Учебные материалы к семинарам 1-2-3 «Народы Северного Кавказа, Дона и Причерноморья в древности» (6 час.)

Что такое исторические источники и как они классифицируются?

К историческим источникам относится все, что непосредственно отражает исторический процесс и дает возможность изучать прошлое человеческого общества. Классификация исторических источников является одним из важнейших аспектов вспомогательной исторической дисциплины — исторического источниковедения.

Многие классики отечественной истории решали вопрос классификации источников самостоятельно и объясняли систему классификации источников во введениях и предисловиях к своим работам. Одну из самых удачных классификаций источников предложил А. С. Лаппо-Данилевский Он делил источники на остатки и предания. Согласно этой схеме, к остаткам относились остатки культуры и исторические факты, а преданиями считались изображения и интерпретации фактов. Классификация А. С. Лаппо-Данилевского была распространена в досоветской историографии и повлияла на классификацию советского источниковедения.

В 1930—1960-х гг. предлагалось несколько вариантов типологизации источников. М. Н. Тихомиров взял за основу классификацию источников на исторические факты и предания. А. А. Зимин исходил из деления источников на три вида: материалы, отражающие социально-экономическую историю; материалы, отражающие историю внутренней и внешней политики; материалы, отражающие историю общественно-политической мысли и культуры. Кроме этого в исторической литературе был распространен принцип различия источников по их происхождению в рамках определенной общественно-экономической формации. Однако последняя классификация вызывала затруднения в использовании, поскольку в пяти формациях нужно было еще выделять виды источников, кроме того, количество видов и спецификация источников в формациях отличались.

Позднее советские историки предложили еще две классификации, распространенные и в настоящее время. Очень удачной и универсальной признается классификация Л. Н. Пушкарева, А. П. Пронштейна, И. Н. Данилевского. По этой схеме источники делятся на семь типов, групп или категорий:

1. Письменные источники.

2. Вещественные источники.

3. Устные или фольклорные источники.

4. Этнографические источники.

5. Лингвистические источники.

6. Фото- и кинодокументы.

7. Фонодокументы.

Удобство этой классификации заключается в ее универсальности, поскольку дает возможность соотнести любой источник к той или другой группе, не меняя при этом классификацию. Другое преимущество схемы заключается в ее логичной структуре.

Другая классификация источников сформулирована в источниковедческих трудах И. Д. Ковальченко, А. А. Курносова, С. М. Каштанова и имеет те же преимущества, что и предыдущая типологизация. Здесь источники делятся на четыре группы, категории или типы:

1. Вещественные источники.

2. Письменные источники.

3. Изобразительные (художественные или графические) источники.

4. Фонетические источники.

Большинство современных исследований ориентируются на названные две классификации. В этих классификациях письменные источники являются самым распространенным типом. Письменные источники делятся на виды или типы по содержанию, происхождению, по отношению к группам документов и на остатки и повествования. Типологическая классификация признается самой удачной, поскольку учитывает форму и содержание источника. Вещественные источники (остатки материальной культуры) классифицируются так же, как и письменные. Среди вещественных источников выделяется большая группа археологических источников, а также произведения материального искусства и культуры.

В XX в. большое распространение получили новые методы фото, кино, графического и фонового запечатления действительности. Количество и качество таких источников быстро увеличивается. Считается, что фото или кинодокументы отражают события более достоверно, чем письменные источники, а использование компьютерных технологий делает исторические источники общедоступными. Любой тип источников изучается в комплексе или отдельно специальными истерическими дисциплинами, а также археологией, этнографией, искусствоведением, ставшими отдельными отраслями исторических знаний. Каждая дисциплина или отрасль имеет свой предмет исследования и объединяются источниковедением, которая является одновременно специальной исторической дисциплиной и комплексной наукой, объединяющей в себе исследования по всем типам источников.

(История России в вопросах и ответах. Ростов н/Д 2001. С. 16-18)

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ — все, непосредственно отражающее ист. процесс и дающее возможность изучать прошлое человеч. об-ва, т. е. все, созданное ранее человеч. об-вом и дошедшее до наших дней в виде предметов материальной культуры, памятников письменности, идеологии, нравов, обычаев, языка и т.д. Историки используют также данные др. наук (географии, антропологии и др.) о явлениях, влияющих на развитие человеч. об-ва или появляющихся в результате обществ. отношений. И. и. являются основой любого ист. исследования, без их изучения в глубоком диалектич. единстве содержания и формы невозможно науч. познание истории развития об-ва. Количество И. и. в широком смысле слова практически безгранично, но количество сохранившихся от различных периодов источников, от чего непосредственно зависят полнота и точность ист. познания, крайне неодинаково. Менее всего дошло И. и. от бесписьменной первобытной эпохи, от к-рой сохранились преим. веществ, источники, изучаемые археологией. Поэтому, хотя веществ. памятники всех эпох (здания, предметы труда, обихода и т. д.) являются И. и., они особенно важны для изучения истории первобытного об-ва, отчасти — античности и средневековья. Для изучения истории клас. об-ва первостепенное значение приобретают письм. источники. Их количество зависит как от уровня развития общества, особенно распространения письменности, так и от степени их сохранности, в связи с чем меньше всего до нас дошло древних письм. памятников.

