3. Возможный синтез подходов.

Формация и цивилизация разные среды в развитии общества как целостной

системы. Как нельзя познать механизм развития любого общества, исследуя

только базисные факторы и опустив надстроечные, так невозможно и понять

секреты управления общественным развитием, ориентируясь либо только на

формационный, либо только на цивилизационный аспект в его динамике.

Формация — социоэкономическая категория, цивилизация — социокультурная.

Понятие формации имеет значение как системообразующего начала всего

социально-экономического и политического строя данного общества. Формации

различаются по доминирующим формам собственности. Переход от одной формации

к другой обусловлен сменой форм собственности на основные средства

производства, происходящей под влиянием прогресса производительных сил,

открывающего новые материальные возможности для человеческой деятельности,

для формирования общественных отношений.

В понятии цивилизация объединяются социальные и культурные аспекты

жизни общества, цивилизация представляет собой этап истории, начинающийся

вместе с выходом истории из естественного, т.е. первобытного, состояния и

развивающемся далее на основе им самим создаваемых предпосылок, что она

характеризует преемственность в развитии общества. Вместе с тем настойчиво

утверждалась мысль, что фактически в истории существуют различные

цивилизации, так сказать “формационные”: капиталистическая цивилизация,

коммунистическая цивилизация и т.п. В итоге цивилизационный подход терял

свою относительную самостоятельность и подчинялся формационному, а понятие

цивилизации становилось подсобным, нужным лишь для выполнения некоторых

аспектов общественно-экономической формации. Если теория формаций

ориентирована на выявление закономерностей, присущих обществу на различных

этапах истории, а так же его структуры на каждом из этих этапов, то

цивилизационный подход решает совершенно иные познавательные задачи.

Главная из них — это анализ социальных механизмов деятельности людей,

обеспечивающих саму возможность существования общества на данном, т.е.

цивилизованном уровне, уберегающих его от распада и одичания. Эти механизмы

постоянно развиваются, совершенствуются или устраняются. Если тот или иной

механизм устраняется, то начинается деградация связанных с ним социальных

структур. Каждая последующая формация является и шагом вперед в развитии

цивилизации, а не посягательством на ее основы. Гибель тех или иных

цивилизаций в прошлом не останавливала исторического движения, потому что

это были локальные катастрофы.

Прогресс цивилизации при всей его противоречивости все-таки связан с

развитием и совершенствованием ее социальных механизмов. Эти механизмы

обеспечивают для жизни современного общества развитие производительных сил,

техники, науки, поддерживают соответствующую динамику общественных

отношений.

Вторая задача, которая решается цивилизованным подходом к истории, —

выявление ее человеческого измерения, механизмов формирования личности

цивилизованного человека, анализ культуры, как меры развития человека, его

способности к деятельности.

Понятие “цивилизации” шире понятия формации, однако эту ее объемность

нельзя рассматривать упрощенно: нельзя скажем, утверждать, что

цивилизация — это формация плюс сфера культуры данного общества. Различия

между этими категориями обусловлены еще неадекватностью структурных связей

между явлениями и процессами.

Итак, такие понятия как цивилизация, формация и культура нельзя

уравнять, но в то же время они тесно связаны между собой.

Рассматривая цивилизационный подход, следует также ответить на вопрос

- чем объяснить хроническое отставание марксизма в разработке и

использовании цивилизационного подхода?

Очевидно, тут действовал целый комплекс причин.

1. Марксизм формировался в весьма значительной степени как

европоцентристское учение, о чем предупреждали и сами его

основоположники. Изучение истории в ее цивилизационном срезе предполагает

применение компаративного метода в качестве важнейшего, то есть

сравнительный анализ различных, зачастую непохожих друг на друга

локальных цивилизаций. Поскольку же в данном случае в центре внимания

оказался один регион, представляющий собой единство по происхождению и по

современному (имеется в виду XIX век) состоянию, цивилизационный аспект

анализа вынужденно оказался в тени.

2. Соглашаясь с Льюисом Морганом в отношении начального временного

ограничителя цивилизации (“эпохи, следующие за дикостью и варварством”),

Ф Энгельс в то же время ввел и конечный ограничитель цивилизация — это

то, что до коммунизма, это — серия антагонистических формаций. В плане

исследовательском это означало, что Маркса и Энгельса интересовала

непосредственно лишь та стадия цивилизации, из которой должен был

возникнуть коммунизм. Вырванный же из цивилизационного контекста

капитализм представал и перед исследователем и перед читателем

исключительно в своем формационном обличье.

