Глава I о начале оренбургской комиссии

1. Героичныя дела блаженныя и вечной славы достойныя памяти государя императора Петра Перваго<1>, в великих великаго, Российскую империю не только в такое состояние привели, в каком она при жизни Его Величества ко удивлению целаго света находилась, но и все ея время от времени приумножаемое и впредь происходить могущее благополучие от него, яко от истиннаго отца отечества<2>, совершенно основано к безсмертной и неувядаемой славе Его Императорскаго Величества.

2. Всевышний Бог Его Императорское Величество такою исполнил несравненною мудростию, что все, как внутрь, так и вне отечества к пользе и благополучию онаго потребное, от мудраго Его Величества провидения сокровенно быть не могло. Но все то он своими едиными и меры человеческия превосходящими трудами изобрал, и верным своим подданным, которых он собственным своим любомудрием просветил и научил, только самым делом открыл и показал, что между всеми к пользе государственной по смерти сего великаго героя одержанными победами, произведенными и производимыми учреждениями и экспедициями, одним словом, между всеми полезными делами ничего не найдется, чему б сей великий монарх основания не положил и не оставил своего мудраго наставления; кратче сказать, ничего новаго нет, но что токмо обществу сего великаго отечества потребно и полезно, то все от Его Величества или уже действительно основано, или мудрым его разсуждением назнаменовано. Одно только при том требуется, чтоб со истинным усердием следовать данным от Его Величества высокославной памяти повелениям и мудрым наставлениям, которыми от него вся империя на вечныя времена достаточно снабдена.

3. Между такими Его Императорскаго Величества о благополучии государственном безсмертной славы достойными трудами и попечениями не меньшее было и сия материя, о которой следует ниже объявленное описание. Его Величество довольно мог предвидеть, коим образом немалая часть империи его подвержена опасностям от многочисленных степных народов, живущих в Великой Татарии<3>, наипаче же от зюнгорских калмык<4> и от киргис-кайсак<5>, из которых первые смежны к Сибирской губернии, а последние – к Башкирии и к самой же Казанской губернии. Того ради Его Величество, как то еще и доныне, уповаю, многим знатнейшим особам известно есть, неоднократное изволил иметь разсуждение, коим бы образом от сих непостоянных народов единожды такую безопасность утвердить, которая б не только на вечныя времена прочна быть могла, но и к дальнейшим Его Величества намерениям чрез то б основание положить. При всем же том не известен был Его Величество и о сем, какия от обоих предписанных народов в российския границы вредительныя впадения бывали¹, и что многия тысящи христиан, попадав в те варварския руки в разных татарских городах, а особливо в Хиве (которая тогда и без того отмщения достойна была за убийство князя Александра Бековича<6> с командою его) погибали, а к тому ж и башкирской народ, смежной с киргис-кайсаками, так ненадежной и своевольной был, что еще при жизни Его Величества бунтовать отважился², и безчисленныя раззорения в Казанской губернии и в других местах причинил<7>. И тако по победоносном и торжественном кончании Шведской войны<8> между протчим изволил особливое попечение иметь и о том, чтоб вышеписанную безопасность на самых тех местах, где ныне с помощию Божиею новая Оренбургская линия<9> строится, действительно основать и чрез то героичным своим намерениям путь во всю полуденную Азию<10> отворить, а своевольной башкирской народ на вечное время обуздать. И хотя к тому важному и нужному предприятию Его Величество некоторыя о сем деле учиненныя ему представления милостивно принимал и в мудром своем разсуждении разсматривал, а особливо же с сибирской стороны от находящагося тогда сибирскаго губернатора князя Алексея Михайловича Черкасскаго<11>, бывшаго потом великим государственным канцлером и всегдашним протектором учрежденной Оренбургской комиссии, но нечаянная Его Императорскаго Величества кончина все оное в действо произвести не допустила<12>. И тако о толь нужном предприятии оставил он свое единое высочайшее намерение, многим знатнейшим особам известное, которое потом уже в государствование блаженныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны<13> следующим порядком произошло.

4. Киргис-кайсацкой Меньшей орды<14> Абулхаир-хан<15>, претерпевая великия раззорения и обиды с одной стороны от зюнгорских калмык, которые время от времени разными киргис-кайсацким ханам в Великой Татарии принадлежащими городами завладели и непрестанно их утесняли, а с другой стороны, от смежнаго им башкирскаго народа не меньшую ж опасность имея, близ реки Яика, где лучшия к кочеванию их места, пребывать, ибо башкирцы на их киргиские улусы<16> непрестанные чинили набеги, и многия тысячи лошадей у них угоняли, а управляться с ними было не без труда за такими ж нападениями, с зюнгорской стороны чиненными. И тако он, Абулхаир-хан, будучи и пред прочими киргис-кайсаками и владетельцами гораздо умняе, принужден искать и просить о принятии его со всею тою Меньшею ордою в российское подданство, и с тем в 1730 году посланцов своих отправил от себя с башкирским старшиною Алдаром<17> к уфимскому воеводе, к коему он, Абулхаир-хан, особливое о том письменное прошение ж прислал. По прибытии онаго Алдара и по получении от тех посланцов известия бывшей тогда уфимской воевода брегадир Бутурлин нарочнаго из уфимских дворян в жилище Алдарово посылал, чтоб он и с посланцами на Уфу приезжал, почему он, Алдар, и те посланцы в Уфу в июле месяце и прибыли, а потом купно и с ним, Алдаром, ко двору Ея Императорскаго Величества они, посланцы, отправлены.

5. Между представлениями его, ханскими, знатное было сие³, что они от зюнгорскаго владельца и от его калмык обижены, и когда будут под протекциею Ея Императорскаго Величества, то могут все свое владение от них со временем возвратить. [Что касается хана, то он] сам себя в ханстве содержать может, ссылаясь на волских калмык. И как Ея Императорское Величество между таким же диким народом ханов утверждает и народы в покорение приводит, могут соседей своих хивинцов<18> и аральцов<19> в подданство Ея Императорскому Величеству привесть и за то в милости быть.

