14ekabrya

А.Н.Муравьев в Cоюзе Cпасения

15 декабря в Осташево, Муравьев отправился к Бакуниным в Прямухино, а оттуда прибыл в Петербург 1 января 1817 ã.

После поездки в Крым и пребывания в Подмосковье в мировоззрении и в настроении А.Н.Муравьева произошли резкие перемены. Все более проявляется у него жажда практической деятельности именно в политическом плане. Возможным импульсом таких перемен можно считать, помимо других обстоятельств, и знакомство с П.М.Шаховской, которой были не чужды политические интересы и которая придерживалась прогрессивных взглядов (Волкова 1875: 661). Удалясь от столицы, «от суетностей житейских, от подлого и низкого подражания иностранцам, от непрерывной перемены в людях», А.Н.Муравьев увидел всю «ничтожность блестящих сборищ столичных» и стал питать «некое презрение к тому, что не <к> прямой пользе Отечества его клонится» (Муравьев 1986: 203). Почти дословно повторяя название первой декабристской организации, Муравьев писал, что «ищет всех средств быть истинным сыном Отечества» (Муравьев 1986: 203). Вырвавшись из-под бремени «многих начальников, которые мелочами убивают способности ума», он почувствовал внутреннюю независимость, свободу действий, многогранные возможности для проявления личной инициативы. Он собственными глазами увидел «разнообразие Отечества», а также «взаимные влияния сограждан и правительства» (Муравьев 1986: 204). В результате, Муравьев обратился к тому, что до сих пор, по его же собственным словам, губилось в нем «искусительными чертами безделия» — ê «политическому бытию» (Муравьев 1986: 203–204).

Итак, увидев окружающую действительность глазами независимого наблюдателя, познакомившись с широкой картиной жизни народов России, А.Н.Муравьев сделался «человеком мыслящим» именно в отношении политическом. К его горячему стремлению содействовать в направлении правительственной пользы прибавилась решимость обратить свои идеи в конкретные дела. Отвлекшись от суетной столичной жизни,

Ä. 370. Ë. 168; ÎÐ ÐÃÁ. Ô. 336/II. 17.31. Ë. 22). На внутренней стороне обручального кольца А.Н.Муравьева была выгравирована надпись в память о первой встрече с будущей женой. См.: Медокс 2000: 174.

201

Е.Н.Туманик

А.Н.Муравьев в новом свете увидел окружавшие его явления. Узнав лучше российскую жизнь, он отождествил смысл общественной деятельности именно с политической активностью. С такими мыслями и чувствами А.Н.Муравьев вступил в наиболее активный период своей политической деятельности, начало которого совпадает с началом 1817 ãîäà.

Вернувшись в Петербург, А.Н.Муравьев снова оказался в артельном кругу, где «свято хранился и исполнялся» прежний устав и господствовал прежний образ жизни (Муравьев 1975: 101). В первых числах января он встретился и со старыми товарищами по тайному политическому союзу — Никитой Муравьевым, Матвеем и Сергеем Муравьевыми-Апостолами, которые продолжали оставаться частыми гостями Священной Артель. За время полугодового отсутствия А.Н.Муравьева в Петербурге к их тайному союзу присоединились братья С.П. и И.П.Шиповы, И.А.Долгоруков, Ф.Н.Глинка и, что особенно важно, П.И.Пестель (Нечкина 1955 (1): 146). Во второй половине 1816 г. общество покинули, став отсутствующими членами, М.Н.Новиков и М.С.Лунин. Союз Спасения имел теперь совершенно другой вид и новые скрытые тенденции в своем развитии, которые, возможно, не сразу стали видны для А.Н.Муравьева. Несомненно, что за время своего путешествия инициатор создания общества утратил прежнее влияние в кругу Союза Спасения. Организационно-идейное становление Союза Спасения во второй половине 1816 г. шло не только вне сферы идеологического влияния Священной Артели (прежде всего, потому что А.Н.Муравьев отсутствовал в столице), но и поля нравственного воздействия масонской ложи Трех Добродетелей (без А.Н.Муравьева некому было координировать работу ложи с направлением деятельности тайного общества). Даже само название политического общества было забыто, — показательно, что П.И.Пестель даже не знал того, что тайное общество первоначально называлось Союзом Спасения (Íå÷- êèíà 1955 (1): 155). Для Пестеля, таким образом, организация образца второй половины 1816 г. была совершенно безликой, лишенной четких нравственно-идейных основ внутреннего бытия, а тем более потенциала возможной политической жизни. Действительно, есть веские основания говорить, что именно та-

202

А.Н.Муравьев в Cоюзе Cпасения

ким стал Союз Спасения без А.Н.Муравьева, в чем заключена несомненная вина инициатора создания тайного общества.