3. Для марксизма, как отмечал в свое время Г. Маркузе, характерно

гипертрофированное внимание к силам, дезинтегрирующим общество, при

одновременной существенной недооценке сил интеграции, но ведь цивилизация

по своему изначальному смыслу — движение к интеграции, к обузданию

разрушительных сил, а раз это так, то и хроническое отставание марксизма

в разработке цивилизационной концепции становится вполне объяснимым.

4. Легко обнаруживается взаимосвязь с длительным “невниманием” марксизма к

проблеме активной роли неэкономических факторов. Отвечая по этому поводу

оппонентам, Энгельс указывал, что материалистическое понимание истории

формировалось в борьбе против идеализма, в силу чего ни у Маркса, ни у

него в течение десятилетий не хватало ни времени, ни поводов, ни сил,

чтобы уделять неэкономическим явлениям (государству, духовной надстройке,

географическим условиям и т. д.) такое же внимание, как экономике. Но

ведь лежащий в фундаменте цивилизации технико-технологический базис — это

тоже неэкономическое явление.

Можно заметить, что в ходе современных дискуссий явно наметилась

тенденция решать вопрос о перспективах применения и самой судьбе

формационного и цивилизационного подходов по принципу “или—или”. Во всех

подобных концепциях историческая наука, по сути дела, исключается из сферы

действия общенауковедческих закономерностей и, в частности, не подчиняется

принципу соответствия, согласно которому старая теория не отрицается

полностью, поскольку она обязательно чему-то соответствует в теории новой,

представляет ее частный, предельный случай.

Возникшая в исторической науке и обществоведении в целом проблема

может быть и должна быть решена по принципу “и—и” Необходимо

целеустремленное исследование и нахождение такого сопряжения формационной и

цивилизационной парадигм, которое может быть плодотворно приложено к

решению задачи крупномасштабного членения исторического процесса, что

позволит сделать само видение истории более многомерным.

Каждая из рассматриваемых парадигм необходима и важна, но недостаточна

сама по себе. Так, цивилизационный подход сам по себе не может объяснить

причины и механизм перехода от одной ступени цивилизации к другой. Подобная

недостаточность обнаруживается и при попытках объяснить, почему

интеграционные тенденции в прошлой истории тысячелетиями, начиная с

рабовладельческого общества, прокладывали себе путь в дезинтеграционных

формах.

И “формационщики” и “цивилизационщики” обладают обширными

возможностями для преодоления односторонности и обогащения своих концепций.

В частности, “формационщикам” наряду с задачей освобождения своей концепции

от того, что не выдержало проверку временем, предстоит наверстать длившееся

десятилетиями отставание марксизма в разработке проблем, связанных с

цивилизацией.

Взаимосвязь между формационным (с его экономическим базисом) и

цивилизационным (с его технико-технологическим базисом) реальна и осязаема.

Здесь уместно вспомнить К. Ясперса: “Попытка структурировать историю,

делить ее на ряд периодов всегда ведет к грубым упрощениям, однако эти

упрощения могут служить стрелками, указывающими на существенные моменты”.

В одних случаях, как мы видим, на одном и том же технико-

технологическом базисе (земледельческой волны цивилизации), вырастают,

последовательно сменяя друг друга, либо параллельно — у разных народов по-

разному — две принципиально отличные друг от друга общественно-

экономические формации, в других же одна общественно-экономическая формация

(капитализм), “не вписывается” в казалось бы положенную ей волну

(индустриальную) и “вторгается” в следующую, пока свободную от обозначения,

клеточку. Не поименована эта клеточка потому, что нигде в мире еще не

обозначился четко и определенно формационный строй, следующий за

капитализмом.

Анализ исторического процесса показывает, что при всей теснейшей

взаимосвязи технико-технологического базиса (и технических революций) связь

эта весьма и весьма опосредована, реализуется через сложный передаточный

механизм.

Сопряжение формационного и цивилизационного носит диалектически-

противоречивый характер, который обнаруживается уже при анализе перехода к

цивилизации как социального переворота.

