dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov

180	ГЛАВА III. Классификация речевых жанров

Er kam mir gerade recht. «Menschen wohl, — sagte ich, — aber noch kei- ne Bierfässer, die spazieren gehen». Der Dicke besann sich keine Sekunde. Er stoppte und schwoll. «Wissen Sie was? — fauchte er. — Gehen Sie in den Zoo! Träumerische Känguruhs haben auf der Straße nichts zu suchen». Ich merkte, daß ich einen Schimpfer hoher Klasse vor mir hatte. Es gallt, trotzt aller Depression, die Ehre zu wahren. «Wandere weiter, geisteskrankes Sie- benmonatskind», — sagte ich und hob segnend die Hand. Er beachtete mei- ne Aufforderung nicht. «Laß dir Beton ins Gehirn spritzen, runzliger Hunds- affe!» — bellte er. Ich gab ihm einen dekadenten Plattfuß zurück. Er mir einen Kakadu in der Mauser; ich ihm einen arbeitslosen Leichenwäscher. Darauf bezeichnete er mich, schon mit Respekt, als Krebskranken Kuhkopf; ich ihn, um ein Ende zu machen, als wandelnden Beefsteakfriedhof. Sein Gesicht verklärte sich plötzlich. «Beef- steakfriedhof ist gut! — sagte er. — Kannte ich noch nicht. Kommt in mein Repertoire! Alsdann» — Er lüftete den Hut, und wir trennten uns voll Achtung voneinander.

более кстати. «Людей я встречал, — ответил я, — но не видал, чтобы по улице ходили пивные бочки». Толстяк ни минуты не помедлил с ответом. Он застыл, раздулся и прошипел: «Зна- ешь что? Иди-ка ты в зоопарк! Нече- го сонным кенгуру на улице делать!» Я сообразил, что имею дело с руга- телем высокого класса. Ну что ж, несмотря на мое угнетенное состоя- ние, нельзя было ронять свое досто- инство. «Ступай своей дорогой, ты, душевнобольной семимесячный недо- носок!» — сказал я и поднял руку в бла- гословляющем жесте. Он пропустил мой совет мимо ушей. «Пусть тебе в башку хоть бетон жидкий зальют, собачья ты обезьяна круглая!» — про- лаял он. Я запустил в него плоскосто- пым декадентом. Он в меня — линю- чим какаду. Я его двинул безработным мойщиком трупов. На это он уже с некоторым уважением обозначил меня как коровью голову, пораженную раковой опухолью. Тогда я, чтобы уж на том и закончить, назвал его бродя- чим кладбищем бифштексов. И тут лицо его вдруг просияло. «Бродячее кладбище бифштексов — это здоро- во, — сказал он. — Я такого еще не слыхал. Включу в свой репертуар. Ну, а пока...» — Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные взаимно-

го уважения (Пер. В. Жельвиса).

Как видим, многочисленные инвективы вообще перестают вос- приниматься в первоначальном — оскорбительном — значении. Для говорящих гораздо важнее эстетические качества речи.

Показателен в этом отношении и пример, который приводит В. Е. Гольдин, говоря об этикете древнерусских писцов: «У древне- русских писцов была традиционная форма записи, в которой они со- общали читателям название переписываемой книги, имя заказчика, если он был, указывали, когда и где проходила работа, сколько она заняла времени, какие были помехи. Как правило, переписчик просил прощения за возможные ошибки. Называя себя, он часто избирал в

Противопоставление «первичных» и «вторичных» жанров	181

соответствии с этикетом уменьшительную форму имени и прилагал к нему уничижительные определения. Но вот Парфений Злобин, пере- писавший “Пролог” в 1550 г., явно переусердствовал:

...Все с(вя)тыя угодники х(ри)с(то)вы... сподобили есте написати сию книгу гл(аголе)мую Пролог многогрhшною рукою малоумнаго неч(е)ст(ив)аго безумнаго неразумнаго неистовнаго sлонравнаго sлокознаго sлоwбразнаго sлопоминаго sлодhваго любодhваго злоключимаго wсuжденаго падшаго слабаго унылаго лhниваго нетерпhливаго сонливаго ропотливаго гнhвливаго напраснаго помраченаго отемненаго wканнаго ожесточелнаго нечювьственаго непотребнаго вредоумнаго суемнаго суетнаго суроваго сверепаго рuгател# досадител# постылаго мерьскаго скареднаго груснаго грqбаго глупаго худаго глухаго беднаго немощнаго см(е)ртнаго тленнаг(о) блуднаго раба Б(о)жия Парфения Маркова с(ы)на Злобина.

