14ekabrya

«Якуб идет». А.И.Якубович в день 14 декабря 1825 года

в театре чаще всего Якубовича видел А.П.Башуцкий, адъютант военного генерал-губернатора. Его свидетельство особенно интересно. Он утверждал, что «сиживал часто около него в театре, по которому его знал и граф, — Якубович имел там абонированные кресла в первом ряду, недалеко от кресел военного генералгубернатора» (14 декабря 1999: 135, 136).

То, что глава военной и полицейской власти в столице имел кресла в первом ряду — вполне естественно, где же еще следовало сидеть чиновнику такого высокого ранга? К тому же Милорадович был председателем Театрального комитета. Должность эту боевой генерал занимал потому, что часть театральных доходов шла на пользу благотворительных учреждений. Их возглавляла вдовствующая императрица Мария Федоровна. Милорадович же был в числе наиболее приближенных к ней лиц. Но вот то, что простой драгунский капитан, едва ли располагавший достаточными средствами, чтобы оплатить абонированные кресла в первом ряду, предназначенные для столичных тузов, тем не менее, эти места имел и восседал рядом с самим военным генерал-губернатором столицы, не может не наводить на размышление. Определенно, тут не обошлось без протекции Милорадовича. Впрочем, сам император Николай оставил любопытное свидетельство о том, что Якубович «умел хитростию своею и некоторою наружностию смельчака втереться в дом графа Милорадовича и, уловив доброе сердце графа, снискать даже некоторую его к себе доверенность»

(14 декабря 1994: 321).

Видимо, царь был не совсем прав, когда писал про «дом графа». Башуцкий категорически заявлял, что в доме своего начальника он никогда не видел Якубовича (14 декабря 1999: 135). Но они постоянно встречались в театральном мире. Одну из таких встреч описал сотрудник театральной дирекции Р.М.Зотов. Это было на свадьбе артиста Воротникова, у которого Милорадович был посаженым отцом.

«В числе гостей был офицер, приехавший с Кавказа, Якубович, о храбрости которого мне тогда говорили <…> Я впервые увидел его на этом празднике и, познакомясь тут, хотел расспросить его об этнологии и жизни Кавказа. К сожалению моему, Милорадович подозвал его к себе

241

М.М.Сафонов

и почти весь вечер проговорил с ним: до того рассказы Якубовича были занимательны и красноречивы. Меня посадили играть в карты, и я уже больше не видел Якубовича. Мог ли я вообразить, что через несколько недель это будет один из главных корифеев 14 декабря? Сам граф, конечно, тоже мало предчувствовал, что разговаривает с одним из шайки своих будущих его убийц. Уже после того горестного события вспоминал я многие фразы, вырвавшиеся у Якубовича; и тогда они уже были понятны, а тут никто и не думал придавать им какой-либо смысл, видеть в них что-нибудь, кроме молодечества полудикого жителя гор, привыкшего к резким фразам» (Зотов 1896: 42).

В одном Зотов ошибся: в том, что граф даже не подозревал, несмотря на резкие фразы, с кем он проговорил весь вечер. Как писал позднее один из заговорщиков, А.Н.Сутгоф, 14 декабря, когда события на Сенатской площади двигались к своему трагическому финалу, Якубович, находившийся

«в свите царской <…> воспользовавшись первым удобным случаем <…> отправился в театральную дирекцию, чем навлек на себя сильное, ни на чем не основанное подозрение» (14 декабря 1999: 296). В театральной дирекции в этот роковой день отмечали именины бывшего начальника императорских театров А.А.Майкова, и Милорадович должен был там находиться на празднике, куда с утра и отправился. Когда Якубович переступил порог театральной дирекции, смертельно раненый генерал угасал в казармах Конного полка. Якубович в конце концов оказался там. Но к умирающему его не пустили (14 декабря 1999: 136). Впрочем, приход Якубовича лишний раз засвидетельствовал близкую связь главы военной и полицейской власти и одного из участников заговора. Хотя и без того связь эта теперь просматривалась без всякого труда.

Якубович прибыл в Петербург летом 1825 г., чтобы произвести трепанацию черепа, извлечь из раны осколки кости и кусочки свинца (ÂÄ II: 285). Семь лет назад капитан был исключен из гвардии и переведен в армейский полк на Кавказ. Якубович утверждал, что был сослан за то, что был секундантом на известной дуэли В.В.Шереметева с А.П.Завадовским. Официально «лихой кавказец» получил отпуск для лечения головы. Но это был лишь предлог для приезда в столицу.

