Погребальный обряд

Притом, что в бассейне Упы отдельные курганы и небольшие, до десяти насыпей, могильники известны более чем в 20-ти пунктах, профессиональных раскопок этих памятников почти не

[68]

производилось. Сказать что-либо определенное об их хронологии и характере погребального обряда не представляется возможным. На сегодня большинство курганов в той или иной степени разрушено кладоискательскими разрытиями, и потому нет надежды на то, что ситуация принципиально изменится в будущем.

Единственным изученным погребальным памятником региона является группа из двух курганов, исследованная С. А. Изюмовойу д. Тризново, в семи километрах от Супрутского городища [Изюмо-ва С. А., 1961. С. 252—258]. Курганы этой группы практически не содержали материала (за исключением нескольких мелких фрагментов грубой лепной керамики), и потому их датировка весьма проблематична. Связать памятник со славянским временем позволяют прежде всего отдельные черты обряда. Так, в обоих курганах были прослежены кольцевые канавки со следами установленных в них столбов. Остатки безурновой кремации, совершенной на стороне, были зафиксированы лишь в одном из курганов (№ 1). Они находились в южной части насыпи, на небольшой подсыпке. Указанные детали конструкции сближают курганы у д. Тризново с памятниками Верхней Оки.

Общность материальной культуры славянских памятников бассейна Верхней Оки, куда входит исследуемая территория, позволяет предполагать и единство основных черт погребального обряда. Особенности последнего достаточно полно охарактеризованы в литературе [Седов В. В., 1973. С. 10—16; Никольская Т. Н., 1981. С. 27—41, 100—119], а потому нет необходимости еще раз останавливаться на его подробном описании. Можно лишь попытаться связать отдельные погребальные памятники с выделенными ранее предварительными хронологическими периодами.

Малое содержание инвентаря позволяет говорить об относи! тельной хронологии погребений лишь в самых общих чертах. С рам ним этапом могут быть соотнесены курганы, содержавшие мате-И риалы салтовского круга древностей. Наиболее часто в погребениях встречаются стеклянные бусы, близкие по типам к бусам Крыма, Кавказа, салтовских памятников Подонья. Они были отмечены^ курганах 25 и 27 могильника у с. Доброе [Изюмова С. А., 1970Я С. 196], кургане 6 у д. Лебедка [Никольская Т. Н., 1981. С. 28],■ ряде курганов уд. Западная [Изюмова С. А., 1964. С. 159]. К раннЯ му этапу может быть отнесен и курган № 2 могильника у д. Лебедка, в погребальной урне которого находилась золотая серьга, харак-терная для начального периода развития роменских украшений [Никольская Т. Н., 1981. С. 28. Рис. 11, 12; Григорьев А. В., 2000. С. 125], и, возможно, курган № 5 того же могильника, содержавши сосуды волынцоидного облика. В кургане № 18 могильника уд. ЗаИ падная, помимо бус, находился круговой горшок, который был отнесен Т. Н. Никольской к древнерусской культуре и датирован X-XI вв. соответственно [Никольская Т. Н., 1981. С. 35. Рис. 13, ?4|,1 Однако округлобокая форма сосуда с практически отсутствующе! шейкой не позволяют связать его со славянскими традициями указанного времени. Подобные горшки характерны для культур степ-ной зоны, где они датируются преимущественно VIII—IX вв. [Хлебникова Т. А., 1984. С. 34. Рис. 4, 5; Флеров В. С, 1984. Рис. 25; Бз-К ранов И. А., 1990. Рис. 31, 6, 12]. Таким образом, указанный курган

[69]

также может быть отнесен к раннему этапу славянского заселения региона.

Все перечисленные выше погребения совершены по обряду кремации на стороне. В большинстве насыпей прослежены остатки деревянных сооружений в виде кольцевых оградок, реже — домовин [Бессарабова 3. Д., 1973. С. 68—70].

Ярким признаком погребений, синхронных позднему этапу, является наличие в курганах славянской раннекруговой керамики, более характерны для этого времени и находки украшений. Погребальный обряд этих памятников также резко отличен, а именно: ин-гумация на уровне горизонта или на небольшой подсыпке. Крайне незначительное количество в насыпях фрагментов лепных сосудов говорит о хронологической близости этой категории погребений и поселений типа Тимофеевского городища.

При общем совпадении ареалов распространения и, несомненно, славянской принадлежности трансформация погребений, совершенных по обряду кремации на стороне, в совершенные по обряду ингумации, не очевидна. Различия в обряде и составе инвентаря столь велики, а случаи «переходных» погребений столь редки и не достоверны, что говорить о преемственности двух типов погребений в настоящий момент преждевременно. Могильники с кремацией и ингумацией, как правило, не совпадают территориально. Наиболее ярким исключением является могильник у с. Доброе. Материалы именно этого памятника позволили С. А. Изюмовой предложить схему последовательного перехода от одного погребального обряда к другому [Изюмова С. А., 1970. С. 200, 201].