Здесь сразу же возникает вопрос: тождествен ли упомянутый переворот

той социальной революции, которая вобрала в себя основное содержание

перехода от первобытного общества к первой классовой формации? О полном

тождестве (совпадении) говорить вряд ли приходится хотя бы потому, что

начало перехода к цивилизации — и в этом была определенная логика —

предшествовало началу перехода к классовому обществу.

Но тогда возникает вопрос второй: если два этих социальных переворота

не тождественны, то в какой степени они все же накладываются друг на друга

в социальном пространстве и как соотносятся во времени? Очевидно, первый

переворот предшествует второму только в какой-то степени, ибо, возникнув в

целях интегративных, цивилизация в тех конкретно-исторических условиях

могла выполнять эту свою основную функцию только в дезинтегративной

(антагонистической) форме. Отсюда противоречивость социальных институтов,

их функций и деятельности в условиях классово-антагонистического общества.

Для того, чтобы глубже понять взаимосвязь двух анализируемых

переворотов и движущую силу их слияния, целесообразно хотя бы пунктирно

обозначить сущность каждого из них.

Толчком к кардинальному социальному перевороту, именуемому переходом к

цивилизации, послужила упоминавшаяся уже техническая революция, давшая

жизнь культурному и оседлому земледелию, то есть исторически первому типу

производящего хозяйства. Такова была исходная позиция цивилизации

земледельческой. Сущность перехода к цивилизации заключалась в вытеснении

кровно-родственных связей и отношений (производственных, территориальных и

т. д.) сугубо и собственно социальными, надбиологическими, и именно переход

к производящему хозяйству обусловил и возможность и необходимость такого

вытеснения.

Что касается прибавочного продукта, то он сам тоже явился следствием

перехода к производящему хозяйству, следствием его возрастающей

экономической эффективности. Связи между процессом перехода к цивилизации и

появлением прибавочного продукта можно определить как функциональные,

производные от одного и того же причинного фактора. Другое дело, что,

появившись на свет, прибавочный продукт поставил вопрос о той конкретно-

исторической — а потому единственно возможной — форме, в которой будет

продолжено развитие цивилизации. Такой конкретно-исторической формой в тех

условиях могла быть только антагонистическая, причем об антагонизме здесь

приходится говорить в двух смыслах. Во-первых, всем своим дальнейшим

развитием цивилизация закрепляла возникший в недрах общества антагонизм, во-

вторых же, сложилось определенное антагонистическое противоречие между

интегрирующей сущностью цивилизации - и дезинтегрирующей формой ее

функционирования в рамках целой серии общественно-экономических формаций.

Возникавшие классы для закрепления своего господства использовали уже

сложившиеся в процессе начавшегося перехода к цивилизации социальные

институты. Это стало возможным потому что:

. сами социальные институты в потенции содержали в себе возможность

отчуждения;

. возможность эта в тех исторических условиях не могла быть “приглушена”.

Для того, чтобы “приглушить” ее в зародыше, требуется зрелая

политическая культура общества и, прежде всего масс. На пороге же

цивилизации политическая культура (как и сфера политики в целом) только еще

возникала.

Классы, прибравшие к рукам социальные институты, тем самым получили

возможность наложить существенный отпечаток на многие другие

цивилизационные процессы и подчинить их своим корыстным классовым

интересам. (Поскольку же классы суть явления формационного порядка, их

воздействие на цивилизационные процессы выражает существенную сторону

сопряжения формационного и цивилизационного). Так получилось с процессом

отделения духовного производства от материального (привилегия занятий

умственным трудом была закреплена за эксплуататорами), с процессом

урбанизации (различия между городом и деревней превратились в

противоположность, характеризующуюся эксплуатацией деревни со стороны

господствующих классов города), с процессом кристаллизации личностного

элемента в истории (прозябание широчайших народных масс веками служило

фоном для деятельности выдающихся личностей из эксплуататорских слоев).

Таким образом, оба исторических процесса — переход к цивилизации и

переход к первой классовой формации самым существенным образом наложились

друг на друга и в совокупности составили такой переворот, который по своей

кардинальности можно сравнить только с происходящими ныне процессами

социализации в развитых, цивилизованных странах.

В этом и заключается синтез формационного и цивилизационного подхода к

периодизации истории.

