I.1 Из истории евразийской теории
Распад Союза ССР и образования на его территории новых независимых государств поставил перед каждым из них такую нелегкую задачу, как определение собственного пути дальнейшего существования и развития.
В силу своего геополитического положения Казахстан является срединным, периферийным, региональным государством. При этом к нему нужно подходить не просто с географических позиций, рассматривая как конкретную территорию, расположенную в пределах определенной широты и долготы, в соответствующем регионе и граничащую с другими государствами. Как государство, расположенное между Европой и Азией, Казахстан должен рассматриваться сквозь призму общецивилизационных принципов и подходов. В силу этого всевозможные стратегии развития республики должны исходить не из описания узких вопросов и проблем преимущественно внутренний ситуации и путей их решения, а из целостного представления о Казахстане на основе его политического, экономического и социокультурного уклада.
Нужно также учитывать и тот факт, что Казахстан, как и любое государство, не может существовать обособленно от общемировых, глобальных процессов, которые так или иначе влияют, а где-то и определяют, ход развития республики. Сегодня, когда республика находится в сложном, можно сказать, критическом состоянии, обусловленном ее переходом от тоталитаризма к демократии, дальнейшее ее существование во многом зависит от степени интегрированности в мировое сообщество и мировую экономику. Казахстану как никогда нужно выбрать свой собственный вариант развития, а не гоняться за опытом, например, «азиатских тигров» - Сингапура, Южной Кореи, Таиланда и др. или слепо копировать модели управления общественными процессами такой страны Европы, как Франция. Иначе говоря, Казахстану сегодня как никогда нужно найти себя в этом мире, чтобы занять в нем свое достойное место.4
Таким образом, можно сделать вывод, что Казахстан в своем социоисторическом, культурологическом и общецивилизационном смысле должен идентифицировать себя с таким понятием, как Евразия.
Евразия занимает территорию, на которой долгое время существовали Российская империя, а затем Союз ССР.
Из этого логически следует, что Казахстан является одной из составляющих Евразии. Поэтому, очевидно, что основополагающей идеей его существования и дальнейшего развития в цивилизационном плане должна стать именно евразийская идея. Вопрос заключается только в том, какое содержание и основной смысл должна нести эта идея?
Из истории мировой философской и общественно-политической мысли известно, что идея евразийства возникла в России, пройдя в своем дальнейшем развитии три основных этапа:
1. 70-е гг. ХIХ в. Данный период истории России характеризуется как время кардинальных перемен и реформирования, обусловивших постановку в российском обществе вопросов об оптимальных путях дальнейшего развития страны, о сущности нации, специфики ее культуры и т.д. В условиях интенсивного развития капиталистически отношений, сопровождавшегося крушением вековых устоев российского общества, ломкой старых ценностей и авторитетов, представители русской интеллигенции пытались найти прочную и жизнеспособную основу, опираясь на которую, Россия могла бы уверенно идти в будущее.
2. 20-30-е гг. ХХ в. На этом этапе идея евразийства получила свое воплощение в создании и деятельности социально-философского движения русских эмигрантов, вынужденных покинуть Россию из-за потрясений революции 1917 г. И гражданской войны. Евразийская идея была выдвинута ими как альтернатива коммунистической идеологии, которая на практике привела Россию к разрушению и хаосу. Евразийское движение оформилось в 1921 г. И впервые заявило о себе в книге «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения Евразийцев»
3. 90-е г. ХХ в. Данный этап развития евразийской идеи детерминируется распадом мировой системы коммунизма и исчезновением с карты мира могущественной державы – Союза ССР, крушением прежних ценностей и идеалов, размежеванием стран и народов некогда единого государства. Как и в прошлые периоды, главная цель евразийства остается прежней – поиск пути, ведущего когда-то единую страну к достойному будущему.
