честь своего господина и любого другого человека; сила и сноровка, демонстрируемые во время сражений. Но на этой ранней стадии права и обязанности господина и его подданных были еще аморфными, носили личный характер и могли выторговываться.

Сконцентрировавшееся вокруг господского поместья сообщество было самодостаточным. Дороги и водные маршруты только начали прокладывать, а рынки – в областях с более высокой плотностью населения – только возникли. Холл (Hall 1970: 113) находит парадоксальным, что Япония во время экономической децентрализации и политической нестабильности смогла достичь такого агрикультурного прогресса. Но парадокса не будет, если рассматривать этот процесс не с точки зрения императорского правительства, а скорее на местном уровне. В обеих странах рука об руку с интенсификацией производства пищи шло возрастающее давление населения, и усложнялось социальное разделение труда. В Японии ремесленные мастерские обнаруживаются уже задолго до появления каких бы то ни было городов (Tsuchiya 1937: 82), и точно так же во Франции поместье служит центром накопления и распределения богатств (Bloch 1961: 236). Отсюда то, что императору казалось потерей контроля и пугало его, на местном уровне выглядело как экономический и политический порядок, радовавший людей подъемом популяционного роста, производства и отношений взаимозависимости.

Второй средневековый период

Второй средневековый период, или «высокий феодализм», датируется во Франции примерно 1100-1300 гг., а в Японии – 1568-1868 гг., включая сёгунат Токугава340 и предшествующий ему период. К этому времени появились правители могущественнее, были проложены дороги и водные маршруты, и по всей сельской местности выросли города и свободные рынки. Прежде автономных местных владетелей теперь принудили присягнуть на верность сеньорам, у которых были верховная власть и богатство. Однако власть этих региональных сеньоров оставалась непрочной, и им нужно было укреплять ее, совершая частые поездки в сопровождении свиты по своим провинциям и принимая от местных правителей пищу и оставаясь у них на ночлег в ходе т. н. «походных пиров» (ibid. 1961: 62; в отношении Японии, см.: Hall 1970: 111). Как было отмечено, такие поездки обычны для вождеств – на Гавайях и у басери. Это – признаки слабости лидера, в сравнении с более развитыми правителями государств, которые по большей части проживают самонадеянно во дворцах и требуют от своих подданных, чтобы те приходили и оказывали им внимание. Великий сёгун XVII в. Токугава Иэясу очевидно был первым, при котором в Японии контроль достиг такой степени централизации (Perrin 1979: 60; Taeuber 1958: 18). Отсюда и второй средневековый период видится нам, как переход от общества, разделенного на конкурирующие вождества, к объединившему все единому государству.

В начале этого периода население, вероятно, продолжало расти более быстрыми темпами чем раньше; в Японии в одном только XVII в. оно выросло на 50% (приблизительно до 30 млн. чел. или ок. 260 чел. на кв. милю), но затем выровнялось и впоследствии росло очень слабо (Hall 1970: 202). И во Франции и в Японии второй средневековый период описывают как время великого новатор-

ства и прогресса в земледелии (Duby 1968: 21-22; Duus 1976: 83; Hall 1970: 201-2).

Томас Смит (T. Smith 1959: 87) говорит о «новом подходе к переменам, хотя и неясно по какой причине». Новые технологии совершенствовались, а старые применялись еще шире; стали больше использовать орудия из железа, вводили иррига-

274

цию, распространяли новые выведенные сорта семян. В Японии удобрения из-за своей дороговизны превратились в главные издержки производства, и на рынках были широко представлены удобрения, полученные промышленным способом из рыбных брикетов и жира и человеческого помета. Средний размер поля продолжал сокращаться, а трудовые затраты на его обработку росли; имела место своего рода «инволюции»341 труда (Geertz 1963; см. раздел 13), поскольку теперь больше внимания уделялось взаиморасположению культур, селекции саженцев, доведению почвы до желаемого состояния и тому подобным вещам. Также выросло использование тягловых животных, распространилось снимание двух урожаев в год и засевание в промышленных масштабах. Под возделывание попали земли в первоначально целинных, маргинальных районах, и вследствие этого крестьяне начали жаловаться на отсутствие дров, навоза и фуража (T. Smith 1959: 95).

Конечно же, необходимо признать, что все эти изменения были неотъемлемой частью систематической интенсификации производства, которая служила ответом на рост населения, а это могло бы объяснить и новый подход к переменам. Это не то случай, когда перемены знаменовали собой наступление периода изобилия и беззаботности. Напротив:

«Данная проблема, заключающаяся в недостатке земель, засеянных рисом, которые были необходимы для поддержания людей и экономики, служила постоянно повторяющимся мотивом в истории Японии. На протяжении ранних веков, как и сегодня, существовало две трудности: нехватка земли и перевоспроизводство у людей. Культуры, которая смогла бы полностью избежать проблем давления населения и недостатка пищи, не существовало внутри политической и социальной структуры древнего мира. И, в конце концов, результатами политической стабильности и экономического успеха становились недоедание и голод.

