К антр. сем. - Lakoff_Философия во плоти

Философия во плоти.

(Lakoff, George, Johnson, Mark. Philosophy in the Flesh.

The Embodied Mind and its Challenge to Western Thought.

New York: Basic Books, 1999. 551-568)

Мы – философские животные. Мы единственные известные нам животные, которые способны спрашивать, и даже иногда объяснять, почему что-то происходит так, а не иначе. Мы единственные животные, задумывающиеся о смысле собственного существования и постоянно переживающие о любви, сексе, работе, смерти, нравственности. И, кажется, мы единственные животные, критически размышляющие о своей жизни с целью изменить своё поведение.

Философия, поэтому, имеет для нас значение главным образом потому, что она помогает нам осмысливать и улучшать нашу жизнь. Достойной наших усилий будет лишь та философия, что проясняет нам, кто мы есть, как мы воспринимаем мир, как мы должны жить.

Движущей силой нашего поиска смысла является наша потребность знать самих себя: кто мы, как работает наше сознание, что мы можем, а что не можем изменить, что есть добро и зло. Именно здесь когнитивная наука позволяет философии осознать свою важность и полезность, благодаря тому, что она обеспечивает нас знаниями о таких явлениях, как понятия, язык, разум, чувство. Поскольку всё, что мы думаем, говорим и делаем, зависит от работы нашего воплощённого сознания, когнитивная наука является одним из наших сильнейших инструментов для самопознания. Такова руководящая идея моего сочинения.

Эмпирически ответственная философия.

Вопрос ясен: выбираете ли вы эмпирическую ответственность или априорные философские установки? Большая часть наших представлений о философии и большая часть наших мнений о жизни будет зависеть от вашего ответа.

Мы высказываемся в пользу эмпирически ответственной философии – философии, формируемой непрекращающимся критическим поиском, опирающимся на наилучшие доступные эмпирические данные. Мы предлагаем диалог между философией и когнитивной наукой. В идеале они должны развиваться рука об руку, во взаимном обогащении.

Философский профессионализм необходим, если мы желаем иметь честную науку. Наука не способна сохранять критическое отношение к себе без серьёзного знакомства с философией и альтернативными философиями. Учёные должны осознавать, в какой мере скрытые априорные допущения влияют на их научные результаты. Этот важный урок мы выучили на примере первого поколения когнитивной науки, когда мы видели, насколько аналитическая философия вторгалась в начальную концептуализацию того, какой быть когнитивной науке.

С другой стороны, философия, чтобы быть ответственной, не может просто изобретать теории сознания, языка, других аспектов человеческой жизни без серьёзного привлечения и осмысления огромного материала, получаемого научными исследованиями. В противном случае, философия всего лишь рассказывает сказки, является сочинением повествований, несвязанных с реальностью человеческой телесности и познания. Если мы действительно хотим познать себя, философия с необходимостью вынуждена пребывать в диалоге с науками о сознании.

Почему для философии важна эмпирическая ответственность.

Эмпирическая ответственность философии значима, поскольку она обеспечивает лучшее самопонимание. Она предоставляет большую возможность проникнуть в то, кто мы есть, и что означает быть человеком. Фундаментальным был переход от бестелесного разума к воплощённому сознанию. Это сочинение показывает лишь малую долю драматичности того перехода. Но это только начало. Чтобы понять преобразующее воздействие использования когнитивной науки в философии, рассмотрим три темы: что есть личность, что есть эволюция, что означает для духа быть воплощённым.

Что есть личность.

Мы начали с заявления о том, что члены нашей культуры унаследовали ложные философские

1

взгляды на то, что есть личность. Это не только взгляды профессиональных философов, они широко распространены, влияют на каждый аспект нашей жизни от нравственности до политики, религии, медицины, экономики, образования и т.п. Они настолько усвоены, что мы почти не замечаем их влияния на нашу жизнь.

Сейчас мы можем рассмотреть в деталях, какова традиционная западная концепция личности, и чем её следует заменить. Многое прояснится при соположении двух этих концепций. Мы не те, кто, как мы думали, мы есть. То, что мы делаем, не то, что мы, как мы думаем, делаем.

Вот сравнительная модель. Стоит задуматься, какова была бы ваша жизнь, если бы ваше представление о том, кто вы есть, изменилось таким образом.

Традиционное западное представление о личности.

Бестелесный Разум.

Объективный мир: мир обладает уникальной категориальной структурой, независимой от сознания, тела, мозга человека.

