Otvety_na_bilety_po_literature_2013
.pdfскупы и отрывочны, сохранилось много его пометок на переводе А. Вельтмана и писарской копии перевода В. А. Жуковского, которые говорят о том, как много и напряженно думал поэт об этом предмете.
Большинство «темных мест» в «Слове…» – это гапаксы. Так в языкознании называются уникальные, лишь единожды употребленные слова. Например, глагол «въсрожити» в описании зловещих природных примет, предрекающих поражение Игоря: «влъци грозу въсрожатъ, по яругам». Первые издатели перевели этот фрагмент так: «волки по оврагам вытьем своим страх наводят», и с этим пониманием уникального глагола согласился, например, А. С. Орлов, повторивший версию первого печатного перевода: «волки по оврагам (воем) возбуждают ужас».
Д. С. Лихачев дает один из традиционных вариантов перевода: «волки грозу подымают по оврагам». Например, это шереширы. О князе владимиро-суздальском Всеволоде Большое Гнездо говорится: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти удалыми сыны Глебовы». В примечании первых издателей странное слово разъяснено так: «Неизвестный уже ныне воинский снаряд, может быть, род пращи, которою каменья метали, или какое-либо огнестрельное орудие <…>» наподобие византийского «огнемета» – греческого огня.
Известный исследователь литературы и языковед Р. О. Якобсон считает, что «огненный снаряд» «шерешир» скорее всего соединяет «половецкое название горючей жидкости siriš, заимствованное из персидского, с русской формой “шерешер” — удвоенным звукоподражательным корнем».
Билет №3
1.Лирический герой «Книги песен» Г.Гейне.
Сборник стихов "Книга песен". Сюда вошло все его раннее творчество 1817–1827 годов. Основная ситуация сборника автобиографична: лирический герой Гейне страдает от неразделенной, несчастной любви, от неверности своей возлюбленной, но значение сборника основано на новом содержании, которое появляется в центральном образе романтического героя. Гейне создает обобщенный портрет молодого европейца кризисной эпохи Реставрации, человека глубоко разочарованного, меланхоличного; с самого начала его лирику пронизывает ощущение неразрешимых противоречий окружающей действительности. Лирический герой Гейне живет в разорванном, надломленном мире, и трещина проходит через сердце поэта.
Первыый цикл: «Юношеские страдания».
В «Юношеских страданиях» особенно остро звучит боль неразделенной любви. Отвергнутое чувство становится источником резкого конфликта поэта с действительностью, которая воспринимается им преимущественно через призму своей сердечной драмы. Этот узкий эмоциональный аспект порой приобретает довольно четкие социальные контуры («Мне снился франтик – вылощен, наряден…»). Тема отвергнутой любви конкретизируется – любимая отдает предпочтение богатому. Любовная драма поэта перерастает в социальный конфликт:
Второй цикл: "Лирическое интермеццо".
Второй цикл "Книги песен", "Лирическое интермеццо", построен по законам этой музыкальной формы как поэтический рассказ о любовном романе с самостоятельным сюжетом. Чувство здесь проходит все этапы развития — от романтического томления и первой встречи с возлюбленной в начале цикла через короткий период взаимности и счастья к расставанию и сожалениям о прошлом. В этом цикле Гейне находит свою излюбленную стихотворную форму: короткое стихотворение в три-четыре четверостишия, с мягким ритмом и перекрестной рифмовкой, обманчиво простое по форме, но требующее от поэта зрелого мастерства. Здесь же впервые появляются знаменитые, ставшие характерными для Гейне иронические концовки стихотворений, когда последняя строка или двустишие иронически опровергает, снижает все предыдущее стихотворение. Гейне начинает иронизировать и над страданиями отвергнутого вздыхателя, и над штампами романтической поэзии. Если в "Песенке о раскаянье" портрет возлюбленной давался всерьез, в привычных романтических категориях ада и рая, то в "Лирическом интермеццо" нагромождение безликих штампов становится пародийным, и только авторская ирония придает облику возлюбленной индивидуальность:
Ирозы на щечках у милой моей,
Иглазки ее — незабудки,
Ибелые лилии — ручки-малютки Цветут все свежей и пышней...
