ТРАВМИРУЮЩИЕ СОБЫТИЯ ПЯТИ СРАВНИВАЕМЫХ СТРАН
Франция
Экономический кризис 1930-1938 годов
Страннаявойна1939-1940 года
Компьенский мир
Оккупация Франции: раскол нации как следствие политики государственного коллаборационизма со стороны правительства Виши
Война во Вьетнаме и в Алжире и утрата статуса колониальной державы
Германия
Поражение Германии в Первой мировой войне
Воспитание личности нацистского типа и передача ей власти
Развязывание Второй мировойвойны
Преступления против человечества:
-Холокост,
-деятельность эйнцатц-команд,
-Хатынь, Орадур-сюр-Гланн
Поражение под Сталинградом
Крах третьего Рейха
Великобритания
Вторая мировая война:
Странная война,
Дюнкерк
Бомбардировки Лондона, Ковентри
Утрата статуса ведущей колониальной державы
США
Гражданскаявойна1864 г.
Апартеид
«Великаядепрессия»
Пёрл-Харбор
Применениеядерногооружияпри бомбардировкахХиросимаиНагасаки
Война во Вьетнаме
ВойнавИраке
Террористическая акция 11 сентября 2001 года
Россия
Гражданская война 1917-1921 гг.
Травма индустриализации и коллективизации
Большой террор 1937-38 гг.
Гулаг
Травма нацистского нашествия
34
Смерть Сталина
Распад СССР и крушение социализма
Война в Чечне
Заметим одну из особенностей представленной схемы. Травмирующее событие может быть результатом и эндогенного и экзогенного развития. Примером травм первого порядка являются революции и гражданские войны. Травмы второго порядка – войны, и в особенности войны ХХ века. В гражданской войне конфликт приводит к расколу нации, и травма оказывается результатом военных действий «брата против брата и сына против отца». Жертвами оказываются обе воюющие стороны и те, кто не определился сознательно в этой войне или попытался занять «третью сторону». Преодоление травмы предполагает, что сознание новых поколений (35) пройдет через круги ценностной конфронтации и переосмыслит новые жизненные реалии. Однако пережитый раскол в жизни общества не исчезает бесследно. Важно строить политику преодоления травмы, не допуская унижения тех, кто считал, что они боролись «за правое дело», и, не превращая примирения в реванш, который, в конце концов, приводит к разрушению травмированного сознания, к состоянию «хаоса», в котором нет ориентиров и нет будущего. Гражданские войны были пережиты Францией, Соединенными Штатами, Испанией, Россией. Германия и Великобритания не переживали гражданских войн или пережили их в качестве династических противостояний, осмысленных в художественном творчестве, и именно таким образом «переработанных» в культуре.
Вторая мировая война принесла травмы итого рода. Сама эта война оказалась травмирующим событием мирового масштаба. Вместе с тем, необходимо принять во внимания, что взгляд на общество только через призму травмированного сознания, как правило, искажает общую картину рассматриваемого общества. Здоровое общество находит в себе силы к преодолению травмы – не только за счет деятельности СМИ, роль которых явно преувеличена авторами теории травмы, но, прежде всего, с помощью иной композиции социального действия, которое создает социальную базу преодоления травматического сознания. Для иллюстрации нашей мысли приведем таблицу 5.3, в которой продемонстрирован баланс между событиями российской истории, травмирующими массовое сознание, разрушающими идентичность общества, и событиями, имеющими противоположный смысл.
Таблица 5. 3
35
БАЛАНС СОБЫТИЙ ТРАВМ И КОНТР-ТРАВМ НА ПРИМЕРЕ РОССИИ
Травмирующие события |
События - контртравмы, |
|||
Гражданская война |
Установление советской власти |
|||
Травма коллективизации |
Создание индустриального общества |
|||
Большой террор 1937-39 гг. |
Подвиги челюскинцев, В.Чкалова, создание |
|||
|
образцов советского искусства |
|||
|
Создание |
наиболее |
демократичной |
|
Гулаг |
массовой системы образования |
|||
Травма нацистского нашествия |
Победа над фашистской Германией |
|||
Первый этап демократизации «Оттепель» |
||||
Смерть Сталина |
||||
Переход к рыночной экономике, к новой |
||||
|
||||
Распад СССР и крушение социализма |
политической системе |
|
||
Стабилизация |
политической системы с |
|||
|
||||
|
конца 90-х и первом десятилетии 2000-х |
|||
Война в Чечне |
годов |
|
|
|
|
|
|
|
|
Глава 6. Национальные школы (предварительная характеристика)
Национальные социологические школы могут быть адекватно представлены лишь в контексте истории соответствующих стран. При этом важно осмыслить, как решающие события общественно-политической истории страны стимулировали (или блокировали) социологическую мысль и задавали ей определенное направление38. Эта гипотеза может быть подтверждена с достаточной убедительностью при сопоставлении особенностей развития главных национальных социологических школ39. Можно предположить, что необходимость выхода из экономической депрессии конца 20-х годов стала мощным стимулом развития социологии в США как раз в то время, когда формировались основные постулаты теории социального действия. Во Франции возникновение школы Э.
38Из известных нам историков социологии наиболее близко к выявлению влияния социально-политического и культурного контекста на направленность социологических идей и их содержание подходит Льюис А.Козер в его работе «Мастера социологической мысли. Идеи в историческом и социальном контексте». Перевод Т.И.Шумилиной. М. «Издательство Норма» 2005. В особенности содержательны с этой точки зрения главы о К. Марксе и М. Вебере. Автор этой работы рассматривает порознь социальный и интеллектуальный контексты формирования социологических идей и их восприятия.
39Основным признаком национальной социологической школы выступает язык, который объединяет авторов самых разных мировоззренческих и методологических позиций. Владение языком определяет и границы аудитории, способной воспринимать социологические тексты.
36
Дюркгейма связано с переосмыслением опыта революционных потрясений этой страны, что привело к формулировке одной из главных идей всего направления – идее органической солидарности. В России именно потребность в развитии демократических институтов стала доминирующим фактором развития и распространения социологических исследований с конца 50-х до начала 70-х годов и с середины 80-х («перестройка») по настоящее время. В Великобритании таким фактором стала задача создания «государства благосостояния» (‘welfare state”), которая и породила потребность в институционализации социологии в 50-е годы40.
Во всех случаях в процессе легитимизации социологии в конкретных странах важную роль играли те формы социального мышления, которые были присущи именно данной стране. В (37) концентрированном виде соответствующие формы мышления были выражены в философской культуре. Американская социология опиралась, прежде всего, на прагматизм41, английская – на эмпиризм и шотландскую школу Просвещения42, социология во Франции - также на традиции Просвещения и на политическую философию. Становление российской социология в дореволюционный период было связано с философско-политическими дискуссиями на тему о перспективах и судьбах России в соотношении с судьбами стран Западной Европы. С 40-х годов XIX века эта тема становится постоянной в российском социальном мышлении.
Представляется несомненным, что важным фактором развития поля социологии является освоение ею общего культурного этоса своей страны, так как именно в сфере культуры происходит формирование запроса со стороны общества на разработку определенных социологических идей. В свою очередь разработка этих идей вписывается в культурный процесс данного общества, становятся его частью. В конечном счете, культурное брожение совместно с социальным осмыслением проблематики приводит к формулировке новых интересов и новых ценностных ориентиров в обществе.
Глава 7. Персонификация процесса социологического теоретизирования
Мы выделили, в известной мере искусственно, пять стран для сравнительного анализа развития социологии. Такое ограничение обусловлено чисто техническими причинами. Чтобы понять способ возникновения новых идей (хотя бы в рамках
40Halsey A, H. A history of sociology in Britain: Science, Literature and Society. Oxford University Press. 2004.
41В литературе отмечается связь чикагской школы с прагматизмом Джеймса и Дьюи, в то же время при рассмотрении истоков американской социологии необходимо отметить сильное влияние протестантской этики.
42Halsey. P. 55.
37
социологии) представим себе эмпирическую картину ее развития по странам. Можно было бы в качестве единиц наблюдения избрать публикацию наиболее важных трудов. Но мы сосредоточимся на именах «известных социологов», авторитет которых трудно оспорим. Мы расположим эти имена в соответствии со странами их деятельности и с учетом хронологических рамок их жизни. Отдавая себе отчет в том, что список этих имен может быть оспорен, и что могут быть представлены достаточно весомые аргументы в пользу дополнения списка по каждой из стран, но все же мы принимаем на себя риск представить список именно в этом виде. (табл. 7.1),[ с нетерпением ожидая корректирующих предложений от коллег, из какой бы страны они не исходили. (удалено ред.)]
Таблица 7.1
ВЕДУЩИЕ ДЕЯТЕЛИ СОЦИОЛОГИИ, РАСПРЕДЕЛЕННЫЕ ПО ПЯТИ СРАВНИВАЕМЫМ СТРАНАМ (С УЧЕТОМ ПОКОЛЕНЧЕСКОГО ФАКТОРА)43
(стр. 40-42)
Франция |
Германия |
Велико- |
США |
Россия |
|
|
британия |
|
|
О.Конт |
К.Маркс |
Д.С.Милль |
|
А.И.Герцен |
(1798-1857) |
(1818-1883) |
(1806-1883) |
|
(1812-1870) |
|
Ф.Энгельс |
|
|
М.А.Бакунин |
А.Токвилль |
(1820-1895) |
Г.Спенсер |
|
(1814-1876) |
(1805-1859) |
|
(1820-1903) |
|
|
|
|
|
|
|
Э. Дюркгейм |
Г,Зиммель |
А.Маршалл |
Г.Хьюз |
Н.Я.Данилевский |
(1858-1917) |
(1858-1918) |
(1842-1924) |
(р.1830-?) |
(1822-1885) |
|
М.Вебер |
|
|
|
|
(1864-1920) |
Б.Бут |
|
П.Л.Лавров |
|
Ф.Тённис |
(1840-1916) |
|
(1823-1900), |
|
(1855-1936) |
|
|
|
|
В.Зомбарт |
А.Баули |
|
Н.Г. |
|
(1863-1941) |
(1869-1957) |
|
Чернышевский |
|
А.Вебер |
|
|
(1828-1889) |
|
(1868-1958) |
С.Раунтри |
|
|
|
|
(1871-1954) |
|
В.В.Берви- |
|
|
|
|
Флеровский |
|
|
|
|
(1829-1918) |
|
|
|
|
|
Э.Гобло |
|
Л.Хобхаус |
Л.Уорд |
Н.К. Михайловский |
(1859-1935) |
|
(1864-1929) |
(1841-1913) |
(1842-1904) |
М.Мосс |
|
|
Р.Парк |
В.О.Ключевский |
(1872-1950) |
|
|
(1864-1944) |
(1841-1911) |
43 Выделены фигуры, которые так или иначе, оказали заметное влияние на социологическое мышление за пределами своих стран.
38
|
|
|
Д.Мид |
|
|
|
|
(1863-1931) |
|
|
|
|
|
|
|
|
Т.Маршалл |
В.Томас |
М.М. Ковалевский |
|
|
(1893-1981) |
(1882-1958) |
(1851-1916) |
|
Т.Гейгер |
М.Гинсберг |
Г Блумер |
Г.В.Плеханов |
|
(18..-1952) |
(1889-1970) |
(1900-1987) |
(1856-1918) |
|
К.Мангейм |
Т.Боттомор |
|
|
|
(1920-1922) |
|
В.И.Ульянов-Ленин |
|
|
(1983-1947) |
|
|
(1870-1924) |
|
Н.Элиас |
|
|
Л.Б.Троцкий |
|
(1897-1990) |
|
|
(1879-1940) |
|
|
|
|
И.В.Сталин |
|
|
|
|
(1879-1953) |
|
|
|
|
Н.И.Бухарин |
|
|
|
|
1888-1938 |
|
|
|
|
П.Сорокин |
|
|
|
|
(1889-1968) |
|
|
|
|
|
Ф.Бродель |
|
|
|
|
(1902-1985) |
Т.Адорно |
К.Поппер |
Р.МакИвер |
Е.О.Кабо. |
|
(1903-1969) |
(1902-1994) |
(1882-1970) |
|
Ж.П.Сартр |
|
Д.Рекс |
|
|
|
(р. 1925) |
Т.Парсонс |
|
|
(1905-1980) |
|
|
(1902-1979) |
|
Р.Арон |
|
Л.Локвууд |
Р.Мертон |
|
|
(р. 1929) |
(1910-2003) |
|
|
(1905-1983) |
|
Э.Геллнер |
Л.Козер |
|
М.Фуко |
|
(1926-199?) |
(р. 1913) |
|
|
|
|
|
|
(1926-1984) |
|
Д.Голдторп |
Р.Миллс |
|
|
|
(р. 1935) |
(1916-1962) |
|
|
|
П.Андерсон |
А.Гоулднер |
|
|
|
(р. 1938) |
(1920-1980) |
|
|
|
|
И. Гофман |
|
|
|
|
(1922-1982) |
|
|
|
|
|
|
М.Крозье |
Т.Лакманн |
М.Арчер |
П.Л.Бергер |
Г.М.Андреева |
(р. 1922) |
(р. 1927) |
(1950) |
(р. 1929) |
(р. 1924) |
А.Турен, |
Н.Луман |
В. Рансиман |
|
Б.А.Грушин, |
(р. 1934) |
И.Валлер- |
(1929-2007) |
39
(р. 1925) |
(1927-1998) |
З.Бауман |
стейн |
Т.И.Заславская |
П.Бурдье, |
|
(р. 1925) |
(р. 1930) |
(р. 1927), |
|
|
|
Ю.А. Замошкин |
|
(1930-2002) |
Ю. Хабермас |
А.Гидденс |
Н.Смелзер |
(1929-1993) |
Р.Будон |
(р. 1928) |
(р. 1938) |
(р. 1930) |
А.Г.Здравомыслов |
|
|
|
(р. 1928) |
|
(р. 1934) |
Р. Дарендорф |
Д.Платт |
Ч.Тилли |
И.С.Кон |
|
(р. 1929) |
(р. 1944) |
(р. 1929) |
(р. 1928) |
|
|
|
|
Н.И.Лапин |
|
|
|
|
(р. 1931) |
|
|
|
|
Ю.А.Левада |
|
|
|
|
(1930-2006) |
|
|
|
|
Г.В.Осипов |
|
|
|
|
(р. 1929) |
|
|
|
|
О.И.Шкаратан |
|
|
|
|
(р. 1931) |
|
|
|
|
В.Н.Шубкин, |
|
|
|
|
(р. 1923) |
|
|
|
|
А.Г. Харчев |
|
|
|
|
(1921-1987) |
|
|
|
|
В.А.Ядов |
|
|
|
|
(р. 1929) |
|
|
|
|
Ж.Т.Тощенко |
|
|
|
|
(р. 1935) |
|
|
|
|
О.Н.Яницкий |
|
|
|
|
(р. 1933) |
|
|
|
|
|
А.Кастельс |
У.Бек |
К. Кроуч |
Р.Коллинз |
А.Б.Гофман |
(р.1942) |
(р. 1944) |
(р. 1950) |
(р. 1941) |
(р.1945) |
Б.Латур |
|
|
|
Л.Г.Ионин |
(р. 1947) |
Г.Иоас |
Д.Урри |
Д. Александер |
(р. 1945) |
Л. Болтански |
(р.1948) |
(р. 1953) |
(р. 1945) |
М.К.Горшков |
(р. 1940) |
|
|
|
(р. 1951) |
А.Кайе |
|
А.Оукли |
Т.Скокспол |
Н.Е.Покровский |
(р. 1944) |
|
(р. 1944) |
(р. 1947) |
(р. 1951) |
Л.Тевено |
|
|
|
Г.С. Батыгин |
(р. 1949) |
|
|
|
(1951-2003) |
|
|
|
|
А.Ф.Филиппов |
|
|
|
|
(р. 1958) |
|
|
|
|
|
Прежде всего, обращает на себя внимание тот факт, что основоположники социологии появились на свет в европейских странах и в России в промежутке времени с 1798 по 1820 год. Их детство приходится на время ближайших последствий Великой
40
Французской революции и наполеоновских войн; период их взросления и первые публикации относится к первой половине ХIХ столетия. Так или иначе, эти работы связаны с событиями французской революции 1848 года. В течение десятилетий они оказывают мощное воздействие на интеллектуальную среду европейских стран.
Несомненно, что сами по себе события Французской революции оказали огромное воздействие на социальное мышление эпохи, породив уже в эти годы два типа мышления или две парадигмы: мышление, принимающее и ориентированное на революцию, и мышление, обосновывающее прогресс, опирающийся на реформы. Первый тип рассчитан на влияние в массовых движениях, основанных на классовых, национальных иди гендерных интересах. Второй тип ориентирован на государство и иные социальные институты, сохраняющие социальную стабильность. На основе первого типа складывается протестное мышление, на основе второго типа – академическая социология. В нашем исследовании мы преимущественное внимание уделяем именно второму типу, поскольку он вполне вписывается в академическую среду, и лишь упоминаем о существовании первой парадигмы, история которой образует отдельную ветвь в развитии мировой общественной мысли44. Несомненным фактом истории социальной мысли и социологии является как открытая, так и латентная полемика между обоими направлениями и их взаимовлияние.
Важно иметь в виду, что в ходе постоянных дискуссий социология меняет свое содержание. Прежде всего, это обусловлено изменениями самого предмета социологии – общества в целом. Как правило, изменения самого общества осуществляются одновременно с изменениями политического устройства общества, которое сопряжено с определенными взглядами на общество и на природу человека. Кроме того, изменения в содержании социологии обусловлены динамикой научных открытий и полемикой вокруг них в смежных дисциплинах гуманитарного профиля. Переплетение этих факторов оказывается особенно значимо в эпоху перехода со(39)циологии от классики к модерну, и от модерна к постмодернизму. В какой-то мере это совпадает с эпохами европейского исторического развития – от предвоенной ситуации к послевоенному периоду, от дуальной системы мира к его современному состоянию.
Обратим внимание на то, что возникновение и распространение социологического мышления с момента его возникновения приобретает межнациональный характер. Так, идеи марксизма с самого начала формулировались как точка зрения «пролетариата», они были сопряжены с лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и представляли собою теоретическую платформу международного рабочего движения и Первого
44 См. подробнее П.Андерсон. Размышления о западном марксизме. М. Интер-версо. 1991.
41
Интернационала.45 Однако этот интернационализм весьма далек от современных форм научного взаимодействия. Один из современных исследователей творчества Маркса Фрэнсис Уин приводит на этот счет любопытный пример. На одном из заседаний Бюро Первого интернационала французский социалист (будущий зять Маркса) Поль Лафарг объявил нации и национальности «чистейшей воды вздором». «Маркс рассмешил своих английских коллег, указав, что «наш друг Лафарг, как и прочие, кто отменил национальности, обратился к нам на «французском», то есть, на языке, который не поняло девять десятых присутствующих». Он насмешливо добавил, что, отрицая существование национальностей, наш юный (40) фанатик, «видимо, совершенно неосознанно подразумевает их ассимиляцию образованной французской нацией»46.
Что касается идей О.Конта и Г.Спенсера, то они удивительно быстро становятся известными во всех европейских странах. Причины популярности их идей можно модно усмотреть, прежде всего, в том, что они несли в себе: а) образ целостного общества – «национального государства»; б) идею прогресса, основного на «научном знании общества»; в) апелляцию к переменам, которые могли бы быть осуществлены «сверху».
[Заметим по пути, что Конт и Маркс не вступали в интеллектуальный контакт друг с другом. Герцен и Маркс жили в Лондоне одновременно, но не испытывали друг к другу симпатий. Лишь Д.С.Милль и О.Конт находились в переписке между собой. Иными словами (удалено ред.)], Межнациональный характер возникающей социологии основан не на творческом сотрудничестве социологов и социальных мыслителей, а на приятии идей определенного типа в соответствующих «социальных средах», образующихся в разных странах на основе возникновения схожих социальных и классовых структур. «Среда рабочего движения» не принимает академической социологии, она воспринимает идеи марксизма, который адресован именно этой среде. «Интеллектуальная среда» воспринимает социологию Конта и Спенсера, и отторгает идеи классовой политической борьбы. В то же время в европейских странах формируются группы пересечения этих сред, поскольку среди интеллектуалов возникают персонажи, претендующие на выражение интересов рабочего класса, трудящихся, или же интересов народной массы в самых различных ее пониманиях.
Э.Гидденс справедливо отмечает, что крупной вехой |
на пути |
ее |
|
интернационализации |
стала работа Т.Парсонса, опубликованная |
в 1937 году |
– |
«Структура социального действия». Эта работа – серьезная попытка обосновать теоретическую евро-американскую социологию. Она опирается на труды М.Вебера
45Первый Интернационал провел 5 международных конгрессов. Он существовал с 1864 по 1876 годы, подготовив почву для образования европейских социал-демократических партий.
46Ф. Уин. Карл Маркс. М. Издательство АСТб 2003, с 316.
42
(Германия), Э.Дюркгейма (Франция), А.Маршалла (Великобритания) и В.Парето (Италия), которые благодаря Парсонсу [(включению их работу молодого. Парсонсу в качестве своих предшественников в разработке «Большой социологической теории») (уд. Ред.)] как бы объединяются в едином теоретическом пространстве. Парсонс сам усматривает определенный идеологический смысл такого объединения. [В Предисловии 1968 года к переизданию своего главного труда, написанному более 30 тому назад, он так отмечает значение своей работы: «Для истории этой книги важно то, что в ней рассмотрены эмпирически некоторые наиболее широкие вопросы, касающиеся природы современного индустриального общества – и, в особенности, вопросы природы капитализма. Более того, это было сделано в то время, когда Российская революция, Великая депрессия, фашистское движение и приближение второй мировой войны поставили множество фундаментальных социальных проблем. В теоретическом плане работа сконцентрирована на вопросе о границах экономической теории. Этот вопрос решался с таких позиций, при которых не сохранялось преемственности ни с прочными теоретическими традициями «экономического индивидуализма», ни с противостоящими им социалистическими теориями даже британских демократических социалистов, не говоря уже о марксистах. Эти ориентации были исключительно важны для интеллектуальных кругов, поскольку многие их представители были вовлечены в обсуждение дилеммы «индивидуализм – социализм», а экономическая наука представлялась в это время самой важной из общественных наук»47. (удалено ред.)] Появление этой книги означало три важных поворотных момента. Во-первых, - поворот в теоретическом социологическом мышлении в США, которое было представлено, с одной стороны, с Чикагской школой, ориентированной на теорему Томаса в ее индивидуалистической интерпретации и, с другой стороны, философствующей версии социологии, предложенной П.А.Сорокиным, который претендовал на анализ всех мировых культур, всех мировых кризисов и революций. Теперь обе эти версии социологии были отвергнуты. Это был важный шаг в формировании именно национальной теоретической социологии США. Во-вторых, работа Парсонса означала демонстрацию преемственности социологии США по отношению к традициям европейского социологического мышления: ведь к моменту (43) публикации этой книги имена М.Вебера (Германия), Э.Дюркгейма (Франция), были почти забыты, Что касается А.Маршалла (Великобритания) и В.Парето (Италия), то они вообще не существовали в поле социологии, так как Маршалл рассматривался как экономист, а трактат Парето был
47 Talkott Parsons/ The Structure of Social Action/ A study of Social Theory with special reference to a group of recent European Writers. V. I, The Free Press/ N-Y- London 1968. p. YI.(Ур)
43
мало кому известен. Именно Парсонс одних европейских авторов воскресил, а других возвел в сан социологов. Выбор опорных точек был тщательно продуман в методологическом плане: теоретические установки этих авторов должны были находиться между крайностями индивидуализма и коллективистских социалистических ориентаций. Тот факт, что К.Маркс не был включен в число основателей социологии, несмотря на блестящие характеристики современного общества и на разработку теории капитализма, не может быть объяснен случайной забывчивостью. Это было сознательное (или подсознательное) «исключение» («exclusion») как «факт идеологической борьбы».
В-третьих, работа Парсонса обосновала теоретически самостоятельность социологии от смежных социальных наук. Методологическим ее основанием стал системный подход, рассмотрение «общества как системы», опорой на определение Дюркгейма. Экономическая наука была «поставлена на место». Она теперь не могла претендовать на самую важную роль среди общественных наук, а рассматривалась, прежде всего, с точки зрения одной из функций социального целого – адаптации социума к природе, предприятия или отрасли производства к социальной системе, индивида к сложившейся социально-экономической ситуации. А само «целое» - «общество», «социальный организм», «реальность sui generic» - оказались в ведении социологии. Желания, мотивы поведения отдельных индивидов передавались психологии. Социология же рассматривала теперь агрегированные мотивы, порождавшиеся системой ценностей – высшего контролера в функционировании системы социального действия. Теория Парсонса и его ученика Роберта Мертона, как показал в последствие Э.Гидденс, стала основанием социологического «ортодоксального консенсуса», готового принять в свои объятия марксистскую социологию48. Правда, такой поворот дела относится уже к периоду после Второй мировой войны, когда Советский Союз выполнил свою реальную историческую миссию.
Именно в это время наступил третий этап интернационализации социологии, связанный с деятельностью Организации Объединенных Наций, ЮНЕСКО и Совета ЮНЕСКО по общественным наукам, который выстроил официальную линию коммуни(44)каций между двумя социальными системами, сложившимися в мире в этот период. Так называемое возрождение социологии в СССР после смерти Сталина было во многом обязано именно деятельности этих институций. Достигнутая в этот период возможность дискуссии и обмена мнениями предполагала значительный поворот в сторону деидеологизации социальных наук и, прежде всего, социологии. Позиция
48 Э.Гидденс. Устроение общества. Очерк теории структурации. М. 2005, с. 8.
44
Поппера в интерпретации социального знания в гораздо большей степени подходила ситуации, чем позиции Маркузе или Адорно.
Десятилетия, прошедшие до падения СССР, не следует понимать как время бесплодных усилий. Это время носило исключительно противоречивый характер. Каждая из сторон стремилась к защите и упрочению своих интересов, но в то же время каждая из сторон стремилась «не перегнуть палку», поскольку мир находился на грани гибели. «Ортодоксальный консенсус» на Западе был разрушен в конце 60-х, когда наступили пора студенческих волнений. На его месте, как свидетельствует Э.Гидденс, «возникло приводящее в замешательство множество конкурирующих друг с другом теоретических концепций, не обладавших в полной мере теми преимуществами, которые были характерны для ортодоксального консенсуса».49
[В то же время над миром доминировала гонка вооружений. Она рассматривалась с обеих сторон как «фактор сдерживания», но это средство было такого рода, что оно могло оказаться сильнее, нежели провозглашаемая цель. Гонка вооружений означала углубление тупиковой ситуации. В перспективе обе стороны могли оказаться в ловушке, продемонстрированной Карибским кризисом 1960 года. Через четверть столетия после этого события Советская сторона провозгласила сохранение человечества и мира на Земле высшей ценностью в сравнении с классовыми интересами50. Осуществление этой задачи означало необходимость уступок, которые стали внешним фактором распада Варшавского договора, разрушения Берлинской стены, а затем и распада СССР. Однако в 70-е и 80-е годы именно благодаря системе надблоковых контактов, которые носили вполне легальный характер, сохранялось взаимодействие между общественными науками. Разумеется, взаимодействие это настолько ослабло, что его нельзя было характеризовать как фактор интернационализации социологии. Главное, что было создано в послевоенный период, была система международных институтов в области общественных наук и эта система продолжала действовать и в период холодной войны. Именно эта система обеспечивала функционирование международных социологических форумов и исследовательских комитетов, которые стали институтами признания и продвижения ныне действующей группы авторов в области теоретической социологии. Большинство имен зафиксировано в последних строках Схемы 4. Энтони Гидденс, Зигмунт Бауман, Пьер Бурдье, Ульрих Бек, представляют континентальную часть «сонма великих» в социологии, Нейл Смелзер и Джеффри Александер – заокеанскую часть этой ведущей группы. Когда-то Нейла Смелзера в кулуарах называли вратарем (gate-keeper) профессии,
49Там же , стр 8.
50М.С.Горбачев. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М. 1987.
45
последние годы этот титул более подходит в Э.Гидденсу благодаря тому, что издательство Polity-Press находится под его влиянием.(удалено ред.)]
Таблица 7.1 иллюстрирует два пути развития социологии в европейских странах и США. В США, Франция и Великобритания идеи социологии разрабатывались на основе преемственности социального мышления, благодаря чему возник кумулятивный эффект накопления социального знания. Причем можно заметить, что в англо-саксонской культуре социология с каждым поколением усиливает компонент эмпирического знания. Что касается Франции, то здесь сильнее сказывается традиция философского подхода к социальной проблематике. Не случайно фигуры Сартра и Фуко часто включаются в состав французских социологов. [Эти авторы не могут быть исключены из истории французской социальной мысли, поскольку они оказали огромное влияние на формирование послевоенного стиля социального мышления. Они создали новые образцы мышления в рамках французской традиции. Во Франции, также как и в англо-саксонском мире, идеи основоположников социологии не пропадают и не теряются. Они становятся предметом преподавания для каждого нового поколения. Более того, общее образование в этих странах все в большей мере наполнялось социологическим содержанием. В каждой из названных стран своеобразное отношение к марксистской традиции. Наиболее благоприятно это отношение во Франции и Великобритании. Можно сказать, что французский опыт связан с усвоением и переработкой всего положительного, что было связано с марксистской социальной теорией. Опыт Великобритании связан с теми ветвями марксизма, которые рассматривались как реформистские и ревизионистские, и здесь он оказался весьма плодотворным. В США марксистское мышление никогда не обладало практическим влиянием, что определяется особенностями развития капитализма в этой стране и особенностями ее культуры. Одним из наиболее заметных социологов марксистского направления является И.Валлерстейн – автор теории миросистемы. (удалено ред.) ]
Что касается Германии и России, то социология в этих странах развивается своими путями, которые существенно отличаются друг от друга, также как и история этих стран. Сходство между ними не должно вытеснять понимания различий. Во всяком случае, для социологии важно то, что традиции этих областей знания здесь прерываются.(45)
Глава 8. Социология во Франции
[Как отмечалось выше, наиболее развитая в социологическом отношении страна – США. Но не она (удалено ред.)]
46
Родина социологии - Франция. Именно там появились труды О. Конта. Во французской культуре была впервые осмыслена потребность в светском мировоззрении и светском образе жизни. Здесь была сформулирована идея прогресса как поступательного движения общества по восходящей линии. Здесь утверждались принципы рационалистического мышления, опиравшиеся на традиции картезианства. Франция является родиной Просвещения – наиболее влиятельного интеллектуального движения в истории мировой культуры. Она, как и Германия, – страна с богатой философской традицией.
Французская социология, в отличие от американской, при своем возникновении, в меньшей степени связана с практическим запросом разрешения текущих социальных проблем. Она ориентирована на выяснение законов общества вообще, и в силу этого во французской социологической традиции гораздо явственнее выражен теоретический ее характер. Далее, при своем возникновении французская социология опирается на более основательную традицию истории социальной мысли. Р.Декарт, Ш.Л.Монтескье, Д.Дидро и Вольтер уже существовали в истории французской культуры, и социология исходила из традиции Просвещения, а значит, в ней более отчетливо ставились вопросы отношения к религии, более четко определялись границы светского мировоззрения. К моменту формирования "Курса позитивных наук" Конта во Франции получили развитие целый ряд направлений общественной мысли, которые не могли быть проигнорированы. Теории социального равенства и социализма (А.Сен-Симон и Ш.Фурье), опыт построения теорий прогресса (Ж.Кондорсе) и теории "социальной физики" (А.Кетле), – вот наиболее заметные направления социологической мысли до возникновения социологии, уже сформировавшиеся к середине ХIХ в. во Франции. Наконец, к моменту возникновения социологии французская культура впитала в себя опыт Великой французской революции, наполеоновских войн и реставрации.
Вклад Франции в историю социальной мысли заслуживает более обстоятельного обоснования, ибо не только Конт как таковой, но и в целом французская культура и политика породили современное социальное мышление и социологию. Задолго до «Курса позитивных наук» возникло столь величественное произведения как творение Монтескье «О духе законов», появилась первая Энциклопедия, порожденная энциклопедистами (Д- Аламбер, Дидро, Монтескье). Жан Жак Руссо создал теорию общественного договора, указавшей на возможность светской интерпре(46)тации отношений между государством и подданными. Монах Жан Мелье написал опровержение основных постулатов Фомы Аквинского, доказывающих существование Бога и, следовательно, опровергающего божественное основания монархии. Гольбах и Гельвеций заложили основы целостного
47
понимания жизни общества, основываясь на том, что «интересы людей правят миром». Все это вместе взятое составляло суть Просвещения (La Lumiere), ставшего – наряду с традициями Возрождения - основанием европейской светской культуры. Идеи Просвещения (в том числе «Евангелие от Жан Жака») стали мощным стимулом Великой Французской революции, провозгласившей на своих знаменах свободу, равенство и братство (1789-1793). Эта революция, как бы ее ни оценивать с позиций прогресса или консерватизма, потрясла устои европейских монархий и явилась началом их конца. Революция создала новый социальный контекст Европы, она ввела в повседневный обиход понятие гражданина (le citoyen). Она породила новые образцы социального действия, которые впоследствии воспроизводились в самой Франции, в Европейских странах, включая Россию. Она выдвинула своих героев: Дантона, Марата, Сен-Жюста, Робеспьера, характерные черты, которых воспроизводились в ходе многих последующих революций XIX и XX веков. А в своем попятном движении она создала колоссальную фигуру Наполеона Бонапарта, память о деяниях которого остается священной для многих поколений французов.