242

«Якуб идет». А.И.Якубович в день 14 декабря 1825 года

Подлинная же цель пребывания его в Петербурге ничего общего с медициной не имела. Нисколько не опасаясь стать жертвой доноса, Якубович утверждал, что пришел… убить императора!

«Я жестоко оскорблен царем! Вы, может быть, слышали, — заявил легендарный капитан собеседнику. — Тут, вынув из бокового кармана полуистлевший приказ о нем по гвардии и подавая его мне, — показывал потом собеседник Якубовича следователю, — он продолжал все с большим и большим жаром: “Вот пилюля, которую я восемь лет ношу у ретивого; восемь лет жажду мщения”. Сорвавши перевязку с головы, так что показалась кровь, он сказал: “Эту рану можно было залечить и на Кавказе без ваших Арентов и Буяльских, но я этого не захотел и обрадовался случаю хоть с гнилым черепом добраться до оскорбителя. И наконец я здесь! И уверен, что ему не ускользнуть от меня”»

Якубович утверждал, что «знает только две страсти, которые движут мир. Это благодарность и мщение, что все другие не страсти, а страстишки, что он слов на ветер не пускает, что он дело свое совершит непременно и что у него для сего назначено два строка: маневры или праздник Петергофский» (ÂÄ I: 18; ÂÄ XVII: 300). А собеседником Якубовича был сам Рылеев. Кондратий Федорович так никогда и не узнал о том, что никакого царя, ни настоящего, ни будущего, Якубович убивать не собирался. В действительности он приехал в Петербург хлопотать о возвращении в гвардию. Указ о его переводе из армейского полка в гвардию был подписан 12 ноября (ÂÄ II: 286). Но Якубович это тщательно скрывал. Мстить-то было теперь вроде бы не за что. Но А.А.Бестужеву Якубович по-прежнему признавался, «что приехал с твердым намерением убить государя из личной мести». А.Ф.Бриген слышал от «кавказца», что он намерен сделать это

«при параде, где много <…> собрано войска и народа, дабы иметь свидетелями своего подвига, нарядясь в черное платье черным наездником и выехать на черном коне» (ÂÄ I: 296).

Произносились такого рода тирады с сильными жестами, повязка с головы срывалась, кровь выступала на ране. И если для Бригена все это было «злонамерение юродивого», над сумасбродством которого смеялся и С.П.Трубецкой (ÂÄ I: 134),

243

М.М.Сафонов

для таких людей как Рылеев и А.Бестужев «слова его, голос, движения произвели <…> сильное впечатление». «Приезд сего последнего в Петербург, его разговоры, объявленный им умысел, — констатировало следствие, — сильно действовали на <…> Рылеева; им (то есть Якубовичем — М.С.), как утверждает Александр Бестужев, воспламенена тлевшая искра» (14 декабря 1994: 102). Бриген даже утверждал, что «ежели бы не было Якубовича, то и несчастное происшествие 14 декабря не случилось бы» (öèò. ïî: Гордин 1989: 46).

Какое же пламя возгорелось от этой тлевшей искры? Определенно, шефу тайной полиции было о чем подолгу беседовать с Якубовичем. Николай I впоследствии в своих записках утверждал, что Якубович постоянно «изведывал у графа, у которого, как говорится, сердце было на языке, все что делалось и говорилось во дворце, потом передавал это заговорщикам»

(14 декабря 1994: 321). Видимо, дело обстояло так, но не только в этом заключалась связь заговорщика и столичного гене- рал-губернатора: именно Якубович снабжал главу тайной полиции конфиденциальной информацией, тем более интересной Милорадовичу потому, что у генерала в этом деле были свои собственные интересы.

3. События 14 декабря в контексте междуцарствия

25 ноября курьер из Таганрога привез в Петербург известие о том, что император Александр находится при смерти. Согласно закону о престолонаследии, на престол должен был вступить следующий за ним по старшинству брат цесаревич Константин. Цесаревич находился в Варшаве в качестве главнокомандующего польской армии. Еще в 1822 г. под давлением матери и брата Константин обратился к императору с письменной просьбой освободить его от прав наследования престола и получил рескрипт Александра, выражающий его согласие на эту просьбу. Но ни тот, ни другой документ не были обнародованы. Вместо этого Александр передал в Государственный Совет, а также в Сенат и Синод секретные пакеты, которые должны быть немедленно раскрыты в чрезвы- чайном собрании в случае его внезапной смерти. В пакете

244

«Якуб идет». А.И.Якубович в день 14 декабря 1825 года

находился манифест о передаче престола следующему по старшинству после Константина брату Николаю. Такой же пакет был помещен в ковчег Успенского собора в Кремле.

