Войны яномамо

Яномамо – парадоксальный народ. Любящие и воспитанные члены семьи, они способны вспыхивать взрывами насилия. Напуганные войнами и полностью осознающие их последствия, они, тем не менее, позволяют возникать мучительной вражде и годами не утихать ценой человеческих жизней и экономической производительности. Они щедры, но еще завистливы, до обезоруживающей степени честны, но еще способны на вероломный обман.

Наши студенты, кто посмотрел фильмы Эша и Шэгнона о яномамо (Chagnon 1983: 221-22), неизменно восхищались, но часто смущались и приходили в затруднение. Как люди могут быть такими? – спрашивали они. А некоторые внешние наблюдатели даже изумлялись: до конца ли яномамо люди (see, Chagnon 1983: 205)? На самом деле, конечно же, люди и, как мы надеемся показать в этой части, может быть, даже особенно люди, в своей тщетной попытке найти решения более «рациональные», чем межличностное насилие, в том затруднительном положении, с которым они столкнулись.

Не надо представлять себе, что яномамо легко вступают в насильственные конфликты. Угроза насилия беспокоит их, и они развили серию из последовательных реакций (которые мы обсудим ниже), чтобы помешать более суровым его проявлениям. Но даже в этом случае, Шэгнон (Chagnon 1983: 5) отмечает, что на низменностях, по меньшей мере, ¼ всех смертей среди взрослых мужчин происходит в результате межличностного насилия. Смоул (Smole 1976) находит, что масштабы войн менее значительны на нагорьях, где отмечалось, что некоторые группы наслаждались миром на протяжении поколения или больше. Но сообщение Хэлены Валеро оставляет мало сомнений в том, что опыт частых убийств и набегов имелся у намоэтери и шаматари даже еще раньше, чем они мигрировали в контактную зону на низменностях вдоль Ориноко (Биокка 1972; Biocca 1971).

Яномамо всех возрастов сильно скорбят, если убивают их самых дорогих родственников (Биокка 1972; see, Biocca 1971: 247, 251, 258-61). Однако даже тех, кто, непосредственно не затронуты смертью в семье, затрагивает само состояние войны. Заметно возрастают трудовые затраты, когда убивают или ранят мужчин, посылаемых строить или ремонтировать ограду, либо выставляемых на отдаленных тропах в качестве наблюдателей, для раннего предупреждения о нападении. Небольшим тери надо перемещаться вместе в одну большую деревню, из-за чего не только возрастает время на путешествие к их садам, но также возможность, что сады эти, как и весь вложенный в них труд, будут потеряны (Smole 1976: 137).

Трепет от любой насильственной смерти, включая смерть по болезни, которую, как полагают, причиняют с помощью магии, распространяется по всему сообществу яномамо, проверяя на прочность союзы и высвечивая конфликтующие группировки. Будучи вовлеченными в насилие, союзники из соперничающих партий часто испытывают страх, из-за того, что если их сторона окажется не столь могущественной, им придется бросить свои земли и в отдаленном регионе начинать все сначала (Smole 1976: 235).

Шэгнон (Chagnon 1983: 73-77, 111, 146) документирует общее падение качества жизни в ходе войн. Хотя в мирное время яномамо скрытны и аккуратны в отношении фекальных отходов (Anduze 1960: 228), в военное время они боятся покинуть деревню, будут испражняться на листья и выбрасывать их через ограду, загаживая непосредственное окружение деревни. Люди, втиснутые в деревню вместе с множеством других, кто для них относительно чужд, бесконечно дерутся

141

и ссорятся до тех пор, пока угроза насилия внутри почти сравняется с угрозой извне. И когда раздражение угрожает уже вылиться в насилие, то мужчины и женщины постарше, как и братья и жены разгневанного мужчины, пробуют охладить его такими словами, как эти:

«Ах, мой сын, тебе нельзя стрелять. У тебя два мальчика; один взрослеет, другой только недавно появился. Почему ты думаешь об убийстве? Ты думаешь, что убийство – это шутка? Если ты убиваешь сегодня, завтра твои сыновья останутся одни, брошенными. Когда человек убивает, то часто ему надо бежать, оставляя своих детей после себя – того, кто сам плачет от голода. Ты еще не знаешь этого? Не гневайся больше… Не позволяй гневу захватить тебя» (Biocca 1971: 218).

Почему же, столкнувшись с такими разумными советами, мужчины яномамо убивают?