Универсальный Разум: существует Универсальный Разум, соответствующий рациональной структуре мира, он использует универсальные понятия, соответствующие объективным категориям мира. И понятия, и разум независимы от сознания, тела, мозга человека.

Бестелесный человеческий разум: человеческий разум есть способность человеческого сознания использовать некоторую долю Универсального Разума. Разумение может осуществляться человеческим мозгом, но его структура определена Универсальным Разумом, независимым от человеческого тела и мозга. Человеческий разум, поэтому, есть разум бестелесный.

Объективное знание: мы можем получать знание о мире посредством использования Универсального Разума и универсальных понятий.

Человеческая природа: сущность человека, – то, что отличает нас от животных, – это наша способность использовать Универсальный Разум.

Психология способностей: поскольку человеческий разум бестелесен, он отделён и независим от всякой телесной активности: ощущения, движения, чувств, эмоций и т.п.

Буквальный Разум.

Буквальные понятия: объективное знание и объективная истина требуют, чтобы универсальные понятия соответствовали объективным свойствам мира. Такие понятия должны быть буквальными, т.е. способными напрямую соответствовать свойствам мира.

Монолитные концептуальные системы: всякая концептуальная система, способная буквально соответствовать миру, должна быть недвусмысленной и непротиворечивой.

Универсальная рациональность целей-средств: Универсальный Разум позволяет рассчитывать, как максимизировать наши выгоды совершенно буквально. Так что, люди имеют возможность быть максимизаторами собственной выгоды.

Радикальная свобода.

Свободная воля: воля есть применение разума к деятельности. Поскольку человеческий разум бестелесен, – т.е. свободен от ограничений телесности, – воля радикально свободна. Так что, воля может преодолеть телесное влияние желаний, чувств, эмоций.

Сознательный разум: разум обладает самосознанием. В противном случае, несознательный разум определял бы нашу деятельность, и воля не была бы совершенно свободна.

Объективная нравственность.

Объективная универсальная нравственность: нравственность объективна, существуют абсолютные добро и зло, независящие от ситуации.

Рациональная универсальная нравственность: нравственность также рациональна, она есть система универсальных принципов (нравственных законов), выводимых либо из универсального понятия «блага», либо из самого Универсального Разума.

2

Такое понимание личности предполагается в большинстве западных религий. В иудеохристианской традиции Универсальный Разум есть разум Бога, которому могут быть причастны люди. «Местом» самосознания и разума является душа. Поскольку душа отделена от тела и неподвержена физическим ограничениям, считается, что она продолжает жить после смерти тела. Бог даёт нравственные заповеди. Они рациональны, поскольку проистекают из божественного разума. Поскольку люди причастны божественному разуму, они могут постичь эти нравственные законы. Поскольку люди обладают радикально свободной волей, они способны выбрать следовать или нет нравственным законам. Сильная воля должна преодолеть все искушения нарушить нравственные законы.

Этот же взгляд на личность лежит в основе традиционного европейского деления на естественные и гуманитарные науки. Подчинённое физическим законам можно изучать научно – физический мир, в том числе биологию. Но сознание, будучи радикально свободным и независимым от законов физической причинности, не считается открытым научному исследованию. Иная – «интерпретативная» – методология, предположительно, необходима для наук о человеке. По этой причине когнитивную науку не принимают всерьёз в рамках традиционных гуманитарных областей изучения.

Традиционный западный взгляд на личность противоречит по каждому пункту фундаментальным результатам нейрофизиологии и когнитивной науки, которые мы обсуждаем. Действительный человек не обладает ни раздельными сознанием и телом, ни Универсальным Разумом, ни исключительно буквальной концептуальной системой, ни монолитным непротиворечивым мировоззрением, ни радикальной свободой.

Концепция воплощённой личности.

Со времён Сократа главным воззванием философии было: «познай самого себя». Чтобы познать свою индивидуальность, мы должны познать, что мы есть как человеческие существа. Вот новый взгляд на личность, складывающийся на основе всех результатов науки.

Воплощённый разум.

Воплощённые понятия: наша концептуальная система укоренена в (основана на работе нейронов) и принципиально сформирована через наши персептивные и моторные системы.

Концептуализация только через тело: мы можем формировать понятия только благодаря телу. Поэтому, всякое возможное понимание о мире, самих себе и других может быть выражено только в понятиях, сформированных нашими телами.

Базовые понятия: такие понятия опираются на наши системы ощущения, воображения, движения для описания нашего оптимального функционирования в повседневной жизни. На этом уровне мы максимально в контакте с реальностью, которая нас окружает.

