Книги_по_истории_от_Прокопьева / Kollingvudr_Ideya_Istorii_1980

336 Автобиография

читал их работы, где говорилось об этом, но не понимал их, пока сам не дошел до этой истины.

Оксфордские «реалисты» говорили о знании так, как если бы оно было простой «интуицией», простым «восприятием» «реаль­ ности». Мне казалось, что в Кембридже Мур выражал ту же самую концепцию, говоря о «прозрачности» акта познания; тому же в Манчестере учил Александер, характеризовавший познание как простое «соприсутствие» двух объектов, одним из которых является дух. Все эти «реалисты», полагал я, не утверждали, что состояние познания пассивно, но они считали его «простым» со­ стоянием, таким, в котором нет сложностей или каких-то разли­ чий, ничего, кроме него самого. Они признавали, что человек, желающий познать что-то, должен работать (зачастую применяя очень сложные методы), чтобы занять то «положение», из которо­ го объект его познания мог бы быть «воспринят»: но, коль ско­ ро он занимал такую позицию, ему оставалось либо «воспринять» свой объект, либо «иногда» потерпеть неудачу.

Эта доктрина, приобретавшая известное правдоподобие, когда приводились такие примеры познавательных утверждений, как «эта роза красная» или «моя рука покоится на столе», утвержде­ ний, при которых тривиальность умственных операций, породив­

ших их, приводит к	тому, что эти операции если	не презирают,
то во всяком случае	забывают,— была совершенно	несовместима

с тем, что я узнал в моей «лаборатории» исторической мысли. Умственная деятельность, выражающаяся в постановке вопросов, как я назвал работу историка, не была нацелена на то, чтобы добиться известного соприсутствия ума и объекта, его восприятия; она составляла ровно половину акта (другой половиной были от­ веты на поставленные вопросы), который в целом и представляет собой познание.

Положение, в котором я оказался в тот период моего фило­ софского развития, могло бы, как мне казалось, быть охарактери­ зовано следующим образом. Я был достаточно хорошо натре­ нирован в духе «реалистического» метода, чтобы точно знать, какой ответ мне мог бы дать любой «реалист», с которым я по­ делился бы сомнениями о приемлемости реалистической теории

познания для	исторического	знания.	Сам	Кук Вилсон	заявил
мне однажды:	«Я скажу Вам	кое-что	о	Вас самих: у	Вас дар

видеть очевидное». И мне было совершенно ясно, что возможный ответ «реалиста» на мои затруднения был бы всего лишь попыт­ кой заговорить меня.

В своей преподавательской работе я выработал линию, в общем соответствующую тому, о чем я уже говорил. Сначала я решил (в то время я мыслил очень просто), что курс философии в Окс­ форде нуждается в фундаменте здоровой эрудиции, в таких на­ выках мысли, которые сделали бы невозможным для студента, получившего философское образование в Оксфорде, обманываться

Вопрос и ответ

339

Из различных мыслей, приходивших мне в голову, упомяну толь- I ко об одной. Она явилась дальнейшим развитием мысли, уже знакомой мне.

Моя работа в археологии, как я уже говорил, убедила меня в важности «постановки вопросов» в познании. Поэтому я не мог больше мириться с интуиционистскими теориями познания, защи­ щаемыми «реалистами». В моих представлениях о логике эта мысль вызвала революцию, направленную против ных логических теорий того времени, революцию, весьма напоми­ навшую ту, которая произошла в умах Бэкона и Декарта, размыш­ лявших об опыте естественнонаучных исследований, когда послед­ ние приняли новую форму в конце шестнадцатого и начале сем­ надцатого столетий. «Новый органон» и «Размышление о методе» приобрели новое значение для меня. Они стали классическим вы­ ражением одного логического принципа, который мне пришлось сформулировать заново. В соответствии с этим принципом свод] знания состоит не из «предложений», «высказываний», «сужде­

ний» или	других актов утвердительного мышления (неважно при
этом, как	их назовут логики) и	того, что ими	утверждается	(ибо
«знание»	означает одновременно	и активность	познавания,	и то,

что познается). Знание состоит из всего этого, вместе взятого, и вопросов, на которые оно дает ответы. Логика же, обращающая внимание только на ответы и пренебрегающая вопросами,— лож­ ная логика.