Внезапная смерть царя создавала чрезвычайно запутанную ситуацию: официальным наследником Александра считался Константин, но провозглашению цесаревича императором препятствовала его письменная просьба с отказом от своих наследственных прав и наличие манифеста Александра. По сути же фактическим наследником умершего являлся Николай, но беспрепятственно вступить на престол ему не позволяло то, что документы, обосновывавшие передачу престола именно в его руки, не были обнародованы при жизни Александра и теперь после смерти императора получали статус завещательного распоряжения. Право же монарха располагать престолом по завещанию было более чем сомнительно.

Единственным выходом, позволяющим разрядить создавшуюся запутанную ситуацию, был бы следующий: сразу же после смерти царя вскрыть пакет в Государственном Совете, уведомить об имеющихся документах относительно престолонаследия Константина, дождаться его реакции, а потом решить, кому следует царствовать. Однако такой образ действий, позволявший безболезненно решить династический вопрос в пользу одного из претендентов, был неприемлем для Зимнего дворца прежде всего потому, что в результате на российском престоле вполне естественно мог оказаться нежелательный для Петербурга претендент, которого уже столько лет всеми правдами и неправдами старались оттеснить от престола, а именно цесаревич Константин. Хотя он и обращался с письменной просьбой освободить его от престола, но эти обращения были сделаны под давлением матери и брата. Теперь же, когда распоряжения Александра о передаче престола остались неоглашенными, а все права, вытекающие из действующего закона о престолонаследии, были на его стороне, цесаревич мог отказаться от своих прежних вынужденных обстоятельствами просьб и вполне законно воцариться. К тому же гвардия и часть генералитета ненавидели Николая, а настроения военных были способны сыграть немаловажную роль при решении вопроса о том, кому принадлежит престол. Но

245

М.М.Сафонов

именно этого не хотели в Зимнем дворце и спешили во что бы то ни стало упредить такое развитие событий. «Упреждающий удар» состоял в том, чтобы признать права Константина, вытекающие из его рождения, прежде чем он сам успеет высказаться на этот счет. В силу сложившихся обстоятельств цесаревич был вынужден высказаться по вопросу о престолонаследии раньше, чем этот вопрос начнется дебатироваться в Петербурге. В Зимнем дворце отлично знали о том, что известие о смерти Александра достигнет Варшавы на два дня раньше Петербурга. Расчет строился на том, что Константин, находясь вдалеке от столицы и зная, что в Петербурге хранится его просьба освободить его от прав на престол, не посмеет провозгласить себя императором, потому что такое провозглашение было чревато началом братоубийственной междоусобной войны.

Совсем в ином свете выглядела бы ситуация, если бы в Петербурге немедленно были признаны права Константина, а затем из Варшавы пришла бы реакция цесаревича на смерть Александра. Если бы Константин торжественно манифестом из Варшавы объявил бы о своем отречении, вопрос был бы снят сам собой. В том же случае, если бы цесаревич не объявил бы о своем вступлении на престол, ссылаясь на существование завещательных документов Александра, это дало бы основание признать его права утратившими силу. В любом из этих двух случаев преждевременная присяга Константину — до того, как он объявил о своем согласии вступить на престол — носила характер подножки претенденту. Такая завуалированная подножка позволяла снять подозрения в намерениях присвоить не принадлежащий по закону престол. Казалось бы, она позволяла отмести любые обвинения в узурпации власти. Но это было чисто внешнее впечатление. Для того, чтобы поставить подножку Константину, нанести свой «упреждающий удар», необходимо было грубейшим образом нарушить существующие правила присяги. Присягать можно было только после того, как воцарившийся монарх издаст манифест о вступлении на престол с собственноручным подписанием и пригласит подданных принести присягу на верность. При этом сначала должны присягнуть высшие государственные учреждения, а потом войска.