Природа войн у яномамо. Мы видели, что яномамо нагорий живут популяциями, местами с высокой плотностью, наслаждаясь относительно комфортной жизнью, но обеспокоенные тем, что наилучших ресурсов мало. Каждый мужчина является членом семьи, которая владеет ценными ресурсами в старых садах; делит с другими близкими членами семьи еще большую территорию, чтобы заниматься добыванием; и имеет или надеется обзавестись женой и детьми или, может быть, двумя и более женами. Он может понимать, что другие мужчины также считают, что этих ресурсов мало, и делают все возможное, чтобы путем запугивания, поддерживаемого угрозой открытого насилия, заполучить их или поживиться за его счет. Думая так, он может понимать, что ему нужна гарантия доступа к необходимой земле под сад и другим ресурсам территории. Он может упрочить свое положение, лишь участвуя в союзах с близкими родственниками по рождению или браку, и показывая, что готов защищать свое «семейное имение» и, если нужно, то насилием.

Эта ситуация вознаграждает тех мужчин, которые сильны и бесстрашны. Если человек сам по своему темпераменту не подходит для этой роли, то он должен отыскать себе такового и быть при нем. Модель, которую мы видели у групп, находящихся на уровне семьи, таких как мачигенга и кунг, где группа подвергает остракизму и убивает чересчур агрессивных мужчин, здесь не способна сработать. Уровень конкуренции поднялся до такой точки, когда жестокие и агрессивные мужчины, мужчины ваитери, несмотря на свой опасный нрав, пользуются чрезвычайным спросом, и их приглашают в группу. Чинимое ими насилие устрашает потенциальных врагов, которым лучше держаться подальше. Однако к несчастью, мужчины ваитери склонны к насилию, и число случаев насилия внутри тери и между ними возрастает, что нарушает мир и делает войну более вероятной.

Насилие у яномамо выступает в импульсивном качестве. Мужчины (а иногда и женщины) приходят в ярость и набрасываются даже на ближайших родственников. Потом они почувствуют раскаяние, но, кажется, ничто не сдерживает злобу, если только не велик вред (Биокка 1972; Biocca 1971: 308). Как отмечалось ранее, яномамо, чтобы контролировать импульсы насилия, изобрели серию из последовательных механизмов. Раздраженные мужчины произносят друг другу длинные речи. Если это не способно развеять ярость, то они приступают к дуэли с помощью ударов в грудь, при которой первый, а затем и другой стоически выносят удары со всего маху сжатым кулаком. Если же они все еще раздражены, то могут зажать в свой кулак булыжник, чтобы усилить удары.

142

После этого мужчины сражаются дубинами (или же плоской стороной мачете и топоров). Эти сражения структурированы; у них есть зрители из сторонников и предводителей, родственников бойцов, которые наблюдают за сражением, чтобы видеть, что оно не перерастает в убийство. Бойцы должны обмениваться ударами по очереди. Если человек падает, то его место занимает родственник. Предводители могут выступить посредниками и направить некоторых из тех, кто пятится назад, взять на себя очередь и разделить ответственность за то, что уже стало проверкой храбрости для этих двух групп (Chagnon 1983: 164-69).

Яномамо говорят: «мы сражаемся, чтобы снова стать друзьями». В этом смысле сражение на дубинах и другие дуэли являются «антитезой войны» (Chagnon 1983: 170), из-за того, что происходят в условиях тщательного контроля, а их основная цель – сдерживать конкуренцию и чувства враждебности между группами прежде, чем те приведут к убийству.

Но когда эти механизмы терпят неудачу, ничего не остается делать, кроме, как убивать (Chagnon 1983: 174). Успешный для яномамо набег – это, когда на одиночного врага нападают из засады и убивают так, чтобы никому из отряда нападавших не причинили бы вреда. Особо разгневанная или свирепая группа способна окружить деревню и выжидать: поскольку в деревне хранится мало пищи, то, в конце концов, людям придется выйти, и тогда их смогут перестрелять. Открыто нападать на деревни очень опасно, из-за того, что надвигающийся враг может быть замечен внутри хорошо вооруженными мужчинами. Отсюда, нападающие размещаются за деревьями у края росчисти и забрасывают деревню огненными стрелами. Но десятифутовая ограда делает невозможной прицельную стрельбу, так, что им надо пускать свои стрелы под углом, превращая попадание в удел случайности. Как правило, во время таких нападений случайно ранят или убивают женщин.

Войны у яномамо носят в высшей степени личный характер: скорее не тери против тери, а мужчина против мужчины, включая его семью и собственность (т. е. его «имение»). Мужчины выкрикивают друг другу оскорбления, вызывая готовность убивать и используя любую возможность, чтобы произнести личное имя своего противника – ужасное оскорбление. Мужчины осмотрительны, стараясь не причинить вред своим родственникам, которые живут совместно с врагами. Когда стрелы падают, люди их осматривают и распознают вражеского лучника по неповторимому оформлению его стрел. Если кого-нибудь убивают, то заботятся о том, чтобы определить убийцу. Убийца должен затем подвергнуться ритуалу очищения, и путем слухов все, включая родственников скончавшегося, узнают кто он.