Письм. И. и. как рукописные (на камне, бересте, пергаменте, бумаге и пр.), так и печатные составляют для более поздних ист. периодов наиболее массовую группу И. и. Они различаются по своему происхождению (материалы гос., вотчинных, фаб.-зав., ведомственных, личных и др. архивов), содержанию и назначению (статистико-экономич. мат-лы, юридич. акты, делопроизводств, док-ты, законодат. памятники,, дипломатич. и воен. документация, суд.-следств. дела, периодич. печать и т. д.). Письм. И. и. возникли в результате обществ. и личной деятельности человека. Документальные И. и. отразили отд. факты. Напр., в актах в форме определ. юридич. норм зафиксированы экономич. или политич. сделки, договоры между частными лицами, частным лицом и гос-вом и т. д. Такие И. и. имеют особую достоверность, но значение каждого из них относительно ограничено, т. к. отд. документ отражает небольшой круг явлений. Лишь совокупность актовых, статистич., законодат. и др. И. и. позволяет воссоздать картину об-ва в тот или иной период. Иной характер имеют повествовательные (нарративные) И. и.,— летописи, хроники, ист. повести и пр. Они передают ист. события в том виде, как они преломились в сознании их авторов. Сведения повествоват. источников часто менее достоверны (нередко события намеренно искажены или отразились в передаче лиц, не являвшихся их современниками, либо современниками, но много времени спустя после их свершения и т. д.), однако они дают связный рассказ об ист. событиях.

Важными И. и. являются данные быта, нравов, обычаев людей, к-рые нередко отсутствуют в И. и. письменных и собираются этнографией, данные языка, изучаемые лингвистикой, и устные источники — былины, сказки, песни, пословицы и т. п., изучаемые фольклористикой. Bсе И. и. условно делятся на 6 больших групп — письменные, вещественные, этнографич., линг-вистич., устные и кино-, фоно- и фотоматериалы. Отдельные И. и. лишь условно могут быть отнесены к той или иной группе. Так, некоторые этнографич. источники изучаются и археологией и этнографией, антропологич. источники стоят на грани естествознания и истории и т. п. Развитие общества постоянно ведет к особенно быстрому расширению разновидностей письменных и возникновению совершенно новых видов И. и. Напр., изобретение и использование звукозаписывающих, фото- и киноаппаратов привело к образованию особой группы кино-, фоно- и фотоматериалов.

Классификацией, изучением происхождения, авторства, достоверности, полноты и т. д. И. и. занимается источниковедение.

(Советская историческая энциклопедия. М. 1965; Т.6, с..591)

Что такое историческое сознание?

В современной отечественной литературе под историческим сознанием довольно часто подразумевают «свод накопленных наукой знаний и стихийно возникающих представлений, всевозможных символов, обычаев и других явлений духовной сферы, в которых общество воспроизводит, осознает, т. е. запоминает свое прошлое». При таком подходе историческое сознание, во-первых, отождествляется с исторической памятью. Во-вторых, историческое сознание рассматривается только как надындивидуальная реальность, т. е, в данном определении элиминирован личностный аспект. Историческая память, отражая прошлое, является составной частью исторического сознания, в котором представления об обществе интегрируются в единстве его прошлого, настоящего и будущего. Историческое сознание наряду с культурными архетипами является «связующей» времен и поколений. Историческое сознание может быть как массовым (групповым), так и индивидуальным. Массовое историческое сознание представляет собой способ рационального воспроизведения и оценивания социумом движения общества во времени. Индивидуальное историческое сознание является результатом, с одной стороны, приобщения к знанию о прошлом, а с другой, — осмысления прошлого и генерации чувства сопричастности с ним. Поэтому индивидуальное историческое сознание выступает также формой осмысленно-преображенного прошлого как «сознание» и «событие».

Поскольку историческое сознание — это осмысление, то можно выделить два его вида: целерациональное и ценностно-рациональное. В первом виде сознания доминирует ориентация на конкретный исторический результат, на осмысление хода исторических событий, их причин и следствий. Целерациональное историческое сознание не только всегда конкретно, оно и теоретично. Ценностно-рациональное сознание, наоборот, ориентируется не на конкретный результат, а прямо на стоящую за ним ценность. Такое сознание в большей степени этично, чем теоретично. В нем доминируют не вопросы — почему, с какой целью, а — каков смысл, кто виноват. Поскольку групповые цели на уровне личности выступают как ценностно-рациональные, то для ценностно-рационального индивидуального исторического сознания характерна значительная степень конформизма по отношению к массовому историческому сознанию. Поэтому ценностно-рациональное сознание в значительной степени подвержено воздействию извне, оно более податливо для трансформации и манипуляции. Человек с таким сознанием способен легко менять свои взгляды в пользу других, не испытывая при этом особых неудобств и сомнений.

Если исходить из способа осмысления и особенностей фиксации представлений о движении общества во времени, то историческое сознание может принимать форму мифа, хроники или науки. Отличительной чертой мифического сознания выступает синкретизм исторических представлений. В них мышление сливается с эффективностью. В мифическом сознании одновременно присутствуют два пласта исторического времени — сакральное и текущее. В сакральном времени происходят события, предполагающие «знание-веру». В таком знании, например, часто присутствует «легенда о золотом веке» (в прошлом или будущем) как идеале человеческого существования. Исторический миф — это эмоционально окрашенное представление об исторической действительности, вымышленный образ, замещающий в сознании эту действительность. Исторические мифы создаются коллективным воображением или навязываются массовому историческому сознанию извне, формируя при этом определенное историческое мироощущение, призванное формировать желаемые образцы социального поведения. Входя в структуру культурных архетипов, мифы активизируют историческое сознание в периоды разочарований и краха иллюзий, алармизма и фрустрации. Современная публицистика дает немало примеров активизации мифологизированного сознания: разочаровавшись в советской истории, ищут нравственное утешение и вдохновение в историческом прошлом России.