Хотя в каждый из рассматриваемых периодов идея евразийства имела свои отличия, в то же время, у ее последователей общими являлись следующее концептуальные основания:
- отрицание возможности существования единой для всего мира линии социоисторического развития, а также единой общечеловеческой цивилизации и культуры;
- восприятие Евразии как особой географической, социоисторической и социокультурной целостности и признание единственно возможным для Евразии пути самостоятельного развития, опирающегося на национальные и культурные ценности, традиции, нормы, а также опыт многовекового взаимодействия евразийских народов.
Последователи евразийской идеи имеют в виду общность исторических судеб многих народов, населяющих «срединный материк», близость и даже совпадение их долговременных интересов, взаимодействие и взаимопроникновение культур, межнациональные и межконфессиональные связи, уходящие в глубь веков, и т.п.5
Теоретическое обоснование понятия “Евразия” появилось в научном обороте еще в 1883 году. Тогда его применил австрийский геолог Э. Зюсс для обозначения самого большого материка Земли, состоящего из двух частей света — Европы и Азии. Иной смысл вложили в этот термин евразийцы 20-х годов, понимавшие под Евразией территорию, которую занимали Российская империя, а затем Советский Союз. По их мнению, Россия - не Европа и не Азия, а особый “срединный материк”, существенно отличающийся по своим природным особенностям от остальной Европы и Азии. Урал вовсе не играет разделяющей роли, поэтому нет ни “европейской”, ни “азиатской” России, а есть единая Россия — Евразия. Евразия простирается от Хингана до Карпат, с юга она обрамлена полосой пустынь, с севера — морем, с запада — позитивной изотермой января, то есть — это самодовлеющий, самодостаточный “континент”. 6
По мнению одного из основателей теории евразийства Н.С. Трубецкого, у народов, населяющих Россию-Евразию, сознание принадлежности к евразийскому братству сильнее и ярче, чем сознание принадлежности к какой бы то ни было группе народов — славянских, тюркских, мусульманских, — по языковому или религиозному признаку. В евразийском братстве народы связаны друг с другом не по тому или иному одностороннему ряду признаков, а по общности исторических судеб. Евразия есть географическое, экономическое и историческое целое.
Судьбы евразийских народов переплелись друг с другом, прочно связались в один громадный клубок, который уже нельзя распутать, так что отторжение одного народа из этого единства может быть произведено только путем искусственного насилия над природой и должно привести к страданиям. Совершенно очевидным это стало после Октябрьской революции 1917 года. Почему народы бывшей Российской империи, ранее столь рвавшиеся на свободу из “тюрьмы народов”, не воспользовались возможностью стать суверенными и независимыми? Что лежало в основе создания СССР — сила большевистской идеологии или нечто иное, заставившее народы осознать общность своей судьбы?7
Характеристику современной цивилизации как выражение культуры лишь романских и германских народов мы вновь встречаем у Н.С. Трубецкого, работа которого «Европа и человечество” предварила появление евразийства. В нем соединились славянофильское положение об особой роли православной церкви и идущая от Данилевского идея создания русско-мусульманского единства на территории двух больших империй (татаро-монгольской и Российской). В отличие от современного евразийства (школа Л.Н. Гумилева), представители его классического направления 20 —30-х годов в большей степени исходили из религиозного, чем из геополитического момента. Они утверждали, что на территории Евразии сложился религиозный мир, тяготеющий к русскому православию, в то время как славяно-русский не представляет собой единого культурного целого.8
Заявившее о себе выходом сборника “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев” (София, 1921 г.) евразийство сразу же привлекло к себе внимание необычностью пущенного в обиход понятия, нетрадиционным анализом традиционных проблем, подкупающей воодушевленностью и искренностью авторов, настораживающе-дерзкими проектами преобразования существующего общественного строя России.
