Шекспир буря. реферат

Пьеса У. Шекспира «Буря» традиционно считается его последним произведением.  Пьеса была впервые напечатана в фолио 1623 года. Текст ее дошел до нас в хорошем состоянии. Узловой момент действия пьесы, определивший ее заглавие, – буря, разбившая корабль поблизости от Бермудских островов, – был подсказан Шекспиру действительным событием его времени. В 1609 году английская эскадра под начальством адмирала Джорджа Сомерса, плывшая в Виргинию, первую английскую колонию в Америке, потерпела жестокое крушение около Бермудских островов. Адмиральский корабль дал течь и спасся от гибели только благодаря тому, что Сомерсу удалось сделать благополучную высадку на берегу одного из островов, усеянном острыми скалами.

В 1610 году вышло в свет описание этой экспедиции, в котором, между прочим, рассказывается: «Сэр Джордж Сомерс сидел на корме при свете звезд и, считая, что спасение невозможно, ежеминутно ожидал, что пойдет ко дну. Вдруг он завидел землю, – по мнению капитана Ньюпорта и его собственному, это не могло быть ни чем иным, как только берегами тех ужасных Бермудских островов, которые у всех народов слыли зачарованными, населенными дьяволами и ведьмами, так как около них вечно гремел гром, сверкали молнии и бушевали ужаснейшие бури. Все побережье было усеяно крайне опасными подводными скалами, вследствие чего к нему невозможно было приблизиться без риска потерпеть кораблекрушение». Все это соответствует описанию острова в шекспировской пьесе.

«Буря» – единственная пьеса Шекспира, в которой почти полностью соблюдено единство места и вполне, даже с избытком, – единство времени. Из нескольких мест пьесы следует, что все действие происходит в течение примерно четырех часов.

По жанру это «трагикомедия» — пьеса с трагическими перипетиями, но счастливым концом. Такое решение конфликта в пьесе говорит о серьезном переломе в мировоззрении писателя. «Буря» представляет собой живописное и развлекательное зрелище, где отсутствуют большие гуманистические проблемы и героическая борьба за лучшие идеалы, уступая место мягкой гуманности и духу всепрощения. Центральное место в «Буре» занимает образ «мудреца» Просперо (prospero – по итальянски – «счастливый», с оттенком: «блаженный», «безмятежный»), который своей великодушной волей и глубокими познаниями в магии (конечно, «белой магии», направленной на извлечение из природы всего доброго и целебного, а не зловещей и губительной «черной» магии) обуздывает эгоистические побуждения в себе и в других, в конце концов направляя судьбу всех окружающих к их собственному и общему благу. Но все это происходит уже без борьбы и конфликтов (как в прежних трагедиях или в наиболее глубоких, «проблемных» комедиях Шекспира), разыгрывается как по нотам по мановению волшебного жезла Просперо, знающего наперед, когда и что ему надо предпринять и чем все это кончится.

Истинным ключом к пониманию этой комедии, венца всех последних пьес Шекспира и завершения в известном смысле всего его творческого пути, критики называют не логическую, а музыкальную интерпретацию. Вся пьеса в гораздо большей степени, чем все остальные творения Шекспира, симфонична, являясь игрой звуков, песен, стонов, радостных и печальных: рев морских волн, завывание ветра, стоны бури, шепот леса, шорох человеческих шагов в зарослях или по песчаному берегу. Голоса природы – голоса мироздания…

Но ни на миг не замолкают у Шекспира и голоса человеческие – голоса гнева, обиды, жалобы, восхищения, любви. И есть в «Буре» еще один, первостепенной важности момент. Здесь Шекспир отразил в прямой и развернутой форме одно из крупнейших исторических явлений своей эпохи: политику колониальной экспансии, столь существенную для процесса первоначального капиталистического накопления, и все связанные с нею общественно моральные проблемы. Ответ его на все это характеризуется двойственностью, отражающей сложность позиций Шекспира в этот последний период его творчества.

Старший современник Шекспира, французский гуманист Монтень, настроенный отрицательно к поднимающейся вокруг него феодальной реакции, реагировал в своих «Опытах» (1588) на новую для того времени картину жизни американских дикарей идеализацией ее, фантазией о блаженной жизни первобытных людей, не знающих насилия, чинов и рангов, корыстных влечений, раздирающих общество культурных европейцев. Еще раньше из описаний жизни дикарей почерпнул краски Томас Мор для набросанной им в «Утопии» (англ. изд. 1551) картины идеального устройства человеческого общества, где нет ни государственной власти, ни частной собственности, ни тяжкой нужды, ни угнетения человека человеком. Несколько иначе реагирует на все это Шекспир в своей «Буре». Он как будто оправдывает, даже обосновывает методы колониальной политики с закабалением туземцев, изображая Калибана как существо по природе своей тупое и злобное, умственно и морально неполноценное, годное лишь на то, чтобы таскать дрова да подвергаться за свою строптивость телесным наказаниям, а Просперо – как «естественного» его повелителя, истинного «культуртрегера» далеких стран.