В отличие от мифического хронистическое сознание в значительной мере ориентировано на фиксацию реальных событий прошлого. Однако в таком сознании отсутствует представление о причинно-следственных связях в истории. Эти связи в хронистическом сознании замещаются изложением исторических событий в хронологической последовательности, скрепленной провиденциалистскими идеями и моральными сентенциями. Отсюда истолкование истории сквозь призму божественного Провидения, дихотомию добра и зла, Бога и дьявола, добродетелей и пороков, замыслов и происков. Как и мифическое, хронистическое сознание формирует, подобно мифическому, историческую реальность, соответствующую идеалу своего времени. Прошлое изображалось не таким, каким оно было, а таким, каким оно должно было бы быть.

Развитие потребности общества в самосознании, в глубоком понимании логики исторического процесса привело к становлению истории как науки о прошлом, что оказало огромное влияние на усиление рефлексивного начала в историческом сознании. Оно обращается прежде всего к реальным фактам истории, «земным» корням тех или иных событий и процессов, стремясь осмыслить причинно-следственные связи и выяснить сущность исторических явлений. Достижением научного сознания стал историзм, требующий рассматривать исторические явления в развитии, в связях с другими историческими событиями, с учетом конкретных условий определенного этапа общественного развития. Научное историческое сознание имеет специализированный характер, его источником и носителем является научный этос. Поэтому в массовом историческом сознании его научная компонента причудливо переплетается с художественным вымыслом и историческими мифами. Кроме того, если научное сознание ориентировано на поиск истины, то массовое сознание занято прежде всего поиском исторической «правды» как результата эмоционально-ценностного отношения к действительности. Трансформация исторического сознания происходит обычно в условиях кризиса общественной системы, при смене политических режимов, при резком изменении курса общественного развития, когда в ситуации «переоценки социально значимых ценностей» начинается «переписывание истории».

(История России в вопросах и ответах. Ростов н/Д 2001. С. 63-66)

Какие методы изучения истории используют профессиональные историки?

Работа историка — целенаправленный исследовательский процесс с целью получения научных знаний. В своей профессиональной деятельности историки применяют взаимосвязанные между собой общетеоретические и специально-научные методы исследования.

Каждое научное исследование имеет предметную основу. Следовательно, историк определяет объект и предмет своего исследования. Понятие «объект исследования» всегда шире, под ним понимается то, на что нацелена познавательная деятельность, а «предмет исследования» раскрывает стороны и содержание объекта исследования. Иными словами, определение объекта и предмета — начало исследования, здесь историк отвечает на вопрос — что исследовать? Научное исследование должно строиться четко в соответствии с обозначенным предметом. В противном случае произведение будет нелогичным, автор запутает и себя и читателя, а цели и задач своей работы не достигнет.

Определив предметную сторону своей работы, историк приступает к изучению источников и исследований, основываясь на общетеоретических методах анализа и синтеза. Анализ означает познание частей целого, синтез — наоборот, объединение исследованных частей, свойств, отношений в единое целое. Анализ и синтез являются неотъемлемыми этапами исследования, всегда взаимосвязаны друг с другом и предполагают использование таких приемов работы, как обобщение накопленного материала, его систематизация, построение базы доказательств и т. д.

Исторический труд должен отвечать принципам научности, объективности, историзма. Применяемая историческая база должна соответствовать предмету исследования, его хронологии. Поэтому историк должен использовать корректную аргументацию, которая действительно способствует раскрытию сущности исторического явления исходя из исторических условий данного процесса.

В своей работе историк опирается не только на достижения исторической науки и на свой собственный исследовательский опыт. Выбор методов конкретного исторического исследования зависит и от субъективных, личностных факторов, которые во многом влияют на результативность работы. Современным историком может считаться только такой исследователь, который не искажает исторический процесс, не подменяет доказательства в угоду личным или иным конъюнктурным интересам. Активно пропагандировавшийся в недавнем прошлом принцип «партийности» исследования признан научно-педагогической общественностью ненаучным, однако де-факто он активно используется на практике политизированными группами интеллигенции в целях пропаганды тех или иных политических позиций или агрессивного «разоблачения» оппонентов и инакомыслящих.

Специально-исследовательские методы — также неотъемлемый компонент работы историка. Выбор методов зачастую исходит из специфики предмета исследования, источников и литературы. В современных научных работах часто применяются историко-типологический, историко-генетический, сравнительно-исторический методы исследования…

(История России в вопросах и ответах. Ростов н/Д 2001. С. 18-19)

К этнической истории бассейна Нижнего Дона иПриазовья

…Следует иметь в виду, что сами эти источники (античные) очень неточны и часто противоречивы. Все же сопоставление свидетельств античных авторов и археологических памятников позволяет приблизительно наметить общую картину этнической истории бассейна Нижнего Дона и Приазовья. Наиболее ранние сведения по этнографии интересующего нас района содержатся у Геродота, который несколько раз повторяет, что река Танаис разделяет владение царских скифов и уже нескифского народа - савроматов. В приводимой им легенде о происхождении савроматов от скифских юношей и амазонок и об удалении этих прародителей савроматов с правого берега Танаиса на левый, может быть, следует усматривать какие-то представления, с одной стороны, о родстве скифов и савроматов, а с другой — о борьбе между ними. Рассказывая о происхождении савроматов, Геродот помещает их на расстоянии трех дней пути от Танаиса к востоку и на таком же расстоянии от Меотиды к северу. Если принять эту версию, то начало кочевий савроматов придется поместигь довольно далеко от устья Дона, где-то в бассейне Северского Донца между Константиновской и Белой Калитвой («З дня пути» Геродота превышает расстояние в 100 км). Но такая локализация противоречит и археологическим данным, и свидетельствам того же Геродота о Танаисе как о пограничной реке. В другом месте Геродот говорит, что савроматы занимают безлесные пространства на 15 дней пути к северу, начиная от угла Меотиды. Последняя версия более приемлема и обычно принимается за исходную для определения савроматской территории, тем более, что 15 дней пути примерно соответствуют расстоянию от низовьев Дона до устья Волги. Именно в этом стенном междуречье Дона и Волги исследователи выделяют археологическую культуру, тесно связанную с сарматскими памятниками Заволжья и Зауралья и представляющую особый вариант, который может быть уверенно приписан савроматам.