Одно лишь сердечко засохло у ней!
Третий цикл: "Опять на родине".
Наибольшее количество признанных шедевров Гейне сосредоточено в третьем цикле "Книги песен" — "Опять на родине". Здесь талант поэта достигает полной зрелости. В этом цикле лирический герой возвращается на родину (не в Дюссельдорф, а на север Германии, в Гамбург, в город своей первой страсти) повзрослевшим, успокоившимся человеком. Воспоминания о любви уже больше не терзают его с неотступной силой; он способен вести светские беседы и вслух упоминать имя своей возлюбленной. Освобождаясь от любви, лирический герой начинает обращать внимание на те стороны жизни, которые раньше от него были закрыты исключительной сосредоточенностью на страсти, на страдании. Теперь ему интересен городской пейзаж и уличные сценки, до которых еще недавно не снисходил герой:
Четвертый цикл: "Северное море".
Четвертый цикл "Книги песен" — "Северное море" — самый философский и самый новаторский в книге с точки зрения стихотворной формы. "Северное море" написано свободным стихом, верлибром, очень редким для немецкой поэзии. Считается, что Гейне достиг такого совершенства в использовании верлибра в этом цикле, что в течение целого века после "Северного моря" немецкие поэты избегали обращения к этому размеру. В "Северном море" исчезает тема несчастной любви — здесь сферой лирического героя становится море, его надводная и подводная жизнь, связанные с морем мифы и культурные представления, символика моря как безбрежного океана жизни. Северное море Гейне — это Балтика, где он проводил летние каникулы, и одновременно таласса древних греков. Образ моря у Гейне полемичен по отношению к традиционному его изображению в немецкой литературе: он подчеркивает в море естественно-природное, а не философско-мистическое начало.
Таким образом, лирический герой “Книги песен” проходит путь от ультраромантизма первого раздела через углубление оригинального, все более трезвого видения мира в двух последующих разделах к трансформации романтического сознания, последовательному дистанцированию от его основ в заключительном разделе сборника. В “Книге песен” Гейне как бы дает сжатый конспект развития романтического сознания первой трети XIX столетия: романтическое бегство от действительности в любовь, разочарование в идеале возлюбленной и любви как таковой, возникающая в результате этого разочарования ирония, охватывающая весь внешний мир и самого себя.
Итак, история развития романтического сознания в первой трети XIX века заключается в постепенном переходе от энтузиазма, утопических надежд на немедленное воплощение высших идеалов в действительность к постепенному отрезвлению, пониманию непреодолимости давления исторических и социальных обстоятельств. Это история разочарования в максималистских ожиданиях, в вере в безграничные возможности личности. Романтическая личность с трудом, мучительно приходит к необходимости самоограничения, и главный итог романтизма — урок неизбежности примирения с реальностью.
Созданный в литературе романтизма тип героя не только обладал особой привлекательностью для читателя XIX века, но и оказался удивительно жизнеспособным. Романтический герой, с его парадоксальной раздвоенностью, острым переживанием отчуждения, с безмерностью его притязаний и самоиронией, оказался первым воплощением подлинно современного мировосприятия.
3.2. Тема трансляции культур в древнерусской литературе.
В основе культуры Древней Руси лежит культурное наследие восточнославянских племен. Влияние на нее оказывали кочевые народы, варяги. Большое влияние на культуру Древней Руси оказало принятие христианства, а также Византия, страны Западной Европы.
Влияние может распространяться путем непосредственных бытовых контактов населения — там, где они соседят, а также путями торговли, завоевания, общения религиозного, книжного и т. д.
Влияния, испытанные древнерусской культурой на начальных этапах.
1.Одно из влияний шло с Юга — от Византии. Оно не явилось внезапно, а было развитием тысячелетних связей с северочерноморской греческой культурой на Восточно-Европейской равнине. С конца Х в. это влияние удвоилось влиянием болгарским. То и другое шли рука об руку и часто, в отдельных своих проявлениях, были неразделимы и даже неразличимы.