6. По оному его ханскому прошению в 1731 году, в маие месяце<20> отправлен был к нему, хану, коллегии иностранных дел<21> переводчик мурза Алексей Тевкелев<22>, и с ним из геодезистов Алексей Писарев да Михайла Зиновьев, для описания мест, да несколько человек из уфимских дворян и казаков, да из башкирцов лучшие люди – вышепомянутой Алдар да Таймас-тархан-батырь<23>⁴ – и еще некоторые с такою инструкциею, чтоб помянутаго хана со всею ордою в подданстве совершенно утвердить и присягою в верности обязать, о состоянии же сего и тамошних мест обстоятельное известие получить, с которыми и означенные ханские посланцы, бывшие у двора Ея Императорскаго Величества, с грамотою к нему, хану, в которой он о принятии в подданство и милостию Ея Императорскаго Величества обнадежен был, отправлены<24>.

7. По прибытии переводчика Тевкелева в киргис-кайсацкую орду<25>, так скоро, как спознали киргиские старшины о притчинах приезду сего Тевкелева, учинилось у них великое смятение, и часто во многолюдстве для убийства онаго Тевкелева и бывших с ним, собирались. А при том и на хана своего нападали, за то, что он без ведома и совету их, посланцов своих ко двору Ея Императорскаго Величества отправил и о принятии в подданство просил, чего они никогда не желали. Напротив того, хан как его, Тевкелева, с находящимися при нем людьми, при всех таких нарочных собраниях защищал, так и народ непрестанно увещавал и вразумлял, толкуя им, какое они благополучие от подданства российскаго получить могут, приводя в пример волских калмык и уфимских башкирцов, под державою Российскою благополучно живущих, и что они, пришед в такое ж подданство, от неприятелей своих в безопасности будут. Тевкелев же, будучи о нравах сего дикаго народа довольно сведом, так добро против всех их угроз поступал, и, не опасаясь ничего, умел им говорить, что они, многажды собираясь на убийство его и находящихся при нем людей, сами со страхом, а иногда со многим удивлением от него разъезжались и поставляли его за такого человека, которой больше человеческаго разум имеет. При чем и бывшие с ним, Тевкелевым, башкирские старшины немалую верность и ко успокоению того своевольнаго народа старание прилагали, а особливо Таймас-батырь, будучи у киргис-кайсак славным башкирским наездником, или богатырем, которой за то, как выше явствует, в 1734 году и тарханом пожалован.

8. По таким долговременным бывшим затруднениям на конец до того было дошло, что на одном большом и последнем их, киргис-кайсацком, зборе наибольшая часть согласилась конечно<22> Тевкелева убить. К чему бывшие тогда в орде ушлецы<23> из волских калмык киргисцов весьма возмущали и научали, чтоб конечно его, Тевкелева с товарищи, убить, а живаго отнюдь от себя не отпущать, толкуя им то, что российские люди киргис-кайсаками так, как и башкирцами, овладеют. И тако в оное собрание призван был он, Тевкелев, нарочно один, но ему тут сильными и без всякаго страха чинеными от него представлениями<28>, вспомогательством же ханским и однаго знатнейшаго киргис-кайсацкаго старшины Бекунбая, так пощастливилось, что все противной партии противу его и ханских и бекунбаевых представлений не только спорить не могли и безгласны учинились, но и большая часть из того собрания купно с ханом и с помянутым киргис-кайсацким знатнейшим старшиною Бекунбаем Ея Императорскому Величеству присягу учинили<29>, и хан на том основался<30>, чтоб сына своего послать ко двору Ея Императорскаго Величества.

9. По таком щастливом его, Тевкелева, успехе партия Абулхаир-ханова хотя и умножилась, и комиссия ему, Тевкелеву, порученная, лутчей вид возымела, но такое состояние недолго пребыло, ибо по принятии присяги противная партия, а паче Средней орды<26> владельцы и старшины, в такое огорчение и смятение пришли, что и сам Абулхаир-хан опасаться стал, как бы ему помянутаго Тевкелева и находящихся при нем людей безвредно от зломыслящаго народа сохранить. При том у него, Тевкелева, к содержанию его тамошнему нужное оскудевать начало, и понеже он в такое отчаяние впал, что из их варварских рук вскоре вырваться ему невозможно [будет], того ради находящихся с ним геодезистов Писарева и Зиновьева и с некоторыми из имевшихся при нем уфимских дворян и казаков с Таймас-тарханом отпустил в Уфу, испрося у хана надежное провожание<32>, и с ним о всех своих происхождениях в коллегию иностранных дел обстоятельной репорт учинил, также и уфимскому воеводе о надлежащем сообщить приказал, а сам в киргис-кайсацкойорде остаться был принужден.

10. По получении оной ведомости в Государственной коллегии иностранных дел отправлено на Уфу денег тысяща рублев с определением, чтоб уфимской воевода всевозможное старание употребил, дабы на оныя деньги, купя лошадей или товаров, часто помянутаго Тевкелева чрез верных башкирцов<33> из тех варварских рук выкупить или поиманными киргис-кайсаками, ежели в поимке есть, обменить, а буде в поимке нет, то, захватя возможным образом, за свободу их еще Тевкелева требовать. И тако казалось, будто об успехе порученной ему, Тевкелеву, комиссии, вся надежда совсем пропала.

11. Между тем, по отправлении Писарева на Уфу, хан с своими улусами и с ним, Тевкелевым, откочевали в близость Аральскаго моря, во владение нижних каракалпак<34>, в котором владении Абулхаир-хан, будучи особливо почитаем, склонил каракалпацкаго Хаип-хана и со всем его народом в подданство российское, и в том они при Тевкелеве присягу в верности учинили. И понеже хан, будучи тут от противной себе партии прежде произходивших многих препятствий освободился, то Тевкелеву гораздо удобнее было всю свою комиссию с лучшим успехом в действо производить, а помянутаго хана в верном подданстве так утвердил, что он обещал для такого своего вернаго подданства (как то в записках его, Тевкелева, значится<35>) каждой год в Москву сына своего присылать, а старшин киргис-кайсацких обнадежил склонить, чтоб из каждаго роду давать по одному человеку жить в построенной крепости, якобы для киргис-кайсацких дел судьями, а действительно – вместо аманатов, и с тем, особливо же с прошением своим о построении города на устье реки Оре, с бухарской стороны впадающей в Яик, отправил с частопомянутым Тевкелевым ко двору Ея Императорскаго Величества сына своего, Эрали-салтана<36>, и брата своего двоюроднаго Нияс-салтана с несколькими киргис-кайсацкими старшинами, также от Большой киргиской орды Юлбарс-хан<37> с прошением российскаго подданства, с ним же, Тевкелевым, посланцов отправил, и такое сия первая Тевкелева комиссия паче всякаго чаяния благополучное окончание возымела<38>.