Этикетное самоименование выступает здесь в такой гипертрофи- рованной форме самоуничижения, что, пожалуй, переходит в свою противоположность, производя впечатление иронии на современно- го читателя. — В. Д. » [Гольдин 1978: 105].

Диады с антонимичными членами, впрочем, лишь частный (и да- леко не самый типичный) случай непрямой коммуникации.

Идея диадной структуры непрямой коммуникации не означает, что содержание диады складывается из отношения противоположно- стей: диада непрямой коммуникации — взаимодействие, наложение и взаимопроникновение разных содержательных сущностей. Отно- шение же противоположностей есть содержательно бедная сущность, что несовместимо с самым главным свойством непрямой коммуника- ции — содержательной осложненностью.

Итак, члены диады представляют интенциональное состояние го- ворящего (план означаемого), а не языковые особенности высказыва- ния. Поэтому даже левые члены диад (интерпретируемое) неправиль- но было бы понимать как план означающего.

Означаемое включает основную и дополнительные интенции го- ворящего, обусловливающие выбор данной формы, а также програм- му ее интерпретации в данных обстоятельствах.

В случае непрямой коммуникации, допускающей множественную интерпретацию,весьмавероятна неправильная интерпретация.

182	ГЛАВА III. Классификация речевых жанров

Естественно, что она возможна в любой коммуникации, но только в непрямой коммуникации неправильная интерпретация может быть следствием того, что «правильного», однозначного толкования выска- зывания... может не быть вообще!

Подобные явления нередко изображаются Ф. Достоевским: его ге- рой с подозрительностью, какой-то болезненной жадностью вслуши- вается в высказывания собеседника, выискивая там скрытые смыслы, которых нет, например, в «Идиоте»:

—Господа, это... это вы увидите сейчас что такое, — прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: — «Необходимое объ-

яснение»! Эпиграф «Après moi le déluge» (‘После меня хоть потоп’)...

Фу, черт возьми! — вскрикнул он, точно обжегшись, — неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, го- спода!.. уверяю вас, что все это в конце концов, может быть, ужас- нейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли... Если вы ду- маете, что тут... что-нибудь таинственное или... запрещенное...

одним словом...

—Читали бы без предисловий, — перебил Ганя.

—Завилял! — прибавил кто-то.

—Разговору много, — ввернул молчавший все время Рогожин. Ипполит вдруг посмотрел на него, и когда глаза их встретились,

Рогожин горько и желчно осклабился и медленно произнес странные слова:

— Не так этот предмет надо обделывать, парень, не так...

Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но сло- ва его произвели довольно странное впечатление на всех; всякого тронула краешком какая-то одна общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую мину- ту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Ро- гожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил:

—Так это вы... вы были... вы?

—Что был? Что я? — ответил, недоумевая, Рогожин, но Иппо- лит, вспыхнув и почти с бешенством, вдруг его охватившим, резко

исильно вскричал:

—Вы были у меня на прошлой неделе, ночью, во втором часу, в тот день, когда я к вам приходил утром, вы!! Признавайтесь, вы?

—На прошлой неделе, ночью? Да не спятил ли ты и впрямь с ума, парень?

«Парень» опять с минуту помолчал, приставив указательный палец ко лбу и как бы соображая; но в бледной, все так же кри-

Противопоставление «первичных» и «вторичных» жанров	183

вившейся от страха улыбке его мелькнуло вдруг что-то как будто хитрое, даже торжествующее.

— Это были вы! — повторил он, наконец, чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением, — вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу... Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, — не понимаю, но это были вы!