Мужчину ваитери, который помногу убивает, ненавидят, а родные его жертв его преследуют. Он способен выйти угрожающе на росчисть в деревне, призывая своих врагов выстрелить. Если угроза носит мнимый характер, то враги удалятся; но если нет, то мужчину ваитери могут и застрелить. Чем бóльших он убил, тем большее число родственников, жаждущих мести, замышляют чтонибудь против него (Биокка 1972; see, Biocca 1971: 186ff). Поэтому неудивительно и то, что мужчины ваитери умирают от насилия чаще, чем другие (Chagnon 1983: 124; Lizot 1989: 31).

Исходом войны у яномамо является «пир вероломства». Мощные проявления ненависти приводят к тому, что одна группа притворяется дружественной по отношению к другой, приглашает ее членов на пир, затем набрасывается на них и убивает столько, сколько это возможно. Но вырезать какую-то группу можно

143

только во время третьего пира, так как на двух предыдущих группа, которая превратилась в «дружественную», усыпляет ее бдительность. Однако этот исход не является общепринятым, поскольку большинству яномамо трудно достичь такой степени организации. Обычно у тери отсутствует единство, отсюда и не будет известно одним ее членам, что другие планируют убить своих гостей. Они могут предупредить намеченную жертву, когда узнают об этом; но в мире их все настолько запутано, что этому предостережению могут не поверить жертвы (Био-

кка 1972; Biocca 1971: 53-54, 190).

Социальный отклик на войны. Шэгнон (Chagnon 1983: 148) живописует яномамо как мастеров ведения политики «на грани войны». Каждой группе необходимо поддерживать репутацию жестокости, или же ее запугают и будут эксплуатировать; тем не менее, группы, которые слишком жестоки, наводят на других ужас, и у них возникают трудности при поиске союзников. В ситуации наиболее драматической, мужчины двух групп, которые желают объединиться, должны лицом к лицу столкнуться на дуэлях, в которых они попытаются доказать свое упорство, нанося и получая болезненные удары; тем не менее, им нельзя позволить себя спровоцировать на убийство или причинение серьезного увечья, дабы не разрушить саму возможность союза и не породить вместо этого новых врагов.

«Балансирование на грани войны» – подходящее выражение210, если не задаваться слишком вопросом о целях или политике, стоящих за ним. Дуэль или сражение на дубинах, в сущности, представляют собой внешнюю границу политической экономии, за пределами которой недоверие и враждебность слишком уж перевешивают средства для социальной интеграции. Эти сражения для яномамо не являются намеренной политикой; наоборот, они делают все, что могут, чтобы распространить сферу мира и сотрудничества за пределы своих сообществ, а сражение – лишь наглядное выражение невозможности распространить его дальше.

Разительные различия, наблюдаемые между яномамо и обществами, стоящими на уровне семьи, заключаются в образовании деревень и расширяющейся роли церемоний и лидеров. Эти различия необходимо понимать, как отклик на заметную роль войн и угрозу насильственной смерти.

Прекрасная метафора отношений между семьей и деревней – устройство шабоно. Должно быть, шабоно представляется посетителю общинной структурой, хотя каждое домохозяйство устраивает себе собственное пристанище; и только потому, что пристанища эти строят впритык друг к другу, в завершении образуя замкнутый круг, законченное шабоно кажется общностью.

Деревни яномамо разрастаются более чем до сотни членов, а региональные кластеры их в общей сложности, возможно, даже до нескольких сотен (Smole 1976: 55, 231). Между самыми маленькими тери из 30 членов и самыми большими, возможно, из 300, могут встречаться любые другие, с промежуточными размерами. Равным образом фактические размеры шабоно варьируются внутри их границ (Chagnon 1968a, 1983). С другой стороны, деревне надо иметь, по меньшей мере, от 80 до 100 человек, чтобы этого было достаточно для защиты. Деревня крупнее – сильнее в военном отношении: стойче для отпора нападений и успешнее при набегах. Но с другой стороны, как мы видели, деревни крупнее более подвержены деструктивным социальным трениям. В такой большой группе деревенские главари постоянно заняты тем, чтобы сгладить множество проявлений враждебности, но чувство общих экономических интересов в них в основном отсутствует.

144

Внутри и за пределами деревни устраиваются церемонии, которые выражают одновременно и бурлящее напряжение и поиски его разрешения. Церемонии у яномамо служат различным целям: на них распределяют пищу и другие вещи, чтобы выровнять сезонные и географические колебания в достатке, укрепляют социальные отношения между старыми союзниками, и рассматриваются возможности для новых союзов. Все эти функции зависят от степени навыков предводителей.