12. В генваре месяце<39> 1733 году означенной Тевкелев с ханским сыном и с киргис-кайсацкими старшинами к немалому удивлению прибыл на Уфу благополучно, где ханской сын и помянутые старшины с приличным почтением и угощением были приняты и удовольствованы, а Тевкелев⁵, разгласив о себе, что заболел тяжкою болезнию, ездил на почте в Санктпетербург для обстоятельнаго о всех своих делах Государственной коллегии иностранных дел донесения, отколе он, возвратясь по данному ему указу, в том же 1733 году с помянутым ханским сыном и с киргис-кайсаками и старшинами за провожанием нескольких уфимских дворян и с бывшими с ним предупомянутыми башкирскими старшинами в Санктпетербург ко двору Ея Императорскаго Величества отправился.

13. В начале 1734 году частореченной Тевкелев с ханским сыном и с киргис-кайсацкими старшинами, также и посланцами от Большой киргис-кайсацкой орды и с протчими при нем бывшими в Санктпетербург прибыл, и 10 февраля имел оной ханской сын с дядею своим и старшинами у Ея Императорскаго Величества публичную аудиэнцию, которая была с сими церемониями.

Как скоро они в палату аудиэнции вступили, то стали они все на колени и учинили Ея Императорскому Величеству три поклона до земли, после чего ханской сын, как в академических примечаниях<40> под № 29 того ж году напечатано, следующую речь говорил:

«Всепресветлейшая державнейшая императрица,

всемилостивейшая государыня!

Отец мой, Абулхаир-хан, со всею своею киргис-кайсацкою ордою по прошению своему и по Вашему монаршескому милосердию удостоился высочайшей Вашего Императорскаго Величества протекции и принятия в верное подданство, и ради должнаго своего вернаго рабства прислал меня к Высочайшему двору Вашего Величества, за которую милость именем отца моего, припадая к стопам Вашего Величества, благодарение приношу и всенижайше рабски прошу содержать нас в неотменной своей императорской милости и защищении».

На сию речь ответствовал бывшей тогда вице-канцлер Остерман<41>:

«Ея Императорское Величество всемилостивейшая государыня наша, отца твоего, Абулхаир-хана, желание быть в подданстве Ея Императорскаго Величества всемилостивейше за благо приемлет и обнадеживает высочайшею своею императорскою милостию протекциею и защищением, яко верноподданнаго своего. И за такую Ея Императорскаго Величества высочайшую милость ты и отец твой, Абулхаир[-хан], с своим народом должен по своей учиненной подданической присяге Ея Императорскому Величеству всякую свою верность и службу показать».

В протчем о всей его, Тевкелева, комиссии и о помянутом ханском сыне, якоже и о всех прибывших с ним, повелено разсмотреть Государственной коллегии иностранных дел, от которой отведены были им достаточныя квартиры на Васильевском острову<42>, и кормовых денег<43> велено давать со удовольствием. Притом же позволено было оному ханскому сыну ко двору Ея Императорскаго Величества приезжать, куриозныя<44> вещи в Академии Наук, в Петергофе, в Кронштате и в других местах смотреть и в Адмиралитействе<45> бывать, при чем и старшины его находились.

14. Между тем бывшей тогда Правительствующаго Сената<46> обер-секретарь Иван Кирилов о всех преизображенных<47> высокославныя памяти государя императора Петра Великаго высоких разсуждениях и намерениях сочинил и подал в Кабинет Ея Императорскаго Величества<48> два предложения, из коих первое было сугубаго содержания, а именно, о Сибирской и Камчатской экспедициях, которые при государе императоре Петре Великом начало свое возымели<49>, со изъяснением от каких притчин оныя экспедиции начало свое приняли, что при том достойно примечания, и какой пользы от оных ожидать надлежит<50>, а к тому приобщил он и новое тогда наченшееся кайсацкое и каракалпацкое дело, и учинил при том некоторыя изъяснения о осмнадцати провинциях, в Великой Татарии находящихся, объявляя об них имевшееся Его Императорскаго Величества намерение, и что к произведению оных в действо способ явился подданство Абулхаир-хана с киргис-кайсацкою и каракалпацкою ордами, и тако представил о потребностях, чтоб по прошению Абулхаир-ханову на устье помянутой реки Орь город застроить, и чрез то ко исполнению оных высоких намерений основание положить, и о способах, как оное строение удобно произвесть, и какия государственныя пользы из того последовать могут<51>.

Второе его, Кирилова, предложение учинено под титулом<52>: «Нижайшее представление и изъяснение о киргис-кайсацкой и каракалпацкой ордах»⁶, в котором он объявил о состоянии всех киргис-кайсацких орд, также и о каракалпацких тщился доказать, какая великия польза от содержания оных народов в подданстве российском происходить может, и что то ко удержанию многих авантажей в Азии, особливо же для умножения коммерции служить будет, также и о чаемой им великой прибыли от руд и минералов, кои как внутрь Башкирии, так и вне оной в киргиском и в протчих тамошних владениях находятся, чрез что старался он, дабы по прошению ханскому город застроить, и ко умножению граждан снабдить всемилостивейшею привилегиею, надлежащим гарнизоном, артиллериею, потребными работными людьми и протчим, а о Тевкелеве, бывшем в киргис-кайсаках, учинить бы милостивое разсмотрение<53>.

