Формирование этнических стереотипов и автостереотипов. Отражения в источниках.
В Средневековой морали всегда была очень жёсткая и непримиримая позиция с инородной культурой. Война между ними велась не на жизнь, а на смерть многие века. Если церкви, власти и господствующим ценностям удалось срубить верхушку язычества, то корни и побеги никуда не девались. Запретное, личностное, телесное, материальное постоянно пробивалось через народные обряды. Слабый компромисс в виде «натягивания» религиозных праздников на дни языческих гульбищ выглядело не более чем приемлемым компромиссом. Стоило отойти на 5 километров от храма, как церковные песнопения становились не слышны, колокола молкли, и в свои права вступал природно-календарный цикл, требующий соблюдения отнюдь не спекулятивных, а материальных правил. Народная культура начала хиреть, замирать и бальзамироваться с началом умирания высокой рыцарской будуарной культуры. Так тень высыхает вместе со своим престарелым хозяином.
Взаимные характеристики были порой весьма нелицеприятными. Арабский автор 14 века, египетский чиновник аль-Омари, составитель огромной географической и политической энциклопедии о современных ему народах Востока, не скрывал своего пренебрежения горожанина и араба-мусульманина к "диким" кочевым племенам тюрок в целом, и к кыпчакам, в частности. Он писал, что кыпчаки живут в нищете, у них нет посевов, а стужа губит их скот. Это, по его мнению, "тупоумный и жалкий народ, который не знает ни веры, ни ума, ни проницательности" . Характеризуя кочевников, китайские историки не скупились на отрицательные эпитеты: "Чжунгары вообще злы, глупы, (склонны) к насилиям, безрассудны. Хищничество почитают способностью. Кто не ворует, того не считают человеком. Кто один ограбит несколько человек, того почитают удальцом", - отмечают они. "Казахи обыкновенно переходят границы для грабежа, по природе своей являются хитрыми" - говорится в другом документе. В свою очередь среднеазиатские историографы обычно употребляли следующие эпитеты: "разбойники", "хищники пустыни", "степные волки", "саранча в человеческом образе", "демоны пустыни". Точно также кочевники отделяли себя от оседлого населения, считали свой образ жизни единственно достойным благородных людей. Подобное воззрение было присуще монголам, маньчжурам в период установления власти Юаньской и Цинской династии в Китае. Джунгары также противопоставляли кочевников оседлым народам Средней Азии и России. Агрессивность кочевых народов по сравнению с оседло-земледельческими длительное время считалась неизменным атрибутом описаний. Но многочисленные исследования специалистов в различных отраслях знаний опровергли это. Кочевники имели несомненные преимущества перед ополчением оседлых народов. Венгры, имевшие более сильное войско, нежели у своих соседей, осуществляли набеги на государства Центральной и Западной Европы. Эти походы создали у их соседей этнический стереотип мадьяр как конных воинов, жестоких и кровожадных грабителей. Этот стереотип нашел отражение в западноевропейских хрониках и других литературных произведениях, где мадьярские воины фигурировали под именем всей мадьярской общности... Указанный стереотип мадьяр 10 в. утвердился сначала во всей средневековой историографии, а затем в историографии европейских стран нового времени" Вместе с тем, взаимоотношения между кочевыми и земледельческими народами носили весьма своеобразный характер. "Кочевая аристократия, ставшая правящим слоем в полиэтническом государстве, как правило, устранялась от непосредственного управления завоеванными территориями. К тому же вмешательство в управление часто было попросту невозможно из-за сложности бюрократического аппарата оседло-земледельческих государств. Номады даже предпочитали сохранять существовавшие до завоевания органы власти, если те были способны обеспечить бесперебойное поступление дани, как это было, например, на Руси в золотоордынскую эпоху. Вследствие этого эксплуатация, даже если она принимала жестокие формы, не затрагивала основ экономики и социальных отношений земледельцев и не приводила к интеграции их в одно общество с номадами". Аналогичная ситуация складывалась и в других регионах мира. Например, конфедерация туарегов, контролировавшая караванные пути через Сахару, в 1433 г. захватила Томбукту, Ваалату и ряд других городов. "Аменокал (глава конфедерации) Акил ал-Малвал, установивший власть над Томбукту - крупнейшим торговым центром этого района, ограничился сбором регулярной дани. Не изменились ни занятия жителей, ни социальная структура, ни административное управление - в городе оставался прежний томбукту-той (правитель города). Туарегский султан продолжал привычный кочевой образ жизни и входил в город только для взимания дани". Человечество не ограждено от тех, кто стремиться сделать свой образ жизни общим для всех. Поэтому встречались и иные варианты взаимоотношений. Во время арабских завоеваний кочевники-бедуины заполонили Кастилию, Ифрикийю, алжирские Высокие плато. Они уничтожали поля и селения, вырубали деревья, разрушали системы орошения. Бедуинизация Северной Африки привела к уничтожению сотен городов и сел и в середине 11 века она вступила в стадию хозяйственного и культурного регресса. Но отношения земледельцев и кочевников- это не только борьба, но и взаимное поглощение. История знает достаточно большое количество примеров, когда осуществлялся переход от оседлости к кочевничеству, и наоборот. Лорд Кинросс, например, пишет "В отличие от других известных в истории кочевых народов - гуннов, монголов, эфемерных аваров - турки-сельджуки оказались способными - в смысле устойчивости и продуктивности - ответить на вызов оседлой жизни. Приспосабливая свои собственные традиции и институты к требованиям оседлой цивилизации, они проявили себя как строители империи, обладавшие конструктивным чувством государственного управления, внося свой позитивный вклад в историю, по мере того как старый мусульманский мир совершал переход к новому этапу социального и экономического, религиозного и интеллектуального прогресса.