Таким образом, судя по сведениям Геродота, оба берега Танаиса в его нижнем течении были заняты очень близкими друг к другу по происхождению и культуре группами кочевников: западный берег — скифами, восточный — савроматами. Правда и для тех, и для других этот район был основной территорией их кочевий: центр Скифии лежал значительно западнее, в Поднепровье, а основная территория савроматов располагалась восточнее, в междуречье Дона и Волги. Вероятно, во времена Геродота границы между кочевьями скифов и савроматов не были определенны и стабильны. Об этом позволяет думать замечание «отца истории» о том, что владения скифов простираются ныне «частично» до реки Танаис, основная же территория их оканчивается на Северном берегу Меотиды. Тем не менее между скифами и савроматами в это время существовали, видимо, дружественные и союзные отношения, что ясно из рассказа Геродота о походе Дария в Скифию.

В дальнейшем в этом районе происходят значительные изменения. Уже псевдо-Гиппократ — автор, почти современный Геродоту, сообщает: «В Европе есть скифский народ, который живет вокруг озера Меотиды, отличный от всех других народов, называется он савромагы». Это первое свидетельство того, что савроматы переправились через Дон и заняли земли «в Европе», по северному побережью Азовского моря. Правда, в пернпле псевдо-Скилака еще во второй половине IV в до н.э. савроматы помещены в Азии к востоку от Танаиса. Но в том же перипле между скифами и рекой Танаисом упоминаются сирматы, которых знает также Еврокс и которых позднее стали отождествлять с савроматами. Подавляющее большинство современных исследователей считает сирматов одной из групп сарматских племен. Ф. Смирнов отождествляет их с савроматами, хотя, строго говоря, псевдо-Скилак различает сирматов в Европе и савроматов в Азии. Видимо, уже в конце V и в IV в до и. э. группы савромато-сарматских кочевых племен потеснили восточных скифов и овладели правым берегом Танаиса и северным побережьем Меотиды. Таким образом, по данным античной традиции, нижнее течение Дона и прилегающее побережье Меотиды уже с IV в. прочно входят в область савромато-сарматских кочевий.

Савромато-сарматский этнический массив в районе дельты Дона соприкасался с племенами другой группы - с меотами. Уже Геродот упоминает, что река Таиаис течет через землю меотов. Видимо, под меотами он понимал не определенное племя, а всех живущих в районе Меотиды. Более конкретно говорит о меотах современник Геродота Гелланик из Митилены, помещающий их к северу от синдов, т. е. от нижнего течения реки Кубань. Но он называет их меотами-скифами; в этом названии отразилось смешение меотов со скифами, допускаемое многими древними авторами даже в более позднее время. Вполне определенно локализуются меоты в перипле псевдо-Скилака, но автор перипла помещает непосредственно у Танаиса, на азиатском его берегу, савроматов, а южнее, между савроматами и синдами — меотов. Близкую картину рисует и псевдо-Скимн, помещающий непосредственно за Танаисом сарматов, а уже за ними - «меотийское племя, называемое язаматами». У Страбона имеются указания, что все восточное побережье Меотиды от устья Танаиса до Синдики занимают различные племена меотов, но тот же Страбон в другом месте называет меотов савроматами, и Помпоний Мелаупоминает меотидов-савроматов.

Уже это нередкое смешение античными авторами разных этнических групп свидетельствует о том, что скифские, сарматские и меотские племена в Подонье и Приазовье вовсе не были изолированы друг от друга. Близость меотов и савроматов, также как савроматов и скифов, в области материальной культуры (а иногда, видимо, и в области языка и в ряде этнографических особенностей) заставила некоторых современных исследователей поставить вопрос о генетическом родстве этих групп племен и видеть в придонских савроматах результат какой-то ассимиляции скифами приазовских меотских племен, имевшей место, может быть, еще во время переднеазиатских походов скифов.

Следует обратить внимание еще на два обстоятельства. Во-первых, по-видимому, не все меотские племена принадлежали к кавказской языковой семье; можно думать, что некоторые из них были ираноязычны или значительно иранизованы. Во всяком случае название племени дандариев лингвисты считают в основе иранским. Тем более это можно предположить по отношению к тем меотским племенам, которые непосредственно граничили с донской савроматской конфедерацией или даже входили в ее состав. Во-вторых, античные авторы далеко не всегда единодушны в этнической интерпретации меотских или сарматских племен. В этом отношении показательно их определение племени язаматов, игравшего большую роль именно в придонской части восточного побережья Меотиды. Согласно одной традиции, восходящей к Эфору, это племя савроматское, причем и позднейшие авторы дают язаматам характеристику, связывавшую их с «женоуправляемымп» савроматами, подчеркивая участие язаматских женщин в военных предприятиях и родство этого племени с амазонками

Большинство современных исследователей видит в язаматах сарматское племя. Однако в последнее время И. С. Каменецкий решительно выступил в защиту их меотской принадлежности, опираясь, главным образом, на факт их ранней локализации Гекатеем по соседству с Синдикой. Но как бы мы ни рассматривали это племя, сама путаница, допускаемая в вопросе об этническом родстве язаматов древними авторами, говорит о близости их к обеим большим этническим группам Подонья-Приазовья и о возможной близости самих этих групп.