15. По первому от него, Кирилова, поданному предложению никакого точнаго определения не возпоследовало, но токмо на экстракте, учиненном из онаго рукою помянутаго бывшаго вице-канцлера написано, чтоб о строении новаго города и о награждении Тевкелева Ея Императорскому Величеству доложить, а о протчем учинить наряды, и указы отправить, отколь надлежит. По второму ж маия 1 числа всемилостивейшая апробация за собственноручным Ея Императорскаго Величества подписанием возпоследовала следующаго содержания:

1) Город при устье реки Орь строить и дать имя ему впредь. 2) Пристойную привилегию сему городу, написав, представить к конфирмации. 3) К строению и работе нарядить тептерей<54> и бобылей<55>, сколько по разсмотрению потребно будет. 4) Для перваго случая и содержания города перевесть из гарнизонов: из уфимскаго – половину полка. 5) Которые из уфимскаго полку взяты в армейские полки уфимские уроженцы и знающие татарской язык, тех для сей экспедиции возвратить, а вместо их употребить рекрут<56>, которыми надлежало было комплетовать гарнизон. 6) Из Уфы половину дворянских рот и казаков из недорослей<57> уфимских и мензелинских взять туда ж, а яикских и сакмарских казаков же нарядить, сколько возможно. 7) Башкирских тарханов и мещеряков нарядить столько, сколько нужда требовать будет. 8) Пушки, мортиры<58> и фалконеты<59> с принадлежностию и с амунициею, также работникам инструменты, какие потребны, сделать в Екатеринбурге, а порох и свинец отпускать из Уфы и из Казани. 9) Уфимских прибыльных доходов, кои собираются сверх прежняго окладу, никуда не отсылать, а употреблять для сей экспедиции. 10) Взятых башкирцами киргис-кайсацкаго старшины Букенбая-батыря людей, собрав, возвратить<60>, также каракалпака, сосланнаго в Рогервик<61>, буде не умер, и сына его с Яику отдать<62>. 11) Ко отправлению всех вышеписанных дел определить обер-секретаря Ивана Кирилова, и с ним быть мурзе Алексею Тевкелеву, которых туда отправить немедленно и дать полную инструкцию и указы, а сколько каких людей потребно – отсюда и из Москвы донесть<63>.

16. Маия 18 помянутые Кирилов и Тевкелев пожалованы от Ея Императорскаго Величества: первой – статским советником, а другой – полковником; сверх того пожаловано им не в зачет жалованья<64> Кирилову – три тысячи, а Тевкелеву – тысяча рублев, и того ж числа Кирилову ко отправлению его для предписанных дел за собственноручным подписанием Ея Императорскаго Величества инструкция заключена в 41 пункте, в которой довольно предписано не только о том, каким образом город застроить, и как с пришедшими и впредь приходящими в подданство поступать, и о произведении дальнейших успехов старание прилагать, но при том дана ему, Кирилову, совершенная и полная мочь в изыскании металлов и минералов, в отправлении купеческих караванов, и каким порядком в том новом городе добрую экономию установить, купечество умножить, также и на Аральском море судовую пристань завести, при чем у всех советов повелено быть отправленному с ним, Кириловым, полковнику Тевкелеву, ему ж и главную команду поручить над всеми будущими при сей экспедиции нерегулярными людьми, а в случае потребности и регулярных в команду его, Тевкелева, командировать велено. Сверх же того дан за Ея ж Императорскаго Величества собственноручным подписанием с прочетом указ, дабы повсюды по представлениям их, Кирилова и Тевкелева, чинено было исполнение, с котораго для лучшаго изъяснения, с какою полною мочию они, Кирилов и Тевкелев, были отправлены, прилагается при сем точная копия:

«Божиею милостию мы, Анна, императрица и самодержица всероссийская и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем Нашим учрежденным коллегиям, канцеляриям, генерал-губернаторам, вице-губернаторам, воеводам, комендантам, на штабных дворах офицерам и всякаго звания воинским и штатским, кому о сем ведать и по случаю исполнять надлежит. Понеже Мы, Императорское Величество, отправили статскаго советника Ивана Кирилова и с ним полковника Алексея Тевкелева и протчих для Нашего интереса в Наши подданныя земли и народы азиатские, о чем особливая дана инструкция за Нашим подписанием. Того ради всем вышереченным командам воинским и штатским всемилостивейше повелеваем: ежели где по случаю какой нужды ко исполнению Нашего интереса, и положенных на него, Кирилова, дел, станет о чем в коллегиях доносить, а с протчими командами списываться, в том не точию скорейшее, но и такожде всякое надлежащее вспоможение чинить, охраняя в том Наш интерес, для котораго он, Кирилов, послан, не отлагая<65> вышния команды на нижних, а нижния на вышних, и не дожидаясь от своих команд на всякое требование особливых указов, но по исполнении репортовать со обстоятельством представленных от него, Кирилова, резонов, дабы будучи в дальности между переписками ничто ко вреду и упущению не произошло. Буде же где в противность Нашего соизволения и сего указу будут ему, Кирилову, и протчим с ним чинить помешательства, или по его требованиям, что к Нашему интересу надлежит, исполнять не будут, а хотя и исполнят да время упустят – о том повелено ему писать в Наш Сенат, где винных штрафовать по Нашим указам, а о важных делах доносить Нам. И коллегиям, канцеляриям, генералам-губернаторам, вице-губернаторам, воеводам, комендантам, на штабных дворах офицерам и всякаго звания воинским и штатским командирам, кому о сем ведать и исполнять надлежит, чинить по сему Нашему указу, и, прочитая сей Наш указ, оставлять копии, а подлинной всегда иметь ему при себе. Дан в Санктпетербурге 1734 году, маия 18 дня. Анна» <66>.

17. Маия 24 имянным же Ея Императорскаго Величества указом пожаловано частопомянутым Кирилову и Тевкелеву, для означенной экспедиции на подъем не в зачет окладнаго их жалования каждому на год. 28 числа того ж месяца подано от него, Кирилова, Ея Императорскому Величеству доношение и роспись, сколько каких чинов в экспедицию и другаго чего потребно, при том же просил он, Кирилов, и о сем, дабы позволить ему по его охоте свободную иметь корреспонденцию со всеми разосланными в губернии и провинции геодезистами, чтоб начатую им генеральную ландкарту<67> окончить, на которое его доношение 31 дня того же месяца за подписанием Ея Императорскаго Величества резолюция последовала с повелением все исполнять, что он, Кирилов, тем своим доношением представил. Между прочим, оною высочайшею резолюциею и сие повелено, чтоб будущим с ним, Кириловым, штаб- и обер-офицерам жалованье и рационы и на денщиков – против армейских полков, а которые не подлежать будут к перемене чинов, тем к их окладам велено учинить прибавку по разсмотрению, и выдать жалованья для отправления их всем вперед на год.