Я попытаюсь показать (по необходимости кратко, ибо я пишу автобиографию, а не трактат по логике), как эта идея созрела в моем уме в то время, когда я день за днем размышлял над ме­ мориалом Альберта. Я хорошо знаю, что все, что я собираюсь сказать, очень противоречиво и что почти любой читатель, если он хоть в какой-то мере является логиком, будет энергично воз­ ражать мне. Но я и не пытаюсь предупредить его критику. Ему следует знать, коль скоро он принадлежит к какой бы то ни было современной школе логики (а я думаю, что все они мне извест­ ны), что я пишу эту главу именно потому, что не согласен ни с одной из них. Я не пользуюсь термином «суждение», как так называемые «идеалистические» логики, или термином «высказы­ вание» Кука Вилсона. Объект, обозначаемый обоими этими тер­

минами, я	буду	называть «предложением»	(proposition), так что
в данной	главе	этот термин всегда будет	обозначать логическую,

ане лингвистическую сущность.

Яначал свои рассуждения с замечания, что вы никогда не сможете узнать смысл сказанного человеком с помощью простого изучения устных или письменных высказываний, им сделанных, даже если он писал или говорил, полностью владея языком и с совершенно честными намерениями. Чтобы найти этот смысл, мы должны также знать, каков был вопрос (вопрос, возникший в его собственном сознании и, по его предположению, в нашем), на ко­ торый написанное или сказанное им должно послужить ответом.

340	Автобиография
Необходимо учесть,	что вопрос и ответ понимались мною

строго коррелятивно. Некоторое предложение не могло быть от­ ветом на вопрос или, во всяком случае, правильным ответом, до тех пор пока на него можно было ответить и по-другому. Чрез­ вычайно детализованное и конкретное предложение могло быть ответом только на детализованный и конкретный вопрос, а не на вопрос неопределенный и общий. Например, если мой автомобиль остановился, я могу потратить целый час, чтобы отыскать причи­ ны аварии. Если в течение этого часа я выну свечу номер один, положу ее на мотор, включу стартер и увижу искру, то мое на­

блюдение: «Свеча номер один в полном	порядке»,— будет отве­
том не на вопрос: «Почему моя машина	а на во­

прос: «Не потому ли моя машина остановилась, что в неисправ­ ности свеча номер один?» Любой другой эксперимент, который я сделаю в течение этого часа, точно так же будет попыткой найти ответ на столь же детализованный и конкретный вопрос. Вопрос: «Почему остановилась моя собой всего лишь некоторое резюме всех этих конкретных вопросов, взятых в их совокупности. Это не отдельный вопрос, задаваемый мною в какие-то определенные моменты времени, и не длящийся вопрос, который я непрерывно задаю себе в течение всего этого часа. Сле­ довательно, когда я говорю: «Свеча номер один в полном поряд­ ке»,— то это мое наблюдение не является регистрацией еще одной неудачной попытки ответить на вопрос, который я задаю себе в течение целого часа: «Почему остановилась моя машина?» Наобо­ рот, это свидетельство удачного ответа на вопрос, который я за­ давал себе в течение трех минут: «Не потому ли моя машина остановилась, что в неисправности свеча номер один?»

Мимоходом я бы заметил — к этому мы еще вернемся,— что принцип коррелятивности между вопросом и ответом избав­ ляет нас от очень многих громких фраз. О дикаре, например, говорят как о человеке, «сталкивающемся с вечной проблемой добывания пищи». На самом же деле он сталкивается с пробле­ мой не вечной, а преходящей, как и все человеческие дела: ка­ ким образом поймать эту рыбу, выкопать этот корень, найти чер­ нику в этом лесу.

Следующим этапом в развитии моей мысли было применение упомянутого принципа к идее противоречия. Распространенная в наше время логика утверждает, что два предложения, просто как таковые, могут противоречить друг другу и что, изучая их только в качестве предложений, вы можете установить, противоречат они

друг другу или нет. Я это отверг.				Если вы не можете сказать,
что	означает	данное	предложение,	не зная вопроса, на который
оно	должно	служить	ответом, то	вы неправильно поймете его

смысл, сделав ошибочное предположение относительно характера связанного с ним вопроса. Одним из показателей ошибочного по­ нимания смысла предложения является мнение, что оно противо-