И во взгляде его мелькнула вдруг бесконечная ненависть, несмо- тря на все еще не унимавшуюся в нем дрожь от испуга.

В реальной коммуникации слушающий должен не просто выбрать одно значение из нескольких представленных, а понять, во многом — домыслитьсмысл,которыйнесодержитсявготовомвидеввысказыва- нии.Добавим,чтопоэтойпричине никако е решениеслушающего не может быть признано абсолютно верным. НК не позволяет слу- шающему приписать говорящему выведенное им содержание. Всегда можно оспорить вывод. Это, естественно, особенно удобно для таких «деликатных» ситуаций общения, как ирония, флирт, розыгрыш.

Интерпретация НК отличается от стандартной лингвистической интерпретации языкового материала прежде всего меньшей жестко- стью, а также тем, что наличный материал может быть охарактери- зован в таких категориях, как целеполагание, стратегии и тактики, воздейственность, только приблизительно и по косвенным данным.

Идея первичных и вторичных РЖ Бахтина в более или менее яв- ном виде лежит в основе некоторых новых и оригинальных концеп- ций.

Очень существенным опытом в этом отношении можно считать исследование вторичных текстов / жанров в докторской диссертации и монографии С. В. Ионовой [2006], посвященной лингвистической аппроксимации, которая осмысляется как глобальная языковая ка- тегория, как общее свойство, присущее передаче и переработке информации, как познавательная модель и способ самого мышле- ния, а также как базовое свойство порождения вторичных текстов. Аппроксимация вторичных текстов связывается С. В. Ионовой с такими их базовыми свойствами, как интертекстуальность и спо- собность к компрессии. Аппроксимация осмысляется прежде всего через механизмы развертывания/свертывания (компрессии/деком- прессии) текста, противоречие между связностью и цельностью

184	ГЛАВА III. Классификация речевых жанров

текста, когнитивные особенности личности, создающей текст, а также инвариантно-вариантную природу коммуникативных систем

иоснованных на них объяснительных и описательных моделей. По- казано участие инварианта, а также прототипа в формировании ап- проксимации (обобщение и редукция). В этом смысле общее поле аппроксимации делится на явления, связанные с редукцией и при- ращением смысла.

На основе аппроксимативной модели С. В. Ионовой строится ти- пология вторичных текстов в соответствии с такими их характери- стиками, как структура (степень развернутости) вторичного текста, семантические особенности (нацеленность на уподобление / рас- подобление тексту-основе), функциональные признаки. В результате выделяются следующие типы: развернутые тексты с эксплицирован- ными средствами связности, расчлененной структурой и конкрети- зированным содержанием; полуразвернутые тексты с эксплициро- ванными средствами связности, но с акцентом на цельности текста

иего обобщенной семантике; свернутые формы с превращенными или невыраженными эксплицитно средствами связности и исполь- зованием новых средств репрезентации концептуализированного со- держания текста. Заслуживает внимания функциональная типология вторичных текстов: тексты репродуктивного, интерпретирующего, адаптирующего типа и тексты-имитации.

Таким образом, в исследовании С. В. Ионовой разработаны осно- вы нового направления лингвистических исследований — лингвоап- проксиматологии (нельзя не отметить, что данный термин, как учи- тывающий базовые свойств языка, выгодно отличается от подобных терминов с «не»: неопределенный, неточный, непрямой).

Вто же время в ряде исследований объясняющие потенции бах- тинской модели учитываются недостаточно.

Так, в докторской диссертации и монографии Е. В. Бобыревой [2007а], посвященной религиознму дискурсу (на материале текстов молитв, проповедей, акафистов, притч, псалмов, пасторских обра- щений, хвалебных молитвословий на русском и английском языках), трудно принять некоторые принципы деления РЖ на первичные и вторичные; в частности, согласиться с тем, что притча — это пер- вичный РЖ, а молитва — вторичный. Понятно, что исследова- тельница имела в виду жанры, прямо и опосредованно связанные с текстом Библии (автором выделяются по признаку прямой либо ассоциативной связи с исходным библейским текстом первичные жанры религиозного дискурса — псалмы, притчи, молитвы — и вто- ричные жанры — проповеди, исповеди), однако при таком делении

Противопоставление жанров по шкале «жесткость vs. свобода» 185

речевых жанров религиозного дискурса на первичные и вторичные Е. В. Бобырева, думается, значительно отходит от принципов, сфор- мулированных Бахтиным, который, по-видимому, вообще не имел в виду выделение жанров на основе текстовой тематики.