4. Общественный строй древневосточных государств

1. Господствующий класс древнеегипетского общества составляли рабовладельческая знать и жречество. Положение знатного человека определялось тремя условиями: древностью рода, величиной землевладения, значением занимаемой должности.

В конце Древнего царства, воспользовавшись ослаблением центральной власти, светская аристократия, особенно провинциальная (номовая), добивается почти полной независимости. Благодаря разного рода "защитительным" (иммунитетным) грамотам, испрашиваемым у правительства, собственники провинциальных имений приобретают освобождение от тягот и повинностей в пользу государства. Особенно преуспевают в этом провинциальные правители-номархи. Наступает распад Древнего царства.

В период Среднего царства, несмотря на выдающиеся успехи централизации, номовая аристократия сохраняет и упрочивает привилегии. Свои имения она называет "отцовскими", то есть наследственными, и, значит, не зависящими от воли правительства. Наследственными становятся перешедшие от предков титулы и даже должности (в особенности должность номарха).

В период Нового царства положение светской аристократии меняется к худшему. Оставаясь господствующим классом, она должна была примириться с деспотическим господством фараона и его правительства, с одной стороны, выдвижением жречества - с другой.

Огромное значение жречества, непосредственное вмешательство жрецов в судебные дела и управление не составляет какой-либо особенности египетской истории. То же самое мы видим во всех государствах Востока, включая Вавилон и, конечно, Древнюю Индию. И все-таки то положение, которое замкнутое жреческое сословие приобретает в период Нового царства, заслуживает особого внимания. Храмы и жрецы в отдельности становятся собственниками огромных богатств - земли и драгоценностей всякого рода. Жреческое звание становится наследственным в определенных семьях. Назначение на церковные должности стало производиться независимо от правительства.

Доступ к государственным должностям не был в принципе закрытым. Удачливый чиновник или офицер не раз делали блестящую карьеру, добиваясь заметного положения, чинов и богатства.

Автобиография чиновника Метена, жившего 3000 лет до н. а. (Древнее царство), сообщает о последовательном замещении должностей и соответствующем накоплении богатств: первый писец пищевых складов - начальник этих складов -еще какая-то должность - наконец управитель Бычьего нома (номарх): отец Метена, провинциальный судья, оставил сыну только "людей (рабов) и мелкий скот"; "ни земли, ни зерна". В конце карьеры Метен уже собственник 200 аур поля "с многочисленными царскими людьми", на него работавшими, огромного дома, "построенного, снабженного", сада, пруда и пр.

Карьера чиновника была нелегкой, нелегок был сам путь к знанию - умению писать и считать. И тем не менее многим она казалась пределом мечтаний. Единственный в своем роде документ, составленный в виде поучения сыну (Среднее царство), с редкой откровенностью указывает на выгоды государственной службы (так называемое Поучение Ахтоя).

Вот его содержание. "Я не видел кузнеца посланником и ювелира посланным, но видел кузнеца за работой у печи. Его пальцы были подобны крокодиловой коже, он издавал запах хуже, чем гнилая икра. Каждый ремесленник, работающий резцом, утомляется больше земледельца. А ночью разве он свободен? Он работает больше, чем могут сделать его руки, поэтому ночью он зажигает огонь. У земледельца всего одно платье. Его здоровье как человека, лежащего подо львом... Ткач в мастерской слабее женщины. Его ноги на желудке, он не вдыхает воздуха. Если он не доделает днем положенного, его бьют как лотос в болоте".

В таких же выражениях автор говорит о других профессиях. И заключает страстным призывом идти в школу и стать чиновником (писцом). Ибо все должности имеют над собой начальника, и только чиновник "сам начальник" над другими. И не говорят писцу: "Поработай на этого человека". Наоборот, он "сам будет посыпать многих", и "нет писца, лишенного пропитания от достояния царского дома".

Основная масса сельского населения Древнего Египта, сохраняя личную свободу, жила в деревнях, представлявших собой (в отдельности или в некоторой совокупности) то, что принято называть сельской общиной.

Существовавшая у всех народов древнего мира, сельская община возникает вместе с разложением рода и под влиянием этого процесса. От родовых порядков сохраняется коллективная собственность на землю: покупать, продавать, обменивать ее возможно только с согласия всех участников общины. В отличие от порядков, существовавших в роде, каждая принадлежащая к сельской общине семья владеет особым участком вначале временно, на условиях более или менее регулярного передела, а затем постоянно.