18. И по тому Ея Императорскаго Величества высочайшему указу определены и с ним, Кириловым, из Санктпетербурга отправлены инженерных чинов для строения города: капитан – один, порутчик – один, кондукторов<68> – два, морских для Аральскаго моря: порутчик, мичман, штурман, ботсман, писарь, ботсманмат<69>, шесть матрозов, два конопатчика галерных, для того ж галерной мастер, галерной ученик, два десятника<70>, четыре плотника; штаб- и обер-офицеров для экономических и протчих городских дел: маиор, десять человек прапорщиков, в том числе четверо из кадет, унтер-офицеров – два, капралов и рядовых – тринадцать человек; из геодезистов для описи и сочинения ландкарт: порутчиков – два, подпорутчиков – четыре, в том числе один переводчик, прапорщиков – два; канцелярских служителей – бухгалтер, канцелярист, подканцелярист, копист; артиллерийских служителей: бомбардиров – два, кананеров – четыре.

19. Всех оных служителей статской советник Кирилов в команду свою действительно получил по посланным из Правительствующаго Сената в надлежащия места указам 7 числа июня, котораго числа и сочиненная городу привилегия от Ея Императорскаго Величества всемилостивейше апробована и собственноручным Ея Императорскаго Величества подписанием, також и государственною печатью с золотыми шнурами и с масифными кистями привязанною, и в позлащенной ковчег<71> положенною, где наверху изображен государственный герб, утверждена. И понеже та привилегия – наиглавнейшее основание как города, так и всех ему, Кирилову, порученных дел; того ради разсудилось внесть здесь точную с нея копию:

«Божиею милостию Мы, Анна,

императрица и самодержица всероссийская,

и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем во всенародное известие:

Какое Мы попечение имеем о пользе и благополучии и разширении Нашей империи, о том довольно видно из Наших новых учреждений сухопутных и морских войск, такожде распорядков государственных. К тому ж отправленныя в разныя места экспедиции явно сами показывают, что оныя, несмотря ни на какое из Нашей казны и росходы, к пользе и славе Нашей империи чинятся. Между теми начатыми делами уже самым действом с Божиею помощию исполняется, что в Азии Великой Татарии в 1731 году киргис-кайсацкой воинской народ, между которыми первейшей Абулхаир-хан, владеющей Меньшею ордою, а потом и протчие двух орд ханы и знатные старшины и все войско во многом числе обретающееся, и особливой киргис-кайсацкой народ с их ханом без всякаго движения Наших войск, но из своей воли, в Наше вечное подданство вновь пришли. А аральской хан и с народом такого ж подданства Нашего желает. И тако Мы в разсуждении о сих новых Наших подданных народах, кои с старыми Нашими же подданными башкирцами и калмыцкими ордами в близости живут, и прежде всегда имели друг на друга нападения, и тем сами себя раззоряли, паче же отправляющейся полезной коммерции в Великую Татарию, в Хиву и в другия места многия в пути раззорения наносили, запотребно<72> изобрели вновь построить город при устье Орь реки, впадающей в Яик, дабы чрез то в покое, как оныя орды в подданстве содержать, так и коммерцию безопасную в пользу Нашего интереса и Наших подданных иметь, и для строения того города особливую нарочную<73> экспедицию в немалом числе статских и воинских чинов отправили. А понеже всякая не точию от новых, но и от старых городов желаемая польза интереса Нашего ни от чего инаго зависит, как от порядочнаго учреждения и расположения в гражданстве и от умножения жителей, того ради сей новой город сею первою Нашею привилегиею всемилостивейше жалуем, и впредь будущия времена утверждаем:

1. Сему городу, с Богом внове строиться назначенному, имяноватися Оренбург, и во всяких случаях называть и писать сим от Нас данным именем; в котором городе жалуем и даем соизволение всем и всякаго народа российским, кроме беглых из службы Нашей и людей и крестьян, в подушной оклад<74> положенных, купечеству, мастеровым и разночинцам, также иностранных европейских государств иноземцам, купцам и художникам и тутошным башкирскому народу, и живущим с ними, и новоподданным Нашим киргис-кайсацким, каракалпакским народам, и из азиатских стран приезжим грекам, армянам, индейцам<75>, персам, бухарцам, хивинцам, ташкенцам, калмыкам и иных всякаго звания и веры приходить, селиться, жить, торговать, и всяким ремеслом промышлять, и паки на свои прежния жилища отходить свободно и невозбранно без всякой опасности и удержания.

2. Такожде в первые три года, то есть с 1735 по 1738 год, для новости сего места, ни с каких торгов в казну Нашу пошлин опричь определенной городской части не имать, а кто похочет селиться и жить, тем не точию безденежно места под дворы, кладовые анбары, лавки отводить, но и сколько возможно к строению, как лесными, так и каменными припасы из казны Нашей помогать, за которые истинныя деньги выплачивать в Нашу казну без процентов по расположению в десять лет.

3. Чтоб в том городе жители и проежжие во всяком порядке и благополучии, довольствии были, и суд и расправу имели справедливую, того ради определяем быть магистрату<76> в числе трех бургомистров и шести ратсгеров<77>, и суд установить, и иметь каждаго народа по Нашим указам сколько возможно, согласуясь с их обычаями и правами, справедливо без всякия волокиты и не взирая на сильнаго и богатаго, но всем равно, и для того о тех иных вер народах, о судах и справедливостях, по которым первые удовольство имеют, а винные штрафуются, сколько возможно, на российском и их языках описать, дабы всякой знал на своем языке, почему он оправлен<78>, или обвинен.

4. Магистрату в правлении дел иметь разделение, а именно: 1) В магистратской канцелярии первенствующий очередной бургомистр один, с ним ратсгер, протоколист. 2) В нижнем градском суде бургомистр, ратсгер, а с ним в товарищество, ежели российскаго судить будут, то от российских гражданских старшин два, а буде иностраннаго, то их вер лучшим и искусным людем двумя же или трем человекам. 3) В казенной магистратской конторе бургомистр – один, ратсгер – один, с ним из граждан – два и бухгалтер. 4) В сиротском суде и у смотрения в содержании церквей, школ и шпиталей<79> и богаделен<80> гражданских – ратсгер с двумя гражданами, нотариус или бухгалтер. 5) У публичных строениев и учреждений цехов, у записки в цехи, и у содержания списков всем гражданам, и у смотрения, чтоб излишних или напрасных между обществом росходов не делали, ратсгер – один, с ним из цеховых старшин – два; в его ж владении маклеры<81>, браковщики, мерщики, вязальщики и иные тому подобные общие служители. 6) В магистратской полиции и над смирительными домами<82> и у смотрения над вольными домами<83> и над винными продажами, над пивом, над харчевыми торгами<84>, чтоб в цене не возвышали, но умеренно продавали – ратсгер, с ним два из старшин цеховых; и тако всем трем бургомистрам особливое дело, и быть безпеременно.