[Чем была эта революция? На этот вопрос существует множество ответов. Почти каждый историк дает свою трактовку событиям. Обратимся к одному из них «Французская революция, - пишет английский историк Т. Карлейль (1837), – это открытое восстание и насильственная победа вырвавшейся на свободу анархии против разложившейся, исчерпавшей себя власти; это анархия, которая взламывает тюрьмы, выплескивается из бездонных глубин и бесконтрольно, неудержимо бушует, охватывая мир, которая нарастает от приступа к приступу лихорадочного бешенства, пока не перегорит сама собой, пока не разовьются элементы нового порядка, которые она содержит (ибо любая сила содержит таковые), пока анархия не будет, если не упрятана снова в тюрьму, то обуздана, а ее безумные силы не окажутся направлены к своему предназначению как здравые и контролируемые…»51
Французская революция впервые в истории заявила о «правах человека», она прошла через несколько конституций, и в стремлении к новому порядку изменила сами основания прежнего общественного строя, как в экономическом, так и в политическом отношении. В ходе этой революции возникла французская нация и первое европейское национальное государство. Она стимулировала совершенствование европейского парламентаризма, разработала законодательные процедуры, осуществила размежевание трех ветвей государственной власти. Потребность в защите революционного отечества естественным образом привела к лозунгам патриотического содержания и к
51 Т. Карлейль. Французская революция. История. М. «Мысль». 1991, С. 137.
48
формулировке самой идеи патриотизма. Все это неоспоримые плюсы революции, вошедшие в европейскую культуру. В то же время Французская революция прошла через гражданскую войну (в Вандее и других очагах сопротивления), гильотину как орудие террора, физическое уничтожение Людовика XYI го и Марии-Антуанетты, расправы с аристократией и священнослужителями, быстрые и беспощадные смертные приговоры и публичные казни «врагов народа». С сентября 1792 по июль 1794 года «революционный террор», прошел полный цикл, завершившись отправкой на гильотину его собственных инициаторов.(удалено ред.)]
Изучение истории Франции времен революций, причин ее возникновения, меняющихся политических режимов стала школой социального мышления европейского масштаба. [Разумеется, интерпретация истории революции не могла быть однозначной. Одна часть штудий опиралась на идеи Просвещения, подчеркивая их освободительную роль (Ф.Бюше (1796-1865), Луи Блан (1811-1882), позже Ж.Жорес (1859-1914) и А.Матьез
(1874-1932)); другая часть - на критику Просвещения, вызывая особую ненависть к якобинцам, санкюлотам и их вождям (А.Ламартин (1791-1869), И.Тэн (1828-1893),
Л.Мадлен (1871-1956)).
Достойный материал привел и к достойным результатам: французская культура обогащается первой исторической школой, в которую вошли «историки времен реставрации». Они специализировались на истории Европы и Франции (Ф.Гизо (17871874), Ж.Тьерри (1795-1856), О.Минье (1796-1884). Произведения этих авторов получили признание, как современников, так и потомков. Именно эти авторы рассматривают европейскую историю сквозь призму классовой борьбы. А основания классовых интересов они видят в отношениях собственности. Совокупность идей этих французских историков дают полные основания говорить о возникновении социологического мышления в рамках этого направления. (удалено ред.)]
Наряду с исторической наукой важный вклад в подготовку системного рассмотрения общества вносят социалистические идеи, получившие широкое распространение во Франции благодаря Сен-Симону, Фурье и несколько позже Прудону и его последователям. Эти идеи содержат в себе, как правило, два аспекта: во-первых, критику буржуазности, меркантилизма, своекорыстной расчетливости, отхода от гуманистических традиций Просвещения, и, во-вторых, разработку некоторого проекта рациональной и справедливой организации общества, который, в конечном счете, оказывается утопическим. Одна часть социалистов предлагает реформистский путь осуществления своих целей и обращается со своими проектами к действующим правительствам, другая часть, соединяет идеи социализма с идеями революции. [Исходная посылка в
49
рассуждениях состоит в том, что революция потерпела поражение лишь благодаря некоторым случайностям: непоследовательности ее руководителей, предательствам, или простой трусости. Вот если бы во главе движения стояли «другие люди», то она обязательно одержала бы победу. На основе такой логики рассуждений возникает бланкизм, теоретически усвоивший принцип организации военных сражений Наполеоном: «сначала ввязаться в дело, а потом посмотрим!» (удалено ред.)]Подобное состояние общественной мысли свидетельствует о нестабильности ситуации в пост-наполеоновской Франции. И действительно, всего через 15 лет после того, как Наполеон окончательно отправлен в изгнание, Францию со(47)трясет новая революция (1830), а далее, менее чем через два десятилетия волна революционных потрясений распространится из Франции на все страны континентальной Европы.
Итак, на европейском континенте в [первой половине XIX в качестве наиболее мощных динамических сил действуют революционные движения, инициированные Францией, а чуть позже Италией, и контрреволюционные промонархические силы, опиравшиеся главным образом на Россию, выступавшую в своей внешней политике в качестве жандарма Европы. Таков внешнеполитический и культурный контекст, стимулировавший общественную мысль в направлении:
а) объяснении причин революционных потрясений и рассмотрении перспектив общественного развития;
б) нахождения средств внутреннего согласия в рамках данного общества и обеспечений его «устойчивости».
Что касается культурного контекста, то важно заметить, что с середины XIX века историческая наука и социология во Франции развиваются параллельно, эти два поля соперничают не с экономическими науками, как это случилось в Великобритании, а с художественной литературой (О.де Бальзак (1799-1850), В.Гюго (1802-1885), Г.Флобер
(1821-1880), Ги де Мопассан (…), Э.Золя (1840-1902), Р.М.Дю Гар (1881-1958).
Социальный фон французской культуры после Великой революции и наполеоновских войн обогащается целым рядом важных исторических событий. Франция ХIХ века становится членом клуба колониальных держав, она переживает еще две революции (1830 и 1848 гг.) войну с Германией Бисмарка, окончившуюся поражением, Парижскую коммуну 1870 года и ее расстрел, Первую мировую войну и дело Дрейфуса. Она переживает серию реставрационных процессов и череду республиканских режимов. Наследие Великой Французской революции не предается забвению и не уничтожается. Идеалы свободы воплощаются в жизнелюбивом и независимом французском характере. Идеалы равенства - в развитии французского права, основанного на Кодексе Наполеона.
50
Однако Франция, пережив свои революции, становится классической буржуазной страной. Здесь деньги определяют успех в верхних слоях общества, здесь формируется устойчивый средний класс, живущий в достатке, здесь долгое время виноделие и ремесла составляют основу уклада сельских деревень и небольших городков. После увлечения идеями социального равенства, большая часть французского населения стала еще более приверженной католическому мировоззрению. Великие творения безымянных архитекторов формируют городские пейзажи. Notre Dame de Paris, знаменитые соборы Шартра, Руана, многих других городов остаются не просто архитектурными достопримечательностями, но и центрами общения, исповедания, причащения к неземной благодати.
Быт французского общества остается весьма разнообразным. Взлеты культуры (живопись, музыка, драматургия, поэзия) обеспечивают утонченность и изысканность во вкусах «простых» людей.(удалено ред.)]
Идея социологии как особой дисциплины, заслуживающей изучения и преподавания, зародилась во Франции в промежутке между двумя революциями: июльской 1830 года и революцией 1848 года. К этому времени в составе корпуса гуманитарных дисциплин, предназначенных для преподавания в европейских учебных заведениях высшего уровня, сложились такие отрасли знания, как история, политическая экономия, правоведение, логика, комплекс нравственных дисциплин, риторика, древние языки и, разумеется, философия. Символически начало социологии обозначается появлением «Курса позитивной философии» Огюста Конта (1798-1857), который в 1839 г., в четвертом томе своего труда (лекция 47) предпринял попытку дать целостное представление об обществе и стадиях его развития и одновременно очертил совокупность общенаучных методов - наблюдение; логический эксперимент; сравнение; исторический подход, - с помощью которых ученый способен познать это общество. Главный смысл труда Конта, сводился к тому, что признанные дисциплины, даже опираясь на аристотелевскую классику и на философию нового времени, не способны были предложить некоторый проект изменения общественного устройства, обеспечивавший ему достаточно стабильное развитие. Серия революций, уместившаяся во Франции всего за шесть десятилетий, объяснялась недостатками научного мышления среди правителей. Поэтому Конт уже во времена реставрации Бурбонов начинает публикацию «Плана научных работ, необходимых для реорганизации общества» (1822 г.). Проект Конта был выстроен на основе убеждения в том, что позитивное, достоверное, проверяемое, разумное знание об обществе вполне возможно, и свою деятельность он рассматривал в качестве инициативной в этом отношении. Однако правительственные круги Франции не
51
сочли нужным оказать ему поддержку. [Они, как раньше, так и теперь, не особенно нуждались в советах относительно реорганизации общества в целом, так как были заняты решением своих повседневных задач.
К тому же именно этот период французской истории вовсе не страдает от недостатка различного рода проектов широкого плана. До 1824 года О. Конт был секретарем выдающегося представителя французской генерализирующей культуры Анри СенСимона, который вошел в историю европейской социальной мысли в качестве одного из основоположников утопического социализма. (удалено ред.)]
Следующая фигура мощного масштаба Э.Дюркгейм. К началу его творчества имена основоположников французской социологии уже почти забыты, и Дюркгейм начинает заново. В полемике с психологизмом Г.Тарда он утверждает ведущий социологический тезис "общество есть реальность". События общественной жизни не могут быть объяснены ни психологией, ни экономическими основаниями, ни политическими акциями. Это факты особого рода, и специфика их состоит в социальности. Коллективная мысль о самом себе – вот что такое общество. Она выше любого индивидуального сознания. Более того, социальные факты обладают принудительной силой по отношению к индивидуальному сознанию. Поэтому обще(48)тво – это на самом деле и есть Бог. Все, что нас вынуждает действовать вопреки собственным желаниям, остается выше нашего понимания. Эти силы принуждения в индивидуальном сознании сакрализируются и обозначаются именами божеств или божества. Таков второй тезис Дюркгейма. Наконец, его третий тезис связан с открытием генезиса этого коллективного сознания. Истоки его восходят к элементарным формам религиозной жизни, которые органически связаны с ритуалами-практиками и коллективными эмоциями, которые обеспечивают чувство причастности индивида к обществу. Этот тезис увязывается с открытием значения мира эмоций и чувств, которые до Дюркгейма выводились за пределы социального.
В этих трех тезисах, изложенных во всей совокупности работ Дюркгейма, перед нами предстает новый этап осмысления светского начала социальной реальности и вместе с тем наиболее глубокое обоснование идеи солидарности, в усвоении которой нуждалось не только французское общество накануне Первой мировой войны. Замечу также, что дюркгеймовский этап французской социологии существенно отличается от контовского в организационном отношении. Конт обретает последователей своего учения главным образом за рубежом. Последователи Конта возникают во всех странах, подготовленных к восприятию позитивистской трактовки общества. Основным средством распространения его влияния оказываются переводы с французского на другие языки. Конт еще при жизни
52
приобретает мировую известность. С Дюркгеймом дело обстоит иначе. Его труды гораздо менее идеологичны, в силу чего теоретические постулаты нуждаются не просто в поддержке со стороны прогрессистов, а в развитии поля эмпирических исследований. В этом одно из объяснений того, что работы Дюркгейма, также, как и его немецкого современника Вебера, при его жизни не получают признания в общеевропейском масштабе. Лишь в России тщательно отслеживают его публикации и обеспечивают переводы на русский язык52. Дюркгейм создает французское социологическое сообщество, организует первый французский социологический журнал. У него образуется круг последователей, ориентированных на воспроизводство эмпирической картины мира, на фиксирование динамики коллективных представлений в различных обществах и при различных общественных состояниях. Он прокладывает пути к нескольким значимым направлениям французской социальной науки, среди которых структурная лингвисти(49)ка, а далее, – французский структурализм. Э.Дюркгейм был гораздо ближе к левому флангу политической ориентации, чем его современник Макс Вебер. Особое значение в социологическом восприятии мира приобретает понятие "социального факта", который представляет собою нечто гораздо более устойчивое, нормативное, повторяющееся, массовое, нежели индивидуальное стремление. Отдельное самоубийство - во многом результат стечения обстоятельств, дело случая. Но когда национальная статистика фиксирует из года в год повторяющиеся соотношения в количестве самоубийств между мужчинами и женщинами, между представителями разных культур и религиозных вероисповеданий, когда обнаруживается зависимость числа этих событий от возраста и т. д., то это значит, что мы имеем дело с социальными фактами. Так начинается дюркгеймианская традиция во французской социологии, которая характеризуется подчеркиванием идеи органической солидарности - важного сцепляющего механизма в современном обществе. Именно в этой связи формулируется концепция нормативности и девиации, поощрения и наказания (столь понравившаяся П. Сорокину), а в последующем уже у Парсонса - идея социального контроля. Французская социология прошла длительный путь после "Элементарных форм религиозной жизни", раскрывших социальную значимость совместных ощущений, совместного переживания в ходе исполнения некоего установленного обычаем ритуала. Здесь корни теории идентификации и идентичности: основания отождествления себя с некоторым "Мы", то есть, увеличение самого себя, выявления во мне некоего внетелесного бытия.
52 А. Б. Гофман Рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной мысли/ Классическое и современное . М. Наука 2003. стр 251-354
53
Теперь во Франции даже не модно говорить о французской социологии, о традициях Дюркгейма и М. Мосса, даже о структурализме К. Леви-Стросса, поскольку социология, превратившись в подлинно автономное поле деятельности (исследовательской и преподавательской), дифференцировалась внутри себя на несколько течений, обозначенных именами-символами Р. Будона, М. Крозье, А Турена, М. Фуко. Они действительно весьма существенно отличаются друг от друга. Социологический номинализм и позитивистская ориентация характеризуют труды первого, второй известен как аналитик бюрократии и менеджмента, третий – представитель активистской социологии и теоретик социальных движений, инициировавший опыт исследования польской "Солидарности" и шахтерских забастовок в конце 1980-х гг. в СССР, четвертый представляет структурализм, он – создатель концепции ''археологии знания''.
Но наибольшее влияние на развитие современного социологического мышления оказали работы Пьера Бурдьё. Его последователи есть во всех странах, в том числе и в России53.(50)
[Зададимся вопросом: есть ли связь французской социологии с французским национальным характером? С французской культурной традицией?
Франция - исключительно политизированная страна. Термины "левый" и "правый" имеют здесь вот уже около 200 лет вполне определенное значение, - в отличие от России, где коммунисты могут быть националистами. Во французской терминологии это не может быть воспринято и понято. Коммунист - это интернационалист. Четко обозначены границы политических полей, капитала (культурного, социального, экономического). Да, они могут обмениваться друг на друга, но это не означает изменения политической определенности взглядов участников обмена. Правила игры - исключительно важны во французской культурной традиции. Стиль одежды и поведения говорят о человеке больше, чем его слова. Очень четко проводится разделение между светской и религиозной культурой.
Distinctions - различения - вот главная ориентация современной французской социологии. Эта же ориентация оказывается весьма существенной и в практических жизненных ориентациях. ( Удалено ред.)]
Глава 9. Социология в Германии
Немецкая культура по общему признанию чрезвычайно противоречива. Исследователи почти единодушно отмечают изначальную ее двойственность. С одной
53 См., например, Альманах Российско-французского центра института социологии РАН. – систематическое издание, под ред. Н. А. Шматко и Ю. Л. Качановым.
54
стороны, романтизм, связанный со стремлением к некоему не всегда определенному идеалу, с другой – это культура телесного низа, фиксируемая, в частности, в пристрастии немецкой живописи к явной деформации человеческого тела. Еще одна оппозиция "немецкого духа" состоит в противостоянии англо-саксонской трактовке соотношения социального целого и отдельной индивидуальной жизни "этого человека". Социальная целостность – "тотальность" общества всегда выше, нежели человеческое существование. Только в этой целостности, которая чаще всего обретает воплощение в государстве и нации, отдельный человек находит смысл своего существования. Отсюда вытекают два важных следствия.
Во-первых, трактовка государства в смысле, противоположном англосаксонской интерпретации. Именно государство, в частности, государство, возникшее в результате объединения Германии во второй половине ХIХ в., есть реальный субъект исторического процесса. Задача каждого отдельного гражданина этого государства состоит в подчинении любым властным инстанциям и структурам. При этом чем откровеннее властные инстанции провозглашают свои требования, тем большая готовность к подчинению наблюдается в массовом сознании и поведении. Такое понимание соотношения личности и общества формировалось долго и основательно.
Во-вторых, "немецкий дух" согласно традиции ведущих немецких историков и социологов ХIХ – начала ХХ в. (М.Вебер, В.Зомбарт, Э.Трельч) наиболее последовательно воплощается в милитаризме. Именно это обстоятельство привлекло внимание одного из наиболее известных американских социологов Р.Э.Парка, который посвятил первое исследование в своей жизни "самой совершенной военной организации в мире – немецкой армии". Он показал, что задолго до начала Первой мировой войны именно милитаристская интерпретация «духа нации» привела к переопределению ее целей. Война стала рассматриваться как национальная задача и лучшее поприще для проявления высших добродетелей граждан. Генеральный штаб немецкой армии превратился в воплощение интеллекта всей нации. Система образования страны, наука, производство, гуманитарные дисциплины – все было подчинено задачам милитаризации. Не случайно, после начала [51] Первой мировой войны интеллектуальные силы немецкого общества включились в "патриотическую пропаганду".Именно в этот период возникают труды, ставшие в последствии классикой немецкой социологии
В годы Веймарской республики было создано несколько центров социологических исследований, наиболее важные из которых – в Кельне, Берлине и Лейпциге. Сохранили свое влияние В.Зомбарт, Ф.Теннис. Л.фон Виезе и Р.Кениг уже в эти годы стали играть заметную роль. Вебер еще не получил той известности, которая придет к нему гораздо
55
позже. В соответствии с немецкой традицией большая часть социологов ориентировалась на классиков немецкой философии. Возродились левые и правые неогегельянцы, обострились дискуссии между гегельянцами и неокантианцами. Начал работать Институт социальных исследований во Франкфурте на Майне, ориентировавшийся на переосмысление наследия Маркса. С установлением нацистской диктатуры "социология закончилась". Огромное число представителей немецкой культуры эмигрировали в Великобританию и США. В рамках франкфуртской школы было проведено классическое социологическое исследование "Авторитарная личность" (Т. Адорно и др.). Хотя оно было осуществлено в США, все же его можно рассматривать как созданное на немецкой почве. Ибо травма антисемитизма была движущей силой этого замечательного произведения, в котором раскрывался психологический механизм формирования этноцентризма и сопровождающих его фобий.
Согласно И.Шойху послевоенная социология Германии прошла через три серьезных конфликта. Первый – конфликт между "младотурками", или "серыми волками", получившими образование в США, и теми, кто оставался в Германии. В числе последних были и те, кто сотрудничали – в ряде случаев весьма активно – с нацистским режимом. Некоторые из них (Г.Ипсен, К.-Х.Пфеффер, К.В.Мюллер) были публично обвинены в расизме, что означало отстранение от педагогической и исследовательской работы.
Сложнее обстояло дело с Г.Фрейером, А.Геленом и Г.Шельским. Эти социологи поддерживали нацизм, но после освобождения Западной Германии войсками союзников и создания зон оккупации они оказались полезными. Поэтому в 1960 г., когда описываемый конфликт был вынесен на обсуждение Немецкой социологической ассоциации, данные исследователи оказались под покровительством американских властей. К тому времени "Гелен разработал антропологию, которая включала в себя, возможно, лучший подход к анализу социальных институтов, а (52) Шельский стал инициатором эмпирических исследований молодежи, проблематики семьи и социальной стратификации". В 1955 г. Гелен и Шельский выпустили учебник по социологии, который выдержал четыре издания за три года"[Encyclopedia… 1992, p. 764, 765].
Второй конфликт был связан с франкфуртской школой, также возвратившейся из эмиграции. В послевоенной Германии М.Хоркхаймер, Т.Адорно и Ф.Поллак перешли с позиций марксизма на позиции левого гегельянства и обозначили свой подход в качестве "критической теории". Кениг возвратился в Германию в 1950 г. Он поставил перед собой задачу ознакомления новых поколений студентов с основными
56
идеями американской социологии. Кельнский университет, где он работал вместе с фон Виезе, стал наиболее важным центром немецкой послевоенной социологии. Кениг выпустил ряд книг, часть из которых стала бестселлерами: "Социология сегодня" (1949), "Социологический словарь" (1958), вокруг которого объединились "младотурки", двухтомник по эмпирической социологии (1962). Относительно Р. Кенига Шойх делает интересное замечание: "Ирония его ситуации состояла в том, что он выступил в качестве ключевой фигуры американизации нового поколения немецких социологов, несмотря на то, что сам он был более известен как специалист по французской социологии и культурной антропологии" [Encyclopedia… 1992, p. 765].
Третий конфликт разразился в начале 1960-х гг. при попытки достичь взаимопонимания между тремя сформировавшимися к этому времени направлениями немецкой социологии: Кельского направления, франкфуртской школы и школы Шельского. На узком собрании Немецкого социологического общества в Тюбингене (1961 г.) разразилась дискуссия между Адорно и К.Поппером. Первый отстаивал позиции критической социологии, для которой наиболее важной была социальная позиция ученого, его вовлеченность в политический процесс. Второй выступал с позиций защиты автономии социологического знания, свободы от ценностей и опоры на научно установленные факты. Эта дискуссия вышла далеко за пределы немецкой социологии, так или иначе она продолжалась не только в Германии, но и в других странах.
В середине 1960-х гг. произошло еще одно важное событие в немецкой социологии. Заседание Немецкого социологического общества 1964 г. было посвящено вновь открытому М.Веберу. Волна дискуссий о его роли, о соотношении веберианства и марксизма, о веберовской трактовке "свободы от ценностей" прошла во всех основных странах, где социология получила признание. Эта тематика не сходит со страниц социологических изданий и сегодня.
В 1959 г. появляется одно из наиболее влиятельных произведений современной социологической литературы "Социальные (53) классы и классовый конфликт в индустриальном обществе" Ее автор Р.Дарендорф берет на себя задачу сопоставления марксистского и парсонсианского подходов к современному обществу и находит их взаимодополняющими. Марксизм воспринимается им как теория, адекватная для истории европейских обществ и государств второй половины ХIХ в., когда классовый конфликт пронизывал все сферы общественных отношений. ХХ в. принес существенные изменения в композицию конфликта. После первой мировой войны возникает система демократических институтов, основная задача
57
которых заключается в урегулировании конфликтов, в предотвращении социального взрыва и нахождении компромисса между противоположными интересами. Несколько позже Дарендорф выпускает "Общество и Демократия в Германии" (1965), в самом названии которой можно усмотреть вызов традиционному противопоставлению немецкой культуры и демократических институтов. Здесь он рассматривает вопрос о причинах возникновения нацизма в Германии и предположения о его возрождении в каких-либо иных условиях. Эти проблемы становятся особенно актуальными в связи с вступлением в жизнь нового поколения немцев, которые хотят понятьсвоепрошлое
Студенческие волнения 1968 г. приводят к крайней радикализации социального мышления молодежи западноевропейских стран, в том числе и Германии. Марксизм и неомарксизм вновь выходят на публичную арену. Адорно и франкфуртцы вновь оказываются в центре внимания. Идея "позднего капитализма" поникает в сознание интеллигенции. Исходная позиция новых левых состоит в том,
что, по словам Адорно, "социальный порядок США и СССР имеет разную целеполагающую направленность" [Encyclopedia… 1992, p. 767]. В эти годы в общественном мнении социология отождествляется с движением "новых левых". В течение всего десятилетия она становится крайне политизированной, своего рода постоянным поприщем публичного дискурса. На первый план выдвигаются вопросы доступного образования, проблемы колониализма, распространения наркотиков, феминизма, сексуальных меньшинств, и т.д.
После спада политической активности в Германии, наступившего в 1980-е гг., большее внимание приобретают две теоретические ориентации, в значительной степени противостоящие друг другу. Речь идет о Ю.Хабермасе, с одной стороны, который продолжает традиции франкфуртской школы, и Н.Лумане, разрабатывающем собственную теорию общества как системы. Шойх дает следующую характеристику позиций последнего: "Луман сосредоточил свое внимание на разработке чистой теории, которая в своей чистоте отрицает возможности применения теоретических положений к (54) миру эмпирических явлений" [Encyclopedia… 1992, p. 769]. Иными словами, теория разрабатывается ради самой теории, завершающей свои построения концепцией аутопоэзиса – самоуправления любых социальных систем – не столько реальных, сколько мыслимых в теоретическом сознании. В этом смысле теория коммуникативного действия, предложенная Хабермасом, представляется более продуктивной, хотя бы
58
потому, что она опирается на разработанную автором версию истории социологической мысли.
Характерной особенностью немецкой социологии 1990-х гг. становится эклектизм. Он характеризуется разрывом с традициями немецкой классической социологии и основательной американизацией немецкой общественной мысли [Современная… 2002].
Дополнение к главе 9. Ральф Дарендорф
Ральф Дарендорф (лорд Дарендорф) родился 1 мая 1929 года в семье видного политика – социал-демократа. В конце Второй мировой войны, будучи еще школьником, был арестован и отправлен в концлагерь, из которого был освобожден советской армией. После войны окончил университет в Гамбурге одновременно с защитой первой диссертации в возрасте 23 лет. Затем а течение трех лет продолжает образование в знаменитой Лондонской школе экономики, где в 1956 году защищает вторую диссертацию. А уже в следующем году Дарендорф публикует свою первую книгу "Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе". Книга вышла в Германии на немецком языке в 1957 году, а в 1959 она была переведена на английский в США, благодаря чему стала достоянием международной социологической общевтыенности. К сожалению, на русский язык книга до сих пор не переведена.
Затем Дарендорф возвращается в Германия, где преподает социологию в ряде университетов (Гамбург, Тюбенгеи, Констанц). В этот период он занимается разработкой фундаментальных вопросов социологической теории. Большая часть публикаций этого периода вызывала активную дискуссию не только в немецкой, но и в международной литературе54. С 1968 года включается в активную политическую деятельность. С 1973 года он занимает пост министра по исследованием, науке образованию в Европейской Комиссии. В 1974 г. Дарендорф переезжает в Англию, где он занимает пост директора Лондонской школы экономики, которую он когда-то окончил. Этот пост он занимает до 1984 года. Десятилетие - с 1987-1997 - Дарендорф возглавляет Колледж Святого Антония Университета Оксфорд. Одновременно он участвует в работе ряда комиссий Британского парламента. В 1982 году Дарендорф удостоен британского рыцарства, в 1988 году он принимает британское гражданство, а в 1993 году он становится пожизненным пэром. В палате лордов был главой
54 См. Ральф Дарендорф. Тропы из утопии. Работы по истории и социологии. Перевод с немецкого Б.Скуратова и В.Близнеков. М.2002
59
либеральной фракции. В 1994 Рарф Дарендорф избран иностранным членом Российской Академии Наук.
[Основная работа Дарендорфа "Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе" была опубликована в 1957 году - через 12 лет после окончания второй мировой войны. Автор этой книги родился в довоенное время, ужасы войны он пережил в детстве и в подростковом возрасте. Несомненно, что главным вопросом для него стал, как и для многих обществоведов его поколения, вопрос об интерпретации мира.] (Ур)
Дарендорф еще в студенческие годы застает две доминирующие интерпретации. Одна - предложенная американской социологией и воплощенная в теории социального действия Т. Парсонса. Другая - марксистская интерпретация действительности, положенная в основу тех политических систем, которые утвердились в Восточной Европе и в Советском Союзе после разгрома фашистской Германии. Ни та, ни другая интерпретация не удовлетворяют социолога. Он видит их "идеологизм", стремление оправдать соответствующие, хотя и противостоящие друг другу, системы власти.
В своем критическом анализе сложившихся интерпретаций мира Дарендорф стремиться к максимальному объективизму. Он постоянно опирается на первоисточники, прибегая к обильному цитированию соответсвующих авторов и прежде всего К.Маркса и Т.Парсонса. Вся первая часть его работы "Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе" полностью посвящена разбору основных положений марксистской социологии. Дарендорф не без оснований исходит из того обстоятельства, что наиболее важная часть марксистской концепции - теория класса, и, прежде всего, теория осознания классом своих собственных интересов. Именно в классовом противостоянии основной источник конфликта в капиталистическом обществе Х1Х века. Маркс не придумывает социологические понятия. Его теория классового конфликта представляет собою осмысление двух наиболее важных процессов европейской истории XYII-XIX веков - Великой Французской революции 1789-1793 годов и промышленной революции, развернувшейся в Англии и других европейских странах. Ни тот, ни другой процесс не мог быть понят вне категорий классов и классовой борьбы.
Главный конфликт европейской истории Х1Х века - это конфликт между предпринимателем и рабочим. Он развертывается в промышленной сфере, которая была на протяжении прошлого столетия доминирующей сферой общества. В этом пункте и именно в данных исторических границах Дарендорф полностью солидаризируется с Марксом. Большое место Дарендорф уделяет механизмам развертывания классового конфликта. Для понимания (56) этих механизмов особое значение имеет теория превращения "класса-в-себе" в "класс-для -себя", сформулированная К.Марксом. [До тех
60
пор, пока интересы класса остаются неосознанными, невысказанными и несформулированными, класс не выступает на политическом поприще в качестве самостоятельной общественной силы, он остается "квази-группой". У него имеются потенциальные предпосылки к объединению, но само объединение еще не происходит. Класс становится действительной общественной силой лишь тогда, когда он - благодаря своим идеологам и политическим представителям - обретает голос. Этот процесс завершает становление класса, превращает его в реальную политическую силу и "заинтересованную группу" в обществе. Наиболее важный признак становления класса в качестве самостоятельного субъекта исторического действия заключается, по Дарендорфу, в возникновении ассоциации - организации, претендующей на "выражение" классовых интересов или интересов некоторой иной "квази -группы". Ассоциация приобретает политический и юридический статус. Политическая партия - один из видов ассоциации. Ее формальным признаком является сознательное членство. (удалено ред.)] В связи с анализом проблемы превращения "класса-в-себе" в "класс-для-себя" Дарендорф обращается к дискуссии о природе интересов. Он показывает, что вопрос об объективности или субъективности интересов постоянно возникает в истории социологической мысли. [По его мнению, интересы не есть объективно заданные силы, они объективно - субъективны. В их структуре можно выделить латентный компонент, связанный с требованиями, вытекающими из ролевых позиций субъекта, и явный компонент или явные интересы, которые представляют собою психологические реальности. Благодаря этим явным или осмысленным интересам чувства, воля и желания субъекта, в том числе и личности, направляются к некоторой цели. В марксистской традиции это понятие сближается с категорией классового сознания. (Уд. Ред.)] Особое место в дифференциации и поляризации интересов играет, по Дарендорфу, отношение к власти или авторитету. Вслед за Вебером он определяет власть как способность осуществить свою волю, невзирая на сопротивление и независимо от оснований, на которых основывается сама эта способность. Авторитет в большей мере связан с легитимным признанием отношений господства (доминирования) и подчинения. Эти отношения пронизывают все структуры общественной жизни, так как ни одно совместное действие не может осуществиться без разделения уровней ответственности, то есть, без авторитета и власти. Отношения авторитета существуют при всех исторических условиях и в любых социальных образованиях. [Свойства этих отношений заключаются в следующем:
1. Они всегда субординированны;
61
2.Вышестоящие инстанции осуществляют управление нижестоящими и это соответствует ожиданиям. Средствами управления являются распоряжения и команды, предупреждения и запреты по отношению к конкретным действиям нижестоящих инстанций;
3.Ожидания, обосновывающие правомочность управления, относятся не к лицам, а к социальным позициям;
4.В силу этого обстоятельства отношения авторитета касаются лишь ограниченной сферы. В этом отличие авторитета от власти, которая стремится к обобщенному, а не специфическому управлению;
5.Поддержание авторитета - одна из функций правовой системы.(удалено ред.)] Отношения авторитета обязательно включают в себя ситуацию конфликта, так как та
группа, которая обладает авторитетом, заинтересована в сохранении соответствующих структур, а группы, которые лишены доступа к власти заинтересованы в изменении тех условий, которые лишают их причастности к авторитету-власти.
ХХ век означает вступление в пост-индустриальное общество, в котором снижается значение классового конфликта. Этот век внес, по мнению Дарендорфа, решающие изменения в социальную структуру общества. Прежде всего, развитые общественные системы перестали быть индустриальными обществами в строгом смысле слова. Промышленность и вместе с нею промышленное предприятие перестали играть доминирующую роль в организации общественных связей и отношений. Маркс и его последователи не смогли уловить этого перехода к постиндустриальной цивилизации. Промышленное предприятие перестало быть главным институтом, основной клеточкой этого постиндустриального общества, а вместе с этим изменением потерял свое значение и классовый конфликт между предпринимателем и рабочим. Этот конфликт перестал влиять на все стороны общественной жизни, перестал играть роль основного противоречия и главного конфликта. Он оказался локализован в рамках предприятий или отраслей промышленного производства. Не менее важным обстоятельством, меняющим картину общественных отношений, стал факт институционализации этого конфликта. [Рабочие и предприниматели западных стран выработали формы регулирования конфликта по поводу распределения прибыли и заработной платы. Отраслевые профсоюзы, законодательство, посреднические фирмы, государственная политика регулирования конфликтов - все это оказалось новой реальностью, благодаря которой была устранена крайняя напряженность классовой борьбы, пронизывающая ткань общественных отношений в Х1Х в. (удалено ред.)] Все это не означает устранение конфликта из жизни общества в принципе. Наоборот, конфликты становятся более
62
многообразными, так как увеличивается многообразие линий дифференциации интересов и, соответственно, линий распределения авторитета. Вместо общества, которое было резко поляризировано -, возникает плюралистическое общество, с пересекающимися интересами.