Приглашают на пир не одна тери другую, а отдельный индивид в одной тери отдельного индивида в другой. Индивиды эти – главари своих собственных семейных групп, и у них могут быть еще сторонники, а могут и не быть. Некоторые примут приглашение, но другие по множеству причин могут его отклонить. Группы, которые объединяет пир, не являются большими деревнями, но частицами и кусочками от нескольких деревень. В социальном отношении пир – это мозаика, составленная лишь из каких-то семейных групп, которых в этом регионе больше.

Одним из способов определить тери у яномамо мог бы быть следующий: это такая группа, которая идет за общим лидером, или тушауа. В тери поменьше тушауа – просто глава господствующей семьи, но в тери крупнее один мужчина представляет группу в целом, выступает от имени всех ее членов и принимает директивы, касающиеся работы всей группы. То, что его команды часто игнорируют, и что другие главари в его группе, также называемые тушауа, советуют другое или направляют свои группы в ином направлении, является знаком того, что власть ограничивают автономии малых тери – следом от позиции кунг, что «мы – все главари». Но тушауа – сила, которую надо рассматривать в контексте общества яномамо, учитывая ее важные функции воздействия на группу. Он сильно не вторгается в домашнюю экономику, исключая влияние, которое он оказывает, когда надо решать, где селиться тери, и где разбивать свои сады. Основная роль его

– управлять межгрупповыми отношениями, сохраняя, где возможно мир, и ведя, когда необходимо, мужчин на войну.

Тушауа пытается разрешить споры внутри своей тери. Он предлагает решения проблем и пытается урезонить стороны, вовлеченные в спор. Он часто взывает к таким общим принципам, как: «У тебя уже слишком много жен – здесь есть мужчины, у которых нет ни одной». И он вмешивается в опасных ситуациях, пытаясь все контролировать: «Дай ему сказать! Пусть никто не направляет свою стрелу на него; пусть каждый сохраняет свои стрелы в своих руках» (Биокка 1972; Biocca 1971: 37, 110). Также от предводителей ждут, чтобы они были более щедрыми, чем другие (Биокка 1972; Biocca 1971: 216); и с этой целью те выращивают сады крупнее, чем обычные (Chagnon 1983: 67). Как официальный хозяин на пирах, устраиваемых между деревнями, тушауа находится в центре всех объединительных усилий, которым эти пиры служат.

С другой стороны, от тушауа ждут, что он будет предводителем на войне. Он дает распоряжение о возведении ограды и размещает охрану вдоль троп, ведущих во вражескую тери. Он зовет мужчин на битву и присоединяется к ним, рассказывает им, где располагаться лагерем и как избежать обнаружения во время набегов, а в настоящем сражении берет на себя руководство. Кажется, что мужчины яномамо сражаются часто с неохотой или им трудно выстоять перед лицом продолжающегося сопротивления (Биокка 1972; see, Biocca 1971: 59). От предводителя ждут, чтобы он первым выстрелил во врага и рисковал своей собственной безопасностью.

145

Таким образом, лидеры «являются одновременно миротворцами и храбрыми воинами… Деревенским лидерам необходимо пересекать тонкую линию между дружбой и враждебностью» (Chagnon 1983: 6-7). Этот баланс чувствителен для ударов, и лидеры подходят к своей задаче разными способами. Кто-то снисходителен, хладнокровен и умудрен опытом; другие – вспыльчивые и властные

(Chagnon 1983: 26).

Предводитель, который кого-то убил, слишком часто порождает такую сеть врагов, жаждущих мщения, что, похоже, не может прожить долго. Согласно Хэлене Валеро (Биокка 1972; Biocca 1971: 193), когда тушауа Рохариве пригласили туда, где, как он предчувствовал, должны устроить пир вероломства, то он сказал: «Думаю, они убьют меня. Я собираюсь туда, чтобы никто не смог посчитать, будто я боюсь. Я собираюсь туда, чтобы они смогли меня убить. Я убиваю многих мужчин; даже женщины и старики злы на меня. Будет лучше, если и намоетери убьют меня».

Мужчина, который убивал слишком часто, потом чувствует определенный пессимизм или опустошенность (Биокка 1972; see, Biocca 1971: 226-47). Это происходит так, как если бы он почувствовал, что насилие выходит из под его контроля, что, может быть, и правда в более глубоком смысле. Шэгнон (Chagnon 1983: 188) документирует случай, когда относительно мягкому лидеру проигравшей группы, теперь запуганному и презираемому «дружественной» тери, которая предоставила ему убежище, надо было стать неистовее, чтобы защитить свою группу. Неумолимый прессинг жестокости вокруг него насильственно вверг его в жестокость против его же воли.