2.Другое влияние было гораздо менее длительным и шло со скандинавского Севера. Со стороны юговосточных степей давало себя знать воздействие степных народов, с Запада — влияние западных славян и германских народов, которое было более разнообразно, пестро и сравнительно более высоко по своему типу, чем влияние с Севера и с Юго-Востока.
3.Влияние финнов и степных народов на Русь было слабым и в основном по своему типу очень архаичным. Оно было прежде всего бытовым.
Византия.На Русь влияла византийская литература, изобразительное искусство, архитектура, прикладное искусство, политическая мысль, естественнонаучные воззрения и, конечно, богословие. На Русь была
перенесена церковная организация; русское государство подражало наиболее высоким формам государственной организации Византии; Русь частично воспринимала придворный этикет и отдельные формы управления.
Скандинавия. «Повести временных лет». В ней представлен и византийский слой источников, и скандинавский. Византийский слой — это, прежде всего, тщательно, точно и художественно выполненные переводы отрывков из византийских исторических сочинений: хроник и житий святых в первую очередь. Совсем другой характер носят скандинавские источники той же летописи — так называемые «варяжские предания. Скандинавский слой «Повести» архаичен. Напротив, византийский слой стоит на уровне современной «Повести» европейской культуры. Между скандинавским влиянием и византийским такое же стадиальное различие, как между фольклором и литературой.
Византийское христианство не просто «повлияло» на религиозную жизнь русских — оно было перенесено на Русь. Оно не изменило, не преобразовало язычества — оно его заменило и в конечном счете уничтожило как институт. Византийская литература не могла повлиять на русскую литературу, так как последней попросту не было. Был фольклор, была высокая культура устной ораторской речи, но письменных произведений до появления у нас переводных произведений вообще не было.
От XI - XII вв. до нас дошли 80 книг, 7 из которых имеют точную дату написания. Древнейшая из них - «Остромирово евангелие», она была переписана в 1056-1057 гг. для новгородского посадника Остромира.
Кроме переписки религиозных текстов, переводов на древнерусский язык с греческого и латыни, создавались также оригинальные сочинения русских авторов. В отличие от европейских стран, где латинский язык был признан государственным, на Руси писали на родном языке.
В период IX-XIII вв был создан целый ряд выдающихся произведений. Среди них: «Повесть временных лет», «Поучения Владимира Мономаха», «Моления Даниила Заточника» и др. В период феодальной раздробленности ведущей идеей в литературе была идея единства Русской земли. Описаниями княжеских междуусобиц, идеей единой сильной великокняжеской власти полны «Псковская», «Новгородская», «Ипатьевская», «Лаврентьевская» и другие летописи. Особое место среди произведений этого периода занимает «Слово о полку Игореве», гордость нашей литературы.
ПРЕДВОЗРОЖДЕНИЕ В ЛИТЕРАТ РЕ ЧЕРТЫ ПРЕДВОЗРОЖДЕНИЯ
Искусство и литература становится «человечнее» во всех отношениях. Искусство психологизируется. Само христианство, в известной мере рассудочное и схоластическое в предшествующие века, стремившееся к созданию энциклопедического знания и грандиозных теологических построений, получает новую опору в эмоциональных переживаниях личности.
Интерес к человеческой личности, к ее психологии, первые проблески эмпирического наблюдения природы были особенно благоприятны для сопутствующего им интереса и ко всему национальному.
Восточное славянство, вступив на общий путь развития человечества в Х и XI вв., завязав тесные связи с европейской литературой и не прерывая этих связей даже в самые тяжелые годы татаро-монгольского ига, неизбежно должно было вместе с Византией и южным славянством прийти к Предвозрождению.
Общение русских с греками и южными славянами осуществлялось не только паломниками. Во второй половине XIV в. в Константинополе и на Афоне существовали целые колонии русских, живших в монастырях и занимавшихся списыванием книг, переводами, сличениями русских богослужебных книг с греческими и т. д. Сохранился ряд рукописей, выполненных русскими книжниками в монастырях Афона и Константинополя.
«Абстрактный психологизм» конца XIV — начала XV в.
Для конца XIV — начала XV в. таким самым «типическим» жанром явились жития святых, а наиболее, может быть, типичным писателем — уже неоднократно цитированный нами выше Епифаний, прозванный за свою начитанность и литературное умение «Премудрым». Епифаний долго путешествовал на Востоке, прекрасно знал греческий, а возможно, и другие языки.