5. Такожде повелеваем магистрату и его членам, когда они при своих делах расположены будут, иметь особливо других градских чинов, а именно: архитектора с гезелями<85>, доктора, лекаря, аптекаря при шпиталях градских, присяжных адвокатов, разсыльщиков, и разных нацей особливых, дабы за незнанием языка и обычая кто к кому послан будет, никаких напрасных озлоблений не делали, и иных, кои потребны и нужны будут, по состоянию того места и народа.

6. При первом учреждении бургомистров и ратсгеров выбрать всему гражданству по большому числу голосов из природных российских и из иноверцов, кои в гражданство запишутся, и представить команду имеющему в том городе, а ему не одному, но обще с протчими своими товарищи в присутствии, лучших конфирмовать, а ежели явятся по общему усмотрению недостойные или подозрительные, тех иными достойными велеть переменять. И которые таким образом конфирмованы будут, тем быть непеременным. А впредь на выбылыя<86> места избирать по старшинству и достоинству, из магистратских же чинов и других достойных, на каждое место человека по два или по три, при которых выборах с магистратскими членами быть, и подписываться от гилдов<87> старшинам, и кого выберут, представлять и конфирмовать вышеписанным образом достойных, но при том смотреть, чтоб всех членов иноверных не больше половины было, и у главных дел первенствовать российским природным, а протчих членов и служителей избирать и принимать всему магистрату, без представления командиру градскому, верных, достойных и неподозрительных, а другим никаким командам в те выборы ничем к ним не мешаться и не препятствовать.

7. Чтоб магистратское правление и членов онаго принимали и респектовали, так как от Нас, Императорскаго Величества, к правительству градскому учрежденных, того ради всемилостивейше жалуем в статские ранги: бургомистров – в девятый класс, ратсгеров – в десятый, им же достоинство и честь шляхетскую<88> иметь по смерть, или кто в преступление впадет, за которое по суду лишен будет; того ради також позволяем магистратским членам русским и иноземцам европейским шпаги носить, а иноверцам азиатским – сабли, и во время общаго в магистрат собрания во особливом черном платье заседать.

8. В протчем жалуем сей магистрат и все купечество и ремесленным определяем иметь особливую градскую печать, которую всегда хранить в канцелярии магистратской во особом ящике за замком и печатью заседающаго бургомистра, со изображением в той печати, как следует: в щиту золото и черная краска, трижды поперек разделены суть государственные цветы в знак Нашей Императорскаго Величества милости, а для того трижды разделены, что трех подданных Наших народов сей город защитою и прибежищем быть имеет. Два копья в щите и два ж наверху сложены, и два ж по сторонам стоящия надданы, что оные народы сие оружие обыкновенно на войне употребляют.

9. При сем же учреждении всемилостивейше магистрату и гражданству определяем доходы на жалованье, на содержание церквей, школ, шпиталей и на публичныя строения, а именно: в первые три года позволенные торговать безпошлинно, градской части по два процента с рубля, а в следующие потом тех двух процентов не брать, а получать из настоящей таможенной пошлины, какая там по состоянию тамошних торгов без отягощения положена будет. Также из акцызу<89> треть да с торговых караван-сараев<90>, то есть с гостиных дворов, с кладовых анбаров, с торговых рынков, с лавок и с протчих, какия быть имеют, по обычаю купеческому оброчныя земли, зборы от градской части, от записки в гражданство и в цехи, по скольку магистрат и гражданство запотребно и без тягости установить и на то конфирмацию получать, особливо же на школы и шпитали, выморочныя<91> граждан имения и штрафныя деньги.

10. Тем всем градским доходам, как ныне назначенным, так ежели впредь сыщутся, без тягости людской по усмотрению магистратскому и всего гражданства доходы, сколько действительно в зборе, и на какие росходы употреблены будут, и что за росходом останется, о том генеральные<92> годовые курант-счеты<93> по регулу<94> бухгалтерскому подавать командиру того города в генваре месяце наступающаго года, а командиру, определя от себя однаго или двух человек, обще с магистратскими депутатами освидетельствовав счеты, отсылать в Нашу ревизион-коллегию<95> для взнесения в государственную о приходах и расходах табель.

11. Також всемилостивейше соизволяем в сем новом городе европейским иноземцам и азиатским народам свободное содержание их вер и духовных персон и строение по своим законам церквей, но при том им себя содержать в надлежащем порядке, не примешиваясь к тому, отчего б могло быть предосуждение<96> Нашея христианския восточныя католическия всероссийския церкви и Нашим государственным правам и уставам.

12. Свободное ж произведение всем, как российским, так и иноземцам, всяких заводов и фабрик с позволением и разсмотрением от магистрата, а наипаче такие, для коих материалы тамо сыскаться могут, и кто станет для строения таких заводов и фабрик в городе требовать порожжих мест, тем давать от магистрата безденежно и вечно. При том же позволяется такия фабрики и заводы строить и иметь около города, разстоянием до ста верст, в ведомстве и призрении городскаго магистрата, токмо кои земли башкирскаго народа, о тех прежде иметь с владельцами письменные договоры и без владетельскаго письменнаго договору отнюдь не допускать. Сверх того фабрикантам и заводчикам чинить от магистрата пристойное вспоможение и наставление, дабы чрез умножение таких заводов и фабрик город и жители пользу имели.

13. Никого из граждан неволею ни в какия службы и к делам и к зборам и в счетчики не брать, и тем от их гражданскаго промыслу отнюдь не отлучать, а кто сами пожелают из жалованья служить, тех магистрату не удерживать.

14. Постóю никакого у всех граждан не ставить, а для определенных к делам Нашим и для приежжих на время, и для воинских людей сделать особливые домы, которые во всякой исправности содержать градскому командиру, а магистрат и граждан тем ничем не обязывать, а дров и свеч от них не требовать.