Изменение характера конфликтов в обществе влечет за собой и изменение типов структурных изменений. Дарендорф выделяет три основных варианта структурных преобразований. Первый состоит в том, что в ходе преобразований полностью меняется состав лиц, занимающих доминирующие позиции в ассоциации или обществе. Это преобразование революционного типа и в качест(57)ве примера Дарендорф приводит здесь Октябрькую революцию в России. Второй вариант предполагает частичную замену правящего слоя. Это скорее эволюционное, чем революционное изменение в большей мере соответствующее практике структурных изменений в европейских странах. [Так, в Великобритании при смене кабинета министров в результате выборов новой правящей партии сохраняется прежний состав администрации, что обеспечивает преемственность государственной деятельности и большую стабильность государственных интересов.(удалено ред.)] Третий тип изменений вообще не предполагает изменения состава персонала. Изменяется политика, проводимая существующей властью. Правящая партия имеет возможность включить в свою программу требования оппозиции и корректирует свою собственную политическую линию сообразно с этими требованиями. Такой вариант изменений наиболее медленный, но вместе с тем он во многих случаях оказывается наименее болезненным. Хорошо регулируемый конфликт ближе всего именно к этому третьему варианту структурных изменений.
Пост-капиталистическое общество ХХ в. характеризуется прежде всего изменениями в самом типе структурных преобразований. В этом обществе вырабатываются нормы регулирования конфликтов, что связано, с одной стороны, с индустриальной демократией, а с другой стороны, с политической демократией. Дарендорф считает, что индустриальная демократия и политическая демократия - главные системы институтов, характерные для европейских государств после Второй мировой войны и главные условия обеспечения социального мира и благоденствия. [Что касается индустриальной демократии, то она представляет собою новый тип взаимоотношений между рабочим и предпринимателем в промышленности, который характеризуется следующими моментами. Прежде всего, ей свойственен высокий уровень организованности противостоящих сторон: интересы предпринимателей защищаются самой организацией производства, финансовой мощью и законодательством. Но и интересы труда представлены достаточно мощными профсоюзными организациями, которые опираются на силу закона. Каждая из сторон
63
имеет выработанные формы представительства не только на общенациональном уровне, но и в пределах каждого предприятия. Благодаря этому обеспечивается участие рабочих в управлении промышленностью. (уд. Ред.)]
Как индустриальная демократия, так и политическая возникли отнюдь не сразу. Западные страны вынуждены были придти к ним, чтобы сохранить стабильность или чтобы найти пути выхода из кризиса в тридцатые годы. Это новые формы общественных отношений, противостоящие тоталитарным обществам и тоталитарным структурам. Вместе с тем демократия в сфере индустриальных отношений, как и в сфере политики, не устраняет конфликта, ибо конфликт ( по Дарендорфу) исходная клеточка социальной жизни. В этом пункте Дарендорф вступает в полемику, но уже не с Марксом, а с Т.Парсонсом. Конфликт - неизбежный результат всякой системы управления, любой иерархически организованной системы. Идеал полного социального равенства - несомненная утопия, вредное заблуждение, которое приводит лишь к разрушению эффективности всякой совместной деятельности.
В западном посткапиталистическом обществе возникают большие возможности регулирования классового конфликта, который не устраняется, а локализируется в отраслевых рамках или рамках предприятия. Дарендоф считает, что применение термина "регулирование" применительно к конфликту гораздо точнее, чем термина "разрешение" Понятие “разрешение конфликта” вводит в заблуждение, оно "отражает социологически ошибочную идеологию, согласно кото(58)рой полное устранение конфликта возможно и желательно".
[Для успешного регулирования конфликта, считает Р.Дарендорф, важны три обстоятельства.
Во-первых, наличие ценностных предпосылок. Каждая из сторон конфликта должна признавать наличие конфликтной ситуации, и в этом смысле ее исходная позиция состоит в том, что за оппонентов признается само право на существование. Это не означает, разумеется, признания справедливости содержательных интересов оппонента. Иными словами, регулирование конфликта невозможно, если одна из сторон заявляет, что противоположная сторона не имеет права на существование или что позиция противоположной стороны не имеет под собою никаких оснований.
Конфликт невозможно регулировать и в том случае, когда стороны или сторона заявляет об общности интересов. Это также своеобразная форма отрицания наличия самого конфликта. Решающим моментом в регулировании конфликта является признание различий и противостояния.
64
Во-вторых, чрезвычайно важным моментом в регулировании конфликта является уровень организации сторон. Чем более организованными являются обе стороны, тем легче достичь договоренности и исполнения условий договора. И наоборот, диффузный и расплывчатый характер интересов, их рассеянность делает невозможным регулирование конфликтов.
В-третьих, конфликтующие стороны должны согласиться относительно определенных правил игры, при соблюдении которых возможно сохранение или поддержание отношений между сторонами. Эти правила должны предоставлять равенство возможностей для каждой из сторон конфликта. Они должны обеспечивать некоторый баланс в их взаимоотношениях.
Регулирование конфликтов должно обеспечиваться специальными институтами парламентского типа, которые должны:
а) обладать правомочиями на ведение переговоров и достижение согласия. Предполагается, что эти институты должны быть в достаточной степени автономными;
б) эти институты должны обладать монополией на представительство интересов своей стороны;
в) решения, принятые этими институтами, должны быть обязательными; г) они должны действовать демократически.(удалено ред.) ]
Процедурные аспекты регулирования конфликтов состоят в примирении, посредничестве и арбитраже. Включение этих процедур в жизнь общества сужает возможности насильственного развития классового конфликта. Важна, следовательно, не революция, устраняющая классы, а эволюционные изменения, где классовые интересы поддаются постоянному регулированию в постоянно меняющемся мире.
Эволюционный характер структурных преобразований обеспечивается также и всей совокупностью институтов, составляющих современную политическую демократию. Одна из главных свойств политической демократии состоит в том, что общественные группы, не участвующие во власти непосредственно, обладают собственными организациями. Это обеспечивается свободой объединений и развитыми системами коммуникаций. [Благодаря этому все конфликтующие стороны и их интересы признаются институционально. Парламентские органы обеспечивают систему регулярного примирения между партиями. Особое значение при этом имеют правила игры, основанные на конституции государства и на совокупности утвержденных процедур и регламентов, способствующих выработке решений. Суть этих правил состоит в ограничении монополии на власть со стороны правящей партии. Они обеспечивают всем
65
сторонам политического конфликта законные ожидания того, что в будущем они могут получить власть. (уд. Ред.)]
Дарендорф всесторонне анализирует вопрос: кому же принадлежит власть в демократическом государстве? Он не согласен с той весьма распространенной точкой зрения, что за политическими институтами и учреждениями имеются некоторые "реальные" скрытые силы, которые определяют деятельность этих институтов. Он полагает, что правящий класс - не какая-то тайная пружина в общественном организме. Это совокупность тех лиц, которые занимают реально значимые политические должности и позиции. В этой связи он вводит понятие ситуационного класса. Премьер-министр, президент, спикер парламента, председатель Верховного суда обладают реальной властью. В своей деятельности они опираются на парламент и на администрацию. Правящий класс в буквальном смысле слова состоит из бюрократии и правительства. Парламент же частично входит в правящий класс, а частично представляет собою оппозицию. Что касается бюрократии, то она, согласно Дарендорфу, не может быть самостоятельным классом. Ее латентные интересы всегда направлены на сохранение того, что существует. Но то, что существует, определяется не самой бюрократией. Осуществление власти в современном обществе невозможно без бюрократии, но и власть самой бюрократии невозможно, так как она не представляет собою единого класса. Ее власть, по Дарендорфу, (не самостоятельна, она) (Ур) как бы делегирована ей для осуществления исполнительских функций подлинными носителями власти. Кроме того, бюрократия оказывается постоянной составляющей политического конфликта. Она сопровождает и поддерживает любую группу, которая находится у власти, причем только до тех пор, пока эта группа обладает властными полномочиями. (59) [Это слой, обслуживающий реальную власть, который проводит в жизнь директивы правящего слоя с обязательным условием лояльности по отношению к этому слою. (Ур)]
Одно из наиболее важных свойств демократического общества состоит в том, что оно строится на признании допустимости конфликта и многообразия несовпадающих интересов. Властные структуры призваны регулировать соответствующие конфликты, не позволяя им обостряться до насильственных форм. В обществе тоталитарного типа конфликт не признается. Он изгоняется из области регулирования общественных отношений и заменяется единообразием и полным согласием с существующей системой власти. однако как демократическое, так и тоталитарное общества Дарендорф рассматривает не столько как реально существующие политические структуры, а как определенные идеальные типы. В реальной политической жизни наблюдается наличие тоталитарных элементов в демократии и наличие демократических тенденций в рамках
66
тоталитарного политического устройства. Поэтому, по мнению Дарендорфа, борьба между демократией и тоталитаризмом не является главным политическим конфликтом послевоенной истории. В каждом реально существующем обществе идет внутренняя борьба между силами тоталитаризма и силами демократии и центральное место в этой борьбе занимает вопрос о допустимости конфликта и о методах его регулирования.
Глава 10. Социология в Великобритании
[Великобритания – страна не менее великой культурной традиции. Множество тех вопросов, которые были поставлены в континентальной культуре лишь в ХIХ в., в Англии рассматриваются в начале ХVII в. Речь идет о В. Шекспире, сформировавшим своего рода образцы социально-психологического анализа мотивации поведения людей в борьбе за власть, наследство, в разрешении извечной проблемы долга и личной заинтересованности, противостоянии благородства и подлости. Творчество Шекспира – один из главных предметов образования и в современной Великобритании, что, несомненно, влияет на формирование национального социологического мышления.(уд. ред)]
Социологический капитал Великобритании не столь ярок, как во Франции, но весьма основателен. Д.С.Милль соперничает с О.Контом в изобретении термина "социология". В Великобритании создана традиция изучения классового положения, классов в связи с задачами практической социальной политики. Здесь особенно ценят стабильность политического устройства и рациональные изменения государственной власти (напомню пример с У.Черчиллем, которого отправили в отставку с поста премьерминистра еще до окончания войны в предвидении того, что восстановление мирной жизни потребует иных человеческих качеств, чем качества того, кто был вождем нации во время войны).
Проблема свободы личности получила в Великобритании особое звучание еще в колониальный период. Именно эта проблема стала основой английской экономической науки классического периода. А.Смит и Д.Риккардо стали идеологами "робинзонады" – понимания общества как суммы индивидуумов, вступающих друг с другом в договорные отношения. Вторым по(60)стулатом экономической классики стала теория рынка как некоей идеальной модели, выступающей в качестве мощного объяснительного инструмента для условий данного момента и данного времени, исходящего из презумпции равенства участников сделки. Маркс, будучи в Англии, создал учение о прибавочной стоимости, которое было гораздо более реалистичным, поскольку исходило из идеи исходного неравенства участников рынка, прежде всего капитала и труда. Он полагал, что
67
это противоречие будет разрешено с помощью обобществления труда и средств производства и создавал теоретическую конструкцию для разрешения этого противоречия. Но вопрос оказался сложнее.
В "Истории социологии в Британии" Холси проводит четкое различие между социальным мышлением Спенсера, Милля, Маркса и других мыслителей ХIХ в. и социологией, получившей развитие в Великобритании, по мнению этого автора, лишь после Второй мировой войны. Он подчеркивает эмпирический характер этой социологии, использующей многообразие методов анализа социальной реальности для установления фактической стороны дела в том или ином исследовании обзорного типа. Именно на обзорах строится современная британская социология, благодаря которой открываются перспективы построения "хорошего общества", ориентированного на "хорошую социологию", то есть социологию, которую преподают в Лондонской школе экономики. Холси выделяет семь значимых социологических имен в университетах страны. Это З.Бауман, К.Кроуч, A.Гидденс, Д.Платт, А.Окли, В.Рансиман, Д.Вестергард.
Одна из наиболее ярких особенностей Великобритании состоит в том, что в отличие от Франции и Германии она с середины ХУ11 века избегала массовых насильственных действий на своей собственной территории. Революции совершались в соседних европейских странах – Франции, Германии, России, даже в США, но отнюдь не в Англии. Можно сказать, что Англия на полтора столетия опередила другие европейские страны в этом отношении, и после казни Карла I в 1648 году она обрела спокойствие, практику и дух компромисса, умение не доводить конфликты сторон до крайности. В то же время политическая жизнь не прекращалась и противостояние между оппозиционными сторонами разрешались на основе правил достижения согласия сторон, вырабатываемых с помощью государства. К числу решающих политических событий общенационального масштаба, необходимых для понимания становления социального мышления в Великобритании, следует отнести, по крайней мере, два факта: изобретение парламентаризма и осуществление первой промышленной революции. Анг(61)лия становится «первой мастерской мира». Кроме того, она становится первой морской державой и благодаря этим качествам осваивает территорию всех континентов Земного шара. В ХIХ и ХХ веках Англия – крупнейшая колониальная держава мира. На протяжении столетий правящие классы Англии постоянно находили среднюю линию во внутренней политике. В XIX веке Англии удается избежать судеб стран континентальной Европы благодаря серии постепенных избирательных реформ. В Викторианскую эпоху страна достигает процветания и благополучия, формы ее политического устройства рассматривались в качестве идеальных прогрессистами многих стран.
68
[В ХХ веке начинается борьба за передел колоний, порождающая две мировые войны. Интересы значительной части европейских государств перемещаются в область международных отношений. В конце Второй мировой войны Англия выступает одним из инициатором создания ООН. Распад империи, не обошедшийся без крови и насилия, все же завершается созданием Британского содружества наций. После войны наступает эпоха лейбористских правительств. На всех этапах исторического развития Великобритании осуществляется постоянный процесс реформирования общественных отношений. Каждое из событий подобного рода приобретало культурный смысл, вносило свой вклад в формирование национального британского характера55.(ур) ]
Культурные традиции Британии связаны с идеей независимости личности («мой дом – моя крепость»), воспитанием граждан в духе инициативы и ответственности.
Несомненно, что эти идеи связаны с ее историей и, прежде всего, с особенностями положения Британии как первой колониальной державы мира. Положение «истинного британца» по отношению к населению множества отдаленных территорий, где он был господином по праву своего пребывания на этой территории, имело важные психологические последствия. Само обладание этим правом требовало умения командовать и распоряжаться другими людьми, предполагало постоянное состояние собранности, направленной на то, чтобы в любой момент подтвердить свое господствующее положение. Но дело не только в формировании особых психологических качеств нации. Освоение морских путей расширяет кругозор людей и стимулирует их исследовательские инстинкты. В [1869 году Чарльз Дарвин обобщает огромный фактический материал, собранный им на «Бигле», и публикует свою «Теорию происхождения видов», которая обосновывает новый взгляд на происхождение человечества и оказывает мощное воздействие на развитие социальной мысли во всем цивилизованном мире. В этом факте можно усмотреть пример прямого воздействия расширения культурного поля на формирование теоретической конструкции, которая затем получит самостоятельное значение. (Ур)] Кроме того, опыт колониального управления Британских органов администрирования привел к возникновению социальной антропологии, ориентированной на выяснение своеобразия культур зависимых народов. Пионерами в этой обрасти выступили А. Рэдклифф Браун и Б. Малиновский56.
55Влияние Шекспира и Диккенса на развитие социального мышления в Британии – тема самостоятельная. Несомненно, что сохранение творчества этих творцов британской культуры в школьной программе содействует пониманию реалий общественной жизни.
56 «Опыт администрирования в масштабе империи обеспечил изначальные стимулы для развития антропологии, которая стала основанием как самой социологии, так и предоставила обширный материал дискуссий в ее рамках» MARTIN ALBROW. BRITISH SOCIOLOGY. Encyclopedia of Sociology. Borgatta. V. 1.
Michigan University. 1992(pp. 146-151).
69
[Опыт управления колониями требовал также внутринациональной сплоченности подданных британской короны, гасящей различия между собственно
англичанами и шотландцами, выходцами из Уэллса и Ирландии. Более того, особое положение Британии в мире позволяло создавать средства урегулирования внутриклассовой напряженности. Привилегированное положение страны распространялось не только на государство или наиболее могущественные компании, оно так или иначе касалось всего населения и создавало возможности для развития гражданского общества внутри нации. (Ур)]
Характеристики британского национального характера, фиксируемые в исследовательской литературе со времен XIX в.(62), состоят «в самоуправлении, способности человека стоять на своих собственных ногах, посвящении себя упорному труду, в умении в большей мере радоваться жизненным благам, нежели получать удовольствие от полного подчинения властям»57.
Традиционно возникновение социологии в Великобритании связывают с именами Д. С. Милля и Г. Спенсера. Однако теоретическая и практическая социальная мысль на протяжении XIX века вращается в этой стране вокруг вопросов политической экономии На смену классической политической экономии, в основе которой была идея «богатства нации», приходит «новая экономическая наука», представленная в трудах А. Маршалла. В 1879 выходит главный труд этого автора «Принципы экономической науки» (Principles of economics), написанный в соавторстве с супругой Мэри Маршалл. Особенность новой экономической науки состояла в том, что она переключалась с уровня рассмотрения национальных общегосударственных проблем (на чем, прежде всего, была сосредоточена классическая политическая экономия), на уровень реальных отношений между людьми, складывающихся в масштабе предприятия и удовлетворения повседневных потребностей людей. А. Маршалл определяет предмет своей науки как «изучение человечества в повседневной деловой жизни»58. Особое внимание в его теоретических работах занимает проблема преодоления бедности. Решение этой задачи он рассматривал не столько в качестве самоцели, сколько в качестве одного из основных средств повышения уровня цивилизованности общества и формирования нового качества жизни.
Дальнейшее самоопределение британской социологии сопряжено с формированием начал социальной политики, которая была ответом правящих классов этой страны на рабочее движение, требовавшее учета интересов людей труда при распределении колоссальных доходов от эксплуатации колониальных богатств первой
57 Mandler P. The English National Character. The History of an Idea from Edmund Burke to Tony Blair. Yale University Press. 2006. P. 64.
58См. T. Parsons. The Structure of Social Action. 1968, v. 1, p. 130.
70
мастерской мира. В Англии под влиянием рабочего движения сформировалось свое понимание справедливости и свободы, которое получило воплощение в теории Л.Т.Хобхауза (1864-1929) автора «Эволюция нравственности» (1906). Интересно отметить, что сразу же после публикации этой работы Хобхауз приглашается на руководство кафедрой социологии, впервые созданную в Лондонской школе экономических и политических наук59 на средства шотландского филантропа Мартина Уайта. (1907)60. В теоретическом плане Хобхауз – эволюционист, поддерживающий идею нравственного прогресса общества. В политическом плане – представитель этического социализма. В основном своем труде проследил идеи нравственного прогресса – от Томаса Мора до Р.Тоуни (теоретика христианского социализма).
Весьма характерно для британской социологии, ориентированной на реформистскую политику, определение государства (63), предложенное Р.Тоуни в его лекциях в ЛШЭ. Он учил, что государство это «чернорабочий» (serviceable drudge) или «надежный инструмент для организации медицины, образования, благосостояния»61. Здесь уже наблюдается отделение социальной политики от социологии, которое найдет свое продолжение в публикациях британских социологов следующих поколений. Так, в 1942 году подготовлен знаменитый доклад лорда Вильяма Бивериджа (Президента ЛШЕ) «Social Security and Allied Services». Приведем центральное высказывание из этого доклада: «Программа социальных гарантий предлагается как часть общей программы социальной политики. Это лишь одна из составляющих наступления на пять громадных зол: на физическую Нужду, на Болезни, которые часто порождают эту нужду и влекут за собою множество иных последствий, на Невежество, которое несовместимо с демократическим устройством общества, на Нищету (Squalor), которая оказывается следствием случайного и нецеленаправленного размещения промышленности и населения, и на Лень, которая разрушает благосостояние и развращает людей, независимо от того, сыты они или голодны, поскольку они не заняты» 62
Наиболее яркая фигура в этом первом поколении социологов – Т. Х. (Томас Хэмфри) (Ур) Маршалл (1893-1981). Он получил образование в Кэмбридже, был членом Тринити колледжа. Самый важный вклад в социологию - книга «Гражданство и
59Сама кафедра была открыта в 1907 году на средства шотландского филантропа Мартина Уайта – выделившего для этих целей 10 000 британских фунтов стерлингов.
60Сама Лондонская школа экономических и социальных наук (LSE) ,была создана за 12 лет раньше в 1895
году при содействии лидеров фабианского социализма супругов Вебб.
61Цит. по работе A.H. Halsey. A History of Sociology in Britain. P. YI-YII, где есть сноска на R H. Tawney.
Equality. 1931. Заметим, что тема социального равенства остается одной из центральных в британской социологической литературе.
62 (Цит по Badlock, Manning. Social Policy. Oxford University Press,1999. P. 6).
71
социальный класс»63, опубликованная на основе лекций, прочитанных в Кэмбридже в 1949 году в честь Альфреда Маршалла. Одна из проблем, поставленных А. Маршаллом, звучит так: можно ли превратить рабочего в джентльмена? Т. Маршалл продолжает эту тему, переформулировав «джентльмена» в «гражданина». В этой связи он разрабатывает свою теорию гражданских прав, показав на основе исторического материала три составляющие этого понятия: цивильная составляющая (равенство всех и каждого перед законом – уже в XVIII веке), политическая составляющая, связанная с развитием избирательного права (XIX век, но равноправие женщин при выборах в парламент достигнуто лишь в 1928 году – А.З.), и социальная составляющая, связанная с гарантированным уровнем заработка и доступным для всех образованием (XX век). Гражданство, рассматриваемое в полном объеме всех прав и обязанностей (64) представляет собою систему равенства, в то время как классовая структура – сохранение неравенства. Противостояние этих принципов – характерная черта английского общества, а, возможно, любого капиталистического общества. Один из наиболее важных выводов из анализа состоит в тезисе: «равенство в статусе более важно, чем равенство в доходах»64.
Послевоенная история социологии в Британии детально рассмотрена профессором А.Х.Холси, который выделяет четыре периода в ее становлении и развитии:
1.Непосредственно послевоенное время.
2.«Экспансия» 1950-1967 гг (золотой век социологии).
3.«Восстание» (revolt) 1968-197565.
4.Годы неопределенности 1976-2000.
В начале пятидесятых ЛШЭ по специальности социология заканчивают 13 будущих почетных профессоров. Среди них А.Х.(Челли) Холси, Ралф Дарендорф, Давид Локвуд, Джон Вестергард. Для второго периода характерно «социологическое завоевание» Кэмбриджа и Оксфорда, в которых преподавание социологии долгое время не допускалось, создание государственных фондов поддержки социальных наук, расширение состава обучающихся в университетах, увеличение числа университетов, освоение нескольких общенациональных исследовательских проектов, в том числе исследования классовой структуры Локвудом. Этот период характеризуется укреплением связей с правительственными инстанциями. В частности, по заданию правительства разрабатывается концепция бедности, которая подлежит проверки эмпирическими
63На русском языке благодаря В.Г. Николаеву вышли только теперь «Избранные очерки по социологии» Т.Х. Маршалла. М. ИНИОН, 2006. 308 с.
64Marshall T. H. Citizenship and social class and other essays. Cambridge, 1950. P. 56.
65Имеются в виду студенческие волнения, захватившие США, Германию, Францию.
72
исследованиями. К этому же времени относиться и появление работы Р.Дарендорфа66, в которой дается развернутая критика и марксизма, и парсонсианства и разрабатывается
парадигма регулируемого конфликта современного общества67.
«Восстание» 1968-1975 вписывается в волну студенческих волнений, начавшихся в Европе и США в 1968 году. В Англии центром стало ЛШЭ. 3 февраля 1967 г. состоялось учредительное собрание Союза радикальных студентов и демонстрация студентов перед парламентом в связи с попыткой поднять плату за обучение иностранных студентов. Ситуация была во многом схожа с тем, что происходило в Германии68. Критическая социология сталкивается с социологией институционализированной, направленной на сот(65)рудничество с правительственными структурами. Однако в Великобритании эти явления конца 60-х годов не принимают столь резких форм протеста как во Франции и США. По-видимому, «революционные волны» континентального происхожд ения разбиваются о берега Священного Альбиона, как это было и в 1848 году.
Годы неопределенности характеризуются успокоением ситуации. С одной стороны, сохраняется значительный интерес к теории (специальный исследовательский комитет Британской Социологической Ассоциации) современного капитализма, глобализации и т. д., [В этом плане трудно обойтись без изучения ленинских работ69, (Ур)] с другой стороны - внимание к повседневной жизни70, что подтверждает устойчивост традиций эмпирической социологии в Великобритании. Во всяком случае, одной из характерных особенностей социологии в Британии остается тщательное изучение динамических аспектов социальной структуры британского общества. [В качестве иллюстрации можно было бы привести одно из последних исследований Голдторпа и Шана, опубликованное в European Sociological Review. В результате исследования была получена ранжировка профессиональных групп британского общества. Авторы исследования сгруппировали основную массу занятого населения в 31 подгруппу, и каждая получила соответствующий ранг в зависимости от совокупности эмпирически применяемых оценивающих принципов. Мы здесь приведем только несколько профессиональных групп, достаточно характерных для социальной структуры общества в целом71.
66 Dahrendorf R. Class and Class Conflict in an Industrial Society. Stanford, 1959. 67Halsey A. H. A History of Sociology in Britain. P. 107.
68Ю.Н.Давыдов (автор и редактор). История теоретической социологии. Т. 4, с 125-137.
69См., например, Service R. Lenin. A Biography. Oxford University Press. 2000 или Lane Christell. Varieties of capitalism (Project).
70Характерное исследование «Способы приготовления пищи людьми в преклонном возрасте», университет Суррей, проект профессора С.Арбер.
71 Голдторп и Шан European Sociological Review vol. 20, no. 5, dec 2000
73
Ранг |
Название |
1.бухгалтер диплом, священнослужитель, медработник, юрист
4.лектор колледжа, школьный инспектор, школьный учитель
13.секретарская работа
22.пожарные и полицейские офицеры
31.сельхозрабочие, носильщики, уборщики мусора
Однако наиболее известной фигурой в британской социологии, влияние которой широко распространяется не только в Великобритании, но и во всем мире, прежде всего в теоретической области является фигура Энтони Гидденса. Попытаемся дать краткий очерк теоретических позиций этого автора. (Ур)]
Дополнение к Главе 10. Энтони Гидденс
Многими современниками как в Англии, так и за ее пределами, Э.Гидденс оценивается как самый выдающийся представитель современной теоретической социологии72. Его теоретические построения опираются на основательное знание истории классической и современной социологии. На основе признания значения его работ он получил профессуру в Кэмбридже (1983), а затем стал директором ЛШЭ и членом палаты лордов. Не менее важно и то, что Гидденс стал одним из основателей “Polity Press” и директором этого издательства. Постоянно следил за новыми социологическими работами, выходившими в Европе, обеспечивал их переводы на английский язык. Наиболее важные работы теоретического характера самого Гидденса «Исторической материализм и его критика» (1981), «Устроение общества: очерк теории структурации» (1984), «Социальная теория и современная социология» (1987). Если проследить весь комплекс его работ, то можно отметить движение мысли от теоретических обоснований демократического социализма, основанном на трудах К. Маркса, к либеральной интерпретации мира в духе третьего пути.
Возможно, что кульминационная точка его теоретического сближения с
72 Энтони Гидденс разработал собственную теорию структурации (1984), и благодаря множеству публикаций стал наиболее известным теоретиком в мировой социологии со времен Талкотта Парсонса. Успех его проекта определяется конструктивным освоением множества компонентов французской, немецкой и американской теорий, в которых всегда сохраняется элемент дискуссии. Гидденс придает этим теориям достаточно изящную форму, благодаря которой иностранные идеи хорошо усваиваются новым поколением социологов. Работы этого автора означают весьма заметный перелом (secular change) в истории британской социальной мысли от надменной самоизоляции к амбициозному космополитизму. Гидденс внес существенный вклад в интернационализацию социологии, происходящую в современном мире. (Мартин Алброу). (уд. Ред)
74
марксизмом относится к 1983 году, когда Гидденс прочел лекцию в Римском Университете на тему «Национальные государства и насилие»73. Выбор темы отчасти обусловлен ха(66)рактером аудитории, ибо Римский университет был известен своими левацкими настроениями. Характерно, что в этой лекции Гидденс, рассуждая о вариантах будущего человечества, цитирует М. Бакунина, который, как известно, еще во времена Маркса и Герцена, Бисмарка и Николая I провозглашал борьбу за уничтожение государства и ликвидацию границ во имя естественных человеческих симпатий и справедливости. Реальность оказалась более суровой и национальное государство как форма существования человеческих сообществ оказалось не только более живучим, но и гораздо более агрессивным и чувствительным по отношению к своим границам, чем это могли себе представить теоретики и мечтатели о лучшем обустройстве общества XIX века, Причем эти характеристики оказались присущими не только капиталистическим, но и социалистическим государствам. Параллельно с этими политологическими соображениями, Гидденс разрабатывает свой вариант общей социологической теории на основе критического анализа состояния общественных наук. [Выше мы уже упоминали об «ортодоксальном консенсусе» и его судьбах. Смысл этого консенсуса состоял в том, что он давал определенные ориентиры не только для политики, но и для решения вопросов повседневной жизни. (Ур)]
Обществоведы, по мнению Гидденса, должны заняться разработкой понятий «человеческое существо», «человеческая деятельность» и «социальные изменения». Таким образом, предлагается объединить усилия разных отраслей обществознания вокруг проблематики человека74. Вместе с тем, при такой широкой постановке задачи, размывается специфика социологического исследования, и образуется сдвиг исследовательских интересов в сторону философских и психологических проблем. Гидденс отмечает, что для характеристики современного обществознания «исключительно важен укоренившийся дуализм - противоречие между объективизмом и субъективизмом. Нет никакого сомнения в том, что у Парсонса в его общей
теоретической |
схеме |
объект (общество) преобладает |
над |
субъектом (разумным |
|
человеческим |
существом).75 Сторонники герментевтики |
и |
феноменологии |
четко |
|
ориентируются на субъективизм. Концептуальный водораздел между субъектом и социальным объектом расширился, т. о. , до огромных размеров.
73See Nation-States and Violence in “Social Theory and Modern Sociology” Polity Press 1987? Pp/ 166-182.
74В 60е годы аналогичную задачу поставил директор комплексного исследовательского института ленинградского государственного университета, известный советский психолог, профессор Борис Герасимович Ананьев. К сожалению эта деятельность была прервана в результате безвременной кончины этого талантливого ученого.
75Э Гидденс. Устроение общества, с. 15.
75
Кризис современного обществознания начался с отвержения сложившейся системы преподавания общественных наук. По мнению Гидденса, возник «гомон конкурирующих друг с другом конкурирующих направлений» - в российском случае 90-х годов «теоретический плюрализм», который подрывал основания мира социально значимых ценностей. Возникла идеология вседозволенности, четко выразившаяся в так называемой сексуальной револю(67)ции. В сфере личных отношений при пропаганде открытости и свободы были подорваны основания взаимного доверия между близкими людьми. Хаос позиций и точек зрения, который стал утверждаться в общественных науках, не мог более служить основанием для практического консенсуса. Вместе с тем, он не приводил и к революционным изменениям, поскольку в рамках теоретического хаоса невозможно было обосновать перспективу объединенного социального действия. Для участников молодежных движений этого периода было ясно, против чего следует вести борьбу – то есть против всякой рутины, - но совершенно не ясно, за что именно следовало бы бороться76.
Одна из доминирующих тенденций в области общественных наук определялась «лингвистическим поворотом», который был тесно связан с доминирующей тенденцией «понимающей социологии» и герменевтического подхода к социологии. Этот подход предоставлял аргументы в пользу переоценки субъективного начала социального действия. Вся «реальность» сводилась, так или иначе, к реальности языка и языкового общения между индивидуумами. Ход рассуждений строился примерно таким образом: «Мы не можем выйти за пределы нашего языка, который сводится к совокупности символов и тем самым оставляет наше действие в пределах нашего собственного сознания. Субъект действия, следовательно, свободен в смысле независимости от социальных структур, которые рассматривались как внешние детерминанты действия. Он зависим лишь от собственного сознания, которое само по себе производит смыслы деятельности. Я сам творю свой собственный мир, и я вполне удовлетворен этим творением». Феноменология Шюца, символический интеракционизм, так или иначе, основывались на этих посылках. В различных вариантах обыгрывается именно эта логика рассуждений.
Противоположная – структуралистская интерпретация социального действия - строится на основе тезиса об объективности структуры. Структура объективна, она предопределяет границы человеческого восприятия и действия. Но если действие предопределено социальной структурой и объективными отношениями, то человек не
76 Здесь также отчетливо просматривается сходство между началом 70-х готов на Западе и 90-ми годами в России.(Ур)
76
может быть свободен. Он оказывается песчинкой в теле общества, а значит, его индивидуальная жизнь лишена смысла: в круговороте отношений между обществом и личностью оказывается, что «ничто не ново под луной».