В связи с появлением исторического сознания находится в конце XIV—XV в. и повышенный интерес к эпохе национальной независимости. В произведениях же Епифания Премудрого — традиции домонгольского ораторства и домонгольской агиографии. Через голову своих непосредственных предшественников Епифаний Премудрый обращается к традициям Киевской Руси времен ее расцвета. И плачи, и внутренний монолог, и известная ритмичность речи были характерны уже для домонгольской литературы.
Вторая половина XIV — начало XV в. характеризуются повышенным интересом к домонгольской культуре Руси, к старому Киеву, к старым Владимиру и Суздалю, к старому Новгороду.
Объединение местных областных сказаний в единый киевский цикл вокруг князя Владимира.
Обращение к национальной древности — характерная черта Возрождения и Предвозрождения. Русские заимствовали предвозрожденческие идеи в их византийских и южнославянских истоках, обратились к своей собственной старине, южнославянское влияние не было механическим, что перед нами единое предвозрожденческое движение, в котором каждая страна имела свои национальные особенности. Предвозрождение укрепило и развило единство стран Восточной и Юго-Восточной Европы, оно усилило книжный обмен, обмен идеями, способствовало росту духовной культуры во всех странах идейного общения.
«Своя античность» — период домонгольского расцвета древнерусской культуры. Идейное содержание домонгольской культуры Руси было в целом однородно русской культуре XIV—XV вв. Эта культура была проникнута теми же христианскими основами.
ЛИТЕРАТ РА ПЕРИОДА «ВТОРОГО МОН МЕНТАЛИЗМА» Одной из причин неудачи Возрождения на Руси была гибель еретического движения (Новгород, Псков)
Публицистика конца XV и XVI в. отражала по преимуществу борьбу внутри класса феодалов: между дворянством и боярством. В сочинения дворянских публицистов проникают с Запада ренессансные идеи и представления. Так, например, Иван Пересветов выдвигает принцип равенства всех перед лицом государя и выступает против неравенства по рождению и за неравенство, создаваемое самим правительством, награждающим лучших. Он выступает за свободу страны. И не случайно он указывает на пример нехристианской страны — Турции.
В целом XVI век характеризуется чрезвычайным развитием публицистической мысли. Публицистика проникает в летопись, в жития святых, в деловую письменность, выходит за пределы литературы Вольнодумцы эти критически относились к церкви и к отдельным догматам православия, но больше тянулись к светским знаниям, усиленно занимались астрологией и логикой. Это было, по всей вероятности, Гуманистическое течение, с которым с большей или меньшей достоверностью связывается ряд западнорусских рукописей конца XV—XVI в. научного и полунаучного содержания.
Билет №4
4."Болезнь века" в «Адольфе» Б.Констана и М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени"
“Болезнь века” – это преждевременная старость души, полное разочарование в жизни и в собственных силах, это недуг, которым чаще всего болели молодые люди, юноши. Тема “болезни века”, которая, как говорил Пушкин, стала бедой всего романтического поколения, начинает робко появляться в произведениях зарубежных и русских писателей на рубеже XVIII-XIX вв. Однако постепенно она приобретает размах, и уже практически все русские и зарубежные писатели начала XIX века так или иначе обращаются к данной теме. Такой неподдельный интерес писателей к молодому поколению и его будущему приводит к тому, что уже к 1830-м годам и европейские, и русские романтики ясно осознают “болезнь века” как социально-историческое явление.
Ведь именно в XIX веке и в России, и в Европе борются два абсолютно противоположных направления – реализм и романтизм, каждое из которых совершенно по-разному рассматривает человека, понимает его место в мире и оценивает его роль в обществе. Они видели трагедию человека в том, что он несет на себе печать своего времени, своего века и является частью своего поколения. Писатели-романтики, наоборот, изображали человека как уникальную личность, как энтузиаста, мечтателя, который стремится к недостижимому идеалу, но в конечном итоге осознает невозможность достижения этого идеала. Такое разочарование несет за собой полное опустошение души, безразличие ко всему происходящему, и в результате пылкий и восторженный герой превращается в стороннего ироничного наблюдателя, смирившегося со своей судьбой и не ждущего ничего от жизни.