Воплощённый разум: главные формы рациональной индукции являются частным случаем сенсомоторной индукции.

Воплощённые истина и знание: поскольку наши идеи выражаются в рамках наших бессознательных воплощённых концептуальных систем, истина и знание зависимы от воплощённого понимания.

Воплощённое сознание: поскольку и понятия, и разум происходят из сенсомоторной системы и опираются на неё, сознание не является отдельным или независимым от тела. Поэтому, классическая психология способностей неверна.

Метафорический разум.

Первичная метафора: субъективный опыт и суждения связаны в нашей повседневной активности с сенсомоторным опытом настолько, что они становятся нейронной связью. Первичная метафора есть активация этих нейронных связей, позволяющая сенсомоторной индукции структурировать концептуализацию субъективных опыта и суждений.

Метафорическое мышление: концептуальные метафоры обеспечивают использование сенсомоторной индукции для абстрактной концептуализации и абстрактного разума. Именно благодаря такому механизму разум является воплощённым разумом.

3

Абстрактный разум: позволяя нам проектировать за пределы базового опыта, концептуальная метафора делает возможным науку, философию, все другие формы абстрактного теоретического мышления.

Концептуальный плюрализм: поскольку концептуальные метафоры, прототипы и т.п. структурируют абстрактные понятия многообразно, мы имеем плюралистическую концептуальную систему, со множеством непоследовательных и противоречивых способов структурирования абстрактных понятий.

Отсутствие универсальной рациональности целей-средств: поскольку мы мыслим, используя многочисленные метафоры и прототипы, во многих случаях просто не существует ясной выгоды и недвусмысленного «собственного интереса» личности, которые можно максимизировать. Так что, не существует универсальной рациональности целей-средств, могущей всегда рассчитать, как максимизировать то, что обычно не имеет чёткой формы – чей-то предположительно объективный «интерес». Потому, люди не могут быть преследующими свою выгоду максимизаторами.

Ограниченная свобода.

Бессознательный разум: большая часть нашего мышления происходит ниже уровня сознания.

Автоматическая концептуализация: поскольку наши концептуальные системы представлены в нейронах нашего мозга достаточно устойчивым образом, и поскольку большая часть мышления происходит автоматически и бессознательно, мы не контролируем большую часть того, как мы концептуализируем ситуации и думаем о них.

Трудность концептуального изменения: поскольку наши концептуальные системы большей частью бессознательны и закреплены в нейронных связях, концептуальные изменения оказываются в лучшем случае замедленными и затруднительными. Мы не можем свободно изменить наши концептуальные системы по желанию.

Воплощённая воля: поскольку разум воплощён, и поскольку воля есть разум, примененный к деятельности, наша воля не способна преодолеть ограничения, связанные с телесностью.

Воплощённая нравственность.

Отсутствие «высшей» нравственности: наши понятия о том, что нравственно, подобно всем прочим нашим понятиям, проистекают из особой природы воплощённого человеческого опыта. Наши понятия о нравственности не могут быть объективными или происходить от «высшего источника».

Метафорическая нравственность: нравственные понятия в большинстве своём метафоричны, основаны на нашем опыте благополучия и семьи.

Плюрализм нравственных систем человека: поскольку концептуальная система каждого содержит множество моральных метафор, некоторые из которых противоречат друг другу, каждый из нас имеет в себе нравственный плюрализм.

Человеческая природа вне эссенциализма.

Человеческая природа без сущности: когнитивная наука, нейрофизиология и биология тщательно исследуют человеческую природу. Их описания не основываются на классической теории сущностей. Человеческая природа концептуализируется скорее через вариативность, изменение и эволюцию, а не через фиксированный набор центральных характеристик. Множественность и изменение – часть нашей природы.

Чем не является эволюция.

Обычно люди считают, что эволюция – это борьба за выживание и продолжение рода. Такое представление имеет нормативные следствия: борьба за выживание и воспроизводство естественна. Более того, она правильна, ибо привела нас туда, где мы находимся.

Такая народная теория распространена в нашей культуре повсеместно. Она метафорически используется для оправдания рыночной экономики, образовательной реформы, правил судебных решений, ведения международной политики. В конце концов, эта народная теория во всех своих

4

метафорических приложениях сводится к одному – естественно бороться за свои собственные интересы, выгоду, а уклоняться от неё иррационально. Нормативным следствием становится то, что общественное устройство, во всех сферах, естественно и оптимально управляется принципами состязательного интереса, а всё, что этому препятствует неестественно и аморально.