Непосредственные причины войн у яномамо. Данные Шэгнона (Chagnon 1983) подчеркивают, что основной мотивацией для войны является захват женщин; Смоул (Smole 1976: 50, 232) видит в качестве центральной – подозрение в магии и вытекающее отсюда желание отомстить; а Хэлена Валеро сопровождает свой случай обильными примерами, когда действуют обе мотивации (Биокка

1972; Biocca 1971: 29-41, 98, 133, 186-88, 293). Поскольку эти причины действуют незамедлительно и выводятся самими участниками, то мы называем их «непосредственными причинами» (see, Hames 1982: 421-22). Как ключевые по отношению к условиям и событиям, которые ускоряют войну, непосредственные причины представляют собой бесценные путеводители для понимания процесса нарастания антагонизма и выходов насилия.

Однако в качестве объяснения войн непосредственные причины, в общем неудовлетворительны. Хотя бы из-за того, что люди заняты в войнах, часто они перечисляют множество различных поводов сражений, что лишь подводит к выводу, что у войны много причин, одни из которых несвязанны с другими. Мы же напротив считаем, что войны у яномамо и войны вообще можно лучше всего понять в рамках единой теории.

Второй недостаток «непосредственных причин», в качестве объяснения войн у яномамо, состоит в том, что хотя во всех обществах семейного уровня, которые мы рассматривали в разделах 3 и 4, присутствует один и тот же источник для межличностных конфликтов, ни в одном из этих обществ сексуальная ревность или желание мести не приводят к случающимся внутри них набегам. Подобным образом, эти мотивации сильны в деревнях со сложными вождествами и государствах, которые мы будем исследовать в разделах 11-13, но и там они не ведут к локальным войнам, а войны, которые действительно возникают в таких обществах, качественно отличаются от войн у яномамо. Тогда приходится посту-

146

лировать, что у войн яномамо имеется некая более глубинная причина или причины – вопрос, к которому мы еще вернемся после исследования непосредственных причин:

1. Поскольку в яномамо часто видят «жестокий народ» (Chagnon 1983: подзаголовок), может показаться, что войны являются неизбежным следствием их психологии. Многие антропологи в своих характеристиках яномамо опираются в особенности на ваитери – жестоких, агрессивных мужчины, доминирующих во время войн. Они – защита своих собственных родственников и союзников, но эксплуататоры – по отношению к другим, остающимся вне орбиты их кооперации и доверия. Сильные группы запугивают слабых и присваивают их женщин и другие ресурсы. Например, воины ваитери, вытеснив группу мужчин из их деревни, насмехались над одной из обозленных, убегающих жен: «Тебе так плохо оттого, что у тебя нет стрел и у тебя муж, который боится» (Биокка 1972; Biocca 1971: 33, 108-9)!

Группам надо казаться жестокими, или они потеряют у других уважение и будут запуганы (Chagnon 1983: 148-51, 181). Разбитая и побежденная группа, пишаансетери, попробовала завербовать храбреца Акаве, чтобы поддержать свою репутацию: «Ты – ваитери, ты везде известен, ты убил вайка, ты сражался против шириана. …Если ты убьешь шаматари, мы дадим тебе одну из наших женщин, ты останешься здесь с нами» (Биокка 1972; Biocca 1971: 316). Как предполагает этот рассказ, многие, если не большинство мужчин яномамо в действительности боятся насилия. Они рвутся в бой, но когда дуэль или сражение близки к тому, чтобы начаться, пятятся назад или подыскивают извинения (Chagnon 1983: 183). Настоящий мужчина ваитери, кто не боится умереть или готов к убийству, необходим группе, желающей выстроить свою репутацию на насилии.

Хотя психология агрессивных мужчин и является неотъемлемой частью движущих сил, приводящих к войнам у яномамо, в качестве первичной причины она не подходит, поскольку, в соответствии с боасовским принципом психического единства человечества, можно было бы ожидать, что в любом человеческом сообществе храбрые/жестокие мужчины будут рождаться ориентировочно в той же пропорции. Почему же в остальных местах они не создают сходные типы войн?

2.Часто яномамо называют месть мотивом для своих нападений на другие группы (Биокка 1972; Biocca 1971: 40). Но это предполагает, что при таком объяснении в качестве первичной причины войн имеют в виду насилие: принимается, что в вечном круге мести одно убийство порождает другое. Но почему такие общества на уровне семьи, как мачигенга, справляются с отдельными убийствами, не допуская дальнейшего насилия, тогда как яномамо не способны на это? Далее, мы увидим, как яномамо используют церемониальные события, чтобы напоминать о мертвых и возрождать свою страсть к отмщению. Почему же они стараются так долго поддерживать живучесть мотивов для войн, когда издержки от них столь высоки?