Такого стороннего наблюдателя, критически относящегося не только к самому себе, но и к собственной современности, мы можем видеть в романе Констана “Адольф”, Альфреда Мюссе «Исповедь сына века» и в романе М.Ю.Лермонтова “Герой нашего времени”.
В основе сюжета обоих произведений в центре находятся молодые юноши, типичные представители своего поколения, поколения больного, изнеженного, состарившегося раньше времени. При этом внимание читателей акцентируется не столько на жизни героев, сколько на их размышлениях о себе и о своем веке. Именно поэтому писатели рисуют скорее психологические портреты своих героев, их противоречивый внутренний мир.
Ему важно сперва показать Печорина таким, каким он стал за то время его жизни, которая была отравлена “болезнью века” (главы “Бэла” и “Максим Максимыч”), а уж затем, в последующих трёх главах, изобразить, каким герой был изначально и что побудило его измениться. Рассказ от первого лица свидетельствует не только о том, что повествователи хорошо знают о чувствах своих героев, но и о том, что герои в известной степени близки авторам.
М.Ю.Лермонтова же роман скорее пророческий, потому что в “Герое нашего времени” некоторые события из жизни Печорина будут напоминать отголоски судьбы самого автора (к примеру, дуэль Печорина, как и дуэль Лермонтова, будет происходить у подножия горы Машук). Однако если рассматривать взаимоотношения героя с женщинами, то, по мнению современников, в основу истории любви Печорина и Веры легла история пламенных чувств Лермонтова к Варваре Александровне Лопухиной-Бахметьевой. Стоит обратить внимание, что у Лопухиной была родинка на лбу и муж, намного старше её самой, а у Веры – родинка на щеке и все тот же старый муж.
В предисловии к роману Лермонтов пишет: “Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Борьба души и тела – это борьба романтизма и реализма, столкновение чувства и разума.
Душа и чувства неразделимы, поэтому, отказавшись от искренних, настоящих чувств, люди забывают и о душе. Они начинают жить разумом, не пускают больше чувства в свои сердца. Так, герой Лермонтова говорит: “Я давно живу не сердцем, а головой. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки
с строгим любопытством, но без участия”, то есть способность анализировать развила его ум, но высушила душу.
Но совсем иное представление о мире у тела. Жизнь для тела, которое тоже омертвело из-за “болезни века”, – это лишь удовлетворение личных потребностей, так как для тела давно нет уже никаких высоких идей; В результате борьба души и тела перерастает у главных героев во внутренний мятеж между двумя “половинами”, сущностями героя: “...один живёт в полном смысле этого слова, другой судит его”.
Герой чрезвычайно искренен в своем дневнике. Он пытается понять самого себя, проследить путь, который прошла его душа, он проводит своеобразный психологический анализ над самим собой. При этом Печорин совершенно не стремится оправдаться или приукрасить причины своих поступков. Такая беспощадность к самому себе – редкое свойство, так как большинство людей стремится при любых обстоятельствах найти себе оправдание. Вся исповедь героя построена на противопоставлении этих двух половин души: в одной, высохшей, умершей, были скромность, острое ощущение добра и зла, готовность “любить весь мир”, желание говорить правду – все это оказалось лишним; понадобилась вторая половина души, в которой жили скрытность, злость, зависть, обман, отчаяние, ненависть, злопамятство.
Он перестает верить в искренние чувства женщины и в собственную способность подарить счастье любимому человеку, испытать чистую и безрассудную любовь. Печорина – это результат скуки. Печорин понимает, что все влюбленные женщины ведут себя одинаково, поэтому каждая новая встреча, каждая новая любовь становится для героя своеобразным экспериментом. Не случайно Печорин, добиваясь любви Бэлы, ставит перед собой цель не быть счастливым, а соприкоснуться с чем-то экзотическим: “Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями, – напрасно <…> Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; В результате ни одна из женщин, любивших Печорина, не была счастлива.