Мы можем высказать две вещи об этой народной теории и её практических приложениях. (1) Взгляд на свою выгоду, в ней содержащийся, неверен. (2) Взгляд на эволюцию, представленный в этой народной теории, основан на ложной метафоре об эволюции. И народная теория, и её приложения, таким образом, совершенно ложны.

Эгоизм против альтруизма.

Неудивительно, что вопрос об альтруизме оказался в центре многих современных попыток понять этику в контексте эволюции. Альтруизм становится «проблемой» – точнее даже «Проблемой» – морали, при наличии традиционного понимания личности, развитого со времён утилитаризма и Дарвина. Проблема вот в чём: почему кто-либо должен поступать альтруистично, когда люди по природе «рациональны», а «рациональность» означает максимизацию собственного интереса? Почему альтруизм вообще может преодолевать эгоизм?

В западной традиции длительное время рассматривали рациональность через призму эффективного осуществления своего интереса. Это можно увидеть уже у Эпикура, считавшего удовольствие и боль источниками всякого действия: разумный человек ищет удовольствия и избегает боли. Счастье есть максимизация доступного нам удовольствия.

Психология эпохи Просвещения в большинстве своём полагала, что люди мотивированы главным образом желанием максимизировать удовлетворение. Экономическая теория Просвещения восприняла эту же психологическую модель. Она продолжила исследовать рациональность целей-средств в смысле эффективной калькуляции средств для достижения чётких, исчислимых целей. Притом, что рациональность считали определяющей характеристикой человеческой природы, казалось, что люди используют разум естественно для максимизации своей предполагаемой выгоды. Утилитаристы восприняли такой взгляд на человеческую природу и пытались основать на нём утопическую нравственную систему. В этой «идеальной» социальной системе каждый будет иметь максимальную свободу для достижения своей выгоды, но при учёте того, что другие имеют такую же свободу.

Часто дарвиновскую теорию эволюции интерпретируют, а точнее искажают, как полное соответствие такому взгляду на нас – природных максимизаторов собственной выгоды. Эволюционная теория сама представляет собой описание и объяснение выживания вида через призму адаптации к экологическим нишам. Дарвиновскую адаптацию метафорически, но совершенно неверно, восприняли, как «конкуренцию», состязательную борьбу за ограниченные ресурсы, в которой способен победить только сильный и хитрый, приобретший блага необходимые для выживания и счастья. Эволюционный «успех» людей в этой конкуренции был впоследствии приписан социал-дарвинизмом человеческой рациональности: лучшие максимизаторы собственной выгоды выигрывают в состязательной борьбе.

Двойное наследие утилитаризма и социал-дарвинизма сохраняют глубоко укоренённый взгляд на человеческую рациональность как на максимизацию своей выгоды. Его математическим выражением стала модель рационального актора, обсуждавшаяся в гл. 23. Как мы видели, такая модель требует использования трёхуровневой метафоры. Она не является буквальной математизацией какой-либо предполагаемой «рациональной структуры мира» или человеческой рациональности. Ведь, как мы видели, реальная человеческая рациональность пользуется бессознательными концептуализациями, прототипами, метафорами, и т.п.

Само понятие чётко определённой, повсеместной, непротиворечивой «собственной выгоды» для какого-либо человека на протяжении какого-либо длительного срока бессмысленно. Оно опровергается следующими положениями:

1.большая часть нашего мышления бессознательна, потому, определение собственной выгоды в повседневной жизни осуществляется большей частью не на уровне сознательного выбора.

5

2.наши бессознательные концептуальные системы пользуются многочисленными метафорами и прототипами, в особенности в сфере метафор, касающихся добра и зла, а также должного. Так что, в большинстве случаев не существует однозначного, последовательного понятия «блага» или «наилучшего результата».

3.поскольку наше бессознательное мышление относительно «наилучшего результата» часто вступает в противоречие с нашим сознательным определением «наилучшего результата», не существует единственной единой последовательной данности «собственной выгоды».

Вкратце, природа человеческих понятийных систем не позволяет нам быть объективными максимизаторами однозначной непротиворечивой выгоды.

Теперь становится очевидным, что нравственная проблема предположительного конфликта эгоизма («рациональности») и альтруизма является следствием ложных преставлений, поскольку такое понятие рациональности эмпирически неверно: мы не являемся и не можем быть рациональными максимизаторами собственной выгоды в традиционном смысле. Более того, понятие альтруизма также проистекает из ложных взглядов. Как мы видели в гл. 14, нравственные системы задаются соответственно идеализированным семейным моделям (например, модели Строго Отца и Воспитывающего Родителя). «Альтруистическим» могут считаться весьма разные вещи в разных нравственных системах, основанных на моделях семьи.