Приведенные свидетельства античных авторов показывают, что область нижнего течения Дона и Приазовья была тем районом, где тесное соседство и рано начавшееся передвижение разных этнических групп должно было привести к значительному смешению населения и где трудно найти ту или иную культуру в чистой форме. Взаимное усвоение отдельных культурных явлений скифами, местами или сарматами должно было облегчаться культурной и этнической близостью всех этих групп населения. Рассмотрение конкретных археологических памятников этого района, относящихся к интересующему нас времени, подтверждает это впечатление.

Шелов Д.Б.

(К этнической истории нижнего Подонья// Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы.1974. №3.С.44-46.)

В чем сущность, предпосылки и характерные черты мифологического мышления?

Что такое мифы? В «школьном» понимании — это прежде всего античные, библейские и другие старинные «сказки» о сотворении мира и человека, а также рассказы о деяниях древних, по преимуществу греческих и римских, богов и героев — поэтические, наивные, нередко причудливые. Это «житейское», подчас до сих пор бытующее представление о мифах, в какой-то мере результат более раннего включения именно античной М. в круг знаний европейского человека (само слово «миф» - греческое и означает предание, сказание); именно об античных мифах сохранились высокохудожественные литературные памятники, наиболее доступные и известные самому широкому кругу читателей. Действительно, вплоть до 19 в. в Европе были наиболее распространены лишь античные мифы — рассказы древних греков и римлян о своих богах, героях и других фантастических существах. Особенно широко имена древних богов и героев и рассказы о них стали известны с эпохи Возрождения (15—16 вв.), когда в европейских странах оживился интерес к античности. Примерно в это же время в Европу проникают первые сведения о мифах арабов и американских индейцев. В образованной среде общества вошло в моду употреблять имена античных богов и героев в аллегорическом смысле: говоря «Марс», подразумевали войну, под «Венерой» разумели любовь, под «Минервой» — мудрость, под «музами» — различные искусства и науки и т. д. Такое словоупотребление удержалось до наших дней, в частности в поэтическом языке, вобравшем в себя многие мифологические образы... Последующее выявление мифов народов Америки, Африки, Океании, Австралии показало, что М. на определённой стадии исторического развития существовала практически у всех народов мира. Научный подход к изучению «мировых религий» (христианства, ислама, буддизма) показал, что и они «наполнены» мифами. Создавались литературные обработки мифов разных времён и народов, появилась огромная научная литература, посвященная М. отдельных народов и регионов мира и сравнительно-историческому изучению мифов; при этом привлекались не только повествовательные литературные источники, являющиеся уже результатом более позднего развития, чем первоначальная М. (напр., др.-греч. «Илиада», инд. «Рамаяна», карело-фин. «Калевала»), но и данные этнографии, языкознания…

На ранних стадиях развития мифы по большей части примитивны, кратки, элементарны по содержанию, лишены связной фабулы. Позднее, на пороге классового общества, постепенно создаются более сложные мифы, разные по происхождению мифологические образы и мотивы переплетаются, мифы превращаются в развёрнутые повествования, связываются друг с другом, образуя циклы. Таким образом, сравнительное изучение мифов разных народов показало, что, во-первых, весьма сходные мифы часто существуют у разных народов, в самых различных частях мира, и, во-вторых, что уже самый круг тем, сюжетов, охватываемых мифами, — вопросы происхождения мира, человека, культурных благ, социального устройства, тайны рождения и смерти и др. — затрагивает широчайший, буквально «глобальный», круг коренных вопросов мироздания. М. выступает перед нами уже не как сумма или даже система «наивных» рассказов древних. Более углублённый подход к этому феномену неизбежно приводит к постановке проблемы, что же такое М.? Ответ не прост. Не случайно современные исследователи до сих пор нередко коренным образом расходятся во взглядах на её сущность и природу. К тому же к мифологии, изучая её в разных аспектах, по-разному подходят религиоведы, этнографы, философы, литературоведы, лингвисты, историки культуры и т. д.; их исследования часто взаимно дополняют друг друга.

Мифотворчество рассматривается как важнейшее явление в культурной истории человечества. В первобытном обществе М. представляла основной способ понимания мира. Миф выражает мироощущение и миропонимание эпохи его создания. Человеку с самых ранних времён приходилось осмыслять окружающий мир. М. и выступает как наиболее ранняя, соответствующая древнему и особенно первобытному обществу форма мировосприятия, понимания мира и самого себя первобытным человеком, как «... природа и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией» (К.Маркс), как первоначальная форма духовной культуры человечества. То или иное конкретное осмысление какого-либо явления природы или общества сначала зависело от конкретных природных, хозяйственных и исторических условий и уровня социального развития, при котором жили народы — носители данной М. Кроме того отдельные мифологические сюжеты могли перениматься одним народом у другого, правда, вероятно, только в тех случаях, когда заимствованный миф получал осмысленное место в жизни и мировоззрении воспринимающего народа в соответствии с его конкретными условиями жизни и достигнутым им уровнем развития. Ho M. представляет собой очень своеобразную систему фантастических представлений об окружающей человека природной и социальной действительности. Причины, по которым вообще должны были возникать мифы (т. е. ответ на вопрос, почему восприятие мира первобытным человеком должно было принять такую своеобразную и причудливую форму, как мифотворчество), следует, по-видимому, искать, в общих для того уровня культурно-исторического развития особенностях мышления.