Однако бывают моменты, когда герои проявляют слабость по отношению к своим возлюбленным. После дуэли с Грушницким Печорин получает письмо Веры и, осознав, что потерял любимую женщину навсегда, бросается вдогонку. В этот момент Печорин сбрасывает маску равнодушия. Простые человеческие чувства едва ли не впервые берут верх над разумом. Но впоследствии этот душевный порыв становится предметом самоиронии героя.
К истинной дружбе не способен. Вернер, во многом близкий Печорину по характеру и складу мировоззрения, всё-таки не становится его близким другом: “Я к дружбе не способен, – признаётся Григорий Александрович, – из двух друзей один всегда раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать;
Лермонтов лишь создает иллюзию открытого финала, так как читатель узнает о смерти Печорина еще после второй главы, а сам роман заканчивается рассказом Григория Печорина о казаке в главе “Фаталист”. Он сознательно убивает своего героя, причем практически в самом начале романа, чтобы избавить читателей от иллюзий относительно возможного счастья Печорина. Причем автору важно подчеркнуть далеко не героическую смерть героя (Печорин умирает внезапно по дороге в Персию). Жестокость, равнодушие, невозможность действовать и трудиться – все это тяжелая ноша для человека. Человеку свойственно стремление к добру, правде, красоте, действию. Печорина не было возможности осуществить свои стремления, поэтому он несчастлив.
Если поставить события в хронологическом порядке, то фабула «Героя нашего времени» будет следующей.
Молодой офицер по пути из Петербурга на Кавказ к месту службы останавливается в Тамани, где невольно становится свидетелем махинаций контрабандистов. После сражения с горцами Кавказа Печорин едет на воды в Пятигорск и Кисловодск, где он знакомится с княжной Мери и участвует в дуэли с Грушницким. За эту дуэль Печорина отправляют на фронтовую линию, в крепость под начальство Максима Максимыча. Тут он влюбляется в черкешенку Бэлу. Из крепости Печорин уезжает на две недели в казачью станицу, где держит роковое пари с Вуличем. После смерти Бэлы его переводят сначала в
Грузию, а затем — в Петербург. А через пять лет Печорин снова появляется на Кавказе. По пути в Персию во Владикавказе он встречается с прежним начальником Максимом Максимычем и с проезжим офицером (издателем его дневника). По пути из Персии в Россию Печорин умирает.
Б.Констан «Адольф». А.— персонаж во многом автобиографический; история его любви к польке Элленоре, любовнице некоего графа П.,— это, при всех несовпадениях конкретных ситуаций, история любви самого Констана и Жермены де Сталь. Их связь длилась более 15 лет, зная и ссоры и разрывы; дневники Констана свидетельствуют о том, как много психологических наблюдений над собственными переживаниями вложил он затем в уста А., от лица которого ведется повествование в основной части романа. Однако между романом и жизнью есть среди прочих одно важное различие: Констан за годы своего «романа» с г-жой де Сталь успел влюбиться в нескольких других женщин и даже вступить в брак с Шарлоттой Гарденберг, которую знал еще до встречи с Жерменой; в романе ситуация проще и потому трагичнее: любви Адольфа и Элленоры мешают лишь они сами, их собственные характеры. А., сын министра одного немецкого курфюрста, рано потерял мать и рос под наблюдением отца, который был застенчив с собственным сыном и не умел высказать ему свою нежность. Поэтому А. привык к одиночеству; он прячет свои подлинные мысли за светским злословием, живет без цели и думает, что цели, которая была бы достойна хоть малейшего усилия, вообще не существует. Рассказы приятелей о любви и связях с женщинами пробуждают в нем любопытство, он ищет, в кого бы ему влюбиться, и начинает домогаться любви Элленоры скорее из тщеславия, чем из страсти. Поначалу он встречает сопротивление, но это лишь распаляет его чувство, а Элленора отвечает ему взаимностью. Несколько месяцев любовники наслаждаются своим счастьем втайне, затем их связь становится известной всем. Элленора порывает с графом П., чтобы посвятить А. всю свою жизнь, А. начинает уже тяготиться необходимостью соизмерять каждый свой шаг с ее желаниями, но не может бросить возлюбленную. Отец А., недовольный тем, что его сын открыто содержит любовницу, собирается выслать Элленору из города; чтобы спасти ее от этого позора, А. уезжает вместе с ней, и любовники поселяются в небольшом богемском городке, а затем переезжают в Польшу, где Элленора получила наследство. А. уже давно не любит Элленору так страстно, как прежде; им движет не столько любовь, сколько жалость, ему неприятно слушать жалобы Элленоры, которая, чувствуя его охлаждение, осыпает его упреками. В душе А. и сам соглашается с тем, о чем предупреждал его отец: жизнь с Элленорой обрекает его на безвестность, лишает возможности проявить себя на каком бы то ни было поприще. Но характер А. таков, что расстаться с Элленорой, причинить ей боль ему тяжело, и он постоянно откладывает расставание. Конец этой неразрешимой ситуации кладет смертельная болезнь Элленоры, которая, узнав о том, что А. дал другу своего отца обещание порвать с нею, начинает чахнуть и умирает. А. обретает долгожданную свободу, но она ему уже не мила, ибо одиночество оказывается еще страшнее.