В общем пользовании общины остаются свободные земли, включая нераспаханную целину, луга, леса и пр. Нередко случается, что общины обрабатывают часть земли .сообща, предназначая полученный урожай на взнос налога, на создание запасов.

Большая часть членов общины связана между собой родством, происхождением от общего предка. Однако с течением времени в ее среду проникают и неродственники, чужаки. Некоторые же общинники, напротив, вынуждены покидать ее в поисках заработка.

Управление общиной осуществляется общим собранием, советом, старейшиной.

По своему характеру сельская община является переходной формой от коллективной собственности на землю, коллективного пользования ее плодами к частной собственности, к индивидуальному хозяйству. Однако в условиях Древнего Востока сельская община сохранилась и после того, как возникло классовое общество. Это объясняется тем, что земледелие здесь было возможно только как орошаемое.

При тогдашних орудиях труда сооружение и поддержание оросительных систем требовали коллективного труда. Коллективным было, как легко понять, и пользование каналом, регулирование воды в нем, само распределение этой воды между отдельными полями и т.д. В этом главная причина того, что сельская община не погибла, что, мало изменяясь, она сохранялась в течение столетий и тысячелетий.

Зависимость от данной системы ирригации мешала богатым крестьянам разорвать с общиной, хотя многие из ее порядков были для этих крестьян стеснительными. Они находили выход в том, что прибавляли к своему исконному наделу новые земли, лежавшие за пределами общинного орошения (так называемые высокие поля), устраивая колодцы за собственный счет.

Но таких крестьян было мало. Большая же часть общинников беднела по мере дробления хозяйств между наследниками и по другим причинам. В хозяйствах египетской знати, на храмовых землях было занято много таких крестьян, которые, потеряв свои общинные наделы, существовали на довольствие. Жили они в принадлежавших землевладельцу селениях и управлялись надсмотрщиками.

Это обычная картина для эпохи Среднего царства. Упоминания о покупке земли разбогатевшими крестьянами, чиновной и военной знатью становятся весьма многочисленными. Идет разорение сельской общины, усиливается неравенство в ее среде.

В эпоху Нового царства работа на чужой земле, государственной и храмовой по преимуществу, становится уделом большей части египетского крестьянства. Забота об орошение является делом центрального правительства. Старой общины уже, по-видимому, нет.

Работавший на государственной земле крестьянин ("царский человек") не имел ни семян, ни волов; и тем и другим его снабжало государство. Полученный урожай подлежал строгому учету, и большая его часть отбиралась.

Периодически проводились смотры населения, имевшие целью насильственное причисление людей к тому или иному разряду работников; большую часть обязывали к работам на государственных и храмовых землях.

Система принудительного труда была связана с системой насильственного прикрепления людей к определенным профессиям. Платой за труд, в том числе труд ремесленника, служили продовольственные выдачи и выдачи одежды. Многочисленные изображения на стенах египетских гробниц и храмов дают отчетливое представление о характере и распространенности рабства. Среди рабов фигурируют негры, выделяющиеся своим внешним видом азиаты, захваченные во время военных экспедиций, сами египтяне. Вот они сгибаются от натуги, сидя на веслах или таща на себе грузы, или черпая воду из колодцев.

Знаменитая пирамида Хеопса (Древнее царство), выстроенная для одного человека, думавшего, что таким путем он может обеспечить себе вечное существование, стоила жизни сотням тысяч рабов, не удостоившихся простого погребального обряда.

В период Нового царства, с распространением системы принудительного труда, различие в положении рабов и свободных тружеников стало все больше стираться. Так же, как и свободные крестьяне, рабы массами заняты в дворцовом хозяйстве, выполняя дневной урок, или наделяются землей. В последнем случае наблюдается некоторое приближение к начальным формам феодализма.

Рабский труд конкурировал с трудом свободных и вытеснял его из многих сфер деятельности, особенно в ирригации. Он занял господствующее положение в некоторых непроизводительных отраслях, например, в строительстве усыпальниц, в личном услужении. Рабский труд, положение раба, его бесправие, налагая отпечаток на все общество, в особенной степени сказались на судьбе крестьянина-общинника и ремесленника. Их эволюция была эволюцией от свободного состояния к зависимости, и весь ход этой отмечен сильнейшим влиянием рабовладельческих

эволюции порядков.