Доказательством совершенно нового облика политического объединения служит «заговор» М.С.Лунина, состоявшийся в начале сентября 1816 г. Кроме того, принятый в общество без ведома А.Н.Муравьева П.И.Пестель идейно был достаточ- но далек от тех кругов, которые выдвинули основателей Союза Спасения (Нечкина 1955 (1): 147). Об этом же, кстати, писал и Трубецкой в своих «Записках», отмечая «недоверчивость» членов тайного общества к Пестелю (Трубецкой 1983: 219).

Чуть ранее Союза Спасения, как известно, образовалось другое тайное общество — Орден русских рыцарей, основанный М.Ф.Орловым (Нечкина 1955 (1): 132–138). О тесной дружбе А.Н.Муравьева с Орловым хорошо известно, и для нас несомненна близость их политических взглядов. Показательно, что в своих «Записках» А.Н.Муравьев особо подчеркивает свои доверительные отношения с М.Ф.Орловым, зародившиеся еще до войны 1812 г. Их общение носило исключительно замкнутый характер и было похоже на тесную идейную связь двух единомышленников. Высокое мнение об Орлове Муравьев высказывает не случайно и только потому, что в его основе лежит именно идейный фактор, близость мировоззренческих позиций. Из «Записках» можно уловить, что А.Н.Муравьев и М.Ф.Орлов тесно общались в определенные периоды их жизни, но Орлов был одинаково далек как от масонской среды, так и от дружеского и родственного круга Муравьева. Правомерно с полным основанием предположить, что основой их стойкого дружеского общения были именно общие идейнополитические и нравственно-политические ориентиры — отсюда и немного жесткая оценка Орлова, высказанная автором «Записках» по поводу жизненной позиции друга в конце 1830-х — начале 1840-х гг. Вот фрагмент воспоминаний А.Н.Муравьева, посвященный М.Ф.Орлову:

«Очень коротко познакомился я (â 1811 ã. — Å.Ò.) с живущим от меня недалеко в кавалергардских казармах поручиком того же полка Михаилом Федоровичем Орловым, человеком весьма ловким и достойнейшим, великолепной наружности и большого образования, начитанности и крас-

203

Е.Н.Туманик

норечия <...> Часто ходил я к нему беседовать и фехтовать <...> Орлов был силы необыкновенной, не только физической, но и умственной. Мы часто встречались с ним в разных случаях нашей жизни, и он всегда оправдывал в глазах моих то высокое мнение, которое я о нем себе составил. Странно мне, что под вечер жизни его и после перенесенных невзгодий житейских он показался мне ниже того, чем был сначала»

(Муравьев 1986à: 80–81).

«Высокое мнение» А.Н.Муравьева, как должно предположить, составилось, в первую очередь, на сходном с М.Ф.Орловым представлении о роли в политике нравственного фактора. Уже к 1814 г., как убедительно показывает в своем исследовании В.С.Парсамов, Орлов, испытав на себе влияние Жозефа де Местра, стал приверженцем и пропагандистом «тех нравственных принципов, забвение которых бывает крайне опасно в политической борьбе» (Парсамов 2001: 42–44). Интересно, что пути Муравьева и Орлова в тайном обществе удивительно схожи, — после того, как в деятельности декабристских организаций нравственный аспект стал принимать формы, не согласующиеся с их понятиями, они оба покинули ряды политических союзов.