Самое замечательное в констановском изображении А.— анализ психологических механизмов, которые движут поступками героя. А. действует то искренне, то по воле тщеславия, он жаждет независимости и одновременно нуждается в привязанностях, он страстно желает чего-то, но лишь только желание это исполняется, охладевает к предмету своей страсти, он стремится скрыть сам от себя истинные мотивы своих действий, он разрывается между велениями эгоизма и голосом сострадания. Причем характер А. раскрывается в истории его любви к Элленоре так полно, что, как замечает автор, по этому эпизоду можно судить обо всех других этапах его жизни, можно сказать наверняка, что он «не подвизался с пользой ни на каком поприще, что он растратил свои способности, руководствуясь единственно своей прихотью, черпая силы единственно в своем озлоблении.
Издатель рукописи Адольфа философски замечает, что суть человека — в его характере, а раз порвать сами с собой мы не можем, то перемена места не исправляет нас, а, напротив, «мы только присовокупляем к сожалениям угрызения совести, а к страданиям — ошибки».
2.Изображение личности в «Житии Аввакума». Жанрово-стилевое своеобразие.
Характер Аввакума раскрывается в житии как в семейно-бытовом плане, так и в плане его общественных связей. Поражает необычайная искренность его взволнованной исповеди: горемыке-протопопу,
обреченному на смерть, нечего лукавить, нечего скрывать. Он откровенно пишет о том, как прибегнул к обману, спасая жизнь одного “замотая” - гонимого человека, которому грозила смерть.
В “Житии” поражает, прежде всего, личность героя, его необычная стойкость, мужество, убежденность, стремление к справедливости. Хотя Аввакум и назвал свое произведение “Житием”, с традиционным агиографическим жанром его связывает немногое. В нем преобладают новаторские черты в изображении человеческой души, ее страданий, стойкой непреклонности. Новаторские приемы проявляются в изображении семейно-бытовых отношений, в сатирическом обличении духовных и светских властей, в описании Сибири. Если Аввакум непримирим и беспощаден к своим противникам, то он чуток и заботлив по отношению к своей семье, к своим подвижникам.
Немного о личности Аввакума.Незаурядность протопопа заключается не только в силе его личности, но в недостатках, которыми полон этот последователь культа. Первое, что бросается в глаза, это отсутствие традиционного для святых смирения: Аввакум может не только обругать человека, но и даже побить! Далее идет желание приукрасить, приврать: главного героя то и дело прибивают до смерти или что-нибудь ему отрубают/отрезают, потом он воскресает, все утерянное вырастает заново. Обилие таких эпизодов дает повод предполагать некое отступление автором жития от реальных событий. Особенно же радуется Аввакум способности изгонять бесов. Но! Как верно заметила наш преподаватель, из окружения святых, вроде Сергия Радонежского, никто или почти никто не оказывается подвержен вселению нечистой силы. Благодать, исходящая от святого, распространяется на всех и делает других людей ближе к Богу. А из окружения Аввакума то и дело кто-нибудь да становиться бесноватым.
