и выгодно вести с ним дела. Он есть именно иной, чужой» (Шмитт 1992: 40).

Таким образом, любые ценностные противопоставления в политическом дискурсе будут являться вторичными по отношению к оппозиции «друг – враг», производными от нее. «Всякая религиозная, моральная, экономическая, этническая или иная противоположность превращается в противоположность политическую, если она достаточно сильна для того, чтобы эффективно разделять людей на группы друзей и врагов.» (Там же: 45). Противопоставление «свои – чужие» в политическом дискурсе может эксплицироваться как оппозиция различных социокультурных ценностей: это может быть материальный и образовательный статус, этническая принадлежность и даже, в качестве политической метафоры, – состояние здоровья: Борьба идет между здоровыми и больными. Здоровые – это все мы, законопослушные граждане России. А больные – это все преступники, независимо от того, чем они занимаются и где работают. Нам надо вырвать свое родное национальное искусство из рук растленных и больных (ВЗР, №11, 1997).

В политическом дискурсе оппозиция «свои – чужие» реализуется как эксплицитно, при помощи специальных маркеров, так и имплицитно – в виде идеологической коннотации политических терминов, через тональность дискурса, его подчеркнутую этикетность или анти-этикетность, а также целенаправленный подбор положительной или отрицательной оценочной лексики. «Свои» часто маркируются возвышенной лексикой и торжественно-приподнятой тональностью, в то время как для указания на «чужих» используется сниженная лексика и презрительно-саркастическая тональность (графическим эквивалентом которой являются кавычки). Рассмотрим пример: Президент Ельцин и его антинародное правительство в угоду своим зарубежным хозяевам преднамеренно губят Россию. Вслушайтесь в комментарии разных теледам из Думы. Да там, в нашей думе, с их слов, дурак на дураке. С ухмылкой чернят Рохлина, Зюганова, Жириновского и многих-многих других. А нам, зрителям, слушателям, читателям нужны не высосанные из пальца комментарии, а факты. Выводы мы можем сделать и без ваших «демократических» домыслов (СР, 12.09.98). В приведенном отрывке, типичном для дискурса «патриотической оппозиции», представлен почти весь «джентльменский набор»: помимо специализированных маркеров чуждости, противопоставленных маркерам «нашести», отмечается высокая концентрация отрицательно-оценочной лексики (домыслы. происки, антинародное, губят,) и сниженной лексики (ухмылка, дурак на дураке, высосанные из пальца, теледамы), кавычки используются как показатель иронии и скепсиса.

Рассмотрим специфику трех функциональных типов знаков политического дискурса. Среди них имеются как специализированные, так и транспонированные единицы. Специализированные знаки используются в прямом значении и в своей первичной функции, тогда как для транспонированных знаков характерно наличие семантических, прагматических и функциональных сдвигов.