О программе Ордена русских рыцарей, рассмотренной Н.М.Дружининым, считалось нужным отметить, что она со- четала в себе «возрождение старых аристократических проектов» и элементы «новых» «буржуазных наслоений», Орлов и М.А.Дмит- риев-Мамонов начали «с утверждения старого сословно-феодаль- ного принципа» (Дружинин 1985à: 69). И именно этот принцип поддерживал А.Н.Муравьев, хотя по общественному положению и не принадлежал к русской феодальной верхушке. Политическая позиция А.Н.Муравьева совпала с точкой зрения оппозиционно настроенной значительной части старых дво- рянско-княжеских родов, недовольных характером власти и политического курса в России, а также самим видом монархии, который она приняла при Романовых после Петра I. Отличительной чертой александровского самодержавия стало засилье при дворе так называемой «иностранной партии», оттеснившей родовую русскую аристократию от важнейших отраслей политики и государственного управления. В связи с этим вполне обоснованными были требования, исходящие «èç

204

А.Н.Муравьев в Cоюзе Cпасения

кругов, близких к аристократической фронде, давно уже оппозиционно настроенной, видимо, в большей мере, чем кто-либо другой, способных быстро сформулировать свои предложения, относящиеся к возможным проектам политических и экономических реформ» (Цамутали 1997: 92).

Мы особо отметим сословно-корпоративный («рыцарский») характер программы Орлова — традиционный для классической европейской дворянской культуры и, в то же время, необычайно новаторски звучащий в русском контексте. Само собой, для А.Н.Муравьева, впитавшего универсальные идеи «рыцарства» с самых ранних лет, подобные постулаты были наполнены особым политическим смыслом и практической ценностью. Но не будем забывать о том, что к аристократиче- ской фронде и ее окружению А.Н.Муравьев по рождению всетаки не принадлежал. Здесь и следует искать причины его более гибкой и компромиссной, чем у Михаила Орлова, позиции при основании тайного политического общества.

По реальному вкладу в государственное строительство и личным качествам Муравьевы были действительно достойны занимать ведущее место во властной иерархии, как и многие другие служилые дворянские роды, вышедшие на широкую историческую арену благодаря петровским преобразованиям. Государственно-политическая деятельность Н.Е.Муравьева (деда А.Н.Муравьева) — прежде всего, активнейшее участие в работе Уложенной комиссии — явление того же порядка, хотя с несколько иной расстановкой акцентов, что и участие его внуков в «движении декабристов». Мы считаем достойным внимания одно из авторитетных мнений современной историографии движения декабристов:

«На ранней стадии своего существования тайные общества переплетались с аристократической фрондой. Критика самодержавия, идея об ограничении власти монарха, во многом отражавшие оппозиционные настроения, присущие части старинных княжеских и дворянских родов, были изложены в переписке между М.Ф.Орловым и М.А.Дмитриевым-Мамоно- вым <...> Однако принадлежность к этой аристократической фронде служит причиной и того, что быстро составленная программа остается достоянием узкого круга лиц» (Цамутали 1997: 91–92).

205

Е.Н.Туманик

Сказанное можно отнести не только к истории существования Ордена русских рыцарей. Подобные тенденции, безусловно, были заложены и в Союзе Спасения. Интересно, что на следствии Муравьев полностью признал выдвинутое против него обвинение о политическом контакте с Орловым, — их встреча состоялась в феврале 1817 г. (!), как раз тогда, когда завершилось оформление устава Союза Спасения, главную роль в процессе которого играл П.И.Пестель. Обратимся к страницам следственного дела А.Н.Муравьева (вопросные пункты от 3 февраля 1826 ã.):

«Устроив общество, Пестель уехал в Митаву, и вы заступили место старейшины. Генерал-майор Орлов находился тогда в Санкт-Петербурге. Вы открылись друг другу потому, что каждый из вас стал уговаривать один другого вступить в свое общество. Вы обещались не препятствовать один другому, идя к одной цели и оказывать себе взаимные пособия» (ВД 3: 12).

Сам А.Н.Муравьев показывал, что «общество генерал-майора Орлова составилось независимо от нашего» (ÂÄ 3: 16). Согласно показаниям С.П.Трубецкого, до написания устава, а по срокам это происходило сразу же по возвращении А.Н.Муравьева в Петербург, в среде тайного общества возникли разногласия (ÂÄ 1: 23). Об этом же заявлял И.А.Долгоруков, характеризуя обстановку в Союзе Спасения в период создания законоположения: «Полковник Пестель, Муравьевы часто говаривали об образе правления, о необходимости прав для народа, о стремлении к достижению такой цели, — я сам участвовал в сих разговорах, но каждый оставался при своем мнении» (öèò. ïî: Нечкина

1955 (1): 155).