Чтобы понять почему, давайте взглянем на простейший пример: жертвовать свои деньги и время для политического дела, которое вы считаете нравственно правильным. Согласно политически консервативной версии морали Строгого Отца, запрет на аборты будет вполне таким «нравственно правильным» делом; тогда как политически либеральная версия морали Воспитывающего Родителя будет настаивать на гарантировании женского права выбрать, что будет «нравственно правильным». С точки зрения обеих версий, жертвовать время и деньги считается чисто альтруистическим актом, осуществляемым ради нравственно правильного, ради блага других и общества в целом.

Этим демонстрируется, что даже для понимания того, что мы считаем альтруизмом в каждом конкретном случае, нам приходится обращаться к основанным на моделях семьи нравственным системам, структурирующим наше познавательное бессознательное. Изучение таких нравственных систем и их следствий, опирающееся на методы исследования когнитивной науки, играет ключевую роль для того, на чём должна сосредоточиться будущая соответствующая человеку этическая философия.

Эволюция и этическая философия, опирающаяся на модели семьи.

В эволюционной теории выживание связано со способностью встраиваться в экологические ниши. Адаптироваться к нише, а значит выжить, можно по-разному: расцветка, скрывающая от хищников, многочисленное потомство, доступность пищи, и т.п.

Ксожалению, эволюционная биология приобрела в умах обыкновенных людей вид модели Строгого Отца, в которой выживание тех, кто адаптировался к нише, метафорически становится идеей о том, что «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента». Такая метафора Строгого Отца для эволюции затем была перенесена метафорически с эволюции видов на все естественные изменения, не имеющие буквально ничего общего с наукой эволюционной биологии. Новая метафора такова: «Естественное Изменение есть Эволюция».

Кэтим метафорам прибавилась важная народная теория – народная Теория Наилучшего

Результата: «Эволюция производит Наилучший Результат». Это рассуждение опирается на метафору Нравственного Порядка (см. гл. 14), в которой люди возглавляют иерархию, будучи «лучше», чем животные, растения и другие аспекты природы, ведь если эволюция произвела нас, значит, эволюция должна осуществлять «улучшения». Ничего подобного не содержится в буквальной эволюционной теории.

Две метафоры – «Естественное Изменение есть Эволюция», и «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента», – вместе с народной Теорией Наилучшего Результата соединились в составной метафоре – «Естественное Изменение есть Выживание Наилучшего Конкурента», что даёт наилучший результат. Такая составная метафора, проистекающая из нравственной

6

системы, опирающейся на модель Строгого Отца, используется – при всяком случае возникновения необходимости изменений – для обоснования введения искусственно заданной формы «эволюции», т.е. навязывания законодательно рыночной конкуренции. Здесь содержится две проблемы. Во-первых, идея о том, что рынок функционирует подобно эволюции, метафорична, опирается на метафору – «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента». Во-вторых, реальная эволюция есть естественный процесс и не нуждается в законодательном установлении и государственном принуждении. Достаточно смешно, что подобная аргументация строится на том, что такое изменение «эволюционно», а значит, естественно и производит наилучший результат.

Примером подобной аргументации может послужить обоснование приватизации общественных школ. Предположим, что посредством законодательных актов (искусственными средствами) и посредством осуществляемой правительством программы школьной ваучеризации (искусственно созданный рынок) общественные школы приватизированы. «Естественная эволюция» тогда вступит в свою силу: школы будут вынуждены конкурировать, только лучшие конкуренты выживут, а те, кто не способен конкурировать, исчезнут. Выжившие школы, согласно народной Теории Наилучшего Результата, будут наилучшими школами. Такая аргументация основана целиком на двух метафорах и народной теории, которые все проистекают из нравственной системы, опирающейся на модель Строгого Отца.