Главные предпосылки своеобразной мифологической «логики» — это, во-первых то, что первобытный человек ещё не выделял себя из окружающей среды — природной и социальной, и, во-вторых, элементы логической диффузности, нерасчленённости первобытного мышления, не отделившегося ещё отчётливо от эмоциональной, аффектно-моторной сферы. Следствием этого явилось наивное очеловечивание окружающей природной среды и вытекающая отсюда всеобщая персонификация в мифах и широкое «метафорическое» сопоставление природных и культурных (социальных) объектов. Человек переносил на природные объекты свои собственные свойства, приписывал им жизнь, человеческие чувства. Выражение сил, свойств и фрагментов космоса в качестве конкретно-чувственных и одушевлённых образов порождало причудливую мифологическую фантастику…. Символизм мифа представляет его важнейшую черту. Диффузность, нерасчленённость первобытного мышления проявилась в неотчётливом разделении в мифологическом мышлении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, т. е. происхождения и сущности. Мифологическое мышление оперирует, как правило, конкретным и персональным, манипулирует внешними вторичными чувственными качествами предметов; объекты сближаются по вторичным чувственным качествам, по смежности в пространстве и во времени. То, что в научном анализе выступает как сходство, в мифологическом объяснении выглядит как тождество. Конкретные предметы, не теряя своей конкретности, могут становиться знаками других предметов или явлений, т. е. их символически заменять.

Для мифа весьма характерна замена причинно-следственных связей прецедентом — происхождение предмета выдаётся за его сущность (генетизм мифа). Научному принципу объяснения противопоставляется в М. «начало» во времени. Объяснить устройство вещи — это значит рассказать, как она делалась, описать окружающий мир — значит рассказать о его происхождении. Нынешнее состояние мира — рельеф, небесные светила, породы животных и виды растений, образ жизни, социальные группировки и религиозные установления и т. д. — всё оказывается следствием событий давно прошедшего времени и действий мифических героев, предков или богов. В любом типичном мифе мифологическое событие отделено от «настоящего» времени каким-то большим промежутком времени: как правило, мифологические рассказы относятся к «стародавним временам», «начальным временам». Резкое разграниче­ние мифологического периода и современного («сакрального» и «профанного» времени) свойственно даже самым примитивным мифологическим представлениям, часто имеется особое обозначение для древних мифологических времён. Мифологическое время — это то время, когда всё было «не так», как теперь. Мифическое прошлое — это не просто предшествующее время, а особая эпоха первотворения, мифическое время, предшествующее началу эмпирического времени; мифическая эпоха — это эпоха первопредметов и перводействий: первый огонь, первое копьё, первые поступки и т. д.. Всё происходившее в мифическом времени приобретает значение парадигмы (от греч. «пример», «образ»), рассматривается как прецедент, служащий образцом для воспроизведения уже в силу того, что данный прецедент имел место в «первоначальные времена». Поэтому миф обычно совмещает в себе два аспекта — рассказ о прошлом (диахронический аспект) и средство объяснения настоящего, а иногда и будущего (синхронический аспект). Для первобытного сознания всё, что есть сейчас, — результат развёртывания первоначального прецедента. Актуальность «исторических» преданий подтверждается жанром этиологических объяснений основных объектов на территории данного коллектива и его основных социальных установлений. Вообще этиологизм (от греч. attict, «причина»), попытка объяснить какое-то реальное явление в окружающей человека среде («как это произошло?», «как это сделано?», «почему?») — существеннейшая черта мифологического мышления. Этиологизм входит в самую специфику мифа, поскольку в мифе представления об устройстве мира передаются в виде повествования о происхождении тех или иных его элементов.

Содержание мифа мыслится первобытным сознанием вполне реальным (более того, — в силу «парадигматического» характера мифа — как «высшая реальность»), различие между реальным и сверхъестественным не проводится. Для тех, среди кого миф возникал и бытовал, миф — «правда», потому что он — осмысление реально данной и «сейчас» длящейся действительности, принятое многими поколениями людей «до нас». Коллективный практический опыт, каков бы он ни был, накапливался множеством поколений, поэтому лишь он рассматривался как достаточно «надёжный». Для всякого первобытного общества этот опыт был сосредоточен в мудрости предков, в традиции; поэтому осмысление фактов внешнего мира оказывалось делом веры, вера же не подлежала проверке и не нуждалась в ней.

Итак, неспособность провести различие между естественным и сверхъестественным, безразличие к противоречию, слабое развитие абстрактных понятий, чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность — эти и другие особенности первобытного мышления превращают М. в очень своеобразную символическую (знаковую) систему, в терминах которой воспринимался и описывался весь мир.

Будучи системой первобытного мировосприятия, М. включала в себя в качестве нерасчленённого, синтетического единства зачатки не только религии, но и философии, политических теорий, донаучных представлений о мире и человеке, а также — в силу бессознательно-художественного характера мифотворчества, специфики мифологического мышления и «языка» (метафоричность, претворение общих представлений в чувственно-конкретной форме, т. е. образность) — и разных форм искусства, прежде всего словесного.