Гидденс разрабатывает свою теорию структурации, поставив перед собою задачу преодолеть сложившийся разрыв между структурным функционализмом и методологическим индивидуализмом и таким образом найти теоретические основания нравствен(68)ного сознания и поведения в новой исторической ситуации. Основным средством преодоления сложившегося разрыва в интерпретации структуры и действия он находит в формуле «дуальности структуры». В чем же смысл этой формулы? Обратимся к тексту: «Согласно теории структурации, момент продуцирования действия является одновременно и моментом его воспроизводства в контексте повседневной жизнедеятельности – моментом определенной социальной практики, как части отношений общества. Подобная ситуация сохраняется даже во время насильственного свержения власти или при наиболее радикальных формах социальных изменений… Напомним, что воспроизводя структуральные свойства, субъекты деятельности воспроизводят также и условия, которые делают возможными подобные действия и социальные практики. Структура не существует независимо от знаний деятелей относительно того, что они делают в процессе повседневной деятельности. Субъекты деятельности всегда имеют определенное представление о том, что делают: в виде некоторого описания, существующего на уровне дискурсивного анализа. Однако другие описания могут представлять их деятельность совершенно иным, незнакомым и непривычным образом; и, кроме того, субъекты могут ничего не знать о многочисленных последствиях собственной деятельности»77
[Итак, остановимся на последовательности рассуждений: споры о различных подходах к социологии в целом и социологических исследованиях идут давно и Э. Гидденс фиксирует их и обобщает, выделяя раскол в социологическом сообществе, основанный на разных интерпретациях взаимодействия объективного и субъективного начала. (удалено ред.)] Теория структурации, переходя на язык диалектики, преодолевает теоретический разрыв между объектом и субъектом, усматривая субъективное начало в самом объекте, и объективное начало в субъективном. Ранее это называлось преодолением двойной противоположности. По Гидденсу структурация – это процесс, а не состояние, процесс совершающийся на макроуровне, точнее соединяющий макроуровень с микроуровнем. Гидденс обозначает это с помощью понятия «дуальности структуры», которая вместе с тем должны быть рассмотрена и как «дуальность действия».
77 Э Гидденс. Устроение общества, с. 71-72
77
Действительно, действие имеет двойственное – по крайней мере – содержание. Во первых, оно есть осуществление намерений субъекта, и, во-вторых, оно есть воспроизводство структуры, которая сама по себе ограничивает возможности действия и в то же время представляет собою пространство этого действия. Действие воспроизводит структуру, и таким образом оно создает условия для повторения самого действия. Но в результате этого воздействия структура не остается неизменной. Она меняется, каким бы ни было действие, оно представляет собою «воздействие»: «капля камень точит». А «структура» постоянно оказывается в подвижном состоянии, она изгибается, извивается, в ней образуются щели, проходы, и в результате у автора возникает возможность получить от структуры больше, чем он рассчитывал, планируя первоначально свое действие. А иногда результат может быть противоположным по отношению к намерениям. Поэтому речь идет не просто о действии, а о системе деятельности в определенных, скажем, профессиональных рамках, то есть о практиках, основанных на знании ситуации, понимании своих целей, избранию средств их достижения. Важнейшее положе(69)ние теории структурации касается того, что люди ведут себя сознательно. В совокупности своих социальных практик они не «быдло» и не предмет для манипуляций с помощью распространения слухов и клеветы, просто ложной информации, техникам дезинформирования. Принимая решение и делая свой выбор, люди вполне отчетливо осознают такого рода возможности, независимо от того, где могут совершаться такого рода действия – а магазине, на рынке или на избирательном участке.
Рассмотрев отношения субъекта и объекта с позиций «дуализма структуры», Гидденс столь же тщательно анализирует и мотивацию действия со стороны субъекта. «Сознательность, – пишет он, - всегда ограничена. Поток действий непрерывно производит следствия, которые являются непреднамеренными, и эти непреднамеренные последствия могут формировать новые условия действия посредством обратной связи. История человечества творится преднамеренной деятельностью, но она не является результатом преднамеренного проекта. Она постоянно ускользает от попыток отвести ее по какому-то задуманному направлению».78
В начале 90-х Гидденс резко меняет проблематику своих публикаций: они все в большей мере становятся не столько социологическими, сколько политологическими и в этом качестве весьма идеологизированными. Наиболее четко это ощущается в его последних работах, посвященных проблемам Третьего пути, глобализации, Европейского союза. Ведь Гидденс не только писатель и общественный деятель (член палаты Лордов), но и блестящий лектор. Стиль его общения с аудиторией – абсолютно свободный,
78 Там же, с. 72.
78
независимо от порядка сложности излагаемых вопросов. Построение его лекций и владение британским - английским вызывают эстетическое удовольствие. Не случайно Энтони Гидденс был приглашен компанией Би-Би-Си для серии лекций о глобализации по всемирному радиовещанию. На основе этих лекций он издал книгу «Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь».
«Главным стержнем XXI века, - утверждает Гидденс в этой работе, - станет конфликт между фундаментализмом и космополитической толерантностью. В глобализирующемся мире, где информация и образы постоянно «путешествуют» по всему земному шару, мы регулярно вступаем в контакт с другими людьми, которые мыслят и живут не так, как мы. Космополиты приветствуют и воспринимают это культурное многообразие. Фундаменталисты считают его опасным и тревожным явлением. Идет ли речь о религии, этнической идентичности или национализме – они ищут прибежище в обновленной и «очищенной» традиции, в зачастую и в насилии.
Есть основания надеяться, что космополитическая точка зрения победит.
Терпимость в отношении культурного разнообразия и демократия тесно взаимосвязаны, а демократия сегодня распространяется по всему миру. За распространением демократии стоит глобализация. В то же время …необходимо соответствии с требованиями глобальной эпохи. Хозяевами своей истории мы никогда не станем, но найти способ «поймать наш ускользающий мир можем и должны»79.
Остановимся на минуту на этом простом и завораживающем тезисе Гидденса. Найдено основное противоречие эпохи! С одной стороны, религиозный, этнический и национальный фундаментализм, а с другой стороны, космополитизм как общее благо и цель прогресса. Эта исходная идея не может не вызывать целый ряд вопросов. Прежде всего, в какой мере эта оппозиция космополитизма и фундаментализма выражает реальное содержание нашего времени? Требуется внести ясность в содержание этих базовых понятий. Фундаментализм и космополитизм представляются полюсами оппозиции. Но в какой мере это связано с современностью? Не является ли это характеристикой любого исторического времени, поскольку в рамках этого времени развертывается борьба между так называемыми силами прогресса и силами реакции? Как отмечает российский социолог М. Тарусин, фундаментализм был присущ любой религиозной системе во времена раскола этих систем. Православная религия пережила такой раскол в период царствования Алексея Михайловича, в результате чего возникло старообрядчество. То же можно сказать и о расколах в истории западной католической церкви. Религиозные войны, имевшие место в истории Европы, были гораздо более кровопролитными, чем расправа с
79 Гидденс Э. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь. М. 2004. стр. 20-22.
79
православным фундаментализмом в лице старообрядчества. [Здесь насилие выступало в форме актов самосожжения, выражавших преданность религиозной идее. К этому же времени относятся реформы Петра Великого, в лице которого старообрядце видели антихриста. Культурный след, оставленный старообрядчеством, сохранился в лице творений протопопа Аввакума. Вместе с тем, борьба со старообрядчеством выражалась в форме преследований раскольников, сопротивлявшихся канонам нового прочтения Священного Писания. Эта борьба имела своим содержанием обновление России и избрание культурно-исторической ориентации на вхождение в западный мир. Можно ли полагать, что Петр был предшественником современного космополитизма?(уд.ред.)]
С другой стороны, неопределенным остается термин самого космополитизма как единственной перспективы будущего человечества. Чем отличается нынешний космополитизм от «пролетарского интернационализма»? Известно, что последний был формой классовой борьбы и классовой солидарности, противостоящей миру капитала и руководствующейся одним из проектов построение «справедливого бесклассового общества». С этой формой интернационализма, несомненно, была связана идея космополитизма, но следствием этого противостояния в XIX и XX веках было развитие гражданских войн во всех европейских странах.
Поэтому весьма двусмысленной является связь между фундаментализмом и насилием. Оказы(71)вается, что на практике защита и распространение «демократических» и космополитических идеалов тесно переплетено с насилием как с той, так и с другой стороны. Неверно противопоставлять космополитизм как будущее человечества, свободное от насилия, а фундаментализм исключительно объявлять источником этого насилия. Современный мир гораздо более разнообразен, и он не умещается в дихотомию двух противоположных начал, как бы мы их ни называли. В этой связи следует обратить внимание еще раз на позицию Бурдье, который отчетливо представлял себе различия в позиционировании интернационализма и националистических устремлений разного рода. Он показал в своих исследованиях, что очень часто под флагом интернациональных или космополитических идей выступают реальные национальные интересы определенных стран или, по крайней мере, групп капитала, доминирующих в современном обществе.
[Действительно современный религиозный фундаментализм приобретает агрессивные и террористические свойства. Но и в данном случае речь идет не о защите идей как таковых, а об утверждении определенных национальных и религиозных интересов. (уд. Ред.)] Действительная сложность мира в современном обществе предстает в многообразии полюсов конфликтов, организационными формами этих конфликтов
80
выступают, прежде всего, государственные интересы. Такое понимание проблем дает основание рассматривать реальную многополярность мира и обеспечивать сохранение стабильности. Противоположная точка зрения ведет к обоснованию противостояний и закрытию всех путей для переговорных процессов между так называемыми фундаменталистами и представителями «космополитической» идеологии.
Если понимать под космополитизмом некоторые международные интересы, характеризующиеся надгосударственными структурами, то оказывается, что в любой интерпретации мы используем глобализацию как тенденцию мирового развития в крайне узких интересах доминирующей нации. При этом не остается места для «стратегии третьего пути», к чему призывает Энтони Гидденс в других своих работах.
Глава 11. Социология в США
После изнурительной и жестокой гражданской войны США не обрели ни умиротворения, ни спокойствия. Интенсивная индустриализация, стимулированная победой Севера над Югом, в качестве своего непосредственного следствия имела быстрые изменения социальной структуры общества. А.Видич и С.Лиман обозначают следующий перечень проблем американского общества (72) второй половины ХIХ в.: огромное число неприспособившихся иммигрантов; освобождение от рабства афроамериканцев; коренные индейцы, сохранявшие племенную организацию жизни, земли которых постепенно экспроприировались и чье население оказалось под угрозой вымирания; увеличивающееся число жителей городов, обращенных в нищету, социальные условия которых, экономические и культурные потребности и политические взгляды были предоставлены принципу laissez-faire и слепым силам истории. Все это сопровождалось совокупностью социальных движений, направленных на эмансипацию человека с помощью местных сообществ, феминизма, классовой или расовой борьбы, генетического контроля, биоинженерии, либо рационализацией благотворительности, реформами и прогрессом80
Идеологически господствующие системы социального мышления (пуританство на Севере и протестантизм на Юге) должны были постепенно трансформироваться под натиском обозначенных проблем. Эту задачу и выполняло новое направление социальной мысли в США, получившее название социологии. Социология в форме контовской утопии вселяла надежду у теологов и Севера, и Юга. Она претендовала на признание в обществе и на участие в выработке и принятии решений. В конце концов мелиористы протестантского толка примирились с контовским позитивизмом, рассматривая его и как
80 Vidich A., Lyman S. American Sociology. 1985. p. 2.
81
социальную науку, и как источник нравственного возрождения. Они восприняли и контовскую концепцию государства, которое должно руководствоваться советами позитивистски ориентированных "специалистов по социальным болезням" и благодаря этому сделаться институтом социального возрождения.
Конт – не единственный социальный мыслитель, чье влияние преодолело океан. В США отмечается влияние Г.Спенсера и Ч.Дарвина, Б. и С.Веббов (фабианский социализм), немецкого историка Г.фон Шмоллера, Д.Риккардо и К.Маркса. "Идеи всех этих авторов были переопределены с тем, чтобы они были соотнесены с американскими условиями и в особенности с фундаментальными установками пуританской теологии, обращенными к мирским ценностям".81 Институционально социальная наука сосредотачивалась в Гарварде: именно в этом университете читались первые систематические курсы по социологии.
Важная особенность становления американского общества состояла в том, что иммигранты, переселявшиеся в США, прини(73)мали решение о переезде индивидуально,
на свой страх и риск. Здесь строилось общество из индивидов, а не индивиды и личности возникали из общества. Отсюда – иное видение общества, обязательств перед другими, даже иное понимание непосредственного окружения – сельской или городской общины. Поэтому чикагская школа социологии (Р.Парк и др.) возникает в контакте с философией прагматизма Д.Дьюи. Социология (в этом ее варианте) направлена на изучение индивида в группе: на изучение выборов, предлагаемых новыми жизненными ситуациями.
Распространение марксизма и социализма началось было в Соединенных Штатах в связи с ростом рабочего движения во времена Великой депрессии, но правящая элита оказалась достаточно гибкой, и Парсонс, в частности, работал в этом ключе. Не случайно он исключил Маркса из числа социологов, на которые опиралась его теоретическая конструкция (в отличие от М.Вебера, А.Маршалла и В.Парето и даже Э.Дюркгейма, грешившего социализмом). Пример США как страны, в которой социология получила наибольшее признание, показывает вместе с тем, что полное доминирование одной идеологической ориентации в демократическом обществе невозможно. Наряду с либерально ориентированной социологией там имеются авторитетные исследователи марксистского направления, среди них наиболее заметные А.Гоулднер, Р.Миллс и E.Райт. Гоулднер и Миллс внесли весомый вклад в критику парсонсианства и методологии структурного функционализма. А Райт разработал методику изучения классовой структуры общества и применял эту методику в США и других странах. Еще одно направление социологии в США – коммунитаризм, связанный с именем А.Этциони.
81 Ibid. p. 54.
82
Впрочем, на уровне отраслевых направлений социологии идеологические ориентации не имеют столь существенного значения. Они играют важную роль на уровне грандтеорий.
Культура в США достаточно диверсифицирована и динамична в сравнении с европейской, что связано, прежде всего, с успешным строительством новой нации. Огромную роль в ее становлении сыграл конституционный процесс, опыт и результаты гражданской войны, равно как и переход от крайнего индивидуализма к корпоративным бюрократическим структурам и массовым формам организации труда, отслеженными в американской социологической литературе82. В ХХ в. США решили проблемы благосостояния и преодоления классового антагонизма, чему способствовал новый курс(74) Ф. Рузвельта, опиравшийся на кейнсианство, с одной стороны, и на структурнофункциональный анализ социальной системы (социологический институциализм) – с другой. В духовном климате страны утвердились и получили признание триада ценностей: состязательность и конкурентоспособность на уровне личностных отношений, прагматизм на уровне выработки стратегических решений коллективного плана и патриотизм на уровне провозглашения национальных интересов.
Ценность прагматизма обнаружилась в чикагской социологической школе, которая во многом определила тип социологического мышления в США – его союз с грязекопателями в журналистике и ориентацию на исследования проблем иммиграции и трущоб. На этой основе сформировался союз В.Томаса и польского социолога Ф.Знаниецкого – авторов классической работы «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1918-1920). Томас дал определение важнейшей категории американской социологии. Это было не «общество», не «прогресс с его стадиями» и не «борьба классов и идеологий», а «социальная ситуация», данная каждому человеку в его собственном опыте. Причем если ситуация воспринимается как реальная, то и последствия ее станут реальными. Можно сказать, что здесь перед нами весьма реалистическая философия, включающая в себя бесспорный оптимизм.
На следующем этапе Парсонс осуществляет "окультуривание" американской социологии с помощью европейского социологического мышления. Замечу, что теория социального действия не только опирается на "классику" европейского социологического мышления, но и на консенсус ведущих представителей социальных наук в самих США (см. [Towards… 1962, p. 3-27]) (уд.ред.). Такой отбор означал включение европейских мыслителей из четырех стран, наиболее полно разрабатывавших то направление
82 см. Riesman D, Glazer N, Denney R, The Lonely Crowd. A study of changing Amirican Character. Yale Universiy Press. 1953.
83
социальной мысли, которое оказалось близким самому автору «Структуры социального действия» (1937).
Ныне в США социология – официально признанная доминирующая дисциплина социального мышления, наука, представляющая некие рамки интерпретации коренного мировоззренческого вопроса о соотношении «Я» и «Общества», индивидуума и социума. Содержание интерпретаций различно, но сам этот вопрос поставлен вместе с вариантами ответа:
-структура, стратификация, ролевые предписания – социализация, освоение заданных ролей, адаптивность, девиантность, социальный контроль – (AGIL);
-социальность как восприятие другого, сложная структура "Я" и его презентации, моего взаимодействия с "Другим", конструирование собственного микромира; (75)
-становление "Я" через систему групповых конфликтов и идентификаций.
Смысл состоит в том, что комбинация структурно-функционалистских параметров и параметров символического взаимодействия вместе с социологией конфликта (Р.Коллинз) предлагает рамки-границы практического социологического разума, обоснования выбора вариантов поведения в море разнообразных ситуаций макро-, мезо- и микроуровня. Само понятие социального действия становится теперь главной категорией социологической теории (социальная ситуация – снята в нем как момент) и в этом качестве методологическим основанием всей совокупности общественных наук. Отмечу, что именно Парсонс подчеркивает идею смыслообразования социального действия, в его теоретической конструкции соединяется со стабилизирующей функцией культуры как высшего этажа социетального регулирования. Сам Парсонс и неопарсонсианцы выделяют при анализе этой категории компонент смысла. Современная критика указывает на недостаточность этого подхода и обращает внимание на необходимость уяснения причин социального действия83.
Можно было бы продолжить анализ этой неисчерпаемой темы, но я обращаю внимание на концепцию разделения явных и латентных функций социальных структур, и в особенности на необходимость социологического анализа непредвиденных последствий реализуемых социальных действий, высказанную Мертоном84 . Он – автор и другой идеи, имеющей огромное значение для современной социологии – идеи амбивалентности мотивации действия85, которая в известном смысле противостоит концепциям
83См. Девятко И. Ф. Критика старых и поиск новых моделей объяснения в посткризисной социологической тео объяснениярии//История социолоической теории. В 4-х томах. Том 4. СПб., стр. 423-436.
84Merton R. Manifest and Lanent Functions//Social Theory and Social Stucture. The Free Press. Glencoe. 1964, p. 19-84.
85Merton R. K. Sociological Ambivalence and Other Essays. The Free Press. 1976.
84
рационального выбора, также распространенной в современной социологической литературе.
Смелзер в упомянутом выше докладе разрабатывает эту тему более основательно на различных уровнях – от психологического до глобального. Он подчеркивает необходимость дополнения постулата рационального выбора постулатом амбивалентности, которая пронизывает все человеческие действия и отношения.
[По мере исследования соотношения рациональности и амбивалентности в различных аспектах жизни общества становится ясно, что "мы имеем здесь дело с фундаментальной дилеммой человеческого существования, которая обнаруживает себя в различных дихотомиях: свобода versus ограничения, независимость versus зависимость, автономия versus зависимость, зрелость versus состояния детства и т.д. При этом, какова бы ни была эта дихотомия, сама дилемма оказывается неразрешимой. Ни один из полюсов не существует самостоятельно. Ни свобода, ни зависимость не могут быть осуществлены полностью в силу того, что одно есть лишь часть другого. Люди стремятся и к тому, и к другому, но когда они достигают одного из полюсов, другой начинает о себе заявлять. Такова природа амбивалентности: мы хотим того и другого сразу, но не можем полностью удовлетворить ни одну из сторон" [Smelser, 1998].(удалено ред.).] Эта методологическая позиция позволяет Смелзеру подойти к анализу проблемы соотноше(76)ния свободы как базовой ценности европейской и западной культуры и национального государства.
[Приведу весьма важное высказывание и российского социолога А.Филиппова: "Не бывает расчетливости без лихорадки, рефлексии без аффекта, бесхарактерности без героизма, цельности без фрагментарности и т. д. Не бывает, наконец, того, чтобы ценности не оправдывались жертвами (а не наоборот, что казалось бы более естественным" [Филиппов, 2000, с. 593]. (удалено ред.)]
Наряду со Смелзером главными фигурами сегодняшней американской социологии выступают Дж.Александер, Р.Коллинз, Ч.Тилли, Дж.Ритцер, Р.Антонио.86 И все же, избирая автора для иллюстрации соврменно америкаекого социологического мышления, миы остановимся на взглядах Т. Парсонса.
Дополнение к главе 11. Талкотт Парсонс
Современная социология, в том ее виде как она сложилась к началу ХХI века, не может обойтись без фигуры Талкотта Парсонса. Это не только значительная веха в
86 Разумеется, этот список может быть оспорен, но таким он представляется мне из московского далека.
85
становлении профессии социолога, не только властитель дум 60-х годов. Это определенный стиль мышления, характеризующийся убеждением в важной роли научного знания, исключительной любовью к систематизации данных и построению схем, уважением к авторитетам мировой социологии. Возможно, что основная его черта как социолога и социального мыслителя состоит в умении дифференцировать понятийный аппарат, выявлять оттенки смыслов в тех понятиях, которые уже заняли прочное место в социологическом дискусе, изобретать новые аналитические схемы. В методологическом плане для него самой важной идеей была мысль о самоорганизации социальной системы, основанная на концепции гомеостаза, т.е. воспроизводстве баланса и равновесия между всеми органами этой системы благодаря некоторой функциональной целесообразности этих органов («подсистем социальной системы»). Не менее важное значение имела и мысль о дифференцировании свойств системы, о «раздвоении единого и познании противоположных сторон его», как сказал бы один из поклонников Гегеля.
[К этим идеям Т. Парсонс подошел, опираясь на изучение биологии, равно как и трудов европейских экономистов и социологов, работавших на стыке двух веков – XIX и ХX. Его кумирами и учителями были Э.Дюркгейм, А.Маршалл, В.Парето и М.Вебер. Ни К.Маркс, ни Г.Мид, ни А.Токвилль не попали в этот список, о чем сам Парсонс впоследствии высказывал сожаление.
Все это достаточно хорошо известно из учебников по истории социологии. И все же, чтобы обосновать тему данного исследования, сошлемся на авторитет.] Оценивая значение теории Т.Парсонса в целом, Ю.Хабермас констатирует: «Совокупность трудов по разработке единой теории в течении более пятидесяти лет не знает себе равных по уровню абстрактности и дифференцирования, социально-теоретическому масштабу и уровню систематизации. В то же время он привлекает литературу самых разных областей исследования. С середины 60-х годов интерес к теории Парсонса снижается, и его более поздние работы были отложены в сторону в период герменевтически и критически ориентированных подходов к социальным исследованиям. Тем не менее, ни одна теория общества не может приниматься сегодня всерьез, если она не соотносит себя с Парсонсом. Нельзя обманывать себя на этот счет, увлекаясь чисто формальной стороной изложения парсоновской теории и не чувствуя ее содержания. Это относится и к неомарксизму, который стремится обойти Парсонса. Ошибки такого рода обычно исправляются довольно быстро в истории научных исследований»87 .
“Структура социального действия” представляет определенную версию истории социологии как науки. Версия эта основывается на интерпретации понятия “социальное
87 Habermas J. The Theooy of Communicave Action. The Criticue of Functionalist Reason. 1992.Vol. 2. p. 58.
86
действие”, введенное в оборот М. Вебером. Главная сложность состоит в том, что в марксистском словаре того времени такого понятия не существовало, как не существовало и социологии как самостоятельной дисциплины. Были понятия практики, революции, реформы, которые могли бы быть соотнесены с социальным действием, но в несколько иной интерпретации в отличие от веберовской традиции. У М. Вебера социальность действия была связана со смысловой нагрузкой действия, исходящей от субъекта этого действия. В марксистском лексиконе – с массовидностью процесса, с участием в событиях значительного числа людей, действующих спонтанно на основе своих интересов. Иначе говоря, Т. Парсонса вводит в мир социологического образования иные понятия, нежели те, которые были включены в эту систему не только в Советском Союзе, но и западных странах.
[Привлекает внимание мысль, высказанная в Предисловии к переизданию 1968 года: “Для истории этой книги важно, что в ней рассматривались эмпирически наиболее широкие вопросы природы современного индустриального общества – в особенности природы капитализма. Более того, это осуществлялось в то время, когда Русская Революция, Великая депрессия, фашистские движения и приближение второй мировой войны стали событиями, поднимавшими многие фундаментальные вопросы. В теоретическом плане книга концентрировалась на проблемах пределов и ограничениях экономической теории. Это выяснялось с позиций, отличающихся от двух общепринятых точек зрения по этому вопросу: как от теории “экономического индивидуализма”, так и от теории социализма, даже в варианте британских демократических социалистов, не говоря уже о марксистах” [1. С. YI].
Наиболее эффективное освоение довольно сложных теоретических конструкций Т.Парсонса предполагает знакомство со основными этапами его теоретической деятельности.(удалено ред.)]
Важно отметить, как именно осуществлялась разработка понятийного аппарата теории социального действия. Определяющую роль здесь сыграла работа специального семинара, которым руководил Парсонс в конце 20-х начале 30-х годов в Гарвардском университете. В работе семинара участвовали крупные психологи, социальные антропологи и представители иных дисциплин. В какой-то мере это отражено в книге «К некоторой общей теории действия», изданной под редакцией Т.Парсонса и Э.Шилза88 . Эта книга имеет подзаголовок «Теоретические основания социальных наук». Она начинается очень любопытным текстом – общей декларацией девяти крупных ученых
88 Toward a General Theory of Action. Theoretical Foundation for the Social Sciences./Ed T. Parsons, E. Shils. 1962. p. 64.
87
(помимо двух названных выше исследователей ее подписали Г.Аллпорт, К.Клакхон, Г.Муррей, Р.Сиарс, Р.Шелдон, С.Штауфер и Э.Толман), в которой они определяют исходные положения теории действия и показывают, какое отношение эта теория имеет к социологии, психологии, экономической и политической наукам. Это чрезвычайно редкий(78) в истории социальной науки документ, в котором девять представителей различных областей знания заявляют об общности своих теоретических позиций!
Cледующая начимая проблема состоит в выявлении перехода от теории действия к системному видению общества. И сейчас эта теоретическая конструкция остается камнем преткновения для многих исследователей Парсонса. Переход этот был осуществлен благодаря разработке теории стандартных переменных (pattern-variables), которая, с одной стороны, сохраняет идею смыслообразования, присущую теории действия, а с другой стороны, предлагает определенное упорядочение смыслов, становящееся основанием конструкции социальной системы.
70-е годы в социологии были отмечены снижением интереса к парсонсианству. После событий во Франции, Германии, США, названных студенческой революцией, влияние приобрели более радикальные версии социологического мышления. Имя Парсонса и представителей его школы упоминаются все реже. Некоторые из американских социологов по-новому прочитывают европейских классиков социологии и депарсонсизируют М.Вебера и Э.Дюркгейма89. Более того, возникла потребность объяснить, почему – несмотря на сложность языка и известный схематизм и вопреки критике преимущественно с более радикальных (“левых”) позиций – Т.Парсонс остался среди классиков социологии90
. В какой-то мере ответить на этот вопрос можно, обратившись к рассмотрению тех сдвигов в социальных науках, которые произошли в первой половине ХХ-го столетия. Обратимс
я в этой связи к содержанию фундаментальных открытий в области социологии при становлении парсонсианства. Концепция Парсонса для 60-х годов была необычайно современна, а кроме того очень богата идеями и понятиями. Дело в том, что теория социального действия Парсонса представляет собой некоторый синтез достижений социального знания. В XX в. были совершены действительно выдающиеся открытия в области социальных наук, которые должны были быть синтезированы. Именно Парсонс предпринял попытку такого синтеза, и эта попытка в принципе удалась.(79)
89 CohenJ.Hazelrigg L., Pope W. De-Parsonimig Weber: a Critique of Parsons’ Interpretation of Weber Sociology//Amer. Sociol. Rev. 1975. N 2, p. 229-241.
90Наиболее обстоятельный критический разбор парсонсиантсва см.: Gouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N. Y. 1970.
88
Открытия, о которых идет речь, определили возникновение и развитие целых областей науки. Прежде всего, на перекрестке веков было обнаружено многообразие культур, многообразие человеческих цивилизаций, форм совместного проживания – общежития, и это взломало прежние представления исторической науки и философии. Этим открытием был нанесен серьезный удар по господствовавшим в ХIХв. европеоцентристским представлениям. Была создана новая область знания (антропология), с помощью которой ученые смогли не только описывать, но и анализировать стандарты культуры и жизненные ситуации так называемых примитивных народов. Социальная антропология как направление исследовательской деятельности не только снабжала правительственные инстанции европейских стран и США огромным эмпирическим материалом относительно образа жизни народов колониальных земель, но и разрабатывала теоретические вопросы, связанные с выяснением специфики разных народов. Основной вывод социальной антропологии заключается именно в тезисе о многообразии форм человеческой культуры. [С позиции многообразия культурных форм можно было несколько иначе посмотреть на то, что происходит в американской жизни или в жизни европейских народов и стран; насколько далеки или близки эти развитые культуры к так называемым примитивным культурам; каковы могут быть способы взаимной адаптации, что переживали эмигранты, приехавшие в Америку.(ур)] Это первое крупное открытие, которое позволило социальным мыслителям воспринимать мир иначе, чем это было свойственно мыслителям XIX-го века. [И Маркс, и Вебер, и Дюркгейм придерживались концепции однолинейной эволюции мира, где есть низшие и высшие фазы, и мир идет к более и более высоким ступеням развития, как бы они ни назывались – просто стадиями роста или общественно-экономическими формациями.(ур)] Второе открытие относится к социологии. Сорокин. Он был предшественником Парсонса
(некоторое время возглавлял социологическое направление в Гарвардском университете) и, если угодно, его конкурентом91 .Главная идея Сорокина, которую он пронес через свои основные труды, заключалась в опровержении идеи равенства между людьми и
социальными группами и слоями. Он считал, что это утопия, доставшаяся в наследство от Просвещения и Французской революции. Идеал равенства был усвоен марксизмом в качестве цели политических преобразований. Но поскольку, как полагал П. Сорокин, эта цель недостижима, постольку и революция, имеющая в виду уничтожение социального неравенства, обречена на неудачу. [В истории нет таких обществ, в которых бы люди были равны в социальном смысле слова. Общество, считает этот социолог, не смогло бы
91 Об истории взаимоотношений Т. Парсонса и П. Сорокина см. : Johnston B. Sorokin and Parsons at Harvard: Institutional Conflikt and the Origin of a Hegemonistic Tradition//Hist. Behav. Science. 1986. Vol. 22. Apr.
89
существовать, если бы люди стали равны друг другу. Они должны друг другу подчиняться для того, чтобы координировать свою деятельность в любом совместном акте. Они не равны в экономическом, политическом и культурном отношениях. Эти три линии неравенства П. Сорокин прослеживал в своих американских работах и показывал, что, как только общество приближается к “идеалу социального равенства”, уравнительности, так оно сразу же впадает в глубочайший кризис и вскоре после этого гибнет. При этом Сорокин отделял понятие социального равенства (или неравенства) от равенства в правах. В социологической литературе благодаря усилиям этого мыслителя была разработана концепция социальной стратификации и социальной мобильности – своего рода “механизмов”, обеспечивающих устойчивость и динамизм социальных систем.(уд. ред.)]
Третье открытие стало известно под названием "теории человеческих отношений" (human relations). В результате Хоторнского эксперимента, проведенного в конце 20-х – начале 30-х годов под руководством Элтона Мэйо, эмпирически было доказано, что производительность труда работника в современном промышленном производстве не находится в прямой зависимости от материально-вещественных факторов организации труда, в том числе и от заработка. В некоторых случаях, наоборот, повышение заработ(80)ка приводит к понижению эффективности труда, благодаря тому, что эта новация может вызывать напряженность в социальных отношениях и разрушать сложившиеся структуры и производственные коллективы. Фактор человеческих отношений был выделен как самостоятельный компонент в организации трудового процесса, подчеркнуты значение уважительного отношения к личности работника и необходимость понимания социальной психологии в рамках любого производственного коллектива. Это стимулировало новое направление в изучении внутригрупповых отношений, получившее название “групповой динамики”.
Четвертое открытие связано с именем Зигмунда Фрейда92 [13]. Фрейд совершил переворот в представлениях о мотивации человеческого поведения, показав, что глубинные слои мотивации находятся не в сфере человеческого сознания как такового, не в той области человеческой психики, которую человек сам контролирует, а в сфере бессознательного, в тех слоях психики, которые, наоборот, сложились еще до того, как человек стал осознавать сам себя, осознавать и рационально ставить перед собой какие-то
92Решающим событием для меня стал разговор с Э. Мэйо о моих интересах в области медицинской практики, в ходе которого он прямо спросил, насколько хорошо я знаю работы З. Фрейда. Я вынужден был ответить, что только очень фрагментарно. Тогда он настойчиво порекомендовал мне прочитать Фрейда более основательно и в полном объеме... Изучение Фрейда оказалось одним из немногих интеллектуальных переживаний за всю мою жизнь”. Парсонс Т. О построении теории социальных систем: интеллектуальная автобиография// Система современных обществ. М., 1997. С. 221.
90
цели и задачи. Фрейд разработал известную теорию личностной структуры, компоненты которой обозначаются понятиями “Оно”, “Я”, и "Сверх-Я”. Фрейд показал нерациональную сторону мотивации человеческого поведения, раскрыл огромный слой человеческой психики, который не может быть сведен к осознанно формулируемым намерениям человека; он выявил слой иррациональных мотивов, который необходимо рационализировать с помощью психоанализа или методом самокритики.
К этим четырем открытиям в разных областях знания можно было бы добавить экономическую концепцию Кейнса, в которой содержалась определенная критика чисто либеральных экономических теорий и построений, подчеркивалась роль государственного начала в экономической деятельности капиталистических государств. Вот это все образовало тот научный фон, на основе которого были сформулированы основные идеи Парсонса.
[В целях изложения взглядов Т. Парсонса в настоящее время можно использовать массу источников на русском языке, в том числе и его “Интеллектуальную автобиографию”, удачно переведенную Л.А. Седовым и М.С. Ковалевым [13]. Однако освоение этого текста предполагает довольно высокий уровень специальной подготовки. Предлагаемая ниже систематизация взглядов Т. Парсонса может помочь в решении этой задачи.