Нет никаких сомнений, что идея первичных и вторичных речевых жанров должна быть применена к чрезвычайно интенсивно меняю- щейся современной действительности, где все время появляются и стремительно развиваются новые сферы общения, основанные как на традиционных, так и на новых / техногенных каналах связи. Подроб- нее об этом будет сказано в следующей главе (§ 4.3).

3.3. Противопоставление жанров по шкале «жесткость vs. свобода»

3.3.1.Тексты и жанры жесткой и мягкой формализации

Впредыдущей главе мы уже говорили о жанрах, различаю- щихся по степени своей жесткости, или степени упорядоченности речи / коммуникации (или свободы, дарованной человеку в рамках данного жанра). Ряд работ в современной лингвистике посвящены творческому развитию данной идеи, хотя и не все исследователи при этом упоминают М. М. Бахтина и даже используют термин речевой жанр.

Так, в лингвистике текста названная степень жесткости, или структурированности, понимается как элементы собственно текстовой си- стемности. Современная лингвистика текста располагает разработан- ной методикой для выявления и описания таких моментов.

Кв. Кожевникова выделяет три класса текстов, типизированных

сжанрово-коммуникативной точки зрения (по сути, РЖ), в зависи- мости от степени жесткости типизации: 1) тексты, которые строятся в соответствии с более или менее жесткими, но всегда облигаторны- ми информативными моделями (например, кулинарный рецепт, ин- струкция, театральная афиша); 2) тексты, содержание которых стро- ится по узуальным информативным моделям, т. е. моделям, носящим довольно общий характер (например, газетное сообщение о текущих событиях, рецензия на литературное произведение); 3) тексты нерегламентированные, содержание которых не подлежит никакой стро- гой заданности со стороны жанра и коммуникативной сферы (част- ная переписка, большинство жанров художественных произведений) [Кожевникова 1979: 53–54]; ср. также понятие «норма текстовости»,

186	ГЛАВА III. Классификация речевых жанров

выделяемое М. Я. Дымарским применительно к художественным тек- стам [Дымарский 1993: 32–42].

Именно признак жесткости, текстовой упорядоченности лежит в основе классификации текстов реальной разговорной речи, предла- гаемой О. Б. Сиротининой [Сиротинина 1994: 106–122]. Исследова- тельница выявляет разные типы организации устной речи в связи с тем, насколько данный тип близок к текстовой организации речи в наиболее традиционном смысле, т. е. по критериям, разработанным для письменной речи: «Граница стандартных и нестандартных тек- стов проходит, видимо, именно по линии непосредственного и опо- средованного общения» [Там же: 124]. Предлагаемую О. Б. Сиро- тининой классификацию разговорных текстов поэтому есть смысл рассмотреть подробнее.

Итак, О. Б. Сиротининой выделяются:

1. Тексты, отвечающие всем признакам текстовой структу-

ры. Это рассказы, неоднократно повторенные рассказчиками и по- тому уже отработанные с точки зрения их организации. У таких текстов есть заголовок (Расскажу о..., Этот случай можно было бы назвать... и т. д.), есть развитие темы, связи между отдельными частями рассказа, завершение рассказа. В то же время (в отличие от собственно текстов, т. е. письменных) возможны отступления от рас- сказа с последующим возвратом к теме, реплики собеседника, уточ- няющие вопросы или хотя бы поддакивания собеседника-слушателя, например:

Дело в том, что во время отступления наших войск приходилось, конечно, часто менять штаб-квартиру и армейские газеты. И вот по пути (дело было на Украине) к нам присоединились в редакцию не- сколько человек (дается их характеристика). — Что это, он оказался украинским поэтом, да? — Нет, он не сказал, но наши товарищи некоторые с Украины говорили, что он как будто был поэт. Ну вот, когда мы переезжали с места на место (продолжается рассказ о его торбе, в которой было несколько караваев хлеба, а из розыгрыша их заменилителефоннымаппаратомсистемы«Эриксон»).—Что,боль-