Историческим преданием чаще всего называют те произведения народного творчества, в основе которых лежат какие-то исторические события. Таковы предания об основании городов (Фив, Рима, Киева и др.), о войнах, о видных исторических деятелях и др. Этот признак, однако, далеко не всегда достаточен для различения мифа и исторического предания. Наглядный пример — многие древнегреческие мифы. Как известно, в их состав вошли различные повествования (часто принявшие поэтическую или драматическую форму) об основании городов, о Троянской войне, о походе аргонавтов и других больших событиях. Многие из этих рассказов опираются на действительные исторические факты, подтверждены археологическими и другими данными (напр., раскопками Трои, Микен и др.). Но провести грань между этими рассказами (т. е. историческими преданиями) и собственно мифами очень трудно, тем более, что в повествование об исторических, казалось бы, рассказах вплетены мифологические образы богов и других фантастических существ.

М. оказала влияние на формирование героического эпоса, прежде всего через образ культурного героя. Именно этот образ послужил, видимо, исходным материалом, из которого впоследствии были «вылеплены» модели эпических героев. В архаических формах героического эпоса (карело-финские руны, нартовский эпос народов Кавказа, грузинские сказания об Амирани, армянские — о сасунских витязях, якутский, бурятский, алтайский, киргизский, шумеро-аккадский эпосы) ещё хорошо видны его мифологические элементы, архаический эпос обобщает историческое прошлое посредством языка и концепций первобытных мифов. Мифологическая подпочва сохраняется и в более позднем «классическом» эпосе («Рамаяна», «Махабхарата», «Илиада», германо-скандинавский эпос, «Шахнаме», сказания о Гесере, об Алпамыше, русские былины), хотя формы этого эпоса, развившиеся в условиях отчётливой государственной консолидации, совершают важные шаги на пути демифологизации.

Через сказку и героический эпос, возникшие в глубоких недрах фольклора, с М. оказывается генетически связанной и литература, в частности повествовательная. Соответственно драма и отчасти лирика воспринимали первоначально элементы мифа непосредственно через ритуалы, народные празднества, религиозные мистерии.

Следы тесной связи с мифологическим наследием отчётливо хранят и первые шаги развития науки, например древнегреческая натурфилософия, история (Геродот), медицина и др. (ещё дольше — начатки науки в Древней Индии или Китае).

Но и позднее, когда из М. окончательно выделяются такие формы общественного сознания, как искусство, литература, политическая идеология и др., они ещё долго пользуются мифом как своим «языком», расширяя и по-новому толкуя мифологические символы. Литература (а также живопись, пластические искусства) на протяжении своего развития широко использовала традиционные мифы в художественных целях. Мотивы античной, библейской (а на Востоке — индуистской, буддийской и др.) М. были арсеналом поэтической образности, источником сюжетов, своеобразным языком поэзии (особенно до 19 в.). В 20 в. происходит сознательное обращение некоторых направлений литературы к М. (Дж. Джойс, Ф. Кафка, Т. Манн, колумбийский писатель Г. Гарсия Маркес, пьесы А. Ануя и др.), имеет место как использование различных традиционных мифов (при этом смысл их резко меняется), так и мифотворчество, создание собственного языка поэтических символов.

Некоторые особенности мифологического мышления могут сохраняться в массовом сознании рядом с элементами подлинно философского и научного знания, рядом с использованием строгой научной логики. В наши дни религиозные мифы христианства, иудаизма, ислама и других, ныне существующих религий продолжают использоваться церковью, разными социальными и политическими силами для внедрения и поддержания религиозного сознания (идей смирения, терпения, загробного воздаяния и др.), а иногда и в политических целях, чаще всего реакционных (напр., используемая сионизмом концепция «избранного народа»). Всё это надо иметь в виду при обращении к мифам, вошедшим в состав ныне существующих религиозных систем и сохраняющим — но в очень трансформированном виде — связь с древними мифологическими представлениями, которые служили в ряде случаев питательной почвой не только собственно религиозной идеологии, но и народного творчества, фольклорных мотивов… Однако подход. к мифу, определение его места в прошлом и настоящем, требует строгого соблюдения историзма. М. как форма общественного сознания, появление и господство которой было связано с определённым уровнем развития производства и духовной культуры, как ступень сознания, предшествующая научному мышлению, исторически изжила себя. Поэтому попытки апологетики и возрождения мифа как действующей системы в современном обществе несостоятельны.

Но не только этим «ценна» М. для современности. Если подходить к ней не как к «сумме заблуждений» древних (а с таким взглядом современная наука давно покончила), а как к огромному пласту культурного развития, через который прошло всё человечество, как к важнейшему явлению культурной истории, господствовавшему над его духовной жизнью в течение десятков тысяч лет, значение М. для самопознания человечества станет самоочевидным.

(Мифы народов мира. М. 1998. Т.1 Вступительная статья. )

АНТИЧНЫЕ КОЛОНИИ (от colo- лат. — возделываю) — поселения, осн. греками и рим­лянами в чужих землях. Основанию греческих колоний иногда предшествовало возникновение врем. стоянок торг. обмена — эмпориев или факторий к.-л. полиса. Наиболее интенсивная греч. колонизация (8—6 вв. до н. э.) относится к периоду возникновения и развития полисного строя и связана с относит. перенаселением в условиях ожесточ. борьбы обезземеленного свободного населения с землевладельч. знатью, с недостатком хлеба и продуктов питания, растущей потребностью в рабах. К экономич. причинам присоединялись политические: обострение клас. борьбы заставляло часть свободного населения, обнищавшую и потерпевшую поражение в политич. борьбе, искать спасение вдали от родины.