Как мало похоже это «решение расовой проблемы» на то, которое Шекспир намечал ранее в «Венецианском купце» и в «Отелло»!

Однако Шекспир не мог до конца отречься от своих старых позиций. Наряду с указанным решением вопроса в пьесе мелькает другая точка зрения, ему противоположная. Любопытна прежде всего фантазия Гонзало (самого разумного и «положительного» персонажа в пьесе после самого Просперо), развиваемая им сразу же после того, как он и его спутники попадают на остров (II, 1). Подобно Монтеню (послужившему здесь Шекспиру прямым источником), он также мечтает о создания на этом острове государства, где не будет ни денег, ни торговли, ни чинов, ни наследства, ни «огораживания» (злоба дня тогдашней экономически развивающейся Англии), ни даже правительства… Слушатели поднимают Гонзало на смех, но остроты их тупы и плоски, как сами они, и симпатии автора и читателей – целиком на стороне Гонзало.

Но еще важнее другое: замечательный показ методов «колонизаторов» в той сцене, где Стефано опаивает Калибана, который за «божественный» напиток выражает готовность стать навеки его рабом и предоставить ему все естественные богатства своего острова.

Водка и бич плантатора – таково гениально вскрытое Шекспиром резюме миссионерско культуртрегерских методов первоначального накопления в применении к «дикарям». Критики говорят о бунте Калибана. Упрощенно и нескладно выражает он сначала Просперо свой протест. За этим следует прямое восстание. Правда, не во имя абсолютного освобождения, а только ради замены одного хозяина другим, «худшего», по его понятиям, «лучшим». Бунтующий или нет, Калибан был и остается жалким рабом, однако в чем-то он поднимается даже выше европейцев: Калибан, Стефано и Тринкуло отправляются убивать Просперо. По дороге Ариэль развешивает красивые одежды, которые прельщают обоих европейцев. Калибан в отчаянии, он умоляет своих спутников не соблазняться этим тряпьем, не задерживаться, а прямо идти к главной своей цеди – свободе, но уговоры его бессильны.

Побуждения Шекспира к написанию его последней пьесы были, похоже, настолько глубоки, что, скорее всего, не до конца осознавались самим автором «Бури». 

Связаны были эти побуждения, по-видимому, с какими-то обстоятельствами, которые в последние годы жизни Шекспира значительно продвинули его к так называемой третьей ступени экзистенциального развития личности. Судя по завершающей пьесе, Шекспир, в силу, вероятно, каких-то серьезных внешних событий, не только приблизился к «религиозной» ступени личностного развития, но, кажется, стал на эту ступень достаточно твердо. «Эстетическая» фаза с ее искрометными и легкими комедиями была для него позади так же, как и фаза «этическая» с ее суровыми трагедиями и историческими хрониками, в которых он в ходе мучительных раздумий и внутренней борьбы вынес как будто бы не подлежащий обжалованию приговор порокам человеческого рода. В «Буре» поэт предстает совершенно другим по своему мироощущению. Теперь он – не столько поэт, сколько – не побоимся этих высоких слов – почти святой, мудрец, просветленный. Мы вправе даже усомниться, а действительно ли эту светлую пьесу написал Шекспир. Но нет, такое сомнение не находит достаточных историко-литературных и текстологических подтверждений, поэтому о «другом Шекспире» точнее будет говорить лишь в фигуральном смысле. Без особого преувеличения можно сказать: Шекспир стал иным, в нем родился новый, подлинный внутренний человек. Шекспир предстает перед нами сегодняшними не только с обновленным, преображенным мироощущением, но еще и как пророк, причем в буквальном смысле этого слова, то есть как человек, способный видеть будущее и предрекать его. Прежде всего обращает на себя внимание место действия пьесы. Координаты и приметы этого места в произведении Шекспира достаточно точно указываются «духом воздуха» (an  airy  spirit) – Ариэлем:

Корабль стоит на якоре в той бухте,

Куда меня призвал ты как-то в полночь

Сбирать росу Бермудских островов.

Бермудские острова… Быть может, это название – не более чем условность, как считает, например, известный шекспировед И. Гилилов в пятой главе своей известной книги [3]? Однако, если даже так, то условность эта довольно знаменательна. Название «Бермуды» прочно ассоциируется с теми таинственными феноменами, с которыми человечество, особенно в последнем столетии, сталкивается в географическом регионе, носящем это наименование. Наряду с Морем Дьявола, как известно, «Бермудский Треугольник» является одним из наиболее загадочных мест на нашей планете. Именно в этом месте происходят непостижимые исчезновения воздушных и морских лайнеров, обнаруживаются странные сдвиги во времени, неопознанные летающие и плавающие объекты и т.п. Наконец, этот регион печально известен и своими сложными погодными условиями: частыми грозами и дикими бурями. 