Сейчас общепризнанно, что (ур) ] Парсонс прошел три основных этапа в своем теоретическом развитии. Первый этап
связан с формулировкой общей теории (81) действия как методологической установки социальных наук. Этот этап приходится на 30 годы. Второй этап – это формулировка идей структурно-функционального анализа в 50 годы. Структурно-функциональный анализ представлен прежде всего “Социальной системой” (1951), это главная работа данного периода. Третий этап характеризуется обращением к неоэволюционизму. Он приходится на середину 60-х годов. Этот этап представлен его двумя завершающими работами – “Общества” (1966) и “Система современных обществ” (1971). В этих книгах Парсонс проработал колоссальный материал в разных областях знания, прежде всего в области общей и экономической истории, теории и истории рынка, истории европейских революций. В 60-е годы Парсонс дает свое понимание модернизации, достаточно развитое и гораздо более богатое, чем, например, у Ростоу. Не зная этих работ Парсонса, мы лишаемся возможности представить себе, каково состояние реальной теоретической социологической мысли.
Каждый из этих этапов имеет свои достоинства. Для Парсонса наибольшее значение имела именно теория действия. Он ее проводил как методологический принцип
91
в разных работах. Но в силу сложностей освоения аналитического подхода на этот аспект его теории обращали гораздо меньше внимания в сравнении со структурнофункциональным анализом.
Первый этап исследований Парсонса состоял в том, чтобы выявить некое общее направление европейской социологической мысли, которое названо Парсонсом волюнтаристской теорией действия. На основе анализа истории социальной мысли, он приходит к выводу о несостоятельности различных вариантов позитивистской интерпретации взаимоотношений человека и общества, воплощенных в утилитаризме, экономическом индивидуализме, теории равенства естественных интересов и иных вариантах теоретического мышления, базирующихся на принципах максимализации удовольствия, состязательности и гедонизме. Он показывает, что четыре крупных мыслителя начала столетия – А.Маршалл, В.Парето, Э.Дюркгейм и М.Вебер – независимо друг от друга – приходят к разрыву с индивидуалистической парадигмой социального мышления и рассматривают – каждый в своих терминах – роль социального начала в структурировании социального действия. Главная тема теоретической разработки этих авторов – «человек в обществе». [В самом начале своей работы Т.Парсонс констатирует заслугу польского социолога Ф.Знаниецкого, который предложил четыре равнозначных термина для обозначения современной социологической проблематики: «социальное действие», «социальные отношения», «социальная группа» и «социальная личность». Парсонс избирает первый из этих терминов, опираясь в какой-то мере на М.Вебера, который связал этот термин с определением предмета социологии [1. С. 30, 39]. (Ур)]
На основании изучения истории социальной мысли Парсонс выделяет исходное аналитическое понятие – своего рода клеточку (“unit”) (это слово «клеточка» – как в марксистской политической экономии «товар» – является исходным пунктом анализа (82) всей системы социальных отношений), которая присутствует в виде ядра в самых разных теоретических построениях социологов. Таким понятием и является «социальное действие». Простейшая единица социального действия подразделяется, по Парсонсу, на следующие составляющие:
во-первых, это – субъект действия (индивидуальный или коллективный); во-вторых, это наличие цели действия у данного субъекта; в-третьих, это средства действия, связанные с определенными условиями этого
действия (ситуацией); в-четвертых, это наличие определенных норм действия.
Главный компонент, который превращает акт индивидуального поведения в социальное действие, состоит в том, что на этапе формирования целей и намерений
92
субъект учитывает, как на эти намерения будут реагировать другие. С точки зрения парсонсианства этот компонент – учет потенциальных реакций окружающих – не менее важен, чем наличие материальных ресурсов социального действия. Введение (вслед за Вебером) этой составляющей в состав социального действия дает Парсонсу основания называть свою теорию волюнтаристической, или идеалистической. В отличие от своих оппонентов или предшественников он не сводит основания социального действия ни к утилитаристской позиции удовлетворения эгоистических интересов, ни к чисто рациональной схеме поиска адекватных средств для достижения целей.
Проблематика, связанная с взаимоотношением «цель – средство» существовала в истории общественно-политической мысли достаточно давно (вспомним, например, Н. Макиавелли). У М. Вебера она получила определенное завершение в теории целерационального действия. Парсонс идет дальше предложенной Вебером типологии действия за счет включения в его состав новых составляющих. Проблематика «цель – средства – условия» тоже имеет определенную традицию. [Достаточно вспомнить постановку вопроса о том, что должно быть изменено раньше: сознание человека или условия его существования, восходящую к французскому просветительству и нашедшую отклик в марксизме: «воспитатель сам должен быть воспитан».(ур)] Что касается нормативного элемента действия, то здесь Парсонс опирается главным образом на вклад Дюркгейма. Парсонс отчетливо понимает, что нормативный элемент не может не встречать сопротивления при реализации социального действия. Следовательно, этот элемент есть один из важнейших источников социальной напряженности и потенциального конфликта. Более основательно эта мысль будет развита Парсонсом при рассмотрении взаимоотношений между социальной системой, с одной стороны, и системой культуры с другой. Вычленение культуры в целом, а не только ее нормативной составляющей, – одна из кардинальных идей парсонсианства.
Все четыре элемента социального действия объединяются Парсонсом в единую систему. Столь широкий синтез, вместе с (83) притязаниями найти обобщающие опорные точки во всех областях социального знания определил и огромную сложность самой концепции социального действия.
Важно понять, как обозначенные элементы “разворачиваются” на четырех иерархических уровнях системы действия. Эти четыре уровня, по Парсонсу: организм,
личность, социальная система (с ее совокупностью ролей и нормативных предписаний) и культура. Обычно, при изложении взглядов Парсонса ограничиваются тремя последними этажами иерархии. Суть вопроса в том, что на каждой из ступеней этой иерархии производятся и воспроизводятся специфические для этого уровня побуждения
93
или стимулы действия, которые передаются на более высокие этажи системы действия. [Так, на уровне биологического организма возникают определенные потребности, которые передаются весьма сложным образом на личностный уровень. Потребности здесь, т. е. на уровне личности, преобразуются в мотивационные и ценностные ориентации. На следующем этаже – в рамках социальной системы – эти ориентации превращаются в ролевые ожидания и нормативные предписания, которые, в свою очередь, становятся содержанием культурного процесса. (Ур)]
Таким образом, мы имеем одну линию детерминации действия, восходящую “снизу вверх” – от биологического организма до символов культуры. Если этим ограничиться, то получится почти материалистическая точка зрения. Но в том-то и дело, что Парсонс подчеркивает обратную связь. Личность не просто воспринимает биологические потребности организма. Благодаря тому, что она обладает определенным культурным и социальным потенциалом, личность осуществляет селекцию потребностей на те, которые должны быть подавлены, и те, которые могут быть допущены. Личность осуществляет отбор первичных биологических побуждений. То же самое делает социальная система по отношению к личностным ориентациям. Она производит селективную работу, направленную на обеспечение соответствия личностных качеств ролевым и нормативным предписаниям. Культура же, как высший этаж регуляции всей системы действия, осуществляет свои функции с помощью присущих ей значений и смыслов, которые придаются тем или иным импульсам, исходящим от социальной жизни как таковой. Одни варианты социальных отношений поддерживаются культурными стандартами и ценностями, другие – не поддерживаются таковыми и становятся девиантными отношениями. Одни обретают смысл для общества, а другие такого смысла не обретают и оказываются вне поля последующего развития.
Не меньший интерес с точки зрения понимания структуры социального действия имеет и парсоновский анализ культуры как четвертой области, где оно (социальное действие) развертывается. Констелляции культуры, как она определяется Парсонсом, включают в себя три главных компонента:
1)системы идей и убеждений, где преобладающими являются познавательные интересы; (84)
2)системы экспрессивных символов, куда относится искусство с его формами и стилями. Здесь преобладают не столько интересы познавательного характера, сколько “катектические” – по выражению Парсонса – интересы, т. е. желания и нежелания;
3)системы ценностных ориентаций, где преобладают интересы оценки альтернатив действия с позиций их последствий для систем действия.
94
Такова аналитическая постановка вопроса о содержании культуры как подсистемы более широкой системы действия. Вместе с тем, когда Парсонс переходит к историческому материалу, связанному с проблемой взаимодействия социальной системы и культуры, то выясняется, что в рамках культуры им объединяются три области человеческой деятельности: религия (включая философию), искусство и наука. Нравственность им в большей степени связывается не столько с культурой, сколько с интегрирующими функциями социальной системы.
[Как уже отмечалось, одна из главных идей Парсонса состоит в обосновании самостоятельности культуры. (Ур)] На богатом историческом материале в своих последних работах 1966 и 1971 гг. он показывает огромное историческое значение отделения культуры от социально-политических отношений. Именно это отделение сыграло решающую роль в становлении европейской культуры. Последняя выросла из воссоединения культурных традиций, заложенных двумя античными обществами, которые Парсонс называет “произрастающими” цивилизациями (seed-bad civilizations). Это древне-иудейское и древне-греческое общества. Именно в древней Иудее культура впервые отделилась от социальной системы, что нашло выражение в идее монотеизма, с одной стороны, и в формулировке нравственного закона в виде десяти заповедей Моисея, с другой стороны. Социальные отношения, на основе которых возникли эти культурные явления, давно исчезли, но их культурный результат в виде определенной системы ценностей и убеждений сохранился. Феномены культуры приобрели самостоятельное существование. В древней Греции этот процесс приобрел еще более заметные формы: от религиозных и мифологических воззрений отпочковалась философская деятельность, сформировались предпосылки науки, наметились первые формы политической культуры, получившие значение самостоятельных образцов или стандартов организации общественных отношений.
Возникла культура диспута. Основанием дальнейшего развития культурных процессов стала изобретенная письменность и другие средства накопления и передачи информации.
Таким образом, наряду с восходящим усложняющимся движением мотивации и побуждений, система действия обеспечивает (85) регуляцию со стороны “верхних этажей” тех импульсов и стремлений, которые возникают на более низких этажах общей системы действия. Именно такой подход, по мнению Парсонса, способен привести к реалистическому пониманию природы мотивации социального поведения и социальных изменений. Этот подход избавляет от крайностей “материализма” и “идеализма”. В реальных социальных процессах невозможно выделить “первичные” и “вторичные”
95
факторы. Развитие материального производства, например, стимулируется культурной мотивацией (например, протестантской этикой или идеей государственного могущества), а поддержание идейных побуждений, в свою очередь, предполагает определенные материальные ресурсы. Дилемма “материализм – идеализм” уподобляется в этом контексте проблеме первичности курицы и яйца.
В целом общая теория действия, синтезирующая под определенным углом зрения историю социологической мысли, представляет собою огромное интеллектуальное богатство.
[Историко-социологический аспект концепции, предложенной Т.Парсонсом в “Структуре социального действия”, состоит в том, что он опирался на работы упомянутых выше четырех предшественников: А.Маршалла, В.Парето, Э.Дюркгейма (содержание 1-го тома) и М. Вебера (2-ой том). Тем самым он попытался представить для США своего рода синтез европейской социологической мысли (Великобритания, Италия, Франция и Германия), которую предстояло освоить американскому социологическому сообществу. Русский же компонент для американцев был представлен П.А.Сорокиным.
Само собой разумеется, что изложение взглядов названных авторов, равно как и сам их отбор, не было беспристрастным. Впоследствии критики Парсонса не без оснований упрекали его в “парсонсианизации” классиков социологической мысли. Что касается отбора авторов, то в разговоре с автором этой публикации Парсонс как-то обмолвился о своем сожалении по поводу того, что в этой своей работе он очень мало уделил внимания Марксу.
Проанализировав взгляды своих предшественников, Парсонс приходит к следующим выводам:
1.В работах всех четырех авторов просматривается система общей социальной теории, структурный аспект которой обозначен как волюнтаристская теория действия.
2.Эту теорию нельзя рассматривать в качестве продолжения традиции прежней социальной мысли. Возникновение ее означает новое качество социологической теории.
3.Складывающаяся теоретическая система опирается прежде всего на принципиальные эмпирические обобщения, сформулированные каждым из названных авторов. Речь идет о теоретическом разрыве с обоснованием принципа laisser faire в политической экономии, с теорией линейного эволюционизма, социал-дарвинистскими конструкциями, с рассмотрением религии и магии как “донаучных” представлений и т. д.
4.Один из наиболее важных факторов возникновения волюнтаристской теории действия состоит в корректном наблюдении фактов социальной жизни. Корректность наблюдения фактов вырабатывалась у этих мыслителей в полемике как с позитивизмом и
96
утилитаризмом, так и с идеализмом имманентного характера. Она содействовала конвергенции взглядов этих авторов, получившей завершение в работе самого Т.Парсонса.
5. Все эти четыре положения, рассматриваемые не порознь, а совместно, показывают несводимость теоретического знания к простой совокупности эмпирических фактов. Теория не выводится из фактов как таковых; она развивается вместе с интерпретацией фактов. Взаимодействие теоретических систем с наблюдением и верификацией фактов остается задачей первостепенной важности. Теоретическое знание неразрывно связано с рационализмом, а развитие теории и углубление рационализации сложивщихся взглядов представляет собою определенный вклад в социальную динамику
[1. С. 719-726]. (Ур)]
Второй этап в развитии системы взглядов Парсонса получает название структурнофункционального анализа. Это самостоятельный теоретический блок, разработанный не только Парсонсом, но и многими из его предшественников и коллег. Особую роль в разработке методологии структурно-функционального анализа сыграл Роберт Мертон93 . В отличие от общей теории действия здесь преимущественное внимание уделяется проблемам функционирования социальной системы, т. е. общества как некоторой целостности. Нормы, ценности, институты, ролевые позиции, социализация, девиантное поведение и социальный контроль – вот основной категориальный аппарат структурнофункционального анализа, по Парсонсу. Особое место в этой концепции занимает вопрос о соотношении общества и личности. Каким образом сохраняется индивидуальная ответственность при таких мощных средствах воздействия на индивида, как социализация и социальный контроль?
На этот вопрос в рамках структурно-функционального анализа призвана ответить теория стандартных переменных, обобщающая массу жизненных ситуаций, в которых человек (личность) сталкивается с необходимостью жизненного или поведенческого выбора. Парсонс выделяет пять групп стандартных переменных (pattern-variables) , которые организуют мотивацию социального поведения на уровне личности. По сути дела этими переменными характеризуются наиболее существенные и типические внутри(86)личностные дилеммы, которые так или иначе перерабатываются индивидом при осуществлении любых социально значимых поступков.
Первая дилемма заключается в возможности выбора между аффективностью и аффективной нейтральностью. Речь идет о том, что личность может быть вовлечена эмоционально в совершаемое действие, переживая каждый его эпизод и малейшее
93 Merton R. Social Theory and Social Stucture. The Free Press. Glencoe. 1964,
97
изменение ситуации, или оставаться эмоционально нейтральной, невовлеченной в ход развития событий. Этот выбор не может быть продиктован внешними обстоятельствами. Он осуществляется не на основе рациональных соображений, хотя они и могут оказывать косвенное воздействие на степень вовлеченности в дело. Выбор определяется внутренней мотивацией и ценностными ориентациями личности как таковой. Вторая дилемма связана с тем, что действие может быть ориентировано на сугубо личные или частные интересы индивидуума или же на те или иные формы коллективных интересов и коллективной заинтересованности. Это дилемма частного и общего интересов, которая решается так же на основе внутренней работы и исходных ценностных ориентаций личности.
Третья дилемма партикуляризма–универсализма. Универсальные критерии при выборе варианта действия связаны с преобладанием когнитивных установок, с выявлением не просто коллективных интересов (которые могут носить весьма локальный или ограниченный характер), а с выявлением универсального смысла предпринимаемого действия в масштабах культуры в целом. Партикулярная вовлеченность в действие предполагает концентрацию внимания на особенностях совершаемого действия и его результатов. Четвертая дилемма достижения - предписания. В случае ориентации на достижение - первостепенное значение имеет результат деятельности, и следовательно, его оценка с точки зрения рационального соотношения целей и средств достижения результата. В случае ориентации на предписание – первостепенное значение имеет выполнение заданных правил действия: ритуала, порядка его совершения, стабильности отношений, в рамках которых совершается действие.
Наконец, пятая дилемма специфичности-диффузности. При выборе в пользу специфичности особое значение приобретает вопрос о конкретном способе удовлетворения потребности, о специфически избираемом объекте социального действия. При выборе в пользу диффузности имеются более широкие возможности удовлетворения потребности с помощью вариации предметов ее удовлетворения. Так, если человек голоден, то он может удов(87)летворить свой голод в одном случае с помощью изысканных предметов гастрономии и кулинарии, в другом – гастрономический изыск не имеет значения. Главное, чтобы была хоть какая-нибудь пища.
[Еще раз следует подчеркнуть, что выделенные Парсонсом дилеммы являются основаниями внутриличностных конфликтов, которые разрешаются на основе ценностных ориентаций личности. (Ур) ]
Следующий уровень анализа социального действия связан у Парсонса с понятием
социальной системы как коллективности определенного типа, характеризующейся специфическим распределением социальных ролей, с одной стороны, и нормативно-цен-
98
ностными установками, возникающими в рамках культуры, с другой стороны. Главным понятием на этом уровне выступает понятие целостности, которая обеспечивается благодаря воспроизводству определенной системы равновесия. Но само это равновесие и целостность системы не достигаются автоматически, они есть результат сложного взаимодействия всех компонентов социальной системы, которая неизбежно проходит через определенные точки социальной напряженности.Социальная система, по Парсонсу, характеризуется четырьмя функциональными требованиями: адаптации (А), достижения цели (G), интеграции (I), и регулирования скрытых (латентных) напряжений (L). Эта конструкция получила название “AGIL-схемы”. (Порядок изложения функциональных требований социальной системы сам автор иногда меняет).
Проблема социальных изменений остается постоянно в поле зрения парсонсианской концепции. Она рассматривается, по меньшей мере, в двух основных вариантах. Вопервых, постоянно происходят внутрисистемные изменения, ибо само равновесие социальной системы не есть неподвижность. Равновесие характеризуется Парсонсом по аналогии с биологическим гомеостазом. В рамках системы существует постоянное нарушение баланса связей и их воспроизводство. Во-вторых, происходят изменения самой системы в целом под влиянием как внутренних – эндогенных –, так и внешних – экзогенных факторов, которые могут иметь самое разное происхождение и силу воздействия.
[Заметим, что Парсонс специально выделяет категорию напряжения как наиболее важную для понимания внутренних изменений. В общем плане напряжение есть некоторая тенденция или прессинг, обусловливающий возникновение дисбаланса в отношениях между структурными элементами социальной системы. В случае большого напряжения, контрольные механизмы социальной системы могут не справиться с задачей поддержания сложившегося баланса отношений, что приводит к разрушению структуры. “Напряжение есть тенденция к нарушению равновесия в балансе обмена между двумя или более компонентами системы” [16]. (Ур)] Важно отметить, что структурные изменения социальных систем не осуществляются, по Парсонсу, некоторым безличным образом. Сама социальная система есть точка перекрещивания культурных нормативов, ценностных ориентаций и индивидуальной мотивации. Поэтому потрясения системы органически соединяются с переломами в сфере индивидуальной мотивации.
Чтобы понять механизм разрушения социальной системы Парсонс разъясняет более конкретно механизмы ее функционирования. Функционирование системы связано, с одной стороны, с механизмами распределения, действующими с помощью таких средств(88) как деньги и власть; последние определяют баланс между преимуществами и потерями,
99
выигрышем и проигрышем действующих социальных субъектов. С другой стороны, действуют механизмы интеграционной коммуникации, которые влияют прежде всего на мотивацию этих субъектов, влияя на определение их желаний и выбор средств осуществления этих желаний.
Возникающее напряжение – а источником его может стать практически все, что угодно – либо преодолевает разделительную черту, обеспечивающую сохранение данной системы, либо не преодолевает ее благодаря действию механизмов социального контроля и саморегулирования системы. Однако, если напряжение выходит на этот уровень, оно, как подчеркивает Парсонс, всегда будет связано с более или менее сильными компонентами иррационального поведения. Это очень важная характеристика кризисных отношений.
[“Напряжение на уровне структурных компонентов системы, – пишет Парсонс, – проявляется в некоторой совокупности признаков, симптомах возмущения (disturbance), демонстрирующих психологические приметы иррациональности. Эти признаки и приметы распределяются вдоль основных осей надежды и страха, оптимизма и возбуждения (“anxiety”), демонстрируя нереалистические тенденции в том и другом отношении... Обязательно в таких ситуациях будут возникать фантазии и утопические идеалы будущего состояния общества, идеализации прошлых состояний, прочности положения status quo, которое будет очищено от источников неудовлетворенности... Эти мотивационные компоненты оказываются общими симптомами возмущения в институционализации социальных структур” [17]. (Ур)]
Третий этап эволюции творческих взглядов Т. Парсонса обозначен выходом двух книг: “Общество” (1966) и “Система современных обществ” (1971). В своих последних работах Парсонс, отвечая на критику, упрекавшую его в склонности к стабилизирующим концепциям, которые якобы содействуют апологетике существующих общественных отношений, выступает прежде всего как представитель неоэволюционистского направления в социологии. Основной категорией в этих работах становится “структурная дифференциация”, которая представляет собою главную пружину усложнения общественных связей. Парсонс не игнорирует в этих работах классовых и политических конфликтов. Но с его точки зрения наиболее существенными процессами, связанными с переходом к обществам современного типа, являются отделение права от государства, религии от церкви, развитие системы светского образования, становление рыночных отношений, равно как и современных форм представительства, парламентаризма, системы выборов и других атрибутов демократического строя.
Оба названия работы объединены общим замыслом, смысл которого можно охарактеризовать, как стремление представить эволюцию человеческого общества, начиная с примитивных форм организации общественной жизни и заканчивая детальной
100
характеристикой современного общества – в его глобальном измерении – как оно сложилось к концу 60-х годов. Этот исследовательский проект во многом отличается от всего того, что было написано Парсонсом ранее. Прежде всего, от аналитического схематизма, который доминировал на первых двух этапах творческой эволюции этого автора, Парсонс переходит к обобще(89)нию огромного исторического материала. Эмпирической основой этих работ являются многочисленные исторические, этнографические, экономические и политологические труды, раскрывающие как общий ход исторического процесса, так и конкретные его этапы, периоды, связанные с характеристикой отдельных стран и их вклада в мировую цивилизацию. Второй очень важной особенностью этих исследований является то, что Парсонс в центре своего внимания имеет не экономическую историю и не политическую историю соответствующих стран и народов; он выделяет в качестве самостоятельного предмета анализа развитие собственно социальных структур и отношений. Можно сказать, что в этих книгах представлена история “гражданского общества”, хотя сам Парсонс чаще всего употребляет термин “социетальное сообщество” (societal community).
Вместе с тем и в этих работах Парсонс не отказывается от ранее сформулированных методологических принципов, зафиксированных в “Структуре социального действия” и других работах. Более того, он развивает целый ряд идей и положений, связанных с аналитическим подходом к социальному действию и социальным системам. Прежде всего, это касается характеристики механизмов “обратной связи”, которые обеспечивают своего рода кибернетический контроль со стороны высших уровней социального действия над теми его формами, которые располагаются на нижестоящих (аналитически) ступенях иерархии, сформулированной еще при разработке общей теории действия. Выработанный Парсонсом подход к анализу исторического процесса позволяет ему снять вопрос о соотношении реальных и идеальных движущих сил в истории общества и перевести его в плоскость взаимоотношений между культурой и обществом. [Культура рассматривается им, как уже отмечалось выше, в качестве верхнего этажа в иерархии социального действия. Она контролирует динамику “социальной системы”, которая в свою очередь регулирует поведение личности. В конкретном единичном действии переплетаются как те стимулы, которые проистекают из условий существования действователя, так и те, которые представляют собою механизмы кибернетического контроля, задаваемые более высокими пластами иерархии. (Ур)]
В первой из названных работ достаточно отчетливо просматривается идея эволюции человеческих сообществ. Парсонс выделяет три этапа эволюции: примитивный; промежуточный (который подвержен чрезвычайно сильным вариациям) и современный.
101
Эмпирическими референтами современных обществ для Парсонса выступают в этой работе США, Советский Союз, Япония и европейские страны. Вместе с тем он полностью сохраняет значение выделенных им ранее структурных компонентов всякого общества, закрепляя их за определенными функциями. Интегративные функции обеспечиваются преимущественно нормативным порядком, функции целеполагания связываются им со спецификой организации человеческих сообществ (коллективностей), адаптивные функции соединяются с понятием роли; что касается ценностей, то их главная задача состоит в (90) регулировании скрытых (латентных) напряжений. Важно подчеркнуть, что эти структурные компоненты общества не вытекают друг из друга. Каждый из них – своего рода независимая переменная, которая способна эволюционировать самостоятельно. Парсонс предлагает в этой работе еще одну аналитическую схему, раскрывающую, с его точки зрения, наиболее важные ступени, или формы эволюционных изменений. К числу этих аналитических форм относятся:
1.Структурная дифференциация, завершающаяся сегментацией новых образований ранее существовавшей социальной системы.
2.Увеличение адаптивной способности.
3.Интеграция (новых и ранее существовавших форм социальной организации).
4.“Включение”, которое обеспечивается процессом “ценностного обобщения” и означает переключение ранее существовавших стимулов социального действия в новый режим, получающий подкрепление со стороны изменившейся системы ценностей
В соответствии с этой схемой особое внимание Парсонс обращает не на революционные переустройства общественной жизни, а на возникновение внутренней дифференциации родов деятельности, в процессе которой происходит обособление все новых и новых типов и вариантов социальных связей. В ходе такой дифференциации личность обретает независимость от общества; государство становится самостоятельным по отношению к церкви; право как область и совокупность механизмов регулирования общественных отношений с помощью законодательства отделяется от политики; экономика и политика становятся самостоятельными социальными подсистемами. Каждая из вновь образованных подсистем вполне допускает дальнейшую дифференциацию, что и является решающим моментом в образовании современных – наиболее сложно дифференцированных – обществ. Стоит заметить, что Парсонс никоим образом не исключает идею направленности социальной эволюции. Более того, он утверждает, что такая направленность есть, и что на состоит в движении, в переходе от менее сложных, примитивных форм организации сообществ людей к современным формам его существования.
102
[Уже на стадии примитивного общества происходит решающий переворот в эволюции, присущей всей природе. В биологическом мире основным транслятором эволюции является ген. В человеческом сообществе в качестве таких трансляторов выступают символы культуры. Человек, по Парсонсу, определяется как культурное животное; животное, способное создавать и передавать символы. Важнейшими компонентами примитивного общества выступают “конституитивный символизм”, связанный с формированием понятия “Мы”. Это понятие или, точнее говоря, символ означает принадлежность индивидуума к некоторому сообществу, отличающемуся от иных сообществ. Вторым важным компонентом является, по Парсонсу, система родства и модификации эротического комплекса. И третьей чертой, отличающей сообщество людей от дочеловеческих форм совместного существования, оказывается язык, речь. (Ур) ]
Рассматривая процесс эволюции примитивных обществ, Парсонс пишет: “Древнейший акт органического характера состоит, по-видимому, в возникновении руки
икисти как органов манипуляции. Имея две подвижные руки, кисть, четыре пальца и пятый опорный на каждой руке, человек обладает такими “орудиями” общего порядка, которые превосходят любую комбинацию лап и (91) клыков. Он обладает прямой осанкой, и в силу этого уступает животному в эффективности передвижения, – ни один бегун не сравнится в скорости с лошадью. Но руки – исходный базис того, что мы называем умениями человека94.
[Умения – это технические средства достижения целей, и контроля по отношению к физическому миру. Они остаются таковыми до тех пор, пока их не заменяют специально предназначенные для этого искусственные продукты или машины, используемые в качестве орудий. Подлинно человеческие умения направляются организованным и закодированным знанием как самих орудий манипулирования, так и способностей человека, которые используются в процессе манипулирования этими орудиями. Такое знание представляет собою аспект символического процесса, совершающегося в культуре,
ипредполагает определенные способности центральной нервной системы человека, в особенности мозга. Ясно, что все символические процессы не могут происходить без этой органической системы; как мы знаем, мозг человека намного превосходит мозг других видов” (22). (ур).]
Это вполне материалистическое рассуждение не может не напоминать известной работы Ф. Энгельса “Роль труда в превращении обезьяны в человека”, автор которой вслед за Дарвиным обсуждает роль прямой походки, вертикальной постановки головы,
взаимосвязи развития руки и человеческого мозга, языка как средства общения,
94 Parsons T. Societies. 1966. p. 31.
103
изменения характера питания человека в связи с изобретением огня, расширение ареала человеческого обитания и т. д. Главная мысль Энгельса состоит в том, что именно труд создает человека, и что суть трудового процесса заключается в создании орудий производства. Именно эта деятельность – ведущая доминанта в развитии всех остальных свойств и способностей человека, включая его умения и знания95. Парсонс же использует в своей характеристике выделения человека из ряда высокоорганизованных биологических существ понятие контроля над физическими условиями жизни человека, что в какой-то мере адекватно понятию труда. Вместе с тем для него ведущей доминантой является знание, которое есть компонент становящейся культурной системы. Он уделяет особое внимание таким факторам становления культуры, как увеличение продолжительности зависимости потомства от родителей (в человеческом сообществе), процесс обучения навыкам человеческого поведения, эротическому комплексу в процессе этого обучения.
[Опираясь на данные этнографии, психологии, исторической науки ХХ в., Парсонс выделяет некоторые общие черты примитивных обществ. Как уже отмечалось, особую роль здесь играет то, что он называет “конституирующим символизмом”: это определенный уровень коллективного сознания, выраженного в противопоставлении данным племенем самого себя всему другому миру, что и закрепляется в понятии “Мы”. Представление о “Мы” определенным образом связано с системой родства и примитивной формой религиозного сознания. Оно пронизывает все иные реальные отношения, детерминируя коды коммуникации и действующий нормативный порядок. Именно это представление о “Мы” является исходным в установлении символического значения индивидуальной жизни, так как на этой основе определяются границы жизни и смерти; оно формирует символическое значение физического окружения рода, включая территорию его проживания, социального статуса людей и способы коммуникации.
Уже в примитивном обществе намечается некоторая граница между культурной и социальной системами. Важную роль в организации социальной жизни приобретают религия, родство, а также уровень развития технологий и навыков физического действия. Последние институционализируются в разделении труда, в формах сотрудничества и распределении ресурсов. (Ур)]
Следующий этап общественной эволюции назван Парсонсом архаическими обществами. К ним относятся Древний Египет и Мессопотамия, а также промежуточные империи – Китай, Индия, исламские империи и Римская империя. Важнейшим
95 Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека//Маркс К., Энгкльс Ф. Собр. Соч. 3- тье изд. Том 20.
104
дифференцирующим моментом социальной эволюции выступает, по Парсонсу, возникновение письменности. Смысл этого события состоит в том, что благодаря письменной речи появляется возможность сохранения и передачи культурного содержания жизни соответствующих народов. “Возникновение письменности – центральный пункт судьбоносного разрыва с примитивностью. Оно приводит к увеличению дифференциации между социальной и культурной системами и расширяет пределы влияния последней. Основное символическое содержание культуры может быть во(92)площено благодаря письму в такие формы, которые не зависят от конкретных контекстов, что делает возможным расширить и интенсифицировать процесс культурной диффузии в пространстве и во времени”96 .
[Образование письменности естественным образом связано с распространением грамотности, вначале среди некоторых привилегированных слоев общества, а затем и среди всего населения. Уровень грамотности, по Парсонсу, отличает одно общество от другого не меньше, чем политические формы их организации. (УР)]
Следующий важный момент в усложнении социальной системы связан с возникновением права, которое, по Парсонсу, способствует независимости нормативных компонентов социетальной структуры от тех требований, которые проистекают из политических и экономических интересов, равно как и от личных факторов и факторов среды.
Особую роль в становлении современной цивилизации Парсонс придает двум древним обществам – Израилю и Греции. Это своего рода “прорастающие” общества. [Или, как переводит этот термин Л. Седов, “общества – рассадники”.] Дело в том, что культурные компоненты, возникшие в рамках именно этих обществ, во многом предопределили формы современных систем культуры. В обоих случаях мы сталкиваемся с фактом возникновения культурных систем, которые становятся независимыми от социально-политических условий.
В древнем Израиле таким компонентом культуры становится идея монотеизма, впервые там утвердившаяся. Именно эта идея оказалась гораздо более жизнеспособной, чем процветающее и богатое царство Соломона. Даже завоевание Израиля Навуходоносором, оказывается, укрепляет концепцию монотеизма: Ветхий Завет интерпретирует это завоевание в качестве наказания за отступничество от Закона, положенного между Богом и народом. Благодаря этому Вавилон оказывается орудием осуществления воли Израильского бога, а нормативный порядок, сформулированный в десяти заповедях Моисея, остается вышестоящим по сравнению с любыми формами
96 Parsons T. Societies. 1966. p. 26.
105
организации политической власти. В этом, по Парсонсу, отличие израильской культуры от иных восточных монархий, в которых нормативный порядок определялся законом, а последний во многом зависел от политических обстоятельств.
Вклад Древней Греции в социальную эволюцию обусловлен тем, что именно здесь возникает культура грамотности и письменной речи, воплощающихся в таких развитых формах, как эпос Гомера и поэзия Гесиода. Благодаря этому обстоятельству формируется культурное единство Древней Греции, сохраняющееся несмотря на многообразие политических форм.
Одной из центральных идей, пронизывающих это культурное единство, оказывается идея естественного порядка, которая полу(93)чает воплощение в стоической философии в виде Закона природы. Греческое мифологическое и религиозное сознание по сути дела политеично и вместе с тем боги, люди и герои оказываются подчиненными в своих действиях какому-то более высокому началу. Эта мысль достаточно отчетливо прослеживается в мифе о царе Эдипе: он не знает, что он убил своего отца и женился на своей матери, его преступление не преднамеренно. Но все же наказание должно следовать за преступлением самым неотвратимым образом, и это указывает на существование высшего порядка вещей.