шой, что ли, очень? — Ну деревянный такой ящик, и в нижней части такое углубление сделали, чтобы вставлять туда батареи, прибли- зительно весом на килограмм. Общей сложностью этот аппарат весил, видимо, килограмм 10. — Солидный вес. — И вот решили вме- сто этих 3 буханок хлеба больших караваев вот этих, сунуть этот аппарат (рассказ о том, как завернули его в белье и сунули в торбу).

Только мы успели сделать это, вбегает начальник издательства:

Противопоставление жанров по шкале «жесткость vs. свобода» 187

«Ребята! По машинам, едем». Ну мы схватились за свои вещички, в это время вбегает — ваш поэт — с полузастегнутыми пуговицами наш поэт, на ходу застегивается, хватает свой мешок и натягива- ет на себя, и айда. Все, значит, мы в машину сели и едем. Ну по пути ни о чем не говорили, полагая, что все-таки, когда вернемся на новое место — Выясните, если переедете на новое место, да? — Да, пере- едем на новое место, видимо, ужинать уже будем, и он заглянет в своймешокидогадается(рассказотом,какониехали,разместились).

Ну наш поэт, но так как мы отходили, и с питанием было непло- хо. — С питанием? — С питанием было неплохо, мы устроились на окраине деревни, поужинали, смотрим, наш поэт до своей торбы не дотрагивается (рассказ продолжается и снова прерывается ре- пликами и вопросами — всего 14 раз, но рассказ не отклоняется от своего плана и заканчивается). В этой шутке можно видеть, что люди, так сказать, остаются людьми и не прочь иногда пошутить»

(фонд УДН).

2.Оборванные тексты. Это тексты первого типа, но в процессе конкретнойихреализациивовремямагнитофоннойзаписипокакимлибо причинам не завершенные, оборванные из-за конца ленты, изза прихода нового собеседника, увлекшего разговор в сторону от рас- сказа, вызвавшего переход к новой теме, из-за истечения времени на рассказ (Ой, я уже опаздываю) и по другим внешним причинам.

3.Текстоиды, которые не имеют строгого членения на части, принципиально не завершены, более спонтанны, чем собственно тексты (включая оборванные), рассчитаны на активного слушателя, тематически разъяты, причем темы возникают ассоциативно по ходу реализации текста. Для текстоидов характерно не столько разви- тие темы, как в тексте, сколько ассоциативные вставки и перескоки

содной темы на другую, объединенные только речевым замыслом «поделиться какими-то впечатлениями», временем осуществления этого замысла и его субъектом. Текстоиду не дашь заголовок, не рас- членишь на части или абзацы, поскольку построение его подчеркну- то ассоциативно.

4.Тексты-разговоры, вообще не соотносящиеся со стандарт- ными текстами по причине разносубъектности: смена говорящий/ слушающий происходит регулярно и существенна для содержания текста-разговора, развитие темы в тексте-разговоре прослеживает- ся с трудом, заголовок, даже если подходить к его наличию с очень широких позиций (типа: поговорим о...), чрезвычайно редок, на- пример:

188	ГЛАВА III. Классификация речевых жанров

А. Кстати, Мишка мне в «Соколе», когда, между прочим, мы были, да, так вот, Миша этот преподобный мне знаешь что рас- сказывал?

Б. Что?

А. Кое-что из Белля. Кайф. Б. Из Белля или из Бабеля? А. Из Белля.

Б. А какой, Белль?

А. Белль какой-то новый...

Б. Белль? Я не знаю...

А. А обозвал он это так: «Поезд приходит по расписанию» (про-

должается разговор о Белле).

А. Не знаю, не знаю, но Мишке я верю. Б. Бабеля он рассказывает, вот это да. А. Бабеля?