15. Всем гражданам позволяется товары свои, по смотру таможенном и по заплате пошлин, вольно иметь и содержать в своих домах и в других покоях и анбарах, где к своему охранению хотят, а которые приежжие, как русские, так и иноземцы, не запишутся в здешнее мещанство – тем в публичных гостиных дворах и анбарах, также и в наемных у граждан собственных, кои по силе сей привилегии построят.

16. Пиво, вино, мед и водки строить про себя и на продажу, содержать вольные домы гражданам свободно. Также и из других мест, кто откуда может, всяких чинов людям, и на продажу в сей город привозить, и продавать гражданам, об том не запрещается, точию со всего того платить акциз, какой по усмотрению градскаго командира обще с магистратом положен будет, и Наша всемилостивейшая конфирмация возпоследует.

17. Кроме купечества и ремесленных, и башкирскаго и других иноверческих народов, другим, как воинским, так духовным и штатским чинам, отнюдь торгов не иметь, а ремесленным, не записався в цех, на сторону и на продажу не работать, под потерянием всех тех товаров, с которыми поиманы будут.

18. Всякаго звания служилым и штатским всем приежжим чинам, купцам, мастеровым и иноземцам, являться сперва при въезде в город на заставах и записываться, с чем кто едет, и с каким пашпортом, или без пашпорта и, не держав ничего, впускать, также кто из города хочет отъехать, тем давать пашпорты: купцам и ремесленным иноверцам, кои для торгу приежжали – из магистрата за магистратскою печатью, а протчим, к магистрату не подлежащим, – от градскаго управителя, с которыми по тому ж на заставе кратко отнюдь не удерживать, а башкирцам никаких пашпортов не имать, понеже они живут около сего города, дабы напраснаго в брании пашпортов труда им не было.

19. Во утверждение вышеписаннаго всего принимаем Мы магистрат и купцов ремесленных во особливое защищение и охранение собственныя Нашея Императорскаго Величества милости, и от разных команд воинских и гражданских, какия б в том городе впредь ни случились, отрешаем, но все то всемилостивейше полагаем на полное собрание магистрата под призрением командира сего города, и ежели б что магистрат не праведно решил и будет у них у гражданскаго командира челобитье, и те прошения сперва командиру с другими своими товарищи обще разсмотреть, и буде не подлежит дела смотреть, тогда призвав магистратских членов с делом слушать вновь, и, учиня присягу, в правосудии решить обще, а которыя прошения явятся недельныя, такия, не призывая магистрат, отдавать челобитчикам, а кто и сим решением недоволен, таким бить челом о переносе тех в Нашем Сенате, или в сенатской конторе, где, разсматривая, решить по тем же правам и обычаям, по которым в гражданском магистрате решено. А кои дела в магистратском суде словесно произходили, по тамошнему, или азиатских народов обычаю, о тех и гражданскому командиру словесно разбирать и правды сыскивать и оканчивать словесно ж и безпристрастно ж и на такой словесной суд более апелляции не имать, разве вновь с головы похотят произвесть суд письменной.

20. Что же ко изъяснению по сей Нашей всемилостивейшей привилегии к доброму порядку и учреждению гражданскому, и к которому правосудию и удовольству просителей надлежит, о том впредь гражданскому командиру с магистратом сочинить регламент, и для всемилостивейшаго Нашего разсмотрения и конфирмации прислать к Нам. И тако сию Нашу Императорскую всемилостивейшую привилегию собственною Нашею Императорскаго Величества рукою подписали, и государственною печатью утвердить повелели. Дана в Санктпетербурге, лета Господня 1734 году, июня 7 дня, государствования Нашего в пятом годе.

Подлинная за подписанием собственныя Ея Императорскаго Величества руки, тако:

Анна» <97>.

__________________________________

¹ Зюнгорския впадения непрестанно почти на сибирския крепости и жительства в разныя времена произходили, а при том многия затейныя требования с стороны их на сибирския места и народы чинены, и дань усильством с разных сибирских народов усмогали, как то еще и доныне зюнгорской владелец от живущаго между Тарским и Томским уездом барабинскаго народа<98> издревле российскаго подданнаго вымогает, ко удержанию чего в 1743 году с стороны Оренбургской комиссии разсуждение учинено и Правительствующему Сенату представлено, а киргис-кайсаки время от времени с сибирской стороны верст на 300 жительства опустошили, где и ныне одна степь; равно же и в Казанской губернии от них чинено, особливо же в 1717 году один киргиской<99> владелец тысящах в десяти под закамской пригород<100> Новошешминск<101> подступал, и, взяв оной, многое число людей полонил, но оные доброю поступкою полковника Суяза отбиты, и те киргис-кайсаки с немалым их уроном возвратиться были принуждены<102>.