Авторами сборника и “отцами” нового движения стали экономист и географ П.Н. Савицкий, блестящий лингвист и этнограф Н.С. Трубецкой, философ и богослов Г.В. Флоровский, искусствовед П.П. Сувчинский. Их начинание привлекло как многочисленных сторонников и сочувствующих (Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин, Н.Н. Алексеев, С.Л. Франк, П.М. Бицилли), так и оппонентов (П.Н. Милюков, Н.А. Бердяев, А.А. Кизеветтер и др.). Вслед за первым сборником уже в 1922 г. последовала вторая книга — “На путях. Утверждение евразийцев”, затем еще три книги под общим названием “Евразийский временник”. В 1926 г. евразийцы представили на суд общественности систематическое изложение своей концепции: “Евразийство. Опыт систематического изложения”. В 1931 г. в Париже вышел подводящий десятилетний итог сборник “Тридцатью годы”. Одновременно с 1925 по 1937 г. увидели свет двенадцать выпусков “Евразийской хроники” (задуманной как сводка отчетов, пропагандистской и политической деятельности), включавшие статьи теоретического характера, а также обзоры политической и хозяйственной жизни в СССР, за которой евразийцы внимательно следили. Под эгидой евразийского издательства публиковались и отдельные книги идейно близких авторов.9
Евразийцы отстаивали идею государственного единства “срединного материка”, предупреждая против опасностей “ложного национализма”, способного при определенных условиях привести к его распаду. Чтобы этого не произошло, государственные формы должны иметь гибкость в соответствии не только с общими целями, но также и местными нуждами. Российская и всеевразийская государственность должна держаться форм сочетания единства и множества особых форм федерации.10
В процессе формирования евразийская теория сделала немало “зигзагов”, однако условно можно выделить два основных направления. Евразийцы первого направления считали себя последователями славянофилов, а представители второго направления считали, что русская национальность не может быть сведена к славянскому этносу, что в образовании евразийства большую роль сыграли тюркские и угро-финские племена, населявшие единые с восточными славянами территории и постоянно взаимодействовавшие с ними. Так сформировалась русская нация, которая приняла на себя инициативу объединения разно язычных этносов в единую многонародную нацию — евразийцев, а Евразии в единое государство — Россию. Национальным субстратом этого государства, по мнению Н.С. Трубецкого, является вся совокупность населяющих его народов, представляющих собой единую многонародную нацию. Эту нацию, названную евразийской, объединяет не только общее “месторазвитие”, но и общеевразийское национальное самосознание. Думается, именно это, второе направление евразийской мысли, сегодня наиболее актуально и плодотворно для народов постсоветского пространства, дающее им общее евразийское измерение. 11
Среди спорных вопросов, поставленных евразийцами, был и остается главный – отношение России к Европе и Азии. Разработку этой проблемы ставит в заслугу евразийцам Бицилли в статье «Два лика евразийства». Суждения Бицилли важны потому, что он, не будучи евразийцем, принял участие в их первом издании; его суждения как видного историка культуры заслуживают доверия; его критику сами евразийцы восприняли достаточно терпимо, истолковав ее как одобрение и развитие евразийских идей. Первый лик евразийства Бицилли усматривает в разработке самой проблемы Евразии как «месторазвитии» России, во многом определившем ее историю и национальный характер русского народа. В отличие от Англии, которая стала великой империей – Великобританией, объединившей заморские территории уже после того, как сформировались английская нация и культура, развитие русской государственности совпало с формированием русской нации.
Инициатива формирования нации принадлежала наиболее активному этносу, которым оказались великороссы. Этнические черты этой народности определили и сильную, и слабую стороны русской национальности. Потому правы евразийцы, считает Бицилли, утверждая, что русская нация и пространство, и духовно есть нечто более широкое и многообразное, нежели ее этнический субстрат – великорусская народность.