246

«Якуб идет». А.И.Якубович в день 14 декабря 1825 года

К сожалению, интриганы из Зимнего дворца не могли обеспечить этих совершенно необходимых для законного воцарения «формальностей» и были вынуждены совершенно бесцеремонно их попрать. Поэтому их последующие оправдания, что они якобы только исполняли свой долг, выглядели, по меньшей мере, комически. Но лучшего способа для оправдания своих действий найти они были не в состоянии. Правда, впоследствии, уже после смерти Константина, Николай очень неуклюже пытался придумать версию о том, что он якобы не знал о существовании документов о престолонаследии. Но эта нелепая версия была шита белыми нитками. Между тем, вполне очевидно, что нарушили общепринятые правила присяги и спешили упредить Константина именно потому, что знали о существовании завещательных документов.

Николай немедленно присягнул Константину. Константин не принял этой присяги, но категорически отказывался официально отречься от престола, побуждая тем самым Николая предпринять попытку самому захватить престол. Этим обстоятельством попыталась воспользоваться Мария Федоровна, намеренно заводившая династический спор в тупик, единственным выходом из которого стало бы ее собственное воцарение. Для этого у нее были определенные шансы. В том слу- чае, если бы Николай, встретив сопротивление, отказался от своих прав на престол, по закону о престолонаследии, предусматривающему переход престола в мужском колене по нисходящей линии, трон должен был бы перейти к его сыну Александру. Но мальчику было всего семь лет. Поэтому при нем должен был быть назначен опекун или регент до совершеннолетия. Регент назначался из ближайших родственников. 67- летняя Мария Федоровна имела всю шансы стать регентом и управлять Россией до того, как Александру исполнится шестнадцать лет. Ситуация чем-то напоминала 1762 г., когда возникли планы сделать Екатерину Алексеевну регентом при семилетнем Павле Петровиче, в итоге же она стала Екатериной II. Ближайшим союзником потенциальной Марии I был Милорадович. Он был готов поддержать любое выступление против Николая. Даже если это будет акция Тайного общества (Сафонов 2001).

247

М.М.Сафонов

4.«Изверг во всем смысле слова»

Êмоменту смерти Александра Павловича Тайное общество существовало уже почти десять лет. Его главная цель заключалась в том, чтобы самодержавие заменить конституционным правлением. Наиболее подходящим моментом для такой реформы конспираторы считали смерть монарха, которую готовы были ускорить, или воцарение «слабой женщины». Известие о внезапной смерти Александра застало лидеров Тайного общества врасплох. После того как столица безропотно присягнула Константину, К.Ф.Рылеев и С.П.Трубецкой заговорили о том, что необходимо законсервировать деятельность общества. Однако Г.С.Батеньков и В.И.Штейнгейль рассуждали иначе: если Николай присягнул Константину, то его присягу можно расценивать как отречение от престола. Поскольку же Константин отрекся раньше, то, стало быть, наступает момент, которого заговорщики ждали давно. При этом Батеньков заявлял: «Зачем иметь мужчин на троне? У нас две императрицы, много великих княжен и княгинь» (14

декабря 1994: 104).

Ранее они уговаривали Якубовича отложить цареубийство до времени. Они всерьез говорили о том, что можно будет

«спустить с цепи Якубовича», когда придет время (ÂÄ I: 90). Но царь умер без помощи человека «особенно отвратительной наружности», а Тайное общество оказалось к этому не готово. Для Якубовича же неожиданная смерть императора явилась спасительным выходом. «Öàðü óìåð, — заявил “кавказец” доверчивым членам Тайного общества, — это вы его у меня вырвали» (ÂÄ II: 293). Лицам, собиравшимся у Рылеева, Якубович сообщил о позиции Милорадовича относительно переприсяги Николаю. Якубович заявил, что «когда он Милорадовичу сказал, что не присягнет никому, покуда Константин Павлович лич- но не приедет отказаться, тот взял его за руку и произнес: “Поверьте, вы не один так думаете”» (ÂÄ I: 436). Таким образом, члены Тайного общества узнали благодаря «лихому кавказцу», что человек, возглавлявший военные силы и полицию Петербурга, Николаю присягать не будет и, видимо, не станет препятствовать тем, кто попытается воспользоваться переприсягой.