Непреходящее значение греческой культуры обусловлено и тем, что именно греческая философия впервые и как бы навсегда формулирует целый ряд вечных проблем, в числе которых вопросы об относительности и абсолютности истины, добра, справедливости, красоты. Сократ и Платон утверждают идею универсальной концепции мирового порядка, который доступен человеческому разуму. Эта идея сознательно противостоит архаическому мировоззрению, обосновывавшему мотивы человеческих действия с помощью обязательств людей перед богами или нигилистической концепции ценностей, выдвинутой софистами. По сути дела, утверждает Парсонс, именно в греческой культуре впервые получает формальное и достаточно общее обоснование мысль о нормативности человеческой жизни: нравственные обязанности человека впервые четко отделяются от нечеловеческих, в том числе и божественных компонентов действия.
Важнейшим достоянием греческой социальной жизни стала идея политического равенства граждан, объединенных городом-полисом. И хотя в классической Греции сами полисы подразделялись на аристократически-олигархические и демократические, центральным принципом, общим для всех этих структур, оставалось представление о полисе как о корпорации граждан, в которой формальное равенство должно превалировать над гражданскими правами, включающими степень участия в управлении. Формы
106
политического устройства, следовательно, различались не самими правами граждан, а способами их делегирования, выражения, представительства в органах управлении. Даже “тираны” выступают от имени сообщества граждан, а в демократических полисах были впервые разработаны многие процедуры, обеспечивающие равенство прав, включая право спора перед судом равных.
[Заметим, что демократия греческого полиса была, по словам Парсонса, включена в более широкую систему. Граждане были высшим классом и они составляли меньшинство. Парсонс приводит следующие сведения об Афинах во времена Перикла. В Афинах проживало около 30 тысяч граждан, включая женщин и детей, а все население Афин составляло около 150 тысяч. Остальные 120 тысяч были рабами или метеками, не имевшими полных гражданских прав. Парсонс считает, что высший класс был “экономически зависим” от этих нижестоящих групп. Большую часть своего времени граждане посвящали управлению и военному делу. Классовый конфликт и война между полисами были наиболее непосредственными факторами разрушения древнегреческой системы. Однако, так же как и в случае с Израилем, в Греции возникла весьма своеобразная система культуры, основанием которой была независимость отдельных полисов и свобода граждан. Афины сыграли в этом процессе объединяющую роль, особенно с того момента, как они стали привлекать к себе таланты из всего греческого мира. И в эпоху македонского завоевания, и на протяжении всего римского периода сохранялся высокий интеллектуальный престиж Афин, вплоть до тех пор, пока центр культурного развития не переместился в Александрию. И хотя, в отличие от Израиля, не было такого социального явления, как греческая диаспора, все же некоторые черты развития Греции и Израиля оказались сходными. Израильская и греческая культуры породили особый класс носителей знания – раввинов и философов. Они-то и стали передатчиками относительно независимых культурных традиций. Израильская и греческая традиции объединились в христианстве. “В силу того, что эти культурные традиции отделились от социальной системы, христианская культура стала играть роль наиболее эффективной силы обновления в сравнении с каким-либо иным возникавшим ранее культурным комплексом” [22. С. 26]. (УР)]
“Система современных обществ” была опубликована в 1971 г. В этой работе еще в большей степени выражен отход автора от традиционного изложения европейской истории, в рамках которого в качестве поворотного пункта развития европейской цивилизации выделялась Великая французская буржуазная революция. Парсонс сохраняет верность своей установке, сформулированной в “Обществах”, и подчеркивает особое значение процессов дифференциации, которые усложняют структуру “социетального
107
сообщества”. Именно в ходе становления современных обществ наблюдаются прежде всего такие процессы как секуляризация, отделение государства от права, политики от экономики и т.д. Наиболее интенсивно эти процессы происходят в Англии ХVII в., которая, по мнению Парсонса, для этого периода является наиболее развитой страной. Светская культура здесь становится самостоятельной подсистемой более широкого социального целого, что обусловливает не столько значение классового конфликта, сколько усложнение и повышение роли профессиональной структуры общества. Как известно, секуляризация государства в Англии была связана с тем, что Генрих VIII (во времена царствования в России Ивана III) пошел на разрыв с католической церковью. Он объявил, что королевская, т. е. государственная власть, становится выше папской власти. Утверждение светского начала означало и новый поворот в мотивации деятельности. Мирские мотивы, не связанные с ориентациями на вознаграждение или кару в загробной жизни, получили общественное признание. Это способствовало, если угодно, возникновению личности нового типа – личности, либо по меньшей мере сомневающейся
вналичии загробного мира, либо отрицающей ее существование. Именно этот типаж можно обнаружить среди героев Шекспира. Несомненно, что личностная ориентация нового типа оказывала влияние на такие важные сферы общественной жизни, как научные исследования и утверждение индивидуализма в системе права. Парсонс подчеркивает значение рыночных отношений, утверждение которых не только подрывало основы прежней социальной дифференциации, но и делало возможным “признание и поощрение личных возможностей и достижений” на основе принципа “соразмерного возмещения” 97
Особое внимание Парсонс уделяет рассмотрению трех революций, имевших место
вевропейской истории – промышленной, демократической и революции в образовании. Каждая из них привносит собственные дифференцирующие моменты. Промышленная революция рассматривается Парсонсом в связи со становлением рыночных отношений, при этом он не усматривает здесь прямой причинной связи, скорее это отношение взаимодействия. Так, с его точки зрения, “заметное процветание Англии и Гол(95)ландии,
вособенности, но и Франции в том числе, еще до появления изобретений, несомненно, было результатом развития рыночных систем в этих странах, что, в свою очередь, зависело от наличия политической и правовой безопасности, а также юридической практики, основанной на собственности и контракте, которые благоприятствовали становлению коммерческого предпринимательства” [25. С. 103] (Ур). Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что, как в Англии, так и в Голландии, наблюдалось
сравнительно слабое давление государства на экономические ресурсы, поскольку
97 Parsons T. The System of Modern Societies. N. Y., 1971. p. 29.
108
отсутствовали многочисленные постоянные армии, столь характерные для феодальных социальных структур. Парсонс рассматривает не просто рыночные отношения, а выделяет важные процессы становления рынков различного типа – от предметов роскоши и потребления – до рынков сырья и материалов первичного производства.
[В этом контексте им рассматриваются и отношения между капиталом и трудом в качестве рыночных факторов особого типа. Важнейшее событие социальной жизни Англии в конце ХVII в. состояло в учреждении центрального банка. Это означало не только упрочение самостоятельного рынка финансов, но и изменение социальной функции денег, которые стали средством контроля экономической деятельности. Гораздо позже – в середине ХIХ в. – важнейшее преимущество Германии по сравнению с другими европейскими странами состояло в том, что капиталовложения в германскую индустрию могли осуществляться через банковскую систему. Развитие капитала способствовало строительству железных дорог, внедрению пара и электричества, передаче энергии на расстояние, менявшими благодаря совокупности своих воздействий структуру промышленного производства. Что касается “труда” как фактора экономики, то он в результате этих воздействий оказался подверженным профессиональной дифференциации и мобильности. Развитие промышленности и возникновение профессиональных структур сопряжено одновременно с мощными процессами урбанизации, которая полностью меняла образ жизни людей и соотношение семейных и профессиональных ролей. В ХIХ в. наблюдается возникновение двухполюсной системы общества, которая в определенном смысле фиксируется в марксистской идеологии и соответствующих ей теоретических построениях.
Парсонс подчеркивает, что и в этот период система свободного предпринимательства остается фокусом социальной эволюции, но по его мнению, эта система не исключает сильного государственного контроля. Более того, он настаивает, что правовая универсализация не может существовать без сильного правительства. (Ур)]
Демократическая революция представляет собою восстание народа против привилегий. Она основывается на идеях свободы, равенства и братства. Но если свобода провозглашена была уже в трудах Адама Смита в качестве основания предпринимательской деятельности, то у Руссо и у других идеологов Французской революции свобода наполняется более основательным содержанием. Лозунг свободы соединяется с лозунгом равенства, ориентированным против любых форм дискриминации. Совершенно ясно, что функционирование социальной системы предполагает существование неравенства, основанного на разделении труда и на иерархии управленческих функций. Поэтому по мере дальнейшего углубления демократических
109
процессов в Западной Европе на первое место выдвигается не равенство абстрактных индивидов, а равенство возможностей, которое представляет собою легитимное основание различных форм конкурентных отношений. Особое место здесь занимает равенство всех перед законом, а значит, и наличие представительных институтов, которые могут защищать этот принцип и претворять его в жизнь. Главным компонентом европейского социального конфликта в ХIХ в., еще раз подчеркивает Парсонс, остается борьба по поводу демократизации. В результате ее возникают многообразные представительные институты, утверждается всеобщее избирательное право и получает признание идея социальной справедливости.
Особое значение для процессов модернизации современных обществ имеет третья революция – революция в образовании. Она начинается с утверждения светского характера образования и распространения начального образования среди широких масс населения. В ряде стран европейского континента утверждается (96)всеобщая грамотность населения. Демократическая революция и революция в образовании приводят к возникновению двух идеологических систем, одна из которых ориентируется на свободу личности, а другая – социалистическая – на использование государственной власти для утверждения равенства. При этом социалистическая идеология почти полностью игнорирует проблему эффективности экономической деятельности. Вместе с тем и либеральная идеология игнорирует понятие сообщества людей как условие солидарности. В силу этих обстоятельств, по мнению Парсонса, жесткая оппозиция между идеологией свободного рынка и государственного контроля, капитализма и социализма оказывается нереалистической. Реальные процессы структурной трансформации общества идут как бы между этими двумя путями, обозначенными с помощью этих идеологических вех.
Позиция, выработанная Парсонсом, достаточно отчетливо проработана им и при оценке соотношения сил на международной арене в конце 60-х годов. Он отмечает лидирующую роль Соединенных Штатов Америки в общем балансе мировых сил. Главный аргумент при этом состоит в том, что США достигли наибольшей последовательности в осуществлении демократических принципов, в системе образования, и в промышленном, экономическом развитии. Однако он не склонен рассматривать Советский Союз в качестве империи зла или силы, препятствующей процессам модернизации. Он подчеркивает, что Советский Союз является частью европейской системы. Эта страна обеспечивает распространение европейской системы на Восток, вплоть до Тихого океана.
Парсонс полагает, что противостояние идеологий этих центров двухполюсного мира носит более или менее поверхностный характер. [“Как Соединенные Штаты
110
Америки, так и Советский Союз, руководствуются идеологическими системами, представляющими собою вариант более укорененного европейского идеологического стандарта. В том и другом случае мы имеем дело с общей западноевропейской системой ценностей, основанной на “инструментальном активизме”” [25. С. 124].(Ур)] Поэтому, по мнению Парсонса, в перспективе неизбежно сближение, взаимная адаптация двух систем друг к другу. Он предвидел основательные демократические процессы в советском обществе, которые позволят ему избавиться от элементов архаики и добиться более основательного равновесия с Соединенными Штатами Америки. По мнению Парсонса, в демократизации отношений в рамках всего советского блока состоит одна из решающих тенденций общемирового развития.
Обращаясь к анализу американского общества, он отмечает, что и для этого общества проблема равенства и справедливости остается достаточно острой, хотя эта проблема и не формулируется ныне в терминах противостояния буржуазии и пролетариата. [Сохранение негритянской проблемы в США – важнейший индикатор воспроизводства социального неравенства и несправедливости. Все большее значение приобретает, с его точки зрения, относительная депривация по отношению не только к черным, но и к бедным слоям населения. Он отмечает парадоксальный факт, что чем больше наблюдается включенность негритянского населения в социальную жизнь США, тем с большей очевидностью и силой проявляется расовая напряженность, несмотря на уменьшение правовой и политической дискриминации [25. С. 115]. (Ур)] Хотя понятие «класса» и «классовой борьбы» не играет той роли, какую эти понятия играли в девятнадцатом столетии, и в современных (97) Соединенных Штатах сохраняется чувство, что привилегированные группы незаконно используют свое положение для удовлетворения своих интересов за счет общественных. Именно привилегированные группы, действующие за сценой, ответственны за сохранение различного рода социальных невзгод и бедствий. В этом контексте Т. Парсонс ссылается на работу Миллса “Властвующая элита”.
[Немалую роль в воспроизводстве социальных проблем внутри американской жизни играет современная бюрократия как часть системы власти. Неизбежно воспроизводятся точки зрения о неправильной системе власти, с помощью которой объясняются все те недостатки и ошибки, которые существуют в обществе. Именно эта идеологическая установка была воспринята студенческим движением в Европе и США; она стала важным элементом мобилизации студенческого движения и известных студенческих волнений конца 60-х годов. (Ур)]
111
Эта внутренняя критика американского общества не означает однако подхода к радикальному переосмыслению ценностей американской жизни. Парсонс лишь указывает на ряд проблем, которые решаются благодаря тому, что данная система ценностей остается общепризнанной в широком смысле слова. Все это означает, что общество имеет возможность обеспечить определенный и необходимый уровень равновесия, баланса между ценностными установками на равенство, с одной стороны, и на функциональную эффективность, – с другой. Обеспечение такого баланса и представляет собою сложную проблему интеграции современных обществ. При этом Парсонс подчеркивает, что ни одно из прежних оснований интеграции социальных систем не является удовлетворительным. Современное общество не может быть интегрировано ни на основе этнической солидарности, ни на принципах феодальной аскриптивности, ни на классовой принадлежности в марксистском смысле слова.
Интеграция современного социетального сообщества зависит, по мнению Парсонса, от новых специфических механизмов, пронизывающих его функционирование. Наиболее обобщающей ценностью в таком обществе оказывается ценность престижа, который позволяет выявить и поддержать авторитет носителей власти в соответствующих коллективных образованиях. Сам престиж как механизм интеграции основан не на какомлибо одном факторе – богатстве, политической власти или моральном авторитете, престиж определяется в качестве “коммуникативного узла”, благодаря которому различные факторы, способствующие интеграции социетального сообщества, могут быть оценены. Включение в процессы интеграции через престиж Парсонс называет феноменом влияния. Функционирование влияний в рамках совокупности социальных единиц приводит к тому, что называется консенсусом, который в свою очередь связан с оправданным (справедливым) распределением прав и обязанностей, с соединением эффективности с вознаграждением в зависимости от вклада в достижение общих интересов. В свою очередь, общие интересы могут рассматриваться в качестве таковых именно на уровне социетального сообщества [25. С. 120-121]. (98)
Парсонс намеренно заканчивает свой анализ становления системы современных обществ и ее функционирования тем, что процессы, которые им описаны, в особенности взаимодействие трех обозначенных выше революций – еще не завершены. Общества, существующие сегодня, еще не достигли своего кульминационного пункта развития. На это, по его мнению, уйдет не менее столетия. Причем вряд ли этот период будет лишен конфликтов. Поэтому, заключает автор, “...совершенно преждевременно толковать сегодня о “постсовременном” обществе. Не упуская из виду явную возможность всеобщего уничтожения, тем не менее можно предположить, что в следующие сто с
112
лишним лет будет продолжаться процесс оформления того типа общества, которое мы назвали “современным”” [25. С. 189].
Последний период творчества Талкотта Парсонса раскрывает интенцию и смысл того предприятия в области теоретической мысли, которое было осуществлено этим автором. Речь шла о том, чтобы воздвигнуть некое всеохватывающее здание, создать Великую Теорию, которая смогла бы соединить личную жизнь гражданина ХХ в. и развитие всемирной истории через модернизацию и систему современных обществ. В ХIХ в. аналогичный по грандиозности проект – на иных методологических предпосылках – был осуществлен К.Марксом и Ф.Энгельсом. ХХ век внес настолько мощные изменения в общественные отношения, что понадобились новые попытки в этом направлении. Не претендуя на полноту и всесторонность оценки вклада Т.Парсонса в формирование современного социологического мышления, отметим все же несколько наиболее важных моментов.
Прежде всего, сама задача теоретического мышления у Парсонса ставится более развернуто, чем это делалось в трудах его предшественников. В своих исходных социологических построениях Парсонс выступает как сознательный последователь кантовской традиции философствования. Теория для него выступает в виде аналитического инструмента, конструкции человеческого разума, а отнюдь не “отражение реальности”, не “обобщение фактов”. Содержание теоретической деятельности для него в конструировании идеальных типов. Некоторые из этих конструкций могут оказаться полезными как ориентиры действия. Но задача ученого – автономна по отношению к этой “пользе”. Смысл его деятельности в том, чтобы, “встав на плечи гигантов”, увидеть новые горизонты. При этом гарантий того, что это видение будет абсолютно верным, дать никто не может. Доверие к его аналитическим конструкциям опирается на тщательность его собственной профессиональной работы, кото(99)рая стоит отдельно от политики и опирается на внутренние критерии значимости.
Если общество принимает именно эту формулу отношения к науке, то это значит, что оно демократично, что оно создает благодаря свободному научному знанию дополнительный и весьма важный ресурс своего собственного развития. Далее, чрезвычайно важен выбор Парсонсом социального действия в качестве предмета социологии и социального знания. “Общая теория действия” – представляет собою не что иное, как стремление рационализировать хаос социальной жизни, проявившийся в фашизме, тоталитарных режимах, насильственном разрешении конфликтов, двух мировых войнах, настоящем (отнюдь недекларативном) геноциде. Рационализм, основанный на светской культуре, – это центральная идея, главная магистраль теоретических построений
113
Т. Парсонса. Исходная предпосылка этого рационализма состоит в том, что способность к действию, право на формированием целей и на выбор средств их достижения принадлежит каждому человеку. Современное общество не только осознает это право личности, но и создает необходимые условия для реализации этого права. Отсюда важность образования в жизни общества, рассматриваемого не только в его ценностном, но и институциональном аспектах. Именно поэтому Парсонс придает столь большое значение письменности. Она становится не только средством общения между людьми, ныне населяющими землю, но и средством передачи информации последующим поколениям. Современное общество основывается именно на образовании, на деятельности образованного класса, ибо ему придется встречаться с неизвестным и неизведанным как “во вне себя”, так и внутри порою еще дикой человеческой натуры.
[Парсонсу, конечно, были хорошо известны теории тоталитаризма, претендующие на объяснение процессов, происходивших в советском обществе. Однако анализ его текстов по поводу взаимоотношений США и СССР показывает, что он не разделял этих концепций. До начала 60-х годов он не разделял их в силу простого недоверия, нормального скептицизма серьезного исследователя. В 1964 г. он впервые приехал в Союз и нашел, что одна из основных интенций исследований, и в какой-то мере линий политического развития страны, состояла в том, чтобы обеспечить “минимизацию принуждения”. Он увидел это общество в широкой перспективе в качестве общества, которое вписывается в западную культуру, представляя собою один из вариантов социальной дифференциации. Его прогноз конвергенции двух систем был обращен не на десятилетия, а на столетия. Поэтому не будем и мы спешить с оценками происходящего. Время покажет многое.
Применительно к анализу российского кризиса особенно важный смысл имеет выявление Парсонсом нравственной составляющей социального действия. Нравственность не выступает у него в виде отдельной подсистемы социального целого: она пронизывает все социальные структуры, и всюду она выступает в качестве регулятора латентных напряжений. Нормальное общество, следовательно, это не общество свободной игры частных своекорыстных интересов. Нормальность состоит в понимании интересов других с помощью нравственной оценки ситуации и самооценки собственного выбора. Неопределенность перспективы, страх перед будущим – важнейший фактор разрушения общественных связей и источник социальной напряженности. Доминирование нравственного начала обеспечивает преодоление этой напряженности и создает предпосылки выхода из кризисных ситуаций. (Ур)]
114
Еще одна особенность построения социологических конструкций Т.Парсоснсом должна быть принята во внимание. С самого начала он выступил против крайностей – беспредельного либерализма, с одной стороны, и социалистических интерпретаций совместности, необходимой для социетального сообщества и для социализации индивидуума, – с другой. Он постоянно подчеркивает срединную линию в традиционной полемике философских школ и направлений. Парсонс – не материалист и не идеалист в объяснении исторического процесса. Но он стоит на позиции взаимодействия факторов материального и идейного (в том числе и идеологического) порядка. Он не “государственник”, но и не “рыночник”. И те, и другие структуры, по его мнению, должны развиваться во взаимодействии, обеспечивая нормальное развитие социетального общества. Его исходный принцип состоит в том, что любая здоровая тенденция, вырванная из контекста нормального дифференциро(100)вания и интегрирования, может привести к болезненным аномалиям в жизни общества и государства, в развитии системы международных отношений. Как свидетельствуют его тексты, Т.Парсонс вряд ли бы смог стать сторонником моноцентрического развития связей в современном мире. Он прекрасно понимал, что такая интенция будет порождать сопротивление, исходящее одновременно из множества иных точек системы современных обществ, причем сила этого сопротивления будет возрастать отнюдь не пропорционально моноцентрическим усилиям. Будучи убежденным сторонником равновесной теории социальных изменений Парсонс в наше время был бы, несомненно, сторонником сбалансированного подхода к мировому развитию.
Глава 12. Заключение к первому разделу.
Рассматривая социологию в четырех западноевропейских странах и США, мы делали акцент на своеобразии возникновения и развития дисциплины в этих странах. Такой анализ позволяет придти к выводу, что в каждой из стран социология развивалась специфическим образом. Главным фактором развития этой дисциплины были те проблемы, с которыми сталкивалась соответствующая страна или общество в реальном историческом контексте.
Мы попытались определить своеобразие именно культурного аспекта этих стран и предварительно наметили некоторые зависимости между развитием дисциплины и особенностями культурной и политической ситуации. Наш подход вместе с тем не означает, что развитие социологии замыкается на каждой данной стране. Безусловно, в развитии дисциплины наблюдается целый ряд факторов взаимодействия и взаимовлияния.
115
Прежде всего, это обусловлено сходством самих рассматриваемых обществ. Мы увидели, что наибольшие связи наблюдаются в англосаксонской культуре. С этим трудно спорить в силу того, что социология в этих странах развивается на базе единого языка. Отчасти и это обстоятельство определяет доминирующие позиции социологии США и Великобритании в сравнении с другими странами.
Но то же время важнейшей характеристикой является, неоднократно отмечаемое различными авторами, то, что называется континентальной культурой. В данном разделе речь идет о двух странах, а именно о Франции и Германии, которые вырабатыва(101)ли самостоятельные пути социологического мышления. Таким образом, мы приходим к выводу не только о том, что степени развития социологического знания и соответствующих институтов существенно различаются между собой, но и сама проблематика этого знания достаточно специфична для соответствующей страны.
Полученные нами выводы вовсе не отрицают существования международного социологического контекста и мировой социологии как определенной формы социального мышления. Мы обратили внимание на то, что огромную роль в установлении международных связей сыграли следующие события.
Первый этап интернационализации относится к XIX веку и связан с распространением марксизма как идеологии рабочего движения. Одновременно с ним получает распространение и социология О. Конта, имеющая интеллектуальноакадемическую ориентацию.
Вторым периодом становления мировой социологии является деятельность Талкотта Парсонса, и в том числе публикация его книги «Структура социального действия». Именно в этой работе заложены основы признания и включения наиболее крупных европейских социологов в контекст мировой социологической культуры. Скорее всего третьим этапом в этом достаточно сложном процессе были события, связанные с окончанием Второй Мировой войны и образование своего рода международных сетей. Особую роль здесь играло ЮНЕСКО как международная организация, обеспечивающая реальное взаимодействие социологов разных стран. Именно в послевоенный период начинается деятельность мировых социологических конгрессов, и это происходит несмотря на идеологическое противостояние двух социально-политических систем. Участие в международных конгрессах и исследовательских комитетах МСА играло огромную роль для изменения форм социального мышления социологов не только СССР, но и всего восточно-европейского блока стран. Мы не будем рассматривать здесь влияние идеологических факторов, ограничимся лишь констатацией самого наличия связей между социологами разных стран.
116
Можно сказать, что четвертым этапом в становлении мировой социологии является утверждение принципов демократии в международном масштабе. Сравнение выявило решающую роль именно факторов политического развития и их влияния на социологическое мышление. Без решения соответствующих политических структур невозможно было бы введение социологического образования в соответствующих странах. Среди культурных факторов мы отмечаем также роль организации (102) университетского образования и включение дисциплины в процесс подготовки специалистов.
Это еще раз подчеркивает взаимодействие интернациональных и национальных связей в анализе и осмыслении социальных и социологических проблем в соответствующих странах. При этом важно воспринимать это взаимодействие достаточно реалистически. Пьер Бурдье прав в том отношении, что любое взаимодействие есть результат интеллектуальной борьбы. Ни один социолог не является полностью свободным от своего собственного происхождения, от способов овладения культурой социологического мышления, от особенностей своего языка и своей собственной языковой подготовки.
Картина взаимодействия социологических направлений есть одновременно картина конкуренции в поле исследований в сфере издательской деятельности и в области международного влияния. С нашей точки зрения неправильно было бы формировать у студенчества представление о социологии как о некоторой сверхнациональной дисциплине, ибо большая часть исследований касаются в той или иной степени практических интересов соответствующих стран. (103)
[На этом мы закончим подведение итогов сравнительного исследования и обратимся к вопросам, вышедшим за пределы поля зрения первого раздела. Второй раздел будет посвящен пониманию социологии в российском культурном и практическом контекстах. (Ур)]
Литература к первому разделу
•Андерсон. П. Размышления о западном марксизме. М. Интер-версо. 1991.
•Ансар П. Современная социология// Социс, 1995, №12; 1996, №№1,2, 7-10; 1997,
№7.
•Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М.1993.
•Бек У. Что такое глобализиця? М. 2001.
•Беляева Л.А. Эмпирическая социология в России и Восточной Европе. М. 2004.
117
•Бергер А., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М. 1995.
•Бурдье Пьер. Социальное пространство: поля и практики. Пер. с французского Н.А.Шматко. «Алетейя» СПб. 2005.
•Бауман З. Мыслить социологически. М. 1996.
•Бауман З. Индивидуализированное общество. М. 2002.
•Биллингтон Д. Лики России. М. 2001.
•Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб. 2001.
•Вебер М. Избранное. Образ общества. М. 1994.
•Везен Ф., Фердье Ф. Философия французская и философия немецкая; Воображаемое. Власть. Под ред. Бибихина В. В. УРСС. 2002.(?)
•Гидденс Э.. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь. М. 2004.
•Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М. 2005.
•Горбачев. М.С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М. 1987.
•Гофман А.Б. Классическое и современное . М. Наука 2003.
•Дарендорф Ральф. Тропы из утопии. Работы по истории и социологии. Перевод с немецкого Б. Скуратова и В. Близнеков. М.2002
•Девятко И.Ф. Критика старых и поиск новых моделей объяснения в посткризисной социологической теории//История теоретической социологии. В 4-х томах. Том 4.
СПб 2000.
•Жорес Ж. Социалистическая история французской революции 6-ти томах. М. 1983.
•Том YI. Глава 1. Социальные идеи конвента.
•История теоретической социологии. (Под редакцией Ю. Н. Давыдова.) Т. 1- 4. М.
•Йоас Х. Креативность действия. СПб. 2005.
•Карлейль Т. Французская революция. История. М. «Мысль». 1991.
•Козер Льюис А.. Мастера социологической мысли. Идеи в историческом и социальном контексте. Перевод Т.И.Шумилиной. М. «Издательство Норма» 2005.
•Коркюф Ф. Новые социологии. М., СПб, 2002.
•Лапин Н.И. Общая социология М. 2007.
•Лапин Н.И. Эмпирическая социология в Западной Европе. М. 2004.
•Маркс К. Социология.М. 2000.
•Маршалл Т.Х.. Избранные очерки по социологии. М. ИНИОН, 2006.
118
•Монсон П. Современная западная социология. Теории, традиции, перспективы.
СПб., 1992.
•Современная французская социология. Журнал социологии и социальной антропологии. Спец. Выпуск СПб, 1999.№.2.
•Общая социология. Хрестоматия. Составители Здравомыслов А.Г., Лапин Н.И. Под общей редакцией члена-корреспондента РАН Н.И.Лапина. М. 2006.
•Радаев В.В. (составление, редакция, предисловие) Экономическая социология. Автопортреты. М. 2006.
•Теория общества. Фундаментальные проблемы. Под редакцией А.Ф.Филиппова. М. 1999.
•Теоретическая социология. Антология в 2-х томах. Под ред. С.П.Баньковской.
М.2002.
•Ф.Уин. Карл Маркс. М. 2003.
•Филиппов А.Ф. Категория «современности» в зеркале социологической классики/ История теоретической социологии. т. 4. СПб, 2000, с. 593.
•Хальбвакс М. Социальные классы м морфология. М. 2000.
•П.Штомпка. Социология социальных изменений. (М. 1996).
•Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека// Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. Том 20.
•Alexander Jeffrey.Theoretical Logic in Sociology. In Four Volumes. University of California Press. 1982.
•Alexander Jeffrey. The Meanings of Social Life. Oxford University Press. 2003.
•American Sociology. Vv. 1-4. Ed . by Jeffrey Alexander, Raymond Boudon, Mahamed Cherkaoui. Sage Publication. 1997.
•Ansart P. Les sociologies contemporaines. P., 1990.
•Archer M. Culture and Agency. Cambridge, 1896.
•Braudel F. A History of Civilizations.L.1995.3
•British Sociology. Seen from without and within. ed. By A. H. Halsey and W.G. Runciman. The British Academy. 2005.
•The Classical Tradition in Sociology. The European Tradition. Vv. 1-4. Ed. By Raymond Boudon, Mahamed Cherkaoui, Jeffrey Alexander. Sage Publication. 1997.
•Cohen J., Hazelrigg L., Pope W. De-Parsonizing Weber: A Critique of Parsons’ interpretation of
•Weber’s Sociology// Amer. Sociol. Rev. 1975 N 2.
119
•Collins. R. Interaction Ritual Chains. Princeton University Press, 2004.
•Dahrendorf R. Class and Class Conflict in an Industrial Society. Stanford, 1959.
•Dahrendorf R. Reflection on the Revolution in Europe. NewYork. 1990.
•Encyclopedia in Sociology in 4 volumes…New York. 1992.
•Giddens A. The Constitutions of Society. Cambridge: Policy Press. 1984.
•Giddens A Social Theory and Modern Sociology. Polity Press. 1987.
•Giddens A. Consequences of Modernity. Cambridge. 1990.
•Geertz C. The Interpretation of Cultures. London: Fontana Press, 1993;
•Geertz C. Loсal Knowledge. L.: Fontana Press, 1993.
•Genov N. National Traditions in Sociology. L-n, SAGE 1989.
•Gouldner A. The Сoming Crisis of Western Sociology. N.-Y. 1970.
•Habermas J. The Theory of Communicative Action. The Critique of Functionalist Reason. 1992.
•Halsey A, H. A History of Sociology in Britain: Science, Literature and Society. Oxford Un. Press. 2004
•Johnston B. Pitirim A. Sorokin. An Intellectual Biography. University Press of Kansas. 1995,
•Johnston B. Sorokin and Parsons at Harvard: Institutional Conflict and the Origin of a Hegemonic Tradition// Hist. Behav. Sci. 1986. Vol. 22, Apr.
•Marshall T. H. Citizenship and social class and other essays. Cambridge, 1950. P. 56.
•Merton R.K. Social Theory and Social Structure. Glencoe: The Free Press. 1961.
•Merton R. K. Sociological Ambivalence and Other Essays The Free Press. 1976.
•Schnapper Dominique. A View from a French Sociologist/British Sociology seen from without and within. Ed. By A.H.Halsey and W.G.Runciman. Oxford University Press.
•Smelser N. J. Problematics of Sociology: The George Simmel Lectures, 1995. Berkley: University of California Press. 1997.
•Smelser N. The rational and the ambivalent in the social sciences: 1997presidential address/ American Sociological Review. V. 63, n. 1 (Feb 1998).
•Social Policy. Editors: Badlock J, Manning N, Miller S. Vickerstaff S. Oxford University Press,1999.
•Parsons Talсott. The Structure of Social Action. A study of Social Theory with special reference to a group of recent European Writers. V. I, The Free Press/ N-Y- London 1968.
•Parsons T. Societies. 1966.
120
•Parsons T. The System of Modern Societies. N.-Y. 1971.
•Riesman D., Glazer N., Denney R., The Lonely Crowd. A study of the changing American Character. Yale University Press. 1953.
•Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Vol. 1 and 2. Edited by Talcott Parsons, Edward Shils, Karpar D. Naegele, Jesse R. Pitts. The Free Press of Glencoe. 1961.
•Tilly Ch. As sociology meets History.Academic Press. 1981.
•Toward a General Theory of Action. Ed. by T. Parsons, E. Shils. 1962.
•Vidich A., Lyman S. American Sociology. 1985.
Р А З Д Е Л 2
Социология в современной России
Глава 1. Вопросы периодизации российской социологии
В вышедшей за последние годы литературе, посвященной предмету социологии и границам этой области исследований и преподавания, можно найти самые разные трактовки рассматриваемого вопроса. Так, в учебнике А.А. Галактионова история российской социологии начинается со «Слова о благодати» митрополита Иллариона (XI век)98[1]. И.А. Голосенко и В.В. Козловский основное внимание уделяют преподаванию социологии в дореволюционный период99[2]. Они вводят в научный оборот ряд новых имен, но останавливаются перед весьма насыщенной и напряженной дискуссией в социологических публикациях постреволюционного периода, опуская тем самым теоретические разработки и эмпирические исследования 1920-х гг. Б.М. Фирсов отчасти дополняет возникший пробел историей советской социологии в 1960-е гг.100[3]. Ограничив себя таким образом, он не рассматривает проблему преемственности. А между тем, именно по этой проблеме возникла весьма обстоятельная дискуссия, вынесенная на страницы печати. В.А.Ядов полагает, что советская социология 60-х гг. не опиралась на отечественные традиции социологиче(106)ского мышления, а возникла в результате переноса на советскую почву сформировавшихся в западной литературе методов
98 Галактионов А.А. Русская социология XI–XX веков: Учебник. СПб., 2002.