3.Часто мужчины яномамо заявляют о своем намерении напасть на другие группы и украсть у них женщин (Биокка 1972; Biocca 1971: passim). Когда Шэгнон (Chagnon 1983: 86) упомянул каким-то мужчинам яномамо о теории Харриса, что они борются за охотничьи территории, то они рассмеялись, сказав: «Даже если мы и любим действительно мясо, но женщин любим куда больше»!

147

Яномамо, участвующие в набегах, стараются избегать убийств женщин и девочек; и Хэлену Валеро уберегали от смерти не единожды: «Оставьте ее, это – девушка; мы не будем убивать женский пол. Дайте нам увести с собой женщин и заставить, чтобы они принесли нам сыновей» (Biocca 1971: 34). Женщины, которых они ценят, принадлежат к детородному возрасту. Старые женщины не стоят, чтобы за них сражались; в самом деле, «старой женщиной» называют старый сад, из-за его бесплодия. Будучи в действительности защищены во время войны от нанесения вреда, старые женщины весьма востребованы для передачи посланий между врагами и выноса мертвых во время битв.

Многие мужчины яномамо обладают трудным опытом в приобретении жен

(Биокка 1972; Biocca 1971: 41; Chagnon 1983: 142-45). Приобретающий жену ча-

сто вступает в переговоры с родителями девушки, и наиболее успешными оказываются мужчины с высоким социальным положением и сильными родственными сетями. Хэймс показал, что домохозяйства с полигинией как правило – у предводителей, и что при обменах пищей с другими домохозяйствами, они получают львиную долю – одна из причин, почему женщины желают быть у таких мужчин вторыми женами (Hames 1996). Как правило, мужья старше своих жен, а многие молодые мужчины вследствие полигинии остаются без жен. Частично набеги являются попытками молодых мужчин приобрести для себя жен и положить начало семье. Но поскольку захваченные жены могут сбежать, либо их могут украсть обратно их первоначальные мужья или увести во время последующих набегов другие мужчины, то и существует бесконечный цикл из набегов и обратных набегов. И хотя, кажется, что в некоторых областях женщин хватает мужчинам, ищущим жен (Smole 1976: 50), яномамо всегда захватывают женщин, когда воюют, а конкуренция среди жестоких мужчин за имеющихся в наличии женщин весьма характерна.

Однако если рассматривать это в качестве исчерпывающего объяснения войн у яномамо, то трудность заключается в том, что подобного рода конкуренция за плодовитых женщин среди мужчин есть повсюду, но конкуренция эта не везде приводит к войнам. Почему же тогда, чтобы добыть у женщин право на воспроизводство, яномамо позволяют агрессивным мужчинам, либо даже требуют от них выискивать или убивать друг друга?

Первичная причина войн у яномамо. Все три непосредственные причины, которые мы выделили, – изначальная жестокость, месть и захват женщин – не отвечают требованиям, предъявляемым к первичной причине войн у яномамо, потому что представляют собой универсальные человеческие характеристики, не свойственные одним лишь яномамо. Но, чем яномамо действительно отличаются от обществ, находящихся на уровне семьи, так это тем, что они, как мы считаем, перешли порог от случайного насилия, сознательно ограничиваемого и сдерживаемого, к внутренне присущему насилию, которое подпитывает цикл из убийств, совершаемых бесконечно.

Более высокий уровень внутреннего насилия среди яномамо находится в прямой связи с межличностной и межгрупповой конкуренцией за недостающие ресурсы, свидетельства которой мы находим в большем внимании их к определению, защите и насильственному захвату территории. Конфликты из-за доступа к скудным ресурсам и их распределения приводят к тому, что среди яномамо кипят проявления межличностной враждебности. И ответственность за частоту, с которой эта враждебность выливается через край в импульсивное насилие, жестокость

148

и вероломство, лежит на сравнительно простой политической структуре – у яномамо она сохраняет близость к семейному уровню социокультурной интеграции.

Изрядная доля межличностных трений произрастает из порядка владения ресурсами и их распределения. У яномамо предписывается быть щедрым с друзьями и родственниками; а непроявление щедрости принимается за знак враждебности и вызывает недоверие. Кроме того существуют правила, гарантирующие всем индивидам контроль над их продуктами. Проникновение в дом или сад другого, даже чтобы лишь набрать дров (Chagnon 1983: 68), рассматривается как воровство и приводит в ярость владельца собственности. Хэймс (Hames 1997b) отмечает: «Я видел вблизи, как в Мишимишимабовеи вспыхнуло восстание, из-за того что кто-то настаивал, что приготовленные плоды персиковой пальмы, которые тогда распределяли, были собраны с его деревьев». Но когда претензии предъявлены, то яномамо встают перед лицом выбора согласиться и отказаться от вещей, которые им ценны, или сопротивляться, рискуя вызвать недовольство и неприязнь у других.