2. В своих основных чертах древневавилонское общество подобно египетскому. Мы находим здесь светскую и церковную знать, чиновничество, профессиональное воинство, сельских общинников, ремесленников, купцов и торговцев, наконец, разные категории рабов.

При всем том различия между этими обществами весьма существенны. Прежде всего обращает на себя внимание разделение свободных людей на две категории. Одни назывались "сынами мужа" - "авилум" (или, в ином чтении, "сынами человека"), что должно было подчеркивать их свободное, полноправное состояние; другие - "мушкенум". Определение того, что это значит, остается до сих пор предметом спора. Одни исследователи склонны относить мушкенум к разряду отпущенных на волю рабов, другие видят в них особый разряд неполноправных граждан - "подданных".

Различия в положении авилум и мушкенум не совсем обычны. Когда речь идет о развитом частном хозяйстве и частном рабовладении, мушкенум выступает как полноправный гражданин, но как только речь идет о наказаниях за обиду, за причинение вреда или увечья, там в безусловно привилегированном положении оказывается авилум; его защищают и более крупный штраф, и более суровое наказание, угрожающие обидчику.

Гипотеза, которая некоторым образом объясняет это противоречие, состоит в следующем. Авилум - это та часть населения Вавилона, которая принадлежала к семитам - объединителям Двуречья (амореям); мушкенум же - его шумерийское население. Известно, что шумеры намного опередили семитов в своем развитии. Поэтому у них имеется и частное хозяйство, и частное рабовладение. Но в политическом отношении именно семиты могли обладать существенными привилегиями.

Некоторое основание указанная гипотеза находит в истории других народов, например, как мы увидим ниже, в истории франков после покорения ими Галлии. В то же время имеются основания полагать, что в разлагающейся сельской общине амореев (с укоренившимся обычаем продажи и купли земель) частное хозяйство было делом не менее обычным, чем у мушкенум.

В недавнее время в советской исторической литературе высказано не менее серьезное предположение. Мушкенум - это те бывшие общинники, которые вынуждены были сделаться арендаторами царских (государственных) земель. Особая защита их имущества вполне понятна, ибо отвечает непосредственным интересам законодателя. К тому же эти люди не могли рассчитывать на помощь соседей-общинников. Но почему, становясь царским арендатором, человек терял в своем "достоинстве"?

Несмотря на необыкновенно высокие урожаи, которые давала прекрасно орошенная земля Двуречья, положение крестьянина-общинника было тяжелым. В юридических документах конца II тысячелетия до н. э. общинники выступают главным образом закладывающими свои земельные участки ростовщикам (при денежном займе и натуральном, то есть продуктами, зерном); закладывающими жену и детей, если нет другого имущества; продающими своих детей за деньги; арендующими чужую землю (на условиях уплаты 1/3 и даже 1/2 урожая); продающими земельные участки, сады, скот; нанимающимися на поденную работу и т. д.

Основную массу рабов составляли иноплеменники, захваченные на войне. Это главным образом мирное население, становившееся, по обычаям того времени, полной собственностью захватчика.

Рабов имели все состоятельные элементы вавилонского общества, включая разбогатевших общинников и ремесленников. Сельские общины имели их в коллективной собственности. Тысячи рабов были заняты в царском и храмовых хозяйствах.

О положении рабов рассказывает одна табличка из шумерийского города Ум-мы (III тыс. до н. э.): из 185 рабынь, находившихся на работах в данном хозяйстве, 57 умерли в течение одного месяца. В течение следующих четырех месяцев погибли еще 38.

Закон разрешал рабу дворца и рабу-мушкенум иметь семью, а также дом и имущество, но убийство чужого раба влекло за собой простое возмещение его стоимости.

Особую группу рабов составляли неоплатные должники - те граждане Вавилона, которые, взяв долг, не смогли выплатить его в положенный срок. По законам Вавилона, они отдавались кредитору для работы в его хозяйстве, но на срок, не превышающий трех лет.

Если иметь в виду, что основная масса займовых операций, ради которых бедный человек решался на риск долговой кабалы, касалась небольшой суммы денег, семян для посева и пр., следует признать трехлетний срок рабства достаточным не только для возмещения убытков, понесенных кредитором, но и для обогащения за счет прибавочного труда должника.