99Голосенко И.А., Козловский В.В. История русской социологии XIX–XX вв. М.: Онега, 1995.
100Фирсов Б.М. История советской социологии 1950–1980-х годов: Курс лекций. СПб.,
2001.
121
исследований101[4]. Однако ближайший его сотрудник и он же главный редактор «Социологического журнала» Г.С.Батыгин сформулировал иную точку зрения, суть которой в отстаивании преемственности социологического мышления102[5]. Анализируя материалы этой дискуссии, а также обращаясь к рассмотрению многообразия социологических направлений в современной российской социологии, автор настоящей статьи пришел к выводу о том, что вторая позиция, представленная Г.С.Батыгиным, более конструктивна хотя бы потому, что она дает возможность глубже понять значение советского периода в становлении социологии. Еще более основательно проблему преемственности в российской социологии и социальном мышлении рассматривает В.Н.Шубкин103[6].
Разрывы в преемственности социологии в России обусловлены, прежде всего политическими причинами, а процесс преемственности осуществляется благодаря сохранению и воспроизводству культурного капитала. В таком понимании преемственность - весьма сложный процесс, который не всегда может быть зафиксирован эмпирически. Культурный капитал может передаваться от поколения к поколению очень непростым путем, который отнюдь не всегда обеспечивается наличием кафедр и учебных дисциплин. Кроме того, культурный капитал может передаваться через годы и десятилетия благодаря внеинституциональным формам социализации. Ознакомление с соответствующей практикой предшествующих поколений оказывается возможным благодаря истории социологии. Сама преемственность в этом случае понимается как восприятие прошлых научных идей в их историческом, научном и культурном контексте, как выявление смыслов пережитых теоретических конструкций для современности. Таким образом, так же как и в искусстве, обеспечивается селекция определенного круга идей, авторов, произведений и выход их за пределы хронологических рамок.
Разумеется, преемственность может осуществляться полнее, если она связана со стабильностью профессии. Прерывность же обусловлена прекращением воспроизводства профессиональных кадров. Как правило, это происходит в силу причин политического (107) или идеологического характера. В силу этого представляется несомненным, что мы сталкивается здесь с задачей социологического объяснения способов социального
101Ядов В.А. «Мы все - самоучки в социологии» // Российская социология 60-х годов в воспоминаниях и документах. СПб., 1999.
102Батыгин Г.С. Преемственность российской социологической традиции // Социология в России / Под ред. В.А.Ядова. Изд. 2-е. М., 1998.
103Шубкин В.Н. Социологические мечтания // Насилие и свобода: Социологические очерки. М., 1996. С. 136–190.
122
мышления или, более узко, с задачей построения «социологии» как нового исследовательского направления для социальной науки в современной России.
Решение этой задачи предполагает, прежде всего, вычленение основных этапов в развитии российской социологии; при этом каждый их этапов, образуя некоторый замкнутый цикл мыслительной деятельности, может быть представлен с точки зрения борьбы и аккумуляции идей и направлений, становления институтов и личных судеб российских социологов. Решение этих задач позволяет по-новому подойти к дискуссионной проблеме преемственности и прерывности в истории российской социологии. Здесь мы наметим лишь некоторые контуры решения поставленных проблем.
Итак, основные этапы развития российской социологии можно представить в следующих этапах.
1.Первоначальные варианты социологического мышления (середина XIX в.).
2.Противостояние народничества и марксизма в социологии (80-е гг. XIXв. –
1917г.)
3.Переход от полемики к идеологической монополии (1917 – конец 1920-х гг.).
4.Период сталинской догматики (1929–1953).
5.Возрождение социологии в 1960-е гг.
6.Институционализация социологии и ее распространение (1970-е – 1980-е гг.).
7.Плюралистическая социология 1990-х гг.
Важно заметить, что какова бы ни была преемственность или прерывность в системе преподавательской и исследовательской деятельности, следы каждого из периодов сохраняются в социальном мышлении. Несмотря на декларируемое стремление к «зарубежным образцам» и в 90-е годы сохраняется приверженность к сталинской догматике, поскольку ни один из «этапов» не исчезает бесследно. Как правило, эти «следы» передаются внеинституциональными путями. Более благоприятный пример, сохранение влияния первоначальных вариантов социологического мышления в России.
1. Первоначальные варианты социологического мышления (середина XIX в.).
Начальный этап становления социологического знания в России, как и в странах Западной Европы, связан с возникновением светского мировоззрения. С этой точки зрения А.И.Герцен (1812–1870) выступил как первый российский социолог. Для самого себя и для будущего читателя он сознательно фи(108)ксирует время своего разрыва с религиозным мировоззрением. Однако это не единственная черта, которая вынуждает принять способ мышления Герцена в качестве социологического. Он создает целостную картину современного ему общества (как российского, так и европейского), при этом он не повторяет тех схем целостности, которые предложены его современниками Контом и
123
Спенсером. Его понимание социального мира основано на его опыте и на постоянной дискуссии с теми, кто мыслит иначе. Он открыт для восприятия новых идей об обществе и о человеке и вместе с тем, он готов изложить собственное понимание социальных проблем, не претендуя на окончательное решение всех вопросов. Способ его мышления перекликается именно с современными концепциями качественного знания, с феноменологическим исследованием «человека в обществе» и «общества в человеке»104. А.Герцен в 1840-е гг. - лидер западников, в 1850-е гг. он формулирует основные идеи русского социализма, которые на следующем этапе будут восприняты и переинтерпретированы несколькими поколениями народников. Обратим внимание на столь глубокое проникновение в пережитую Герценом эпоху, и столь мощное воспроизведение ее смысловой насыщенности, что его наследие остается вплоть до нашего времени одним из наиболее ценных источников понимания российских и европейских реалий ХIХ века.
2. Противостояние народничества и марксизма (80-е гг. XIX в. - 1917 г.).
Следующий шаг в развитии российской социологии — после Герцена - связан с деятельностью П.Л.Лаврова (1823–1900) и Н.М.Михайловского (1842–1904) как лидеров народнического движения 1880-х – 1890-х гг.105. Одновременно в России форми(109)руется интерес к творчеству Маркса и марксизму. Полемика между народниками и социал-демократами о путях России занимает несколько десятилетий конца ХIХ– начала ХХ в. Каждое из этих направлений основывалось на собственном понимании того, что такое социология. Народническая литература опиралась на социологию, трактовавшую «общество вообще» в духе О.Конта и Г.Спенсера. Социалдемократия (Г.В.Плеханов, В.И.Ленин, позже - Н.И.Бухарин) использовала марксистское понимание общества, анализ его классовой структуры и выявление причин социальных изменений. Французская революция 1789–1793 гг., перепугавшая все монархии мира,
104См. особенно: «Былое и думы» и «С того берега». См. также: Берлин И.«Герцен и Бакунин о свободе личности». Отрицание роли Герцена основывается либо на невежестве, либо на болезненном русофильстве. Исайя Берлин поставил Герцена в ряд выдающихся европейских мыслителей XIX века. Кроме того, по мотивам «Былого и дум» наш современник английский драматург Том Стоппард написал пьесу «Берег утопии», основными действующими лицами которой являются Герцен и Огарев, Белинский, Тургенев и ряд других персонажей, составлявших круг общения А. И. в лондонский период его жизни. Пьеса идет с успехом на сценах самых знаменитых театров Великобритании и США, а также в Москве,
105Заметим, что Герцен не называл себя социологом, поскольку его стиль мышления был абсолютно самостоятельным. Лавров и Михайловский - первые российские социологи по самоназванию. Здесь и далее мы приводим лишь наиболее известные имена. Более подробная характеристика российской социологии дана в работах И.А.Голосенко, см., например: Голосенко И.А., Козловский В.В. История российской социологии Х1Х–ХХвв. М.Онега, 1995. Близкая к излагаемому здесь подходу концепция представлена в кн.: Козер Л. «Мастера социологической мысли. Идеи в историческом и социальном контексте». М.: Норма, 2004. С. 413–428.
124
стала для этого направления своеобразной моделью действия. Все сознательные силы российского общества - в том числе и те, которые, как П.Сорокин, выступают на стороне определенной политической партии, - так или иначе, вовлекаются в осуществление революционной драмы. Одни становятся победителями, другие - жертвами. Повторение Французской революции в России оказалось гораздо более кровавым и драматичным, а гражданская война продолжалась и после ее окончания в сталинском терроре.
Первый профессиональный российский социолог М.М.Ковалевский (1851–1916) - профессор ряда европейских университетов, автор генетической социологии, член конституционно-демократической партии - скончался за год до начала революционных событий. Дальнейшие судьбы социологии в России самым тесным образом сопряжены с продолжающейся классовой, партийной и внутрипартийной борьбой.
3.Переход от полемики к идеологической монополии (1917 - конец 1920-х гг.).
Вцелом это весьма содержательный период, демонстрирующий множественность интерпретаций современного общества. Здесь присутствует весь спектр направлений
социологической мысли, распространенной в это время в западной |
Европе – от |
французского позитивизма Конта и Дюркгейма, немецкого неокантианства |
М. Вебера до |
марксистских идей, получивших в этот период международное значение. |
|
Ограничимся рассмотрением положения социологии на примере биографии двух российских социологов, работы которых получили достаточно широкое признание. Речь идет о Н.И.Бухарине (1888–1938) и П.А.Сорокине (1889–1968). В 1917–1922 гг. оба активно участвовали в политической деятельности, но по разные стороны баррикад. Бухарин был одним из видных деятелей большевистского крыла российской социалдемократии. В эмиг(110)рации написал ряд работ, из которых наиболее известны «Мировое хозяйство и империализм» (1915), «Политическая экономия рантье» (написана до 1917г., издана в 1917г.). По возвращении в революционную Россию возглавляет самую массовую газету «Известия». Бухарин написал первый рассчитанный на широкую аудиторию учебник по социологии «Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии» (1921), переиздававшийся многократно вплоть до 1929 г. В 1928 г. публикует «Заметки экономиста», в которых намечается расхождение с позицией Сталина по вопросу о соотношении промышленности и сельского хозяйства и о политике коллективизации. В 1929 году выведен из состава высшего руководящего органа партии - Политбюро, в 1937г. арестован по обвинениям в антипартийной деятельности, в марте 1938г. расстрелян. Все произведения были запрещены вплоть до 1988 г., когда Бухарина реабилитировали.
125
П.А.Сорокин был в социологии учеником и преемником М.М.Ковалевского, по политическим взглядам - социалистом-революционером (правым эсером). В 1917г. занимал должность помощника Керенского, последнего главы Временного правительства, свергнутого Октябрьской революцией. Был членом Учредительного собрания. За политическую деятельность неоднократно подвергался арестам как до Февральской, так и после Октябрьской революции (поскольку участвовал в подготовке восстания против большевиков). Освобожден от ареста и спасен от расстрела при содействии В.Ленина. В своих публикациях П.А.Сорокин предсказывал крах большевизма. В 1922г. он был выслан из России одновременно с группой философов, историков, представителей гуманитарных дисциплин, отказавшихся сотрудничать с советской властью. После высылки был в течение года жил в Чехословакии, затем переехал в США, где основал социологический факультет Гарвардского университета (1931–1940) (одним из его учеников был Р.Мертон). В США публикует свои основные работы. В 1990-е гг. в России активно переиздаются работы Сорокина, вышедшие в годы его жизни в Чехословакии и США, в том числе «Социальная мобильность» (1927) «Социальная и культурная динамика» в четырех томах (1938–1941), «Общество, культура и личность: их структура и динамика; система общей социологии» (1947), «Главные тенденции нашего времени» (1964).
Сопоставление жизни и деятельности этих двух социологов позволяет сделать некоторые выводы, характеризующие положение социологии в первые годы советской власти. В течение нескольких лет после революции еще имелась возможность работать как марксистским, так и немарксистским ученым. После (111) 1922 г. любые дискуссии с немарксистами прекратились, но все же вплоть до начала 1930-х гг. сохранялась атмосфера дискуссий среди социологов-марксистов в Коммунистической Академии, в журнале «Под знаменем марксизма» и некоторых других изданиях.
4. Период сталинской догматики (1929–1953). В 1929 г. в партии совершается идеологический переворот, в результате которого возникает формула «марксизмленинизм» и единственным человеком, который определяет критерии принадлежности к этой версии марксизма, становится И.Сталин. В 1938 г. опубликован канонический текст «марксистско-ленинской» (по сути дела - сталинской) философии и социологии, подлежащий изучению во всех партийно-советских структурах и в системе высшего образования. Сам термин «социология» в нем не употреблялся. Исторический материализм рассматривался в качестве философии истории и рамок интерпретации всей совокупности общественных явлений. Базовой концепцией была теория стадий прогресса: закономерного движения человечества от низшей фазы (первобытно-общинного строя) до высшей (коммунистического общества) - через три промежуточные общественно-
126
экономические формации (рабовладение, феодализм, капитализм). Каждая из последующих формаций представлялась как результат разрешения противоречий предшествующего этапа. В качестве основ динамики каждой из формаций рассматривались внутренние противоречия способа производства106. (112) [между производительными силами общества, с одной стороны, и производственными отношениями - с другой[9].
5. Возрождение социологии в 1960-е гг. (Снять повторы со следущей главой)
Изменение политической ситуации после смерти Сталина (1953–1956) создает предпосылки для возрождения профессиональной социологии и автономизации ее поля на основе постепенного отхода научного знания от идеологии107[10], а культуры - от политики. В это время социология становится общественным движением, заявляют о себе социологи-шестидесятники. Их исследовательская работа оказывается важной составляющей общекультурного процесса этого яркого периода в жизни советского общества.
Наиболее типичным примером исследований шестидесятников является труд «Человек и его работа» (М.: Мысль, 1967). В книге впервые эмпирически зафиксирован уровень удовлетворенности/неудовлетворенности трудом у рабочих в промышленности, характерный для советского общества начала 1960-х гг. При этом в ходе аналитической работы появилось весьма оригинальное обоснование собственно социологического подхода в изучении отношения к труду. А именно, было предложено разделение факторов, гипотетически влияющих на отношение к труду, на общие и специфические. При этом к общим факторам мы отнесли все те обстоятельства, которые имели идеологический смысл: например, общественную собственность на средства производства. Мы заявили, что эти факторы в рамках данного исследования нас не интересуют, поскольку они касаются в равной мере всех членов общества.
106 «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Научное послесловие» Р.А.Медведева. М.: Логос, 2004. [Можно предположить, что издание этой книги было своего рода ответом Сталина на гитлеровскую «Mein Kampf», ставшую после 1933 г. настольной книгой каждой семьи в Германии и превратившуюся в орудие мобилизации народа вокруг агрессивных национал-социалистических фобий немецкого фашизма.] (Ур)
107 Этот процесс по свежим следам был проанализирован в работе Джорджа Фишера: Fischer G. (ed.) Science and sociology in Soviet society. Preface and part 1. New York: Atherton Press, 1967.
127
Иное дело - факторы специфические, связанные с реальным разделением труда в сфере промышленного производства или организации зарплаты. Именно последние и стали предметом изучения, что по сути дела предоставило важные аргументы в пользу изучения широкого круга социальных проблем. Задача такого рода исследований, опирающихся на богатый и систематизированный материал, состояла в том, чтобы сопоставить между собой идеологические формулы оценок тех или иных жизненных реалий и восприятие этих реалий на уровне массового или группового сознания.
В этом же направлении работали и другие вновь создававшиеся группы, позиционировавшие себя в социологической профессиональной сфере. С одной стороны, социологические коллективы возникали как некие острова не только в Москве и Ленинграде, но и по всей стране: Новосибирск, Пермь, Владивосток, Таллинн, Тбилиси стали вторым эшелоном профессионализации социологии. С другой стороны, создавалась неформальная сеть общения, основными составляющими которой были конкретные персонажи: Г.М.Андреева, Б.А.Грушин, Ю.А.Замошкин, И.С.Кон, Н.И.Лапин, Ю.А.Левада, Г.В.Осипов, З.И.Файнбург, В.Н.Шубкин, В.А.Ядов и автор этих строк. Позже в эту группу вошла Т.И.Заславская.
Значительная часть этих социологов первого поколения наряду с талантом обладала влиятельным социальным капиталом - возможностями работать с учениками и последователями. Ситуация в этой среде была проникнута взаимопониманием и взаимной поддержкой. Общая идеологическая платформа, озвученная в некоторой совокупности текстов, состояла в обособлении от мира официальной философии (что вовсе не означало обособления от марксизма) и в непременной квантификации исследовательского процесса. Третий объединяющий момент состоял в открытости по отношению к миру, которая не была стеснена соображениями конкуренции в своей среде.
Несомненно, что жизненный путь шестидесятников во многом определился тем, что через их биографии прошла война108. Однако в это же время формируется жесткая оппозиция социологии благодаря официальному введению «научного коммунизма» в систему высшего образования.
Социологи-шестидесятники сыграли важную роль в стимулировании перестройки («Новосибирский манифест» Т.Заславской 1983г.), в ходе которой были созданы предпосылки для развития социологии в стране. В конце 1980-х гг. социология стала предметом преподавания в системе высшего образования. В начале 1990-х гг. кафедры марксистской философии и научного коммунизма были закрыты (точнее, переименованы
(108 Одна из самых ярких военных биографий социологов-шестидесятников принадлежит В. Н. Шубкину. См. «Социология войны». В книге этого автора «Пашкин подарок» М. РАН, Институт социологии. 1999.) (Ур)
128
в кафедры социологии, политологии, культурологии). Был создан журнал «Мониторинг опросов общественного мнения по экономическим и социальным вопросам», открыты новые каналы профессиональной социализации.
Общие черты социологической деятельности шестидесятников можно охарактеризовать следующим образом:
Во-первых, отвращение к философской риторике об обществе в целом, о самодвижущихся формациях и в противоположность этому - концентрация внимания на отношениях «коллектив—личность», поворот к исследованию реальных интересов социальных групп.
Во-вторых, научная смелость (по критериям тех времен) как в постановке вопросов, так и в поисках ответа на них. Некоторые авторы отказывались от ссылок на работы классиков, другие использовали эти ссылки в качестве общих формул, требующих верификации. Таким образом, осуществлялось сопоставление идеологических оценок и реального положения дел в обществе. Этот метод означал выработку умения «пройти на грани дозволенного». В то же время социологи получали данные, указывавшие на необходимость коррекции идеологических оценок.
В-третьих, стремление выйти на мировой уровень развития, благо определенные возможности открывались в связи с хрущевской оттепелью и включением советской социологии в систему мировой социологии.
В-четвертых, стремление осмыслить до конца те вопросы, которые ставили перед обществом документы и материалы ХХ съезда КПСС. Доклад Н.Хрущева, над которым работало Политбюро в полном составе, при всей кричащей остроте не содержал теоретического объяснения приведенных фактов. «Культ личности» стал как бы конечной теоретической формулой и рассматривался в рамках отклонения от подлинного марксизма. Поэтому возникало ощущение недосказанности, открывающее перспективы разрушения установленного консенсуса. Вопросы о более глубоких основаниях этого культа, включая общий уровень политической культуры в стране, необходимость подготовки к войне и сами последствия победы, оставались открытыми109[11].
109Более основательную трактовку причин «культа личности Сталина» предпринял
в1972–1974 гг. Л.В.Карпинский. В своем незаконченном тексте «Слово есть дело» он предложил организовать общепартийную дискуссию по наиболее острым вопросам теории социализма и, прежде всего, по вопросу о характере власти. Этот вполне марксистский текст был изъят органами госбезопасности, а его автор исключен из партии, отстранен от исследовательской работы. Был восстановлен в КПСС в 1988 г., после чего вышел из партии добровольно. См.: «Дело Лациса-Карпинского». Карпинский Л.В. Из рукописи «Слово есть дело» // Пресса в обществе. М., 2002. С. 558–576.
129
Недодуманные вопросы превращались в темы внутренней работы. И здесь каждый шел уже своим путем.
В-пятых, опора на марксизм, в особенности ранний. Восстанавливаемый образ Маркса оставался своего рода символом интеллектуального бесстрашия, глубокой эрудиции и свободы мысли110[12], а сталинская версия марксизма представлялась ущербной и убогой, рассчитанной на малограмотные слои населения.
Подавляющая часть интеллигенции рассматривала подлинный марксизм как решающее средство понимания действительности. Вот как об этом писал Г.Батыгин: «Уходя корнями в интеллектуальную традицию Просвещения и обнаруживая глубокое сходство с великими социальными учениями ХIХв., марксизм обладает огромным объяснительным потенциалом. Ясность и логическая стройность его категориальных схем удивительным образом совмещаются со способностью к версификации. Этим, вероятно, объясняется и многообразие “авторских” исследовательских программ и концепций, разрабатывавшихся в рамках доктрины. Поэтому советский марксизм - не столько доктрина, сколько эзотерический код, значения которого зависели от интерпретативной позиции автора. Этот код мог успешно использоваться и в качестве средства для воспроизводства альтернативных марксизму идей»111[13].(с этого места – о повторах)
6. Институционализация социологии и ее распространение (1970-е– 1980-е гг.).
Обозначенные выше свойства интеллектуальной деятельности социологовшестидесятников представлялись крайне опасными тенденциями для определенной части руководящего звена партийного аппарата. От всех этих инноваций исходило некое ощущение угрозы. Это с очевидностью выявилось в 1968г112. В то время как в европейских странах и США этот год отмечен студенческими революциями, породившими спрос на новые формы социологического мышления, социалистический лагерь переживал серьезный идеологический и политический кризис, связанный с силовым подавлением «пражской весны». Кризис был разрешен, вернее, отложен еще на
110Лапин Н.И. Молодой Маркс. М., 1968.
111Батыгин Г.С. Предисловие. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб., 1999. С. 12. Л.Г.Ионин считает ошибкой разрыв современного поколения российских социологов с
марксизмом. См.: Ионин Л.Г. Парадоксальный сон. М., 2005. С. 258.
(112 Всего за год до этого было принято Постановление ЦК КПСС «О задачах общественных наук», на основании которого в конце 1968 года в АН СССР был создан Институт конкретных социальных исследований. Директором Института был назначен академик А. М. Румянцев, сумевший создать в этом институте творческую обстановку, которая сохранялась до 1972 года. См более подробно Н. И. Лапин «Длящаяся история проекта» в коллективной монографии «Социальная организация промышленного предприятия: соотношение планируемых и спонтанных процессов» М. 2005. В 1971 г. Румянцев был освобожден от обязанностей директора, через некоторое время на смену ему пришел М. Н. Руткевич, принявший на себя задачу пересмотра предмета социологии и кадров ИКСИ, за выполнение которой он взялся «с большим энтузиазмом». ) (Ур)
130
двадцать лет113[14]! Естественно было предположить, что и в СССР могут произойти аналогичные события. В целях их предотвращения и была организована перетряска Института конкретных социологических исследований АН.
Этот поворот не походил на репрессии сталинского типа. По отношению к уже сформировавшейся группе социологов чисто эмпирически был применен метод «управления конфликтом». Почти все шестидесятники получили некоторые дивиденды в личном плане. Так, именно в конце 1960-х – начале 1970-х гг. они защищают докторские диссертации, становятся профессорами (но без кафедр). И в это же время происходит обновление кадров в ИКСИ АН СССР.
В самом конце 1960-х гг. было организовано обсуждение лекций Ю.А.Левады, которое, по сути дела, означало решающую веху в переломе ситуации в советской социологии114[15]. Общая установка ЦК КПСС и Академии общественных наук при ЦК КПСС, вытекающая из обсуждения лекций Левады, может быть сформулирована следующим образом: социологию нужно держать на привязи; она не должна касаться тематики политического характера. Ее место - в прикладных науках и, во всяком случае, социологические теории не должны выноситься на широкое обсуждение.
Так закончился первый социологический прорыв, о смысле которого было не принято говорить более 15 лет115 . Но, несмотря на разгром советской социологии в начале 70-х гг.116 и на связанное с этим неизбежное преобразование поля социологии,
113Активную роль в обосновании перемен сыграли социологи Чехословакии (например, П.Махонин). В эти же годы З. Бауман эмигрирует из Польши в Великобританию.
114Более подробно см.: Здравомыслов А.Г. Поле социологии: дилемма автономности и зависимости в российском контексте // Общественные науки и современность. 2006. № 1.
С. 5–20.
115В западной литературе зачастую можно найти более объективную оценку динамики российской социологии, чем в отечественной. См., например: Himmelstrand U. Three faces in Russian Sociology: Surviving Intellectually as Sociologists in a Totalitarian Society // International Review of Sociology. Vol. №. 2. July 2000.
116Такая оценка ситуации в социологии после назначения директором ИКСИ АН М.Н.Руткевича, дана в большей части интервью, опубликованных Г.С.Батыгиным в 1999г. («Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах». СПб., 1999). Иная позиция выражена в интервью М.Н.Руткевича и Н.В.Пилипенко (там же). Первый из этих авторов утверждает, что изгнание ведущих социологов из института «было предопределено более высокими инстанциями», а второй полагает, что кадровое обновление пошло на пользу ИКСИ АН (См. подробнее: журнал «Общественные науки и современность». 2006. № 1).
131
связи сохранялись. Шестидесятые годы создали ресурс перестройки, который был задействован во второй половине 1980-х гг.
7. Нынешняя российская ситуация в социологии характеризуется:
а) Постоянной дискуссией о применимости западных теоретических конструкций к изучению российской действительности. Примерно такая же дискуссия проходила и в США во второй половине ХIХв., когда распространение идей позитивной социологии О.Конта наткнулось на сопротивление протестантской ортодоксии. При этом заметим, что по мнению современных американских исследователей Конт был не единственным социальным мыслителем, чье влияние проникло за океан. Наряду с учением основоположника европейской социологии наблюдалось значительное влияние идей Г.Спенсера и Ч.Дарвина, Беатрисс и Сидни Веббов (фабианский социализм), немецкого историка фон Шмоллера, Дэвида Риккардо и Карла Маркса. «Идеи всех этих авторов
были переопределены с тем, чтобы они были соотнесены с американскими условиями, и в особенности с фундаментальными установками пуританской теологии, обращенными к мирским ценностям»117.
Позиция невозможности использования «западной социологии» в России ХХI столетия также имеет своим источником ортодоксию, опирающуюся на представление о самодостаточности российского социума, и смыкается с традициями славянофильства. Противоположная позиция исходит из того, что как в прошлом, так и в настоящем российская социальная мысль развивается в тесном контакте с идеями, которые разрабатываются в развитых европейских странах и США. Вместе с тем следовало бы признать, что бытие России не получает ни в прошлом, ни в настоящем однозначной
интерпретации: она есть и часть современного мира, и вместе с тем она представляет собой такую его часть, которая обладает, естественно, определенной самобытностью и своеобразием. И указанное двойственное определение России не должно игнорироваться с позиций современного высокого социологического знания. Другая стороны напряженности, возникающей в социологическом сообществе, определяется тем, что в России, как и в каждой стране, где социология достаточно развита, конкурируют между собою интернационалистское и националистическое понимание социальной реальности. Любое событие, происходящее в жизни общества, может быть интерпретировано как с той, так и с другой точки зрения, причем эти точки зрения будут опираться на соответствующие традиции. Одна точка зрения будет опираться на состояние социологической мысли, достигнутое в современном мире,
117 Vidich A.J. and Lyman S.M. American Sociology // Worldly Rejections of Religion and Their Directions. Yale University Press, 1985. P. 54.
132
другая, как это явственно обнаруживается в современных дискуссиях первого десятилетия, на идеи «самобытности русского менталитета». При этом, как выясняется, в оборот вводятся арсенал идей Министра просвещения николаевских времен С.С.Уварова и его несколько подновленных лозунгов «Самодержавия, православия, народности».
Сегодня социология во всем мире использует более или менее сходный категориальный аппарат, принятый в качестве общенаучного. Такие понятия как системный подход и классовый анализ, сочетание теории и эмпирических данных, количественного и качественного подходов (методологические установки); социальное действие, структура и актор, стратификация и мобильность, трансформация и модернизация, господство и доминирование (структуралистские категории); потребности и интересы, ценности и нормы, смыслы и социальные роли, социальный конфликт, жизненный мир, социально-культурная травма, идентичность и доверие как ценность, обеспечивающая стабилизационные процессы (мотивационные категории), - узнаваемая тематика современного теоретического дискурса в социологии.
На первый взгляд, представляется, что это - единая проблематика для всего мира и всех стран. В определенном смысле слова - так оно и есть! Но… в то же время, каждая из этих тем разворачивается в каждом обществе по-своему. И одна из наиболее серьезных опасностей становления социологического мышления состоит в игнорировании национального своеобразия развертывающихся в данной стране социальных процессов, в стремлении к генерализации, обусловливающий перенос понятийного аппарата из одного социально-исторического контекста в другой.
б) По сравнению с шестидесятыми годами российская социология характеризуется гораздо большей дифференциацией как в обсуждении теоретических разработок, так и в эмпирических направлениях и поисках. Если в 1960-е гг. существовала проблема размежевания социологии с философией, то ныне аналогичная проблема возникла по отношению к политологии и культурологии, отделяющихся уже от самой социологии. Вместе с тем возникли весьма основательные теоретические построения, опирающиеся на собственные банки данных в виде экономической социологии, социологии управления, социологии национальных отношений, социологии образования, социологии науки, социологии девиантного поведения, социологии пространства, социологии регионов и т.д.
Постоянная тематика социологических исследований связана с изучением взаимоотношений власти, крупного капитала, бюрократии и населения на разных уровнях функционирования социетальной системы. Это направление дополняется
133
микросоциологическими ориентациями в социологии, направленными на исследование повседневности и соответствующих форм общения118.
в) В постсоветский период все больший спрос получили практические направления социологии. Особое направление социологической деятельности связано с признанием и введением практики опросов населения и экспертных опросов по самым разнообразным сюжетам, включающим обоснованные рейтинги политических деятелей, социологическое обеспечение предвыборных кампаний, маркетинговые исследования рынка, организуемые по заказам заинтересованных структур. На этом поприще сформировались новые группы, в качестве их лидеров выступают представители разных поколений: М.К.Горшков, Е.И.Башкирова, Ю.А.Левада (1930-2007), А.А.Ослон и др. Они учатся на опыте собственных ошибок и используют инструментарий, который разработан для этих целей в современной мировой науке. Данные, полученные в этих опросах, имеют определенное практическое значение как инструменты сопоставления «спроса» на тот или иной «продукт» в условиях рыночной экономики. При этом под «продуктом» в современных условиях имеется в виду, как реальный продукт материального производства, так и такой продукт, как «образ» политика. Принципиальной разницы при выявлении популярности и спроса с помощью массовых опросов не существует. Разница может быть обнаружена при анализе способа формулировки самих вопросов, предлагаемых респонденту, и в способе интерпретации распределения ответов, получаемых в результате опросов.
Открытость и плюралистическая установка современной российской академической социологии означает, что идет напряженный творческий процесс переопределения доминирующих в мировой литературе теоретических направлений в социологии с тем, чтобы они приобретали значимость с точки зрения анализа российской социальной реальности в ее политическом, экономическом и культурном измерениях119. Этот процесс исключительно многогранен. Базовая предпосылка обозначенной тенденции состоит в понимании самой России как части современного мира, части, которая не может существовать и развиваться вне контекста целого.
118 См. , например, посмертно вышедшая книга: Н. Н. Козлова Советские люди. Сцены из истории. М.» Европа» 2005 (Ур)
119 Опыт такого рода имеется. См.: Заславская Т.И. Современное российское общества М., 2004, Ядов В.А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций. СПб., 2006; Лапин Н.И. Общая социология: Учебное пособие. М., 2006. Здравомыслов А.Г., Лапин Н.И. (составители) Общая социология: Хрестоматия / Под общей ред. Н.И. Лапина. М., 2006. (уд. Ред)]
134
Краткий анализ периодизации становления социологии в России позволяет сделать несколько выводов.
Во-первых, каждый из периодов органически связан со складывающейся в обществе политической ситуацией. Вопросы прерывности или непрерывности социологического знания в России нельзя рассматривать в отрыве от меняющегося политического контекста. Используя терминологию П. Бурдье, можно сказать, что поле политики задает рамки формам социального мышления. Изменения политического климата в стране порождают этапы подъема и упадка социологического мышления. В российской политической истории не наблюдается феномена постоянной аккумуляции социологических идей, которая оказывается результатом длительного автономного существования социологии как профессии.
Во-вторых, два всплеска социологии, имевшие место в российской истории – 20-е и 60-е годы - не имеют между собою непосредственной связи: преемственности исследовательской тематики, сохранения кадров специалистов, устойчивости системы высшего образования и т. д.
В-третьих, в 60-е годы благодаря социологии был создан мощный потенциал конструктивной критики, который был «введен в действие» в годы перестройки.
В- четвертых, быстрое распространение социологического образования в стране привело в 80-90-е годы к тому, что в то время, как квалифицированные кадры насчитывались единицами, количество открывшихся мест для преподавателей – сотнями, количество обучающихся – тысячами. (мы сознательно не принимаем во внимание количественные соотношения мест и сотрудников в академической науке). И эти весьма неблагоприятные пропорции оказались трудно преодолимыми.