Наиболее значителен в “Житии” образ спутницы жизни, его жены Анастасии Марковны. Безропотно идет она вместе с мужем в далекую сибирскую ссылку: рожает и хоронит по дороге детей, спасает их во время бури, за четыре мешка ржи во время голода отдает свое единственное сокровище-московскую однорядку, а затем копает коренья, толчет сосновую кору, подбирает недоеденные волками объедки, спасая детей от голодной смерти; С грустью говорит Аввакум о своих сыновьях Прокопии и Иване, которые, испугавшись смерти, приняли “никонианство” и теперь мучаются вместе с матерью, закопанные живыми в землю (т.е. заключенные в земляную темницу). Он стремится доказать, что старый обряд тесно связан с самой жизнью, ее национальными основами, а новый обряд ведет к утрате этих основ.
Жанровое своеобразие "Жития". Ранее в житиях описывались только святые, признанные таковыми, разумеется, только после смерти. При большой начитанности Аввакум умел при случае мастерски пользоваться шаблоном житийного повествования. Тем труднее было втиснуть в узкие рамки привычного шаблона такое новшество, как личная повесть, повесть о себе. Препятствием служила не только литературная форма, но и весь дух церковной культуры средневековья. И её защитник одновременно выступал как литературный новатор. В этой культуре не было места интересу к реально-психологическому изображению, чьей бы то ни было личности, тем более авторской – и как психологический феномен вообще, и как соблазн автономной самооценки.
Вот почему в "Житии" Аввакума так много авторских оправданий перед читателем по поводу самой темы. "Житие" начинается словами о том, что Аввакум не самочинно берётся рассказывать о себе, а из послушания перед духовником.
Все сочинения Аввакума писались тогда, когда над ним уже была занесена рука смерти. Искренность чувств
– вот самое важное для Аввакума. Аввакум считает, что всё хорошо перед Богом, если сделано с верою и искренним чувством. Тихая спокойная речь не в природе Аввакума. Даже молитва его часто переходит в крик, все его писания – душевный крик. Брань, восклицания, мольбы пересыщают его речь. Ни один из писателей русского средневековья не писал столько о своих переживаниях, как Аввакум. Он "печалится, плачет, боится, жалеет, дивится" и т.д Всё повествование Аввакума объединено его личностью. Аввакум всё сопоставляет со случаями из
собственной жизни. Он пишет как бы беседуя, обращаясь всегда к конкретному читателю. Аввакум иногда говорит то, что пришлось к слову; он часто прерывает самого себя, просит прощения у читателя, нерешительно высказывает свои суждения и берёт их иногда назад. Его речь изобилует междометиями, обращениями; его изложение, как живая речь, полно недомолвок, неясностей. Он боится надоесть читателю и торопится закончить повествование.
Он любит подкреплять свои мысли цитатами из церковных авторитетов, хотя выбирает цитаты наиболее простые и по мысли, и по форме.
Средневековый характер его сочинений сказывается в том, что за бытовыми мелочами он видит вечный, непреходящий смысл событий. Всё в жизни символично, полно тайного значения. В жизни Аввакума нет ничего случайного.
Начинается "Житие" по-старому – от рождения. Но далее порядок описываемых событий и порядок рассказа не совпадают. Аввакум как бы смотрит на свое житие из определённой точки настоящего. Настоящее в "Житии" вершит суд над прошлым. Вся жизнь – один подвиг, и он ещё не кончился. Поэтому все рассказываемые эпизоды упираются в настоящее.
Сознание ценности человеческой индивидуальности, развитие интереса к внутренней жизни человека – таковы были те первые проблески освобожденного сознания, которые явились знамением нового времени.
Аввакум - главный идеолог русского старообрядчества. Старообрядчество возникло как противодействие стремлению Русского государства объединить. В молодости, в двадцать три года, Аввакум получил сан священника, а потом – протопопа. Аввакум очень скоро увидел, что царь от церковной реформы отказываться не собирается. Последовали новые ссылки, монашеские тюрьмы, лишение священнического сана, проклятие церковного Собора в 1667 года и, наконец, заточение в Пустозёрске. Здесь-то Аввакум и взялся за перо.