Б. А ты не слышал никогда, как он читал? Бесподобно! Он его читает, а потом он воспроизводит, когда вот просто на память Бабеля, вот там король там, Беня Крик там, Любка-казак — вот эти вот из серии «Одесских рассказов», у него бесподобно получает- ся. Я даже рассказывала как-то в трамвае, ко мне мужчина какойто подходит и говорит: «Девушка, вы что, все на память знаете?» Я говорю: «Да нет, я так просто слушала это». Я Ф. слушала, он рассказывал, вернее, читал.

А. А кому ты рассказывала?

Б. Галке Р. в трамвае. И наверное, громко рассказывала. Мужик прислушивался, прислушивался, потом подошел и говорит: «По- ражаюсь, феноменальная память», а я просто, меня так увлекло, интересно очень пишет. Причем это вот у меня томик избранного Бабеля, вот.

А. Дай Бабеля почитать, дай?

Б. Возьми, вот. А ты знаешь, где он? А. Не знаю.

Б. Ну и не найдешь, значит, я сама найду.

А. Ладно. (продолжается разговор о рассказах Бабеля)

Б. Там бесподобно просто, ты знаешь, таким язычком написано, я ни разу ни у одного писателя не встречала такого языка: «У при- казчиков сапоги скрипели, как ново... как рождественские поросята в мешке», можно такое сравнить! Да, «лицо стало зеленым, как зе- леная трава». Представляешь! Знаешь, такие сочные вроде бы.

А. Вот-вот, у меня тоже, зеленым стало, когда она мне копьем в глаз. Веселая такая женщина. Да, знаешь, кайф такой, сижу в этой несчастной штуке, которая кабинетом называется, да, там лежит большая-большая банка, да еще вторая, да.

Б. С глазами.

Противопоставление жанров по шкале «жесткость vs. свобода» 189

А. Нет, не с глазами, если бы. В одной налита какая-то жид- кость, написано «Яд» и написано «Копья чистые», вторая банка — «Копья использованные», хорошо.

Б. В яде их, что ли, значит, содержат?

А. Я не знаю. Наверное, спирт метиловый, может быть. (про-

должается разговор о метиловом и этиловом спирте).

А. Да, который час, кстати?

Б. Сейчас без пятнадцати двенадцать.

А. Без пятнадцати двенадцать? Это мы с тобой так неслабо час проговорили? Да?

Б. Да, час.

А. Да, чтобы не забыть, ты все-таки посмотри Бабеля, Taтьяна.

Б. А где Бабель-то у нас? Я его принесла ведь. А. Мне читать нечего.

Б. Тебе нельзя читать.

А. Татьяна, мне можно читать. Б. Нет.

А. Мне нужно левый глаз тренировать. Дать организму одо- леть, понимаешь. А я не знаю, я не могу без информации какой-то новой. Я газету день не прочту — это ужас.

Б. Хочешь, я тебе знаешь что дам... Хочешь Жоржа Сименона почитать? Только завтра принесешь... (разговор переходит на рома-

ны Ж. Сименона).

Б. ...то-то двести, да. Плодовитый писатель. А. Почитаем плодовитых. Ну все, ушел.

Важно, что в этом примере, который может показаться абсолют- но хаотичным, по сравнению с предыдущими выделенными типами О. Б. Сиротинина выделяет целый ряд элементов текстовой систем- ности (что будет особенно заметно при сравнении со следующим типом — дискурсами): так, наличествует речевой замысел: пришел поболтать с девушкой и взять у нее что-нибудь почитать, — который реализован: разговаривающие расстаются не тогда, когда выясняет- ся, что разговор идет уже час, а только после того, как студент-физик получил книгу. Этот текст-разговор, как и большинство таких, поли- тематичен (о Белле, о Бабеле, об умении его читать, о памяти, о посе- щении поликлиники, видах спирта, друзьях, о Сименоне), но основ- ные темы две: книги и больной глаз, и обе находят свое завершение. Как развитие тем, так и переход к новой теме осуществляются то по воле одного, то по воле другого собеседника, оба они равно активны, но заканчивает разговор тот, кто его начал, — гость, речевой замысел которого оказался исчерпанным.