Мы можем сказать, что уже тогда, в январе-феврале 1817 г., А.Н.Муравьев стал оппозиционером в Союзе Спасения, являясь сторонником взглядов, более отвечавших идеям Ордена русских рыцарей (Ордена русского креста). Политические переговоры с Орловым похожи на тайный союз, заключенный А.Н.Муравьевым в целях противодействия тенденциям радикализации и неизбежной идейной демократизации Союза Спасения (линии Пестеля), чего боялся инициатор созда-

206

А.Н.Муравьев в Cоюзе Cпасения

ния политического объединения. Впрочем, тот факт, что Муравьев не оставил тайное общество в начале 1817 г., говорит о том, что он, снова формально встав во главе организации, надеялся завоевать прежнее влияние и, благодаря личной политической харизме, подчинить своему воздействию как старых, так и новых товарищей, в том числе и Пестеля.

По справедливому убеждению М.В.Нечкиной, А.Н.Муравьев деятельного участия в написании устава Союза Спасения не принимал (Нечкина 1955 (1): 155). Действительно, он прибыл в столицу, когда составление законоположения было в заключительной стадии. Главными действующими лицами при этом были Трубецкой, Долгоруков и, в особенности, Пестель (Трубецкой 1983: 218). В какой-то степени законоположение соответствовало политическим идеалам А.Н.Муравьева, ставшим нам более понятными на фоне вышесказанного — конституционной монархии и введению представительного устройства, а также освобождению крестьян (Нечкина 1955: 153). Впрочем, эта часть устава была написана не отличавшимся радикализмом Долгоруковым, именно он «занимался» «целью общества и занятиями его для ее достижения» (Трубецкой

1983: 218). Конечно, нельзя исключать и того, что А.Н.Муравьев, несмотря на свое слишком позднее появление в Петербурге, тем не менее пытался вмешиваться в процесс составления устава, — явно не без воздействия А.Н.Муравьева в этот документ вошло требование «отстранения иноземцев от влияния

âгосударстве» (Нечкина 1955 (1): 158). В данном случае, конечно же, имелась ввиду иностранная партия власти, — здесь мы видим явные параллели с позициями Ордена русских рыцарей. Таким образом, благодаря убеждениям А.Н.Муравьева, прямое выражение взглядов дворянской аристократической оппозиции вошло в устав первой декабристской организации. Но, по большому счету, решительно повлиять на процесс составления законоположения Союза Спасения Муравьев не смог.

Приходится признать, что до возвращения А.Н.Муравьева

âстолицу бесспорным лидером в тайном обществе фактически стал Пестель, радикальные политические взгляды которого существенно отличались от воззрений подавляющего боль-

207

Е.Н.Туманик

шинства членов Союза Спасения (Трубецкой 1983: 219). Пестеля и следует считать главным автором устава, который в некоторых источниках прямо назывался «пестелевским» (Кропотов 1874: 211). Остается только удивляться, как могли деятели тайного общества попасть под влияние политика, которому, по их собственному признанию, не доверяли из-за его республиканских симпатий, и, в конце концов, принять подготовленный им устав организации (Трубецкой 1983: 218–219). Очевидно одно — войдя в политическое общество, особенно не считаясь с политическими ориентирами его создателей, Пестель решил использовать готовую ячейку исключительно в своих интересах, пытаясь построить на ее базе тайную организацию — такую и с такими целями, как он задумал, используя в качестве послушных исполнителей товарищей по объединению. Воспользовавшись тем, что Союз Спасения существовал без устава, Пестель сумел в самый короткий срок организовать работу по его подготовке, завершившуюся введением законоположения. Это, безусловно, упрочило положение Пестеля в тайном обществе, сделало его авторитет необычайно высоким. Но вскоре «ветераны» политического объединения, более или менее открыто в каждом индивидуальном случае, стали выражать недовольство упрочившимся влиянием Пестеля (Долгоруков, Лопухин, братья Шиповы, Трубецкой, Никита Муравьев, Якушкин) (Кропотов 1874: 211).

Устав, принятый в начале 1817 г., судя по всему, получился противоречивым по характеру и содержанию и неопределенным по форме, что и обусловило его нежизненность. Степени членства в тайном обществе (братья, мужи, бояре) в соответствии с разной степенью посвящения в дела и цели Союза Спасения давали повод для формирования тенденции развития двойного нравственного стандарта в организации, деления тайного общества на «высших» и «низших». С.Н.Муравьев сообщил Д.А.Кропотову следующие сведения об «уставе Пестеля»:

«Основанный на клятвах, правиле слепого повиновения и проповедовавший насилие, употребление страшных средств яда и кинжала <...> Произведение Пестеля поразило <...> странной смесью <...> идиллического <...> неведения самых обыкновенных предметов и чрезвычайно ши-

208

А.Н.Муравьев в Cоюзе Cпасения

роких политических и даже социальных затей <...> Хотя во многих местах устава и встречались порывы самого смелого республиканства, но признаков просвещенного народолюбия <...> в нем вовсе не было заметно» (Кропотов 1874: 198, 202–203).