Многие не замечают, что идея о том, что «Эволюция есть Выживание Наилучшего Конкурента», является на самом деле метафорой, тем более не замечают, что это метафора Строгого Отца. Прояснить эту метафоричность можно, с одной стороны, если сравнить её с метафорой эволюции, которая выбирает перспективу нравственной системы, опирающейся на модель Воспитывающего родителя: «Эволюция есть Выживание Наилучшим образом Воспитанного». Здесь выражение «наилучшим образом вос-питанный» включает как буквальный смысл питания/ кормления родителями и другими, так и метафорическое воспитание самой природой. Если в одном случае адаптация к экологической нише метафорически описывается как выигрыш в конкурентной борьбе, то в другом случае как взлелеянность природой. Оба случая метафоричны, но содержат разные следствия, в особенности при совмещении с метафорой – «Естественное Изменение есть Эволюция» и народной теорией о том, что эволюция даёт наилучший результат. Совмещение их даст совершенно иную составную метафору для естественного изменения, а именно: «Естественное Изменение есть Выживание Наилучшим образом Воспитанного», что производит наилучший результат.

В применении к вопросу о приватизации общественных школ такая метафора приведёт к выводу о том, что этого делать не следует. Скорее даже общественные школы должны получить большую поддержку, «больше заботы», т.е. получить необходимые ресурсы для улучшения: лучше образованных и лучше оплачиваемых учителей, меньшие классы, лучшее оборудование, программы по вовлечению родителей и общественности и т.п.

Смысл в том, что обе концепции эволюции – выживания лучше воспитанного и выживание лучшего конкурента – являются метафорами. Они не говорят буквально об эволюции, но происходят от нравственных теорий. Высказывание «Естественное Изменение есть Эволюция» не является буквальной истиной. Это тоже метафора. Не все естественные изменения осуществляются согласно механизмам эволюционной биологии, которая буквально применима лишь к биологическим видам, воспроизводству, экологическим нишам в физической среде. Более того, не является истинной и идея о том, что эволюция производит «наилучший» результат, это всего лишь народная теория, не имеющая фактического основания.

Вновь инструментарий когнитивной науки позволяет нам увидеть то, что в ином случае мы бы не поняли. В этих примерах именно когнитивное бессознательное и метафорическое мышление помогли прояснить суть. Теперь обратимся к нашему последнему примеру – к случаю, когда воплощённость помогает нам постичь то, что нам часто представляют как непостижимое и бестелесное – к духовному существованию.

Воплощённое сознание и духовная жизнь.

7

Ваше тело не является, и даже не могло бы быть, простым сосудом для бестелесного сознания. Концепт сознания, отделённого от тела, есть всего лишь метафорическое понятие. Оно, вероятно, является следствием, как это было с Декартом, метафоры – «Знание есть Видение», которая в свою очередь проистекает из телесного опыта приобретения знания посредством видения со времени нашего рождения. Концепт бестелесного сознания естественно сопровождается метафорическим различием субъекта и «я».

Важно понимать здесь, почему именно в этих метафорах субъект независим от «я». Вспомним из гл. 13 три фундаментальных формы опыта, из которых возникают первичные метафоры субъект-«я»:

1.корреляция между телесным контролем и контролем физических объектов.

2.корреляция между нахождением в своём нормальном окружении и способностью контролировать физические объекты в своём окружении.

3.корреляция между тем, как окружающие оценивают наши действия и действия других, и тем, как мы оцениваем наши действия.

Любой опыт есть опыт воплощённый. В каждом случае, имеется Лицо, являющееся исходноключевой моделью для субъекта. В (1), это Лицо, манипулирующее физическими объектами; в (2) это Лицо, находящееся в знакомом окружении; и в (3), это Лицо, оценивающее действия других людей.

Более того, поскольку эти типы опыта составляют часть повседневного опыта всех в этом мире, соответствующие первичные метафоры, где бы они ни возникали, будут иметь форму, в которой субъект существует независимо от «я». Вкратце, само наше понятие бестелесного сознания возникает из телесного опыта, который каждый из нас имеет на протяжении всей жизни.

Далее, эти метафоры выражают общий нам всем феноменологический опыт: практически во всех наших ощущениях мы не обращаем внимания на наши телесные органы ощущения (глаза, уши, нос, язык, кожа). Например, когда мы идём по улице и смотрим на здание, мы обычно не обращаем внимания на наши глаза, и тем более на систему нашего мозга, управляющую зрением. Сам факт того, что наше внимание не обращено к тому, чем мы ощущаем, даёт нам иллюзию, что ментальные акты происходят независимо от незаметного для нас в таких актах нашего тела.

В целом, мы все снабжены метафорической системой, представляющей наше сознание бестелесным. Мы все обладаем постоянным феноменологическим опытом, усиливающим иллюзию бестелесного субъекта. Однако когнитивная наука показывает, что наше сознание не является и не может быть бестелесным. Более того, как мы только что видели, когнитивная наука объясняет, почему мы думаем, что наше сознание бестелесно.