Долговое рабство свойственно истории всех народов древности. Происхождение долгового рабства может быть объяснено коллективным характером земельной собственности. Принадлежа всему данному роду, данной общине, земля не могла служить залогом при частных сделках займа. И то же, по-видимому, относится к скоту, к орудиям труда. Единственной действительной ценностью, могущей гарантировать интересы кредитора, был сам должник, его личность.

Став ранее всего господином в собственной семье, мужчина приобретает право продажи детей и жены в рабство. Когда отец продавал своих детей в рабство, он продавал их навсегда, без права истребования. Можно себе представить, сколько трагедий было связано с этим правом.

Принцип временной долговой кабалы был усвоен и древнееврейским законодательством, находившимся под заметным влиянием вавилонского права. Только здесь - в так называемых Законах Моисея (IX в. до н. э.) - установлены шестилетний срок и дополнительное правило: "Но если раб скажет: я люблю моего господина, мою жену и моих детей (в случаях, когда господин дает рабу жену); я не хочу выйти на волю, то... подведут его к створу или косяку двери, и его господин проколет ему ухо шилом, и раб тогда будет служить вечно".

3. Ни египетская, ни вавилонская история не сохранила сведений о правительственных мерах, преследующих общинные порядки или стимулирующих их прекращение. Пример такого рода дает нам история Древнего Китая (в так называемом Циньском царстве). В середине IV века до н. э. по инициативе сановника Шан Яна была проведена реформа, которой была узаконена свободная продажа и покупка земли; мужчинам, живущим в одном доме и ведущим общее хозяйство (сыновьям, оставшимся после отца на одном общем хозяйстве), было предписано разделиться.

Той же реформой были ликвидированы прежние территориальные деления, идущие от первобытнообщинного строя, и повсеместно введено новое деление - на уезды. В интересах правительственного контроля над населением была сохранена и упрочена круговая порука. Каждые пять крестьянских семей составляли первоначальную ячейку - пятидворку. Во главе ее стоял староста, ответственный перед государством за поведение каждого из своих людей; пять пятидворок составляли "деревню", пять "деревень" - клан и т. д. вплоть до округов и областей.

Шан Ян перенес принцип "пятерок" на армию, и солдаты были связаны круговой порукой, как и все остальное население: за провинность одного отвечали все пять.

В китайском уголовном праве окончательно утвердился принцип групповой ответственности: наказание было распространено на невиновного.

Древняя китайская история дает нам примеры грандиозных по своим масштабам крестьянских революционных войн. Одно из них, восстание 209 года до н. э., привело к свержению династии (Циньской) и проведению важных реформ. Было облегчено положение крестьян, осуществлено освобождение рабов, отменено обращение в рабство целыми семьями, общинам было возвращено право выбирать себе старост, смягчен уголовный кодекс.

Торжество крестьян было, однако, недолгим. Спустя некоторое время правительство, оставшееся в руках аристократии, взвалило на них прежнее бремя с помощью подушного, поземельного и ряда других налогов - прямых и косвенных.

Новые народные выступления вынуждали правительства к новым реформам. Важнейшей из них является реформа императора Ван Мана (1 в. н. э.): продажа земель была запрещена, все земли были объявлены государственными; никто не мог иметь больше определенного количества земли (100 му); все безземельные могли получить землю по закону. Одновременно с тем было запрещено покупать и продавать рабов.

Намерения были, может быть, добрыми, но утопическими. Хотели предотвратить разорение крестьян, помочь им сохранить землю. Но ни прежние формы эксплуатации, ни даже закон об обращении в рабство преступника и тех семей, которые были связаны с ним круговой порукой, не были отменены. Крупные землевладельцы саботировали проведение реформы. Правительство же не могло (или не хотело) преодолеть это сопротивление. Через три года свободная продажа земли и рабов была восстановлена.

Китайское общество в последние века до нашей эры и в первые века нашей эры развивалось по пути превращения в общество феодальное: рабы сажались на землю, крестьяне переходили в разряд арендаторов и зависимых работников. Крестьянское восстание (так называемое восстание "Красных бровей") 18 года н. э. вынудило правительство к освобождению части работ и изданию закона о запрещении убивать рабов без суда. Рабовладение было подорвано.