248

«Якуб идет». А.И.Якубович в день 14 декабря 1825 года

Естественно, когда в Петербурге поползли слухи о том, что Константин отказывается от престола, то Якубович оказался в числе тех, кто утверждал: «что сим надо воспользоваться, что солдаты не расположены к Николаю Павловичу, а цесаревича любят, и что никогда не представится для России благополучного случая отыскать права, коими пользуются другие нации» (ÂÄ II: 297). Но воспользоваться «сим» можно было по-разному. Трубецкой, Рылеев и Оболенский всерьез думали о том, что сопротивление Николаю в придворных, бюрократических и военных кругах создает уникальную ситуацию, которую можно использовать, подняв солдат именем Константина во время переприсяги, захватить власть и совершить переворот.

Г.С.Батеньков и В.И.Штейнгейль придерживались совсем других позиций. Нужно овладеть верховной властью и ее силами совершить преобразования. Для этого необходимо во время переприсяги поднять солдат, вывести их из казарм, составить внушительное войско, но ограничиться бескровной демонстрацией своей нелояльности, заставить претендента на престол вступить в переговоры и вынудить его провести необходимые реформы. Лучшим вариантом развития событий, по их мнению, был тот, который позволил бы непокорным войскам посадить на престол своего кандидата. Первоначально, приблизительно до 8 декабря, «радикалы» и их лидер Трубецкой выражали согласие на такой образ действий. Поднимался даже вопрос о том, что если все солдаты будут за Константина, надо сделать так, чтобы часть их объявила себя сторонниками Николая, потому что конспираторам нужна была обязательно запутанная, точнее говоря — тупиковая династическая ситуация (14 декабря 1994: 105).

Хотя Трубецкой на словах выражал согласие действовать именно так, но по мере того, как становилось все очевиднее, что сопротивление воцарению Николая может принять весьма внушительные размеры, «диктатор» начал серьезную подготовку к более радикальному образу действий, предполагавшему захват Зимнего дворца и арест императорской фамилии. Разумеется, Якубовичу, человеку «особенно отвратительной наружности», отводилась важная роль в обоих вариантах развития событий. Только «умеренные» видели эту

249

М.М.Сафонов

роль в том, чтобы увлечь солдат и вывести их на улицу, продемонстрировав неприятие Николая как претендента на престол, но этим же и ограничиться. «Радикалы» же полагали, что «лихой кавказец» может не только поднять войска, но и повести их на захват дворца (Гордин 1989: 173–174). Разумеется, на словах Якубович не мог не быть приверженцем самых крайних мер, но в тайне выражал симпатии к образу действий «умеренных». В действительности же он не принадлежал ни к тем, ни к другим и видел свою задачу в том, чтобы сорвать присягу Николаю любой ценой и внушительной демонстрацией силы, потенциальной угрозой неизбежных потрясений заставить его отказаться от престола. При этом Якубович предпочел бы остаться в стороне, сделать это чужими руками, сыграв роль человека, который лишь подносит огниво и высекает искру. Такой образ действий, разумеется, позволял в случае неудачи остаться «не причем» — или стать одним из «вершителей событий» в случае победы.

Между тем, человек в черной повязке умело мистифицировал и тех, и других. «Умеренные» верили в то, что Якубович готов сыграть ту роль, которую ему отводили «радикалы» и убеждали его не делать этого. Еще при жизни Александра кавказский «мститель» близко сошелся с «умеренным» Батеньковым и, как потом выяснилось на следствии, «они друг друга полюбили». Батеньков говорил Якубовичу: «что молодежь наша горячиться умеет, но смешно на них в чем-нибудь надеется, что вернее будет оставить их в мечтах о конституции, закричать перед толпой в пользу удаляемого государя», то есть Константина. «Я убеждал Якубовича, — признавался Батеньков следователю, — чтобы он отстал от молодежи, которая на словах только храбрится, а лучше сам собрал бы толпу и заставил бы, по крайней мере, кого-нибудь из членов императорской фамилии вести с собой переговоры». Батеньков показал, что говорил «кавказцу»: «Чего думать о планах всего общества. Вам, молодцам, стоило бы только разгорячить солдат именем цесаревича и походить из полка в полк с барабанным боем, так можно наделать много великих дел» (14 декабря 1994: 108). А Якубович о «планах всего общества» вовсе и не думал!

Утром 12 декабря на своей квартире «кавказец» встретился с А.А.Бестужевым, адъютантом герцога Александра Вюртем-

250