Несмотря на конституционно-монархические заявления, местами законоположение было достаточно радикальным, что дало почву для едкой критики: например, М.Н.Муравьев, изъявивший желание вступить в тайное общество, высказался в том духе, что устав «составлен для разбойников муромских лесов»

(Кропотов 1874: 211). Так или иначе, но спустя некоторое время законоположение окончательно было признано несостоятельным, и постепенно, в течение весны 1817 г., тайное общество пришло к необходимости его переделки (Трубецкой 1983: 219).

Правомерно будет вернуться к вопросу о взаимоотношениях масонства и первого тайного общества, приобретшему в феврале 1817 г. несколько иное звучание. Новый этап существования Союза Спасения, начавшийся с момента принятия «пестелевского» устава, был характерен новыми связями политического объединения и ложи Трех Добродетелей. Сам А.Н.Муравьев заявлял на следствии (обращаем особое внимание на то, что его слова характеризуют ситуацию только февраля — июня 1817 ã.):

«Хотя я и не был начальником ложи, называемой Трех Добродетелей, а был оным князь Лопухин, я же был вторым по нем членом в ложе сей, но сознаюсь, что имел преступное намерение, под покровом сей масонской ложи, обезопасить членов общества; почему и старался привлечь в нее членов. Но сие происходило в Санкт-Петербурге, прежде вступления гвардейского отряда в Москву. В Москве же я ложи не держал» (ВД 3: 20).

Для нас очевидно, что эта мера была крайним шагом для А.Н.Муравьева, ревностно относившегося к масонской организации. «Преступным» он считал именно то, что принял в ложу недостаточно подготовленных членов, к тому же зачастую весьма формально и критически смотревших на масонство, — таковыми были, например, Пестель и Трубецкой. Намерение Муравьева путем нравственного просвещения через ложу

209

Е.Н.Туманик

воздействовать на моральные устои членов Союза Спасения в новых условиях, после принятия устава, помимо воли инициатора создания тайного общества вылилось в простое подобие конспирации. Для А.Н.Муравьева это была вынужденная мера, но не самоцель, а тем более не «организационный план», о котором писал Н.М.Дружинин, называя его «планом Муравьева — Пестеля». Мы не исключаем, что подобный план действительно имел место, но исходил он исключительно от Пестеля. Именно он хотел установить полное соответствие между тайным политическим обществом и масонской ячейкой, поэтому «координировал организационные формы Союза Спасения с привычными формами масонской ложи» (Дружинин 1985á: 313). В пользу этого можно привести цитату из «Записок» Трубецкого:

«Пестель <...> имел пристрастие к формам масонским и хотел, чтобы некоторые подобные были введены для торжественности <...> Масонские формы, введенные в заседаниях и в принятии членов, затрудняли действия общества и вводили какую-то таинственность, которая была противна характерам большей части членов; они хотели действия явного и открытого» (Трубецкой 1983: 218–219).

Показательно, что, говоря о принятии «пестелевского» устава и спорах в 1817 г. в Союзе Спасения вокруг масонства и организационных принципов деятельности общества, Трубецкой нигде не упоминает имени А.Н.Муравьева (!). Это может свидетельствовать только о том, что в сознании и памяти князя «масонская» позиция Муравьева и «масонская» позиция Пестеля существенно различались и были неравнозначны до такой степени, что даже спустя годы он подчеркнул это в своих воспоминаниях. Более того, из «Записок» чувствуется: тайное общество встало в оппозицию Пестелю, следовательно, и А.Н.Муравьев принадлежал к числу его противников. И далее Трубецкой подчеркивает, что «чрез непродолжительное время положено было изменить в этом отношении устав, как признанный неудобным к приложению» (Трубецкой 1983: 219).

В целом, концепция Н.М.Дружинина, если мы распространим ее на «уставный» период Союза Спасения, представляется достаточно верной, но при одном условии — из нее

210