Евразия является единым пространством, общим домом для всех населяющих ее народов. Ее невозможно разделить, ибо такой раздел всегда будит проходить по живому, что приведет к «умерщвлению живого субъекта». Вот почему, когда евразийцы претенциозной идее «единой и неделимой России» противопоставили идею Евразии как месторазвития всех народов «российского мира», дополнив ее идеей федерации российских земель и народностей, это, по словам Бицилли, свидетельствовало об их чутье исторической реальности. Однако, замечает он, сами евразийцы развивают свою идею совсем на другой лад. И в том, как они это делают, обнаруживается второй лик евразийства – «лик соблазнительный и отвратный».
«Соблазн», которому поддались евразийцы, состоит в том, что, стремясь толи к власти, то ли к спасению России от большевиков, они решили воспользоваться готовыми структурами этой самой власти, заменив правящую коммунистическую партию «единой и единственной» православно-евразийской партией. Но утверждение диктатуры православно-евразийской партии разрушает провозглашенное евразийцами единое экономическое и культурное пространство всех народов «российского мира», которые уже в силу своих культурных и особенно религиозных традиций неизбежно останутся за ее пределами народами второго сорта.
Подобную оценку евразийства дает и Н.А. Бердяев в статье «Евразийство». Главное достоинство молодого, талантливого, но вместе с тем эмоционально-экзальтированного кружка евразийцев он усматривает в том, что оно было единственным послереволюционным течением. Евразийцы верно поняли и почувствовали, что русская революция явилась симптомом и знаменем мирового кризиса, что Европа перестает быть монополисом культуры и народы Азии вновь включаются в поток мировой истории. И конечно же эти изменения касаются прежде всего России, на огромном евразийском континенте которой разыгралась историческая драма. Главный «соблазн» евразийцев, порождающий ядовитые плоды, Бердяев усматривал в этатизме, скроенном по образцам большевизма и итальянского фашизма. Намереваясь заменить коммунистическую идеологию евразийской «идеей-правительницей», основанной на догматизированном христианстве, евразийцы лишь усиливают тоталитаризм государства авторитетом церкви и тем самым заставляют ее служить «царству кесаря», если не «царству мамоны». Тоталитарно-идеологическое государство, усиленное авторитетом догматизированного христианства, берущее на себя организацию всей жизни, всей культуры и даже сферы духа, может обернуться русским фашизмом.
Наиболее острой критике евразийство было подвергнуто одним из его основоположников Г.В. Флоровским. Соглашаясь с евразийцами в том, что русская революция должна быть признана как свершившийся исторический факт, Флоровский, в отличии от идеологов движения, воспринявших ее как подтверждении подлинности исторического процесса и тем самым его оправданием, поставил вопрос о смысле истории. «Мало и недостаточно уловить смысл происходящего. Может оказаться, что события текут в «бездну отпадения», - и в этом их «смысл». История знает не только тупиковые ходы, но и порождение химерических образований.
Но евразийцы свято верили в непогрешимость истории, признавали ее свершение как окончательное доказательство их действительности, не допускали и мысли о суде над историей. Убежденные в том, что зло, творимое большевиками, заключено в их ложной, сатанинской, но огромной идее коммунизма, они были уверены, что достаточно противопоставить истинную, «соравную» ей по мировому размаху идею-правительницу, чтобы преодолеть зло большевизма и сделать действительность разумной. Евразийцы льстили себе надеждой, что именно их православно-евразийская идеология заменит коммунизм и вернет Россию на путь ее подлинного развития. Флоровский разоблачает крутые “зигзаги” евразийцев. “Соравная” коммунизму православно-евразийская идея оказалась химерическим порождением, ведущим Россию в “бездну отпадения”. Евразийство не сумело и не смогло ответить на им же поставленные вопросы. Оно обернулось соблазном, рассеявшимся от собственной слабости. Однако исследователи единодушны в признании, что евразийцы поставили и научно обосновали актуальные вопросы, которые встали в конце ХIХ начале ХХ вв. перед народами евроазиатского образования, схватившего одну шестую часть суши нашей планеты. Ярким подтверждением этому является тот факт, что ряд поставленных ими вопросов вновь приобрели свою актуальность и в канун наступления ХХI века.12