Какая собственно нам разница, если бестелесного сознания на самом деле не существует? Почему так важно, что для мышления посредством такой сложной, как наша, понятийной системы, требуется обладать телом и мозгом, которые будут в основном такими, как наши? Каково следствие того, что наше метафорические разделение субъекта и «я» всего лишь метафора, что не существует субъекта независимого от тела, который мог бы оставить «я» и перенестись от одного «я» к другому? И почему так существенно понимать, откуда происходят такие метафоры, как они возникают из телесного опыта, и почему они появляются спонтанно по всему миру?

Всё это имеет жизненное значение в сфере духовной и религиозной жизни. Под тем, что мы называли то субъектом, то бестелесным сознанием, в различных религиозных традициях понимается душа или дух. В духовным традициях по всему миру душа представляется средоточием сознания, субъективного опыта, нравственного суждения, разума, воли и, что особенно важно, сущности – того, что делает человека тем, кто он/а есть.

Можно себе вообразить такую духовную традицию, в которой душа была бы воплощена: задана в важных аспектах телесностью, навсегда помещена в тело как его часть, зависима для непрерывности своего существования от тела. Рассматриваемые в этой работе исследовательские результаты касательно сознания ни в малейшей мере не исключают существования такого типа души – воплощённой души.

8

Но не так представляют душу или дух огромное количество духовных традиций, и, как мы только что видели, имеются научные объяснения почему именно. Универсальный телесный опыт, обеспечивающий нам метафоры субъекта и «я», производит в нашем когнитивном бессознательном концепт субъекта как независимой сущности, совершенно независимой в своём существовании от тела. Благодаря универсальному телесному опыту эта идея возникла спонтанно во многих местах по всему миру.

И однако, как бы ни казался этот концепт само собой разумеющимся и «естественным», не существует такого бестелесного сознания. Будем ли мы называть это душой или субъектом, но одновременно и думающее, и бестелесно перемещающееся есть попросту миф, не существует.

Требование принять воплощённость сознания и души чрезвычайно значимо. Оно противоречит тем аспектам мировых религиозных традиций, что говорят о реинкарнации и перемещении душ, а также тем традициям, что верят, будто душа покидает тело во сне или состоянии транса. Оно вступает в конфликт с теми традициями, что учат, будто можно и следует стремиться достичь состояния чистого сознания, отделённого от тела.

Также оно несовместимо с одной из двух христианских традиций, названной Маркусом Боргом «монархической» моделью, где бог дистанцирован от мира. Он сравнивает её

с«духовными», в его терминологии, традициями, где бог имманентен. Традиция далёкого монархического бога строится на идее, что мы в сущности – бестелесные души не из этого мира, что мы обитаем в наших телах только во время нашего земного пребывания, и что нашей высшей целью является «обитать вместе с богом» в ином мире, на небесах, а не на земле. В христианской традиции далёкого бога нравственность связана с развоплощением души. Христиане должны вести жизнь, посвященную выходу за пределы этого мира: телесных желаний, имущества, славы, мирского успеха, долгой жизни. Такая концепция бестелесной иномирной духовности и трансцендентности недооценивает отношение с миром, естественной средой, всеми другими аспектами телесного опыта. Христианам заповедано поступать нравственно с другими и быть добрыми пастырями земли, ибо именно этого требует бог для их спасения, чтобы они смогли отправиться на небеса, соединиться с богом в царстве вне этого земного мира. Так что, такая форма христианства связывает нравственность, и даже разум, если он желает быть нравственным,

сразвоплощением сознания и души.

Духовный опыт телесен.

Если не существует бестелесного сознания или души, то тогда что является «местом» духовного опыта, которым обладали многие в разных культурах по всему миру? Такой опыт может быть только телесным. Он должен быть следствием того, что происходит в нашем теле и мозге. Как именно тело и мозг обеспечивают духовный опыт является особым эмпирическим вопросом для когнитивной науки и выходит за рамки данного сочинения.

Но следует начать, однако, с гораздо более простого вопроса, хотя и очень важного. В нашей культуре понятие духовности главным образом определялось через развоплощение и трансцендентность по отношению к нашему миру. Необходимо альтернативное понимание воплощённой духовности, которая, по крайней мере, сможет отдать должное тому, что люди реально испытывают.

