11. Софистические учения античности.

Потребность в широком образовании свободных граждан удовлетворялась деятельностью первых профессиональных платных учителей по общему образованию – софистов. Софистами их назвал Сократ, образовав это слово от прилагательного «софос» – мудрый. Современники воспринимали софистов как пришедших на смену воспитателям-рабам первых платных учителей, обучающих «мыслить, говорить и делать».Софисты не образуют никакой самостоятельной философской школы. Их объединяет практика сходного образа жизни, общественного положения. Софистов условно делят на две группы: «старшие» – Горгий, Протагор, Гиппий и др.; «младшие» – Фразимах, Критий, Алкидам и др. Ограничивая себя практическими задачами, софисты не стремились создавать своей собственной завершенной и целостной системы взглядов. Главной их целью было овладение приемами дискуссии и полемики и обучение необходимым для этого знаниям. Они обучали и обучались, и по поводу этого вырабатывали некоторые общемировоззренческие философские положения. В результате формировалась своеобразная педагогически-технологическая мысль о жизни.Фундаментальной предпосылкой такой мысли было убеждение, что человек обязан научиться искусству жизни, и что философия есть инструмент этого искусства. А это значит, что любые наши представления, в том числе философские, имеют смыл лишь тогда, когда погружены в поток, стихию событий и состояний жизни.Поток жизни – не хаос. Он организован по событиям. И искусство жизни – это умение правильно их понимать, правильно в них действовать и лавировать. Этому и служат два важнейших теоретических искусства: эристика – искусство спорить, и риторика – искусство говорить. Эта «технологическая» установка определила как плюсы, так и минусы воззрений софистов, которых считают как первыми европейскими просветителями, так и первыми циниками и декадентами. Подобные исходные установки прочно закрепили за софистами роль скептиков и релятивистов. Но при этом сами софисты, особенно ранние, осознавали себя учителями подлинной добродетели. Добродетель они понимали как высвобождение самостоятельной человеческой воли. Для ранних софистов воля – основа самостоятельности и свободы. Она, безусловно, может становиться и основанием беспринципности, цинизма и ёрничества, но это допустимая цена для осуществления самоутверждения. Обе возможности вытекают из признания принципа «человекомеры», принципа как морального, так и теоретического. Человек – средоточие и инструмент организации жизни, критерий для оценки любого суждения. Протагор в сочинении «Антилогия» показывает, что «о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом», что возможно приводить доказательства и последовательно их аннулировать. Значит, речь идёт о том, чтобы научиться критике и умению обсуждать, вести спор, организовать турнир доводов против доводов.Протагор учил, как можно «аргументом более слабыми побить более сильный». При этом для него это не означало попрание справедливости и правоты беззаконием и неправотой. Когда этот диалог сосредоточен в человеке, его основанием является сомнение, как самая логичная и взвешенная позиция. Когда диалог выходит в общественную жизнь на трибуны то его основанием становится уместность, приемлемость и общезначимость.Все эти представления концентрированно собирались в риторике, которая составляла главный теоретический интерес софистов. Риторика соединяла знание и убеждение. Знание всегда должно быть убеждающим. Риторика стремиться соединить ясность мысли с такой формой изложения, которая имела бы максимальное воздействие в коммуникации. Но этот необычный и ценный философско-мировоззренческий потенциал был самими софистами ничтожно мало реализован, что связало образ софистов почти что с пустословами. И уже Аристотелю было ясно, что процесс осуществления софистического доказательства связан с беспредельной и беспринципной манипуляцией речью, её логической и грамматической структурой, что они легко сочетают постановку действительных задач логики, риторики, языкознания и др. с легковесностью манипуляторов словом и мыслью.Стремясь классифицировать приёмы обманчивой убедительности софистов, Аристотель определяет их как «препирательские», или «эристические» и разделяет их на внутренние и внешние. «Внутренние» приёмы направлены на сведение речи оппонента к неправдоподобному, «внешние» – к невнятному. В свою очередь «внутренние» включают в себя те, которые строятся на неправильном употреблении словесных выражений, и те, которые являются мнимыми умозаключениями. Внешние же приёмы – актёрского и психологического свойства. Следует тонко следить за настроениями, желаниями противника. А, кроме того, управлять организацией речи в споре. Софистическая мысль гипертрофирует человеческое творческое начало, и с некоторым вызовом противопоставляя его божественному творчеству. Это схематизирует и опошляет человеческое творчество, сводя его к «технологии» без «онтологии». У каждого своё представление об истинном и справедливом. Закон (как юридическая конструкция) и природа (естественность проявлений человека, идущего через поток ощущений, желаний, стремлений) не могут быть гармонизированы. Основа закона – естественное право, которое является антиподом справедливости.Если восхваляют справедливость, освящённую высшим божественным законом, и реализованную через законы государственные, то только потому, что масса людей находит это выгодным для себя. все положительные законы – произвольные постановления различных законодателей в своих собственных интересах. Через них реализуется естественное право – право сильнейшего. Сохраняя хотя бы горестно-недоуменное отношение к богам, софисты при этом не принимают религии как социального института. По их мнению, религия – одна из форм человеческого законотворчества. Критий утверждает, что вера в богов – изобретение политика, который посредством неё хотел внушить страх перед преступлением всем людям. Религия выполняет компенсаторную, амортизирующую роль в познании и действии людей. И такая релятивизированная религия есть единственный инструмент нравственности в жизни людей.Вывод. Феномен софистов сложен и противоречив. Желание уйти от надчеловеческого, абсолютного и универсального начала в познании и жизни фактически убивает смысл жизни и познания. Антидогматический пафос их воззрений рождает духовный и этический цинизм. Попытка преодолеть национальные и классовые предрассудки, выразить сомнение в целесообразности и допустимости рабства оборачивается беспринципностью естественного закона. Утверждение принципиальной сложности человеческого познания и многоплановости языка приводит по преимуществу к мыслительной и словесной манипуляции. В целом гуманистическое утверждение высшей значимости человека и его творческих возможностей становится основанием отчуждения и субъективистского низведения человека. Возникает даже вопрос о том, можно ли считать софистов философами, а софистику философией. Отвечая на него, можно сказать, что софисты обозначили всем своим образом жизни и образом мыслей многочисленные метафизически значимые проблемы, такие как:Мир событиен или единороден?Человек деятель или созерцатель?Умение жить – успешность или благость?«Техника жизни» – искусность логики и языка или следование высшему предназначению? И т.п.Софисты выбирали тот полюс подобных дилемм, который предполагал возможность максимального самоутверждения человека, его активности и творчества, не смущаясь возникающим при этом опустошении и обессмысливании человеческой жизни. Это взаимопревращение «плюсов» и «минусов» и определяет уникальное место софистов в истории философии.