Распределение пищи внутри тери служит постоянным источником для перебранок и ревности. И если не противопоставить им положительные чувства и скрепляющий опыт совместной семейной жизни, то они способны взрастить зависть, аккумулирующуюся в горькое негодование; а в изменчивой атмосфере деревни яномамо, находящейся в состоянии войны, продолжительное негодование может привести к насилию (Биокка 1972; Biocca 1971: 84-86; Smole 1976: 244).

Ревность и взаимная подозрительность между тери даже еще чаще приводят к насилию. Члены тери действительно обносят сады у других тери и прячут от них предметы торговли. Женщины часто жалуются на жадность других тери. Процитируем Хэлену Валеро (Биокка 1972; Biocca 1971: 206): «Между тем женщины намоэтери начали говорить, что у махекототери много вещей, много мачете, но, что они не отдают их; что когда они приходят, то едят так много, а их животы невозможно наполнить; что чем больше они едят, тем больше хотят есть; что они злятся сами на себя». И хотя в этом случае главарь намоэтери хотел союза с махекототери, бурчание женщин подтолкнуло фракцию намоэтери предупредить махекототери, что тем грозит нападение, руша саму возможность такого союза. В более серьезных же случаях, когда, например, захватывают или разрушают сад, женщины заводят волынку своим мужчинам и подстрекают их к убийству (Биокка 1972; Biocca 1971: 219). Из-за того, что яномамо наиболее часто сравнивают с более сложными группами в Африке и на Новой Гвинее, действительную степень территориальности у них преувеличивают. Но яномамо заметно более территориальны, чем любая другая из групп, рассмотренных в разделах 3 и 4. Каждая тери связана с географическим пространством, которое обычно ограничивают такие бросающиеся в глаза детали рельефа, как реки или водоразделы (Smole 1976: 26-27, 231). А поскольку соседние тери дружат, то их члены свободно перемещаются с целью охоты и собирания внутри расширенных зон, удален-

ных от шабоно.

Когда с целью безопасности дружественная тери присоединяется к другим в какой-то деревне, то она, как мы видели, принимает имя той группы, на территории которой расположена эта деревня. Но она остается владеть своей собственной территорией; ее члены продолжают там растить сады, возвращаясь туда, когда большая тери распадается (Smole 1976: 234). Почему же яномамо прикрепляются к территориям, границы которых определены более четко, чем родное пространство у обществ семейного уровня?

149

Ответ заключается в том, что территории представляют собой владения, которые ценятся, полные сырья, необходимого для удовлетворения потребностей ныне и в будущем, но также таких способов развития капитала, как сады плантэна и деревья персиковых пальм. Это и есть главная причина, почему яномамо не перемещаются в деревни, удаленные от их прежних, исключая те случаи, когда их изгоняют враги (Chagnon 1983: 70).

Хотя избавление от враждебных соседей редко называют в качестве непосредственной причины для набегов на другую тери, войны часто приводят к тому, что тери начинают постоянно перемещаться подальше от непосредственно соседствующих с ними врагов (Биокка 1972; Biocca 1971: 98, 103, 209; Smole 1976: 235-36). Однако когда заканчиваются проявления враждебности, и люди тери, которую вытеснили, убеждаются в прочности мира, они могут воспользоваться возможностью и вернуться в вышеупомянутые земли поближе к своим прежним врагам (Smole 1976: 93-94).

У войн яномамо нет прямой цели захватывать территорию, как таковую. В некоторых районах нагорий войны относительно редки, и многие группы стабильны на протяжении поколений. Но это потому, что они образовали территориальные союзы и своим врагам представляют серьезную угрозу.

В районах же, где войны более обычны, группа, согнанная с насиженного места, может проявить агрессию и вытеснить слабую группу, из-за того, что ей самой крайне необходима новая территория. В одном поучительном примере, после того, как намоэтери, возглавляемые своим предводителем Фусиве, разделились на 4 отдельных тери, то одна из них, пишаансетери (бисааси-тери), построила провокационно свое шабоно вблизи от сада намоэтери. Собственно намоэтери представляли собой теперь небольшую группу, и когда пишаансетери стали красть у них урожай, разрушая их табачные насаждения, некоторые намоэтери посоветовали Фусиве бросить этот сад. Но Фусиве пришел в ярость, говоря: «Они просят меня, чтобы я убил их».