² Сей народ, по известиям от самых башкирцов, был один с нагайцами<103>, и жили они около сибирских границ, где от сибирских ханов великия раззорения претерпевать были принуждены, и оттого на конец из своих мест под предвождением однаго своего хана, именем Тюрей<104>, удалились и пришли в разсеяние, из коих некоторые за Яик<105>, а другие за Волгу в степи перешли, и тамо жилище свое имели. Нынешние башкирцы, будучи еще под именем нагайцов, отдалясь от них, умыслили было в прежних своих местах остаться, но за то от своих владельцов совсем были разграблены и раззорены, и пропитание свое имели с крайнею нуждою зверем и рыбою, когда они от удалившихся от них нагайцов и имя «башкурт», то есть главной «волк», или «вор», в поругание свое получили<106>. В таком бедном состоянии достались они сперва казанским и сибирским ханам<107>, которые их еще в большее раззорение привели и несносными податьми обложили. Но как царь Иван Васильевич<108> Казанское царство взял<109>, то они, видя с казанскими татарами добропорядочныя поступки и от утеснения их сибирскими ханами и киргис-кайсаками отмену, после Казанскаго взятья спустя года с три, и тако около 1555 году в российское подданство пришли<110>, и за то не токмо те земли, коими они прежде подданства своего владели, еще будучи малолюдны и в крайнем убожестве, а именно, за Камою рекою и около Белой Волги, коя после Белою рекою названа<111>, им, башкирцам, подтверждены, но сверх того и другими многими, на которых они ныне жительствуют, пожалованы, как то свидетельствуют и жалованныя граматы, у многих поныне имеющияся<112>. И понеже при вступлении их в подданство может быть так, как от безсильнаго и весьма изнуреннаго народа, никаких противностей нечаянно, то и никаких к безопасности и содержанию их учреждений было не сделано, но они, как от природы непостоянной народ, получа довольство во всем от многих пожалованных им земель и угодей и в сожительство свое набрав многих бедных иноверцов и сходцов разных уездов<113>, чрез недолгое время так усилились и в толикую вольность пришли, что многия продерзости чинить отважились, а на конец явным уже образом бунтовали в намерении, чтоб им, отрешивши подданство свое<114>, особливое владение установить<115>. Из таковых их бунтов под державою Российскою, прежде нежели Оренбургская комиссия учреждена, главные были два<116>: первой – в 1662 году, во время государствования царя Алексея Михайловича<117>, в котором главным зачинщиком и предводителем был их башкирской старшина Сеит, от котораго и называется бунт сей Сеитовской<118>. Он не только на ту противность всю Башкирию приклонил, но и с киргис-кайсаками соединясь, года с три то свое бунтовщичье намерение продолжал, и все закамские пригороды с большою частию Казанскаго уезду раззорил, и многия тысящи христиан погубил. Для усмирения бунта послан был с Москвы полковой воевода Федор Васильев сын Зеленов с стрелецкими полками, у котораго в команде донские и яикские и украинские казаки находились. И едва оной их бунт по претерпении безчисленных убытков успокоен без всякаго тем злодеям отмщения. Второй бунт, называемой Алдаровской и Кузюковской, начался в 1704 году в декабре месяце под предводительством Алдара и Кузюка<119>. Притчины ко оному поданы неразсудными поступками бывшаго на Уфе Александра Сергеева, которой с них неумеренною строгостию требовал лошадей и выдачи беглых людей, в их жилищах укрывавшихся, и, как сказывают, несколько старшин башкирских на одном у себя обеде до смерти запоил<120>. В сие замешание не только вся Башкирь<121> поголовно, но и уездные татары<122>, мещеряки<123> и другие иноверцы совершенно уклонились и многия тысячи людей побили, а жилья все выжгли. К городам же к Уфе, Бирску и Мензелинску сильные приступы чинили и до самой Казани только за 30 верст не дошли, отколь они едва отбиты изрядными учреждениями казанскаго губернатора Кудрявцова<124>, которой живущих в Казане татар, жен и детей забрав в аманаты, протчих всех выслал против оных злодеев. С сими, тако же и с другими наряженными и позволенными от него партиями, оные башкирцы внутрь Башкиря прогнаны. Для конечнаго же пресечения сего их башкирскаго злодейства в марте месяце командирован был боярин князь Хованской<125> и при нем восемь полков воинских людей и довольное число нерегулярных, которой, дошед пригорода Алабуги<126>, остановился, а внутрь Башкири послал два полка под командою подполковников Хохлова<127> и Аристова, из коих Хохлова полк, не доходя Соловарнаго городка<128>, почти весь от них, воров, разбит, а Аристов близ пригорода Бирска<129> и под деревнею Толамасами многия ж с ними сражения имел, и тако едва оной их бунт успокоен в 1708 году пожалованным тем ворам прощением. Но и после того было от них не без продерзостей же<130>.

³ Зюнгорской, то есть черных калмык<131>, владелец, смежной, как выше значит, к Сибирской губернии, с Китайским государством, к Малой Бухарии<132> и к киргис-кайсацкому владению, между всеми тамошними за сильнейшаго почитается, и власть над подданными своими, подобно самодержавной имеет, от котораго калмыцкаго народу и волские калмыки, российские подданные, произошли. Прежде в том владении никаких городов не было, но усилившись перед протчими, завладели с полуденную сторону у киргис-кайсацких ханов Туркестант<133>, Ташкент, Саирам<134> и другие, отбив тех ханов в степь, в соседство к каракалпакам и башкирцам; с другую сторону из китайскаго владения многие ж города побрал, и непрестанно с китайцами в войне находился, получая чрез то разныя себе авантажи, далай-ламу раззорил<135>, недавно<136> киргис-кайсацкую Большую орду в подданство свое привел и аманатов от нее имеет, Бадакшаном<137> и другими малыми, но богатыми, в Великой Татарии имеющимися провинциями овладел, и под киргис-кайсак неоднократно подбирался, как то в 1746 году немалое число войска своего до самой Орской крепости<138> за ними посылал, однако удержан от того с стороны Оренбургской комиссии; он же, как сказывают, завел у себя чрез однаго бывшаго у него в полону шведа артиллерию и разные горные заводы заводит<139>, веры со всем своим народом идолопоклоннической<140>, и есть со всеми своими людьми отродья мунгальскаго<141>.

⁴ Тарханы<142> в башкирском народе изстари царства царя Ивана Васильевича, как под российское владение пришли, и после того жалованы за службы, за что и помянутой Таймас в 1734 году пожалован. Тархан разумеется служилой башкирец<143>, а не ясашник<144>, и для того пред ясашниками они в почтении, и то по своему обычаю паче жалованья в награждение себе ставят. Сей у них заслуженной чин одним давался вечно детям и внучатам, а другим – на одну персону, и всегда, куда на службу наряд, то тарханы первые служить должны. Тарханы имели вольность пред ясашниками в том, что они, где б хотели, землею владеть, сена косить и рыбу ловить могли, и в том ясашники не спорили, только до бортных угодей и бобровых гон касаться было нельзя. Однако ж ныне есть, что тот обычай и у самих у них выходит, понеже всяк имеет земли и угодей довольно. Кто из ясашников пожалован бывает в тарханы, тот сам с себя ясаку не платит, котораго самая малая часть берется – или лисица в восемьдесят или куница в сорок, или батман<145> меду в 90 копеек с двора, в коих людей их бывает по немалому числу.

⁵ Понеже при Оренбургской комиссии о Тевкелеве в киргис-кайсацкую орду отправления никаких обстоятельных известий, яко до начала оной комиссии случившейся, нет, и тако оная его посылка и комиссия кратко и по одним словесным известиям ныне описана. Впредь, ежели что ко описанию достойное уведается, то особливо к сему ж приобщено быть может<146>.

⁶ Между всеми его, Кирилова, представлениями достопамятнейшее есть, чтоб не допустить зюнгорскаго владельца ко овладению киргис-кайсацких орд, чрез чтоб он в наибольшее условие притти, и России, а паче Сибири, опаснейшим соседом учиниться б не мог.