Поистине, трудно было подобрать более подходящее место, чем Бермуды, для волшебных событий на острове «Бури», где все пронизано странными видениями и фантомами, где можно слышать голоса, неизвестно кому принадлежащие. Они так сладостны, что даже дикарь Калибан готов слушать их бесконечно:

На этом фоне Шекспир выглядит более проницательным. Согласно шекспировской пьесе, из потока знаний и знамений, изливаемых на человечество, из попыток научить людей необычайным умениям не получается ничего по-настоящему полезного для надлежащего развития человека в его духовно-нравственном существе. Так, чудотворец Просперо, говоря о Калибане, прямо констатирует, что не сможет покорить его себе. Отметим эту оценку, данную полудикому человеку. Его не в состоянии исправить никакое учение и никакое знание само по себе. Если понять образ Калибана шире, чем он непосредственно выведен в пьесе, а именно – увидеть в нем не просто грубого и невежественного туземца, а сатирическое изображение человечества, то весьма знаменательным начинает выглядеть скептическое отношение Шекспира к возможности самого по себе знания, просвещения сделать человека более порядочным. Человека делает человеком нечто совсем иное, нежели знания, – такой вывод можно сделать уже из одного этого высказывания Шекспира (или, по крайней мере, его героя – Просперо). Но нельзя не заметить, что лейтмотивом и всей «Бури» является   именно идея милосердия как главного признака человека. Не разум, не творчество, не сила и не волшебство составляют сущность человека как такового. 

Ариэль, всепроникающий бестелесный дух, безусловно разумный, к тому же обладающий колоссальными, сверхчеловеческими и творческими способностями, оказывается, лишен жалости, сочувствия, шире говоря – доброты, которое свойственно одному лишь человеку! 

Это-то дополнительное и сущностное качество и отличает человека от всех чудотворцев и могущественных духов. Поскольку это так, постольку становится понятным все дальнейшее развитие событий в шекспировском произведении. Становится ясным, почему волшебник Просперо отрекается от своего дара. Остановимся на этом важном моменте чуть подробнее. Ближе к концу пьесы Просперо говорит о своем могуществе, способном активно воздействовать на природные стихии и тонкие элементы, т.е. о своих экстраординарных способностях. Однако от этого могущества он тут же и отказывается. Очевидно, потому, что понимает: не обеспеченная нравственными качествами, эта наука становится опасной для человека и окружающей его природы. Чудеса – не синоним человечности. Человек без волшебных способностей не перестает быть человеком. А вот обладающий сверхъестественными способностями, но лишенный внутреннего, душевного тепла, не может быть безоговорочно отнесен к представителям рода «Человек».

Раньше мир виделся Шекспиру ареной беспрерывной кровавой борьбы. В трагедиях и исторических драмах Шекспира преобладали образы неодолимого рока и мщения (Гамлет, Лаэрт, Отелло и многие-многие другие). 

А что же мы видим теперь, в последней, итоговой пьесе великого поэта?

На острове в «Буре» собрались все грехи человечества. Поистине, их тут едва ли не больше, чем в прежних произведениях самого Шекспира: пьянство, насмешливость, властолюбие, предательство, раболепие, похоть, жажда убивать, обман, лицемерие, воровство. Но – в финале пьесы никто никому не мстит, рок, непрестанно витавший в прежних шекспировских сочинениях, отходит куда-то в тень. Все прощены, все пришли к гармонии друг с другом и с природой. Буря на острове Просперо и Калибана смела все наносное, затхлое, отжившее и не дававшее жить, после чего смягчилась и улеглась. 

До этого Просперо преследует Калибана, Стефано и Тринкуло,  полный мстительных чувств, так знакомых нам по другим произведениям Шекспира. И однако очень скоро Просперо прозревает: «…Милосердие сильнее мести». Благодаря силе милосердия, персонажи «Бури», словно в дни обещанного в евангелиях воскресения мертвых,  обрели своих дорогих «умерших». И – самих себя. Итак, все стали братьями, – каковыми и были изначально, до того как возненавидели друг друга (среди действующих лиц пьесы, если читатель помнит, – две пары братьев по крови: Просперо и Антонио, Алонзо и Себастьян). 

В этом, похоже, и заключается главная идея шекспировской «Бури»: путь к спасению – не гордыня, не мщение, не наращивание силы и не стяжание чудес, а всепрощение, смиренная и всеобъемлющая братская любовь.