Реформы Шан Яна имели успех. Разложение общины было неизбежно и закономерно. Государство помогло этому процессу. Реформы Ван Мана не удались и были отменены - они были вынужденными, противоречили историческому процессу, оказались нежизнеспособными. Сила закона не безгранична. Он не может навязать экономическим и социальным процессам то, что противоречит их природе.

4. Значительным своеобразием отличается общественный строй Древней Индии. Своеобразие это связано с существованием особых "сословий" - вари. Их было четыре. Первой по важности и привилегиям считалась варна жрецов - брахманов. Ко второй принадлежала вся военная знать. Это - кшатрии. Обе эти варны составляли господствующий класс. По официальным представлениям, брахман - высший из людей. Его занятие - изучение священных книг, участие в суде и управлении, выработка законов и предписаний. Ему принадлежит все, что он видит, он может "потребовать все, что захочет" (по крайней мере, в законе). Изгнание и острижение - единственные наказания, которые могут быть применены к брахману.

Кшатрии - это светская аристократия. Из ее среды выходили цари, военачальники, сановники.

Две другие варны - непривилегированные. Принадлежавшие к третьей варне вайшьи были крестьянами, ремесленниками, торговцами. Четвертую варну составляли шудры. В их среде - обнищавшие, оставившие общину крестьяне, чужаки, отпущенные на волю рабы. Шудра мог иметь семью, его дети наследовали имущество, путь к обогащению не был ему закрыт каким-либо запрещением. И тем не менее он не свободен.

Шудру можно продавать и покупать. Даже отпущенный своим господином, он не освобождается от обязанности услужения, "ибо они врождены для него". Он тот, "чье имущество может быть отобрано хозяином". В глазах закона шудра нечестив, общения с ним надо избегать, его свидетельство всегда вызывает подозрение, его наказывают строже, ему запрещены религиозные обряды.

Положение раба (даса) немногим отличалось от положения шудры. Судя по древнейшему сочинению индийской литературы Артхашастре раб так же, как и шудра, может иметь семью, имущество, право наследования после отца, может требовать освобождения за плату.

Но как член варны шудра на ступень выше раба. То, что для раба может быть фактически счастливым исключением (семья, имущество), для шудры - обычное его состояние. Он может прибегать к суду, давать свидете^1ьские показания, его нельзя убить безнаказанно. Шудра - полураб, полусвободный. Эксплуатация его, могла осуществляться в формах скорее полуфеодальных, чем рабовладельческих (испольщина, оброк).

Принадлежность к варне определялась рождением. Переход из одной варны в другую был строго воспрещен.

Закрепленное законом неравенство было свойственно многим народам древности, но такого законченного, как в Индии, не было, пожалуй, нигде. Оно было наилучшим в тогдашних исторических условиях способом узаконения классового господства брахманов и кшатриев.

Происхождение варн не вполне ясно. Весьма вероятно, что завоевание и пребывание среди враждебного народа способствовали ранней специализации двух основных политических "профессий" -жреческой и военной. Военачальники и администраторы осуществляли завоевание и порабощение чужого народа, жрецы наблюдали за чистотой "расы", препятствуя смешениям ариев с коренным населением. Вайшьи вобрали в себя весь основной народ завоевателей, шудры же образовались из каких-то частей местного населения (сдавшихся, добровольно покорившихся?).

В первоначальных варнах все было проще, чем впоследствии; браки между брахманом и шудрянкой не воспрещались, хотя и не поощрялись; брахманы могли выполнять работу, которая затем была признана позорящей, - охранять караваны и пр.

В первых веках нашей эры в Индии стали складываться феодальные отношения. В этот период происходит процесс преобразования варн в касты. Возникшие первоначально внутри непривилегированных варн, они превратились в замкнутые общественные группы. Объединялись они принадлежностью к одной и той же профессии. Принадлежность эта была пожизненной и переходила к детям. Произошло насильственное прикрепление людей к их профессиям, их роду занятий (касты ремесленников, купцов, домашней прислуги и пр.). Наименее привилегированными были касты пастухов, гончаров, ткачей (они считались принадлежащими к варне шудр).

Презираемые профессии (могильщики, поденщики и пр.) стали участью так называемых неприкасаемых. Всякий, кто принадлежал к "чистым кастам", не мог иметь с ними общения.