Однако некоторые особенности публикации заставляют весьма осторожно относиться к предложенным автором выводам. Так, все три кургана, обряд погребения в которых был определен как кремация на месте, были раскопаны Н. И. Булычевым и Ю. Г. Генду-не в 1898 г. [Булычев Н. И., 1899. С. 7—12]. В двух из этих курганов (№№ 1,10) прах находился в урнах, что мало соответствует трупо-сожжению на месте. Малый размер кострищ, находившихся над урнами, также не подтверждает предположения о кремировании на месте насыпи. В кургане 8 костяк залегал на золисто-углистой прослойке, что вполне обычно для погребений на горизонте. Учитывая, что ни при последующих исследованиях Добринского могильника, ни на других памятниках региона кремации на месте зафиксировано не было, можно предположить, что данный погребальный обряд не был характерен для местного населения.

Насыпи №№ 23, 24, отнесенные С. А. Изюмовой к группе курганов «со смешаным обрядом погребения», вероятнее всего, содержали обычные трупоположения [Изюмова С. А., 1970. С. 196— 198. Рис. 4—6]. Наличие в верхней части насыпи кургана 23 «мелких кусочков кальцинированых костей» вряд ли может рассматриваться как погребение. То же относится и к небольшому скоплению кальцинированых костей в кургане 24. Следует отметить, что принадлежность этих мелких пережженных костей человеку не определена, возможно, их появление связано с тризной.

Таким образом, в настоящее время можно говорить о том, что в изучаемом регионе последовательно бытовали два различных погребальных обряда. На раннем этапе он был представлен исключительно кремацией на стороне. Этот обряд продолжает существо-

[70]

вать вплоть до времени массового распространения раннекруговой керамики. Смена обряда происходит так же быстро, как и появление круга.

Завершая обзор погребальных обрядов, необходимо особо остановиться на многочисленных костяках, обнаруженных при раскопках Супрутского городища. Вопросу об этих «погребениях» была I посвящена специальная работа С. А. Изюмовой [1998. С. 114—116], Главным выводом автора было то, что найденные костяки связаны с военным разгромом поселения и никоим образом не отражают тра- I диций погребального обряда населения памятника [Изюмова С. А., 1998. С. 11 б]. При полном согласии с этим мнением следует несколько уточнить характер залегания указанных костяков.

С. А. Изюмова выделяет три группы костяков [Изюмова С. А., 1998. С. 114, 115]. Ко второй и третьей группам автором отнесены скелеты, находившиеся в неестественных позах, часто со следами огня и механических травм. Различие между ними сводится лишь к местам их залегания: вторая группа связана со сгоревшими жилищами, а скелеты третьей группы залегали «кучами» вне сооружений. По сути, костяки обеих групп являются останками жителей поселка, погибших при последнем штурме городища и незахороненных.

Костяки первой группы залегали в неглубоких ямах, т. е. явля- I лись погребениями. Неустойчивость ориентировки послужила для С. А. Изюмовой основанием для вывода о том, что захоронения были «случайными» и «неспециальными». Малая глубина ям, до 0,40 м, по мнению автора, говорит о том, что погребения были совершены в зимнее время. Данные выводы, особенно тезис о «случайности» погребений, трудно принять безоговорочно.

В ходе работ 1999—2001 гг. на памятнике были исследованы еще 5 полных скелетов и остатки (черепа) двух разрушенных костяков. Четыре скелета находились в трех ямах и, по С. А. Изюмовой, могут быть отнесены к первой группе. Могильные ямы образовывали единый комплекс и располагались в неглубоком подклете постройки 1 раскопа XXIII (рис. 26). Они были выкопаны вдоль северовосточной, юго-восточной и юго-западной стен постройки соответственно, ориентировка костяков была разнообразна. Малая глубина ям — от 0,20 м (погребения 1 и 2) до 0,45 м (погребение 3) — свидетельствует о том, что тела были лишь слегка прикопаны в холод- I ном подклете жилища. Скелеты лежали на спине с вытянутыми вдоль тела руками. Инвентарь в погребениях практически отсутствовал, только на левом виске мужского костяка из погребения 1 находилась миниатюрная проволочная серебряная серьга и у левого бедра костяка из погребения 3 располагался железный нож. Следует отметить, что в сильно поврежденной огнем верхней части по- I стройки были найдены фрагмент бронзового браслета, ажурная шу- I мящая подвеска и другие предметы. Вероятно, наличие или отсутствие украшений на костяках не столь однозначно указывают на социальную дифференциацию, как это полагает С. А. Изюмова [Изюмова С. А., 1998. С. 115]. Судя по полевым отчетам С. А. Изюмовой, погребения в не- I глубоких ямах также были подчинены расположению построек, чем и объясняется разнообразие их ориентировок. Некоторые погребения (в т. ч. №№ II, VII—XI и, возможно, III—VI раскопа VII 1969 г.) обра-

[71]

зовывали в плане прямоугольники, по размерам и ориентировке с жилыми постройками. Скорее всего, отмеченные ранее сложости с вычленением сооружений не позволили С. А. Изюмовой обратить должное внимание на связь погребений с подклетами жилищ. Характер этих погребений может указывать на то, что они совершены лишь на время осады городища, и предполагалось их дальнейшее перезахоронение в соответствии с обрядом.