Обе группы попробовали снять нарастающую враждебность, прибегнув к сражению на дубинах. После чего Фусиве заявил: «Нет, я не сержусь. Вы нанесли мне удары, и моя кровь течет, но я не держу на вас зла». Однако брат предводителя пишаансетери ответил: «Ты должен уйти; вы должны покинуть эту рока, здесь должны жить мы. Идите и живите с патанаветери; мы должны быть хозяева этого места». По мере того, как обострялись проявления враждебности, росли и амбиции у пишаансетери: «Мы желаем убить патанаветери [включая намоэтери Фусиве]; мы останемся одни; мы, пишаансетери, самые ваитери из всех». Они убили Фусиве и рассеяли его группу; но заговор множества тери, теперь настроенных враждебно к пишаансетери, в конце концов, привел к тому, что большинство их вырезали на пиру вероломства. А выжившие затем отправились на долгие поиски за новой территорией, которые в итоге завершатся в низовьях Ориноко (Биокка

1972; Biocca 1971: 217-50, 302; см. также: Chagnon 1983: 152-53).

Подводя итог, хочется отметить, что мы придерживаемся того мнения, что войны у яномамо – проявление трагической неудачи. Она трагична в том классическом смысле, что это не чья-либо ошибка, но скорее неизбежный итог противоречий человеческого характера в специфических условиях жизни яномамо. В одном из мифов яномамо люди были сотворены, когда один из предков застрелил в живот Луну. Выражаясь словами Шэгнона (Chagnon 1983: 95): «Его кровь упала на землю и превратилась в Мужчин, но в таких, которые по своей сути были ваитери – жестокими. Где была самая «толстая» кровь, очень свирепыми были и со-

150

творенные там мужчины, и в своих войнах они почти истребили друг друга. Но, где упали отдельные капли или, смешиваясь с водой, кровь «истончилась», они сражались меньше и не истребляли друг друга; т. е., кажется, сумма врожденного насилия у них оказалась более управляемой». Центральным для яномамо является контроль над насилием: они знают, что неконтролируемое насилие ведет к уничтожению. Их войны порождены не адаптацией, но скорее неудачами адаптации. Яномамо – убежденные семейные люди с участками, имеющими реальную материальную важность, которые необходимо защищать. Чувство собственной выгоды подводит их к заключению союзов, которые способствуют перераспределению скудного в зависимости от сезона продукта, природного или домашнего, и расширяют область мира вокруг них. Но если союзники не щедры (Chagnon 1983: 163), и если приходит ощущение, что кто-то начинает пользоваться преимуществом, то же самое чувство собственной выгоды попирается. И чтобы в условиях скудности окружающей среды получить себе конкурентное преимущество, надо дать выход жестокости мужчин и быть готовыми подкрепить ее действием.

Это создает арену, на которой мужчины ваитери смогут сыграть ведущую роль. Мужчины, которых в обществах, стоящих на семейном уровне, можно бы было обуздать или изгнать из группы, среди яномамо обретают лишних жен и сторонников. Но, будучи ваитери, они поистине бесстрашны и подвергают опасности себя и всех, кто вокруг: несмотря на попытки обуздать их, они выходят изпод контроля и увечат или убивают других мужчин, вызывая у семей своих жертв гнев в отношении себя и своих близких родственников и принося всем слишком дорогие последствия от того, что ввергают их в состояние войны. И пока менее воинственные группы запугиваются и эксплуатируются более сильными, жаждущими их женщин или желающими согнать их со своих земель, похоже, что нет и альтернативы. Тот факт, что хороших для возделывания земель на нагорьях недостаточно, и их улучшают посадками деревьев персиковой пальмы, как старыми, так и новыми, означает, что бегство в ответ на агрессию нереально.

В этом смысле первичная причина войн у яномамо – это то, что Карнейро (Carneiro 1970b) назвал географической стесненностью. Яномамо нагорий окружены низовьями, куда до последнего времени невозможно было убежать. Их нагорья представляют собой бедную окружающую среду с ограниченными возможностями, в которой для надлежащего качества жизни важно поддерживать контроль над территориями, заключающими в себя ресурсы в прошлом, настоящем и будущем. То, что яномамо некуда было бежать, заставило их встать на свою защиту, группируясь в деревни и союзы, разграничивая свои территории и тщательно отличая друзей от недоброжелателей.

Часто яномамо сравнивались с такими более сложными группами, как те, которые мы будем описывать в последующих разделах (Chagnon 1980; Ramos 1972: 127-31). Такое сравнение односторонне, из-за того, что при нем делают упор на относительное изобилие природных ресурсов, которыми владеют яномамо, и спонтанном и индивидуалистичном характере войн у них, благодаря чему кажется, что они примитивны, иррациональны и испытывают недостаток политической структуры в сравнении с теми, кто ведет войны в более организованных формах. Однако при сравнении с обществами, стоящими на семейном уровне, которые мы рассматривали прежде, производит впечатление не то, что у яномамо не хватает, но то, чего они достигли: деревни, лидеры, солидарность родственников и церемонии, которые гасят проявления враждебности и порождают узы доверия и уверенности.

151