… В затратах на улучшение земель, новые земли, голод, эпидемии и неурожай наблюдается однообразие и регулярность» (Taeuber 1958: 15).

Однако наиболее существенные изменения в течение второго средневекового периода касались уровня экономической, социальной и политической интеграции производства и обмена. Льюис (Lewis 1974: 66) определяет этот период как «век усовершенствований и узаконений». По мере того, как в земледелии все большую роль играли товары, производимые в промышленных условиях города, и цеховые сообщества ремесленников, и все больше и больше земель нужно было использовать наиболее доходным способом, отводя их, скорее под монокультуры, предназначенные на продажу, чем под множество культур, служащих для жизнеобеспечения, важность рынка возрастала. Мир же на рынках и большой дороге способны были гарантировать, а также выпускать деньги и иным способом поддерживать торговлю, крупнейшие владетели (в Японии даймё342).

Во второй средневековый период общественный строй средневековья в целом уплотнился. Посредством формальных ритуалов, принятия правовых документов, ужесточения правил наследования и воинской повинности устанавливались отношения зависимости. Ключевыми единицами в обществе за пределами домохозяйства стали деревни, которые ограничивали круг тех, кто может пользоваться деревенскими землями, а также служили для удобства налогообложения. В этот момент личная верность феодалу уже не являлась вопросом выбора; почти каждый был вассалом кого-то, а такие, кого когда-то называли «свободными крестьянами», сейчас превратились в «преступников». Детально и внимательно регламентировались права на получение ренты, налоги, титулы, жалованье и зе-

275

мельные доли, и появился крестьянский «фонд ренты» (Wolf 1966a), превратившись затем в настоящего деспота.

Для успеха на войне требовались теперь большие, тяжеловооруженные армии. По мере того, как заполнился ландшафт, своего рода «социальная стесненность» (Carneiro 1970b) позволила одной из группировок посредством смеси угроз и компромиссов учредить стабильное центральное правительство, которое объединило всех отдельных владетелей. Как только этот процесс завершился, то города и торговля стремительно выросли. Производство и торговля превратились в альтернативные пути обретения власти и богатства, и даже средневековые владетели начали все более и более ориентироваться на выгоду. Появились безземельные крестьяне и стали мигрирующими наемными работниками, либо слугами в домах у крестьян-землевладельцев.

Из-за этого землевладение превратилось в вопрос величайшего внимания. Предпринимались усилия по изысканию новых земель, правовое оформление собственности сопровождалось растущей тенденцией покупать, продавать и арендовать землю, а по причине разногласий из-за собственности на землю происходили крестьянские восстания и бунты. Среди причин этих разногласий могли быть такие: увеличение налогов и размера десятины; частый голод (указывающий, возможно, на то, что земля неспособна была уже выдержать рост населения); замена уз лояльности, основанных на родстве и личной преданности, правовыми, обезличенными отношениями, которые проводились в жизнь с помощью судов и полиции; а также появление безземельных крестьян по мере того, как ослабевал феодальный контроль над доступом к землям и усиливался свободный их рынок.

В эпоху Токугава целью Японии было закрыться от внешнего мира, запрещая торговлю и культурный обмен, но непреодолимым следствием растущей интенсификации производства явился устойчивый рост коммерциализации и рынков. Мы можем видеть, как второй средневековый период привел к новому порядку. На месте «чистого феодализма» автономных региональных владетелей появился единый, объединивший всех могущественный правитель. А исключительная позиция владетеля в осуществлении контроля над земельным богатством начала исчезать по мере того, как оно оказалось в руках также и у нарождающихся групп торговцев, ремесленников, промышленников и бюрократов, каждая из которых управляла своим сектором все более и более сложной экономики. Лидерство теперь проявлялось в контроле скорее над «обменом», а не над средствами производства (см. раздел 13). Развитие транспорта, мир на внутренних рынках и централизация политической силы, способной проводить внешнюю политику – все это усилило важность торговли и промышленного производства за счет жизнеобеспечивающего сектора.

Суммируя вышесказанное, отметим, что на протяжении средневековья Франция и Япония постепенно развились в государства, движимые давлением растущего населения и возможностями, возникающими из-за интенсификации в использовании земель. Рост крестьянства совпал в них с экспансией в области, занятые племенами, которую вели политические структуры на уровне государства. Но в какой момент член племени, будучи данником вождя, становится крестьянином, которому надо платить ренту владетелю (cf. Bloch 1961: 243)? И хотя точно ответить невозможно, однако интенсификация труда на земле и усиление расслоения и бюрократии за счет родства и личностных взаимоотношений – все это явно связанные между собой процессы, а появление крестьянства – неизбежный их результат.

276