В каком смысле трансцендентности можно придать воплощённость? Как нам следует понимать наше ощущение себя частью большего всеобъемлющего целого, нашу экстатическую

сопричастность, сопровождающуюся трепетом и благоговением, этому целому и нашу нравственную вовлечённость, связанную с таким переживанием? Где же можно обнаружить таинство в духовном опыте, если он телесен? И что будет здесь откровением? Наконец, что станется с понятием Бога в воплощённой духовности?

Намётки духовного в когнитивном.

Воплощённое сознание является частью живущего тела и зависит в своём существовании от тела. Свойства сознания не являются чисто ментальными: они изначально сформированы благодаря телу и мозгу, а также определяются повседневным функционированием тела и мозга. Воплощённое сознание таким образом вполне посюсторонне. Наша плоть неотделима

9

от того, что Мерло-Понти назвал «плотью мира», а Дэвид Абрам «миром, большим, нежели человеческий». Наше тело теснейшим образом связано с тем, по чему мы ходим, на чём сидим, чего касаемся, что пробуем, обоняем, видим, вдыхаем, и внутри чего движемся. Наша телесность есть часть телесности мира.

Сознание не только телесно, но и страстно, вожделеюще, социально. Оно существует в культуре и не может быть вне её. Оно имеет историю, оно развивалось и взрослело, и может развиваться далее. Оно имеет бессознательные аспекты, скрытые от прямого взгляда и известные только опосредованно. Лишь сознательную сторону мы принимаем за нас самих. Его концептуальная система ограниченна, существует множество того, что оно не только не способно постичь, но даже помыслить. Но его концептуальная система инструментальна: оно способно формировать новые понимания, прозрения.

Важнейшей функцией воплощённого сознания оказывается эмпатия. С рождения мы обладаем способностью подражать другим, живо представлять себя другим человеком, делать то же, что и этот другой человек, испытывать то же, что и этот человек. Способность к проективному воображению является жизненно значимым когнитивным умением. С точки зрения опыта, она оказывается формой «трансцендентности». Благодаря ей можно испытать нечто сходное с «выходом из своего тела», и однако это совершенно телесная способность.

Напомним (гл. 3), что во время сна активируются моторные программы высокого уровня в нашем мозге и связываются с нашими визуальными системами, хотя их воздействие на наши мышцы оказывается перекрытым. Готовясь подражать, мы эмпатически представляем себя в теле другого, когнитивно симулируем движения другого. Такая когнитивная симуляция, когда «реальна», становится действительной активацией моторных программ с запретом их воздействия на наши мышцы, что создаёт «ощущение» движения без самого движения. Опыт такого «ощущения» есть форма эмпатической проекции. Здесь нет ничего мистического. Это просто то, как мы подражаем. И однако такой распространённый опыт является формой «трансценденции», формой бытия в другом.

Эмпатическое проективное воображение составляет важнейшую часть того, что всегда именовалось духовным опытом. Медитативные традиции тысячелетиями развивали техники для его достижения. Сосредоточение внимания и эмпатическая проекция – вполне известные когнитивные способности, которые при должной тренировке могут усилить наше ощущение присутствия в мире.

В рамках нравственной модели Воспитывающего Родителя способность к эмпатической проекции, её развитие в ребёнке требует особого внимания. Эмпатия – сконцентрированный воображаемый опыт другого – является необходимым условием модели воспитывающей нравственности. Эмпатия связывает нравственные ценности и духовный опыт.

Эмпатическая проекция может быть осуществлена не только в отношение других людей, но и животных. Владельцы домашних животных часто идентифицируются с опытом своих питомцев. Этологи, близко наблюдая за животными, вырабатывают способность чувствовать в собственном теле то, что делают наблюдаемые ими животные. Наше восхищение животными, которых мы видим в естественной среде – бегущий койот, парящий орёл, играющий дельфин, агрессивная сойка, величаво ныряющий кит – связано с тем, что мы сами чувствуем некое ощущение бега, парения, игры или ныряния. Шаманы в туземных культурах по всему миру тщательно наблюдают за животными, эмпатически «становясь» животными, а ритуальные практики во множестве туземных религий применяют движения животных для достижения экстатического опыта, опыта пребывания в теле существа совершенно другого вида.

Эмпатическая проекция и имманентность.

Окружение не является для нас «другим», набором вещей, с которыми мы сталкиваемся. Напротив, оно – часть нашего бытия, «место» нашего существования и идентичности. Мы не можем существовать отдельно от него. Именно благодаря эмпатической проекции мы способны познавать наше окружение, понимать, каким образом мы составляем его часть, а оно – часть нас. Именно эмпатическая проекция является тем телесным механизмом, благодаря которому

10