К. а. имели земледельч. или земледельч.-торг. характер. Назначенный метрополией или избранный колонистами организатор колонии (ойкист) возглавлял переселение, руководил распределением зем. участков и зачастую принимал участие в определении статуса колонии. Колонии были независимыми от метрополии полисами, имели собств. гос. устройство (не всегда сходное с гос. строем метрополии), свое законодательство и юрисдикцию, чеканили свою монету. С метрополией поддерживали тесные торг., культурные и религ. связи. Греч. колонизация проходила в 3 направлениях: западном — в Юж. Италию и Сицилию; сев.-восточном — Потидея, Абдера, Византия, Кизик, Синопа, Трапезунт и др., а также города Сев. Причерноморья, южном — Навкратис, Кирена. Выделились города, основавшие больше всего колоний - Милет, Коринф, Мегара, Халкида с о. Эвбеи. Особый вид колоний составляли афинские клерухии — воен.- земледельч. поселения, возникшие в 6 в. до н. э., жители к-рых оставались гражданами Афин. Греч. колонизация 8—6 вв. способствовала дальнейшему развитию рабовладельч. отношений и окончат. утверждению рабовладельч. строя.

(Советская историческая энциклопедия. М. 1965; Т.7, с.515).

ПОЛИС—город-государство, особая форма социально-экономич. и политич. организации общества, типичная для Др. Греции и Др. Италии (лат. civitas). П. состоял не только из гор. поселения, но и из земледельч. поселений (хоры) данного гос-ва. Классич. примером П. является древнегреч. П. Греч. П. возникли в 8—6 вв. до н. э. в борьбе с пережитками родового строя, в период усиления классовых противоречий, роста товарно-ден. отношений, отделения ремесла от земледелия. Процесс их образования сопровождался обострением социальной борьбы крестьянства и торг.-ремесл. слоев с родовой знатью. Экономич. базисом П. являлась античная форма земельной собственности, к-рая, согласно Марксу, выступает всегда в противоречивой, двойственной форме: как собственность государственная (общинная) и как собственность частная, причем последняя, как правило, обусловлена первой. Право частной собственности на землю имел тот, кто владел общественной землей, а владеть ею мог лишь полноправный гражданин П. (общины), являвшийся таковым благодаря своему происхождению. Однако наряду с полноправными гражданами П. населяли также свободные, но неполноправные жители: метеки, периэки, вольноотпущенники, занимавшиеся обычно ремеслом и торговлей. За особые заслуги перед П. нек-рые из них получали гражд. права. Третьей группой населения были рабы, принудительный труд к-рых являлся основой экономич. благосостояния П. П. обеспечивал коллективу полноправных граждан право собственности на землю и рабов, обязанностью его была забота об экономич. поддержании граждан П.; соответственно внеш. и внутр. экономич. политика П. направлялась на восстановление мелкой и средней земельной собственности (выведение колоний и клерухий, аграрные реформы и т. д.). В П. вводились т. н. литургии, раздача зрелищных денег, оплата за несение воен. (во флоте) и государственных служб. Граждане П. составляли народное ополчение, причем средние и беднейшие слои общества были его основой, т. к. служили тяжеловооруженными (гоплиты) и легковооруженными (пелтаеты) воинами. Особый характер полисных отношений способствовал формированию полисной идеологии, полисного патриотизма.

Политич. устройство П. при всем их разнообразии представляло нек-рое единство. Гос. аппарат П. состоял из нар. собрания полноправных граждан-мужчин, совета, суда и разл. выборных должностных лиц. Нар. собрание — наиболее демократич. орган управления— было необходимым атрибутом П. Оно осуществляло право каждого собственника — члена нар. собрания— управлять своей собственностью и охранять ее. В зависимости от того, какой вес в политич. жизни удалось приобрести торгово-ремесленным слоям и крестьянству в борьбе с родовой знатью, П. были либо олигархическими, либо демократическими. В олигархич. П. право обладания политич. правами зависело от размера надела (клера), т. е. фактически существовал имущественный ценз.

В экономич. отношении различие между П. определялось ролью хоры и, следовательно, земледелия или ремесла и торговли. Типичным земледельч. П. со слабым развитием ремесла и торговли была Спарта, обладавшая большой хорой; Коринф, имевший незначительную хору, был типичным торгово-ремесл. центром, а его многочисл. богатые колонии восполняли недостаток в с.-х. продуктах.

С установлением в Др. Греции рабовладельч. строя П. становится формой рабовладельч. гос-ва. Наивысший расцвет греч. рабовладельч. П. в экономич. и политич. отношениях приходится на 5 в. до н. э., что объясняется ростом эксплуатации рабского труда. Дальнейший рост частной собственности, разорение крестьян, тяжелые последствия Пелопоннесской войны привели к кризису полисного строя в Греции в коп. 5—нач. 4 вв. до н. э. Это был кризис узкой и ограниченной политич. и социальной формы гос-ва, изжившей себя и ставшей тормозом экономич. развития рабовладельч. общества. Он был вызван дальнейшим ростом торговых связей, товарно-денежных отношений и ремесла. Кризис греч. П. облегчил Македонии завоевание Греции и способствовал переходу к эллинизму и сопутствующим ему новым формам политич. жизни. В период эллинизма П. Греции вошли в состав эллинистич. гос-в и за небольшим исключением утратили свою самостоятельность, а после завоевания Римом превратились в зависящие от Рима общины.

(Советская историческая энциклопедия. М. 1965; Т.11, с. 271)