В-пятых, в системе организации научной и педагогической деятельности в области социологии столкнулись между собою два принципа: первый может быть назван принципом профессиональной компетентности, второй – принципом сохранения устойчивости вновь созданных институтов (факультетов и кафедр). Конфликт на социологическом факультете МГУ между деканатом этого факультета и группой студентов OD, разгоревшийся в 2007 году, – прямое следствие устойчивого доминирования второго принципа. Такое доминирование непосредственно сказывается на неизбежном в подобных условиях снижении качества образования. Борьба между этими принципами приобретает в каждой конкретной ситуации характер межгрупповой борьбы. При этом сторонники устойчивости иерархической системы обращаются, главным образом, к «националистическому» обрамлению собственных интересов, а сторонники принципа профессиональной компетентности – к интернациональному контексту своей
135
профессии, поскольку критерии любого профессионализма находятся в современных условиях, как правило, за пределами национальных границ.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 2. Социологическое возрождение 60-х
Поле социологии
При изучении истории любой из гуманитарных дисциплин, будь то философия, литература, психология, социология, в определенном смысле экономическая наука, исследователь зачастую исходит из той предпосылки, что предметная область соответствующей дисциплины остается более или менее однородной. Из этой предпосылки вытекает и метод изложения соответствую(112)щей области знания: своего апогея эта область достигает в трудах классиков, набор которых остается более или менее постоянным. Созданные классиками парадигмы остаются неизменными. Дальнейшее развитие дисциплины рассматривается лишь как распространение соответствующей области знания через систему образования и как уточнение парадигмальных положений применительно к некоторым частным вопросам.
В числе современных авторитетов в области социологии первые места занимают М. Вебер, Э. Дюркгейм, в некоторых случаях в этот ряд включается и имя К. Маркса. При этом метафизический смысл социологии остается неизменным: социология выступает как макросоциология, представляющая широкий взгляд на общество и на те проблемы, которыми оно живет. Следовательно, в этой интерпретации социология обладает мировоззренческими функциями. Кроме того, уже на более низком уровне (как совокупность теорий среднего уровня и прикладных направлений) она обладает четко выраженными менеджериальными функциями ("поставляет информацию, необходимую для управления обществом в целом или отдельными его подсистемами"). Будучи обращенной к индивиду, социология помогает сформировать ценностные ориентации, содействовать рационализации жизненных выборов. Благодаря последнему обстоятельству социология выступает средством воспроизводства (или отвержения) существующих отношений. Главное в таком понимании предмета социологии состоит в том, что предмет дисциплины рассматривается как более или менее стабильный. Это каркас системы, которая сама по себе достаточно устойчива, и которая воспроизводится в
136
основном массиве учебных курсов, в тематике статей в ведущих социологических изданиях, в тематике защищаемых диссертаций 120.
В очерченном выше взгляде на предмет социологии опускается один весьма существенный момент. Суть его состоит в изменении самого смысла того, что называется "социологией" - то есть, "наукой об обществе". Если внимательно присмотреться к тому словоупотреблению, с которым мы сталкивались на протяжении социологической биографии шестидесятников, то легко заметить, что одно и то же слово скрывало в самом себе весьма разное содержание. А от того, какой из смыслов принимается за основной, зависит и содержание всех остальных дискуссий, разворачивающихся в поле социологии.
Стоит остановиться на базовых составляющих смысла социологии. Во-первых, что есть общество? Система надличностных (113)отношений, несводимая к индивидуальным действиям, или совокупность (сумма) индивидов, наделенных биологическими и социальными стремлениями? Во-вторых, что есть знание об обществе, и каково соотношение между социальной теорией, социальным мышлением и социологией? Что такое самосознание общества, на формирование которого социология имеет определенное притязание? [Где расположен орган самосознания, и в как этот орган соотносится с "государством", "гражданским обществом", "совокупностью ученых мужей", называющих себя социологами и предлагающими от лица "своей науки" или более широкого комплекса социальных и гуманитарных наук способы осмысления общества121? А может быть, этот орган самопознания заключается в совокупной продукции средств массовой информации или в результатах систематически организованных опросов (мониторинга) общественного мнения? Или избранные мужи на основании демократических и нефальсифицированных выборов получают наибольшее право говорить от имени общества, представлять его и объявлять именно себя экспертами во всех насущных социальных проблемах?]
Этот поворот в сторону онтологического и гносеологического содержания исходного термина вынуждает нас отказаться от широковещательных притязаний относительно знания общества в целом неким абстрактным разумом и остановиться более детально на частных вопросах изменения и формирования поля социологии. Мы избираем понятие поля социологии как гораздо менее определенное, чем понятие "предмет социологии". И эта неопределенность позволяет нам остановиться на подвижности, изменчивости границ и содержания той области знания, которой мы в настоящее время
120Д. Л. Константиновский, А. А. Овсяников и Н. Е. Покровский. Программы Национального фонда подготовки кадров и обновление социологического образования в России// СЖ. 2004 № ¾, с. 120-142.
121Этот вопрос поставлен А. Ф. Филипповым в его социологии пространства.
137
заняты. Мы с глубоким уважением воспринимаем идеи автономности социологического знания, поскольку вся жизнь была связана с созданием профессии. Но вместе с тем, мы пережили те взаимодействия социологии и власти, социологии и культуры, социологии и реальной экономики, без которых не происходило ни одно движение социологической мысли. Несомненно, что социология есть форма самопознания общества, и, следовательно, она представляет собою тот ресурс изменений общественной жизни и общественных институтов, который сосредотачивает в себе способы рационального осмысления социальных проблем.
Однако сами эти формы самопознания радикально менялись в ходе революций и реформ, войн и перемирий, модернизаций и трансформаций, переживаемых самим обществом. Вступление в каждый новый этап означало необходимость нового взгляда общества на самое себя. А это значит, что социология и социологическое мышление приобретали новые параметры в своем собственном содержании. Так, современное понимание социологии включает в себя не столько представление об обществе, сколько представление о социуме – то есть, о тех компонентах общественной структуры, с которыми данный индивид непосредственно соприкасается. Кроме того, необходимым компонентом современного понимания предмета является представление о микросоциологической революции – о том, что фокус социологического знания все в большей мере концентрируется на проблемах построения личностного мира, не сводимого к групповым или институциональным классификациям122.(114)
Рассматривая расширение поля социологии, констатируя все большую прозрачность границ, и новую расстановку акцентов в определении предмета дисциплины, следует предостеречь наших критиков от упрощения, при котором зависимость социологии от политики была бы интерпретирована в том смысле, что политика задает рамки социологии. Да, социология в России даже в своих первоначальных формах была всегда весьма политизированной областью знания. Однако ангажированность по отношению к политике далеко не всегда является препятствием развития общественного самосознания. Наоборот, именно в этом качестве общественного самосознания социология не может обходиться без известной доли ангажированности, заинтересованности в делах общества. Достаточно вспомнить А. И. Герцена - мыслителя, который первым в ХIХ веке представил развернутую картину жизни и российского, и европейского общества.
122 См. подробнее Л. Г. Ионин. Знание и социология/Парадоксальный сон. М. «Университетская книга». 2005.
138
Понять такое общество как Россия возможно только на основе ее собственного исторического развития, ибо отношения и взгляды людей на самих себя и на жизнь общества, не уходят в прошлое бесследно. Они живут в каждом новом поколении, приспосабливаясь к инновациям современности, перерабатывая для себя новый - свой собственный - исторический и жизненный опыт, опираясь на тот инструментарий и аппарат понимания, который был создан в культуре предшествующими поколениями людей, предшествующими формулами языка, на тот словарный запас, который уже находится в обращении. В этом одна из кардинальных дилемм социального мышления: оно не может освободиться от сложившихся форм мышления в тех же масштабах и темпах, которые сопряжены с изменением жизненных практик. И в то же время она не может существовать без постоянного обновления того, что называется социологическим дискурсом. Поэтому социология представляет собою поле теоретической деятельности, на котором сталкиваются старые и новые представления о жизни людей и социума. Столкновение позиций стимулирует поиск аргументов, которые, как предполагается, опираются на прочное основание эмпирического знания. И создание этой эмпирической базы, как и её интерпретация, входит в круг социологических задач. Специфика социологического мышления состоит как раз в постоянном движении от теоретических постулатов и предположений к фактическому материалу, а затем вновь к восхождению от эмпирического знания к построению теории. Социология – это постоянный дискурс, в
котором общество (в лице социологов) осмысливает вызовы современности, Но ос(115)мысление вызовов нельзя смешивать с самой реакцией общества на эти вызовы, которое относится к иной сфере деятельности – к политике и использованию власти.
[Социология создает мыслительный аппарат – специализированный язык - обеспечивающий дискурс по поводу этих вызовов, Это касается как новой, так и традиционной проблематики дисциплины, как фундаментальных вопросов социологической теории, так и злобы дня. Речь идет о проблемах глобализации и мультикультурализма, демократизации и авторитарности, терроризма и практик насилия, открытости современных обществ и их культурной обособленности, преодоления границ и наличия языковых барьеров, преодоления массовой нищеты и достижения невиданного в прежние времена роста потребностей и форм потребления, столкновения государственных, классовых, социальных интересов и необходимости выработки ценностного согласия как условия мирного разрешения вновь и вновь возникающих конфликтов. Вместе с тем, каждый участник этого дискурса представляет в нем собственную точку зрения, опирающуюся не только на владение этим языком, но и на
139
свой собственный жизненный опыт, который является по сути дела интимным источником теоретизирования, по крайней мере, в области социологии.](Ур)
Опыт поколений
Историю нашей области знания, так же как и историю нашей страны, невозможно представить себе на основе образа восходящей прямой. С какой бы точки не начинать рассмотрение проблемы становления поля социологии, везде мы встречаемся с рытвинами и ухабами, как и на наших дорогах. Эти рытвины и ухабы определяются главным образом политической ситуацией, весьма радикальными изменениями политического климата в стране. Именно поэтому ставить вопрос об автономности социологического знания применительно к российской ситуации в тех же формах и в той же степени, как, например, во Франции или США, нам представляется не вполне уместным.
Наше поколение социологов - формировалось как поколение людей несравненно более политически ангажированное, нежели поколения наших сверстников в более благополучных странах. По этому поводу некоторые из наших молодых коллег позволяют себе усмехаться. Но ведь каждое поколение строит свою судьбу в тех рамках, которые задаются наличными общественными и политическими отношениями, сложившейся системой институтов123. Опыт каждого из поколений включал в себя решение самых разных задач и, как правило, ответ на мобилизацию своим активным или пассивным участием. Поколения, родившиеся в годы коллективизации, в предвоенные и в военные годы, не были созидателями советского общества. Они были его собственным населением, связанным кровно с уже утвердившимися социальными структурами. Проблема массовых репрессий касалась, главным образом, поколения их предков. И степень жертвенности и опасности во многом определяла различие мировоззренческих позиций. В послевоенном поколении лояльность по отношению к сталинскому режиму была главным условиям получения высшего образования и вообще какой-либо научной и исследовательской деятельности. Этот режим опирался на довольно стройную систему теоретических постулатов, которая поддерживалась и охранялась государством и его карательными органами. [При этом в системе образования сталинская версия марксизма-ленинизма преподносилась как откровение, сомнение в котором было просто бессмысленным. Сомнение в коллективизации, в правильности политического курса партии, в величии
123 Те, кто составили «становой хребет советского общества… родились между 1905 т 1925 гг. Для них
СССР был родиной и родным домом – отчасти в силу случайности рождения, а отчасти и нет. Советcкое общество создавалось их жизнью. Родились советские люди, как правило, в крестьянских семьях» Н. Н. Козлова. Горизонты повседневности советской эпохи (голоса из хора). М. 1996, с. 111.
140
вождя было чревато исключением из университета, тюрьмой и ссылкой. Усвоение этой системы постулатов для каждого отдельного учащегося выступало как основание жизненных ориентиров, то есть была по сути дела предпосылкой нормальной социализации. С помощью этой системы воспроизводилась определенная картина взаимоотношений личности и общества, доказывался приоритет общественного начала перед индивидуалистическим и личным, прививались идеи освобождения людей труда от эксплуатации, построения общества социального равенства, гуманизма, воспитания всесторонне развитой личности, распределения по труду, а в перспективе - "по потребностям". Все эти положения выдвигались в качестве основ ценностного ориентированного сознания «человека советского» (кавычки ред.).](Ур) Советская система ценностей отвергала стяжательство и равнодушие, презрение к труду и людям труда, демонстративное потребление, расовые и националистические предрассудки как антиценности, с которыми все общество было призвано вести борьбу. В то же время официальная доктрина не позволяла воспринимать общество в его многомерных характеристиках.(116) Исследования девиаций различного толка, причин преступности и бюрократизма, реального социального неравенства, и более всего механизмов функционирования власти было под запретом124.
60-е годы – создание ресурса перестройки
ХХ съезд партии (февраль 1956) пробил первую брешь в апологетическом стиле социального мышления. Именно период оттепели характеризуется восстановлением в советском обиходе термина "социология". Речь шла не только о термине, но и о создании первых гласных институтов, задача которых состояла в производстве социологического знания. Разумеется, как научный, так и, тем более, политический плюрализм в то время еще не мог быть принят. В методологическом плане основания социологического знания ориентировались на освоение ранних работ Маркса, на идею «восстановления ленинской интерпретации марксизма». Влиянием стали пользоваться зарубежные марксисты, например, А. Грамши как выдающийся политический мыслитель ХХ столетия. И все же в философской и социологической литературе того времени возникла острая дискуссия о соотношении исторического материализма (марксистской философии истории) и социологии.
124 Пионерами в этих областях социологии выступили В. Н. Кудрявцеа, разрабатывавший социологию преступности, и Я. И. Гилинский – теоретик и исследователь различных форм девиантного поведения. Тот и другой получили юридическое образование в советских вузах.
141
"Правое крыло" допускало термин "социология", но вместе с тем, настаивало на тождественности социологии и исторического материализма. Противоположная позиция состояла в автономизации теоретического содержания социологии. Социология рассматривалась здесь как эмпирическая наука (строящаяся на "фактах", а не на философских предпосылках, каковы бы они ни были), стоящая "над обществом" (то есть, производящая факты на основе собственного - неидеологического - понимания эмпирии), вооруженная количественными методами, опирающая на методологию системного анализа125. Промежуточная позиция состояла в разделении гносеологических функций исторического материализма и социологии. Исторический материализм рассматривался как марксистская философия истории, теория общественно-экономических формаций и учение о движущих силах общественно(117)го развития. Социология трактовалась как эмпирическая наука, ориентированная на исследование социальных проблем. Она должна была опираться на исторический материализм для обоснования своих исследовательских намерений, а также использовать именно эту систему отсчета для интерпретации полученных данных. В этих пределах и в этом качестве социология претендовала на ограниченную автономию.
Рассмотрим в этом контексте содержание настольной книги каждого социолога 60- х годов "Человек и его работа"126. Во-первых, замысел работы формулируется авторами на основе марксистской платформы. Исходным текстом выступает тезис из "Критики Готской программы" о превращении труда в первую жизненную потребность127. Вовторых, их интересуют препятствия на пути осуществления этой тенденции. В-третьих, они ставят перед собою задачу измерения расстояния до цели. При этом выдвигаются две конкурирующие гипотезы. Первая состоит в том, что главным препятствием выступает состояние материально-технической базы советской экономики. Чтобы труд превратился в первую жизненную потребность он сам должен быть преобразован с точки зрения его реального содержания - лучшее техническое оснащение трудовой деятельности создает большую заинтересованность в работе. Такова верифицируемая гипотеза исследования. [Именно в этой связи в исследовании осуществляется районированная выборка шести профессиональных групп, отличающихся друг от друга характером и содержанием
125Именно такая позиция была зафиксирована в известных тогда лекциях Ю. А.Левады.
126См. Человек и его работа в СССР и после. М. «Аспект-пресс». 2003. В основу этого издания положено издание 1967 года, которое было переведено на английский (США), польский, немецкий (ГДР), венгерский языки. Эта книга вошла в список лучших книг по социологии ХХ столетия, составленный МСА.
127В социологической критике К Маркса обстоятельно раскрывалась несостоятельность тезиса о переходе от "распределения по труду" (на первой фазе коммунистического общества, т. е. при социализме (в терминологии того времени)) к "распределению по потребностям " (на второй фазе) на основании социологического закона бесконечного роста потребностей человека (Э.Дюркгейм). Но эта критика обошла вниманием идею превращения труда в первую жизненную потребность в подлинно свободном обществе.
142
трудовых операций, которые диктуются уровнем применения механизации и автоматизации производства.](Ур)
Кроме того, авторы не сомневаются в том, что "распределение по труду" является принципом организации труда в современном им обществе, и в то же время они понимают, что этот принцип не реализуется на практике. Именно это обстоятельство - недостаточное внимание к теории в практике организации труда и распределении - является вторым из основных препятствий в осуществлении перспектив социального развития общества.
Охарактеризованные гипотезы, как очевидно, методологически опираются на марксистскую систему мышления. Однако, методы проверки этих гипотез включали в себя использование (118) методик, разработанных в западной, прежде всего, в американской социологии. В соответствии с правилами эмпирической социологии мы операционализировали само понятие "отношение к труду", разложив его на три составляющие: отношение к работе, отношение к профессии и понимание социальной значимости труда. Анкета, проведенная среди 2665 молодых рабочих ленинградской промышленности, была составлена с учетом этих параметров отношения к труду, что позволило решить две базовые задачи: сравнения показателей удовлетворенности работой, профессией и понимания смысла трудовой деятельности в группах, различающихся между собою по характеру и содержанию труда и, кроме того, сопоставить эти показатели отношения к труду в зависимости от уровня заработной платы. Кроме того, была разработана методика выявления роли различных составляющих рабочей ситуации в формировании отношения к работе в рамках однородных по содержанию труда групп.
Попробую подвести итог этому исследованию с точки зрения автономности профессиональной деятельности и политической его ангажированности. Несомненно, что в лице лаборатории социологических исследований мы имели автономную профессиональную структуру. Мы сами определили тематику исследования, разработали исходные гипотезы, разработали инструментарий с учетом мирового опыта, Сами собрали материал, осуществили его анализ, и представили нарождающемуся социологическому сообществу в стране, и одновременно – международному сообществу. В результате мы получили достаточно широкое признание. Несмотря на марксистскую теоретическую базу (а, может быть, и благодаря этой базе), эта работа не была "политически ангажированной". Она не работала на оправдание реальной политики в сфере труда и производства. Наоборот, в книге впервые эмпирически зафиксирован уровень удовлетворенности-неудовлетворенности трудом у рабочих в промышленности,
143
характерный для советского общества начала 60-х годов. При этом в ходе аналитической работы было предложено весьма оригинальное обоснование собственно социологического подхода в изучении отношения к труду. А именно, было предложено разделение факторов, гипотетически влияющих на отношение к труду, - на факторы общесоциетальные и специфические. При этом к общим факторам мы отнесли все те обстоятельства, которые имели идеологический смысл: например, общественная собственность на средства производства. Мы заявили, что эти факторы нас в рамках данного исследования не интересуют, поскольку они касаются в равной мере всех членов общества. Иное дело - факторы специфические (119), связанные с реальным разделением труда в сфере промышленного производства или организации зарплаты. Именно последние и стали предметом изучения, что по сути дела предоставляло важные аргументы в пользу изучения широкого круга социальных проблем. Задача такого рода исследований, опирающихся на богатый и систематизированный материал, состояла в том, чтобы сопоставить между собой идеологические формулы оценок тех или иных жизненных реалий, и восприятие этих реалий на уровне массового или группового сознания128.
В этом же направлении работали и иные вновь возникавшие группы, позиционирующие себя в социологической профессиональной сфере. С одной стороны, социологические коллективы возникали как некие острова не только в Москве и Ленинграде, но и по всей стране – Новосибирск, Пермь, Владивосток, Таллинн, Тбилиси стали вторым эшелоном профессионализации социологии. С другой стороны, формировалась неформальная сеть общения, основными составляющими которой были конкретные персонажи: Г.Андреева, Б.Грушин, Ю.Замошкин, И.Кон, Н.Лапин, Ю.Левада, Г.Осипов, З Файнбург, В.Шубкин, позже Т.Заславская. Значительная часть этих социологов первого поколения обладала, наряду с индивидуальным талантом, влиятельным социальным капиталом: возможностями работать с учениками и последователями. [Ситуация в этой среде была проникнута взаимопониманием и взаимной поддержкой. Общая идеологическая платформа, озвученная в некоторой совокупности текстов, состояла в обособлении от мира официальной философии (что вовсе не означало обособления от марксизма) и в непременной квантификации исследовательского процесса. Третий объединяющий момент состоял в открытости по
128 Такая интерпретация данных этого исследования была предложена Ю. А. Замошкиным. Разумеется, такого рода суждения не могли обсуждаться открыто, что свидетельствовало о
автономности профессиональной среды, которая вряд ли могла защитить себя от контроля со стороны государственных инстанций. В это же время Ю. А. Левада предложил по возможности не употреблять термин "буржуазная социология", ссылаясь на авторитет своего семинара.
144
отношению к миру, которая (открытость) не была стеснена соображениями конкуренции в своей среде.(Ур)
Обозначенная выше сеть характеризовалась определенной структурой. Думаю, что не ошибусь, если обращу внимание на двоецентрие в масштабах страны: ленинградская группа выступала в качестве производителя идей - замыслов исследований и методических разработок. Московская группа была более разнообразна, и в основном была признана в качестве организационного центра, поскольку она была ближе к общесоюзным центрам принятия решений по поводу науки в целом. Ближе, в данном случае, означало не только расстояние между Волхонкой и Старой площадью, но и устойчивые связи с работниками аппарата ЦК КПСС, поддерживавших или содействовавших восстановлению социологической культуры.](Ур)
В конце 50-х начале 60-х гг. происходит кристаллизация исследовательских интересов в таких областях как изучение социальных проблем труда129, анализ механизмов развития современного общества (Заславская. Р. Рывкина), выявление закономерностей динамики социальной организации (Лапин) понимание взаимоотношений между индивидом, социальной группой и личностью (Шубкин, Кон, Андреева), постановка вопроса о роли общественного мнения и массового сознания (Грушин), восприятия официальной пропаганды130.(120)
Можно ли выделить какие-либо общие черты в сложившихся подходах? Во-первых, отвращение к общефилософской риторике об обществе вообще, о
самодвижущихся формациях, и в противоположность этому - концентрация внимания на отношениях "коллектив - личность", поворот к исследованию реальных интересов людей и групп. Во-вторых, научная смелость, как в постановке вопросов, так и в поисках ответа на них. Некоторые авторы (Грушин) отказывались от ссылок на работы классиков, другие использовали эти ссылки в качестве общих формул, требующих верификации. Таким образом осуществлялось сопоставление идеологических оценок и реального положения дел в обществе. Данный метод означал выработку умения "пройти на грани дозволенного". [В то же время социологи получали данные, указывавшие на необходимость коррекции идеологических оценок.](Ур) В-третьих, стремление выйти на мировой уровень развития, благо определенные возможности открывались в связи с хрущевской оттепелью и включением советской социологии в систему мировой
129В этой области в 60-е гг. работали лаборатория социологических исследований ЛГУ под руководством В. А. Ядова и автора этих строк, Г. Осипов и С. Фролов (Горьковский проект), З. Файнбург (Пермь), В. Подмарков (Москва).
130В 1969 году была ограниченным тиражом и для служебного пользования напечатана книга "Пропаганда и ее восприятие", написанная мною на материалах сравнительного исследования аудитории СМИ в Ленинграде и Пензе. Тираж ее был уничтожен по указанию ЦК КПСС.
145
социологии. В-четвертых, стремление осмыслить до конца те вопросы, которые ставили перед обществом документы и материалы ХХ съезда КПСС. Доклад Н.Хрущева, при всей кричащей остроте не содержал теоретического объяснения приведенных фактов. ["Культ личности" стал как бы конечной теоретической формулой и рассматривался в рамках отклонения от подлинного марксизма. Поэтому возникало ощущение недосказанности, открывающее перспективы разрушения установленного консенсуса. Вопросы о более глубоких основаниях этого культа, включая общий уровень политической культуры в стране, необходимость подготовки к войне и сами последствия победы, оставались открытыми131. Недодуманные вопросы превращались в темы внутренней работы. И здесь каждый шел уже своим путем.](Ур) В-пятых, опора на марксизм, в особенности на ранний марксизм. Восстанавливаемый образ Маркса оставался своего рода символом интеллектуального бесстрашия, глубокой эрудиции и свободы мысли, а сталинская версия марксизма представлялась ущербной и убогой, рассчитанной на малограмотные слои населения.
[Подавляющая часть интеллигенции рассматривала подлинный марксизм как решающее средство понимания действительности. Вот как об этом писал Г.Батыгин: "Уходя корнями в интеллектуальную традицию Просвещения и обнаруживая глубокое сходство с великими социальными учениями ХIХ века, марксизм обладает огромным объяснительным потенциалом. Ясность и логическая стройность его категориальных схем удивительным образом совмещаются со способностью к версификации. Этим, вероятно, объясняется и многообразие "авторских" исследовательских программ и концепций, разрабатывавшихся в рамках доктрины. Поэтому советский марксизм - не столько доктрина, сколько эзотерический код, значения которого зависели от интерпретативной позиции автора. Этот код мог успешно использоваться и в качестве средства для воспроизводства альтернативных марксизму идей"132.] (Ур)
Но обозначенные выше свойства и качества интеллектуальной деятельности представлялись крайне опасными тенденциями для определенной части партийного аппарата. От всех этих инноваций исходило неопределенное ощущение угрозы. Это с очевидностью выявилось в 1968 году. В то время как в европейских странах и США этот
131Более основательную трактовку причин "культа личности Сталина" предпринял в 1972-74 году Л. В. Карпинский. В своем незаконченном тексте "Слово есть дело" он предложил организовать общепартийную дискуссию по наиболее острым вопросам теории социализма, и, прежде всего, по вопросу о характере власти. Этот вполне марксистский текст был изъят органами Госбезопасности, его автор - исключен из партии, отстранен от исследовательской работы. Был восстановлен в КПСС в 1988 году, после чего вышел из партии добровольно. См. «Дело Лациса-Карпинского» Карпинский Л. В. Из рукописи. «Слово есть дело»/Пресса в обществе. М. 2002, (с. 558576).
132Г. С. Батыгин. Предисловие. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб. 1999, с. 12. Л. Г. Ионин считает ошибкой современного поколения российских социологов разрыв с марксизмом.
146
год характеризуется студенческими революциями, породившими спрос на новые формы социологического мышления, «социалистический лагерь» переживал серьезный идеологический и политический кризис, связанный с силовым подавдением «пражской весны». [Кризис был разрешен, вернее, отложен еще на двадцать лет133! ] (Ур) Естественно было предположить, что и в СССР могут повториться аналогичные события. В целях их предотвращения и была организована перетряска Института социологии РАН.
Этот поворот не походил на репрессии сталинского типа. По отношению к уже сформировавшейся группе социологов был применен чисто эмпирически метод "управления конфликтом". Почти все шестидесятники получили некоторые дивиденды в личном плане. Так, именно в конце 60-х - начале 70-х гг. они защищают док(121)торские диссертации, становятся профессорами (но без кафедр). И в это же время происходит обновление кадров в ИКСИ АН.
В самом конце 60-х годов организовано обсуждение лекций Ю.А.Левады, которое по сути дела означало решающую веху в переломе ситуации в советской социологии. А.М.Румянцев и Ю.А.Левада стали символическими фигурами, не поддерживаемыми партийным руководством. М.Н.Руткевич, Т.В.Рябушкин В.Н.Иванов – символизировали противоположную ориентацию – сохранения той социологии, «которая нам нужна». Общая установка ЦК КПСС и АОН при ЦК КПСС, вытекающая из обсуждения лекций Левады, может быть сформулирована следующим образом: социология должна быть на привязи; она не должна касаться тематики политического характера. Ее место – в прикладных науках и, во всяком случае, социологические теории не должны выноситься на широкое обсуждение. Так закончился первый социологический порыв, о смысле которого было не принято говорить более 15 лет. Но, несмотря на разгром советской социологии в начале 70-х гг.134 и на неизбежное преобразование поля социологии, связи сохранялись. Во второй половине 60-х годов был создан "ресурс перестройки", который долго оставался не задействованным в реальном политическом процессе. Теперь ex post factum можно сказать, что этот ресурс был замороженным.
133 Активную роль в обосновании перемен сыграли социологи Чехословакии (например, П. Махонин). В эти же годы З. Бауман эмигрирует из Польши в Великобританию.
134Такая оценка ситуации в социологии после назначения директором ИКСИ АН М.Н.Руткевича, дана в большей части интервью, опубликованных Г.С.Батыгиным в 1999 году. Иная позиция выражена в интервью М.Н.Руткевича и Н.В.Пилипенко. Первый из этих авторов утверждает, что изгнание ведущих социологов из института «было предопределено более высокими инстанциями» (при этом названа фамилия П. Н. Федосеева – вице-президента АН по общественным наукам), а второй полагает, что кадровое обновление ИКСИ АН было на пользу. Вот характерная фраза: «Вместо ушедших из института по разным причинам (?) докторов наук Б.Грушина, Ю.Левады, И.Кона, В.Шубкина… и других привлекли на работу профессора И. Левыкина, В.Коробейникова, А.Харчева, В.Иванова, В.Сбытова и других» Трудно найти более конкретную формулировку полного переструктурирования поля социологии!//Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.. 1999. (стр. 339).
147
Новосибирский манифест - прорыв к свободе
Следующий значимый разворот этой же проблематики связан с докладом Т.И.Заславской, представленном на Новосибирской конференции 1983 года. Эта конференция должна была обсудить программу преподавания социологии студентам экономического факультета, но превратилась в обсуждение доклада Заславской, который был посвящен анализу истоков застоя советской экономики. Она увидела эти истоки в том, что «действующая система производственных отношений существенно отстает от уровня развития производительных сил. Вместо того чтобы способствовать их ускоренному развитию, она все более превращается в тормоз их поступательного движения» (Заславская 2002, с. 23)135. Замечу, что этот тезис, опи(122)равшийся в методологическом плане на «Введение. К Критике политической экономии» Маркса (1859), вступал в открытое противоречие с целой областью знания – «политической экономией социализма», с позицией Института экономики АН СССР, с мнением видных авторитетов того времени в области советской экономики. Тезис о тормозящей роли производственных отношений социалистического общества или хотя бы о «несоответствии определенных элементов этих отношений» «характеру и уровню развития производительных сил общества» в это время не мог быть сформулирован в рамках экономического сообщества. Он мог получить поддержку и понимание только в иной профессиональной среде - в среде социологов.
В докладе, получившим впоследствии название «Новосибирского манифеста», Заславская не ограничивается абстрактным сопоставлением производительных сил и производственных отношений. Как социолог она пошла дальше, пытаясь ответить на вопрос: как осуществляется управление производственным процессом? Выясняется, что организация труда при социализме стимулирует уклонение от ответственности и инициативы, и наказывает за стремление к творчеству и инновации. Заславская обосновала необходимость качественной перестройки экономических отношений, их перехода от административных методов к экономическому управлению поведением человека в разных областях его жизни и, прежде всего, в трудовой сфере. Следующая тема доклада – кто же заинтересован в переходе к экономическим методам управления? В этой связи и возникает вопрос о структурировании самого общества – о выделении основных групп его по отношению к некоторой общесоциальной, социетальной проблеме.
135Источник: «Т.И.Заславская Проблемы совершенствования социалистических производственных отношений и задачи экономической социологии (Препринт доклада к научному семинару «Социальный механизм развития экономики» 4-6 апреля 1983 г. (Гриф для служебного пользования. Экз № 00052). АН
СССР. Сибирское Отделение. Институт экономики и организации промышленного производства. Новосибирск – 1983, с.9» - заменен.
148
Итак, прорисованная линия теоретизирования выглядит следующим образом:
состояние производственных отношений эмпирически верифицируется в уровне и характере организация производства; организация производства представляет собою решающее звено в стимулировании (или дестимулировании) трудового поведения; оно (стимулирование) сказывается на интересах трудящихся, на мотивации их трудовой деятельности, а последняя фиксирует отношение к собственному положению
(осознание интересов). В последующих работах эта цепочка взаимосвязей (и, прежде всего, отношение к собственному положению) будет достроена вовлечением в нее отношений к высшим этажам государственной власти, к политике и политическим институтам. По работам Заславской можно проследить, как экономическая мотивация (недостаточное развитие ее) приводит к негативной политической мотивации. Недовольство результатами (123) труда, неудовлетворенность неиспользованным потенциалом самого работника и уравнительной политикой в области заработной платы переносится на недовольство политическим устройством общества. Именно в выстраивании такой причинно-следственной зависимости, вполне отчетливо прописанной в совокупности публикаций Заславской, состоит предложенная ею базовая теоретическая парадигма.
Выводы, сформулированные Заславской, были представлены достаточно отчетливо. Они вполне могли бы быть предметом общенациональной дискуссии, если бы власти того времени были более дальновидными. Однако этого не случилось по вполне понятным причинам. Для тех, кто были у власти и при власти, широкое обсуждение реальных проблем экономического развития страны было противопоказано, оно несло в себе угрозу их собственному положению, то есть, «интересам власти». В то же время публикация «Новосибирского манифеста» на страницах зарубежной прессы вскоре после окончания конференции стало уже в то время еще одним из важных свидетельств проницаемости границ и изменения современного мирового пространства. Доклад Заславской, несмотря на строгий гриф, вышел далеко за пределы служебных функций, он стал событием общенационального и международного значения, показывающим, что может дать практике подлинно научная проработка социальных проблем. Во многих российских и зарубежных источниках этот доклад не без оснований рассматривается как теоретическая платформа перестройки.
Значимость доклада определялась тем, что анализ советской экономики был осуществлен с позиций марксистской социологической традиции. В нем констатировалась ситуация кризиса – тупикового состояния, при котором осознавалась и чувствовалась необходимость радикальных изменений, и в то же время не было активных сил,
149
стремящихся к этим изменениям, готовых принять на себя ответственность за возможные перемены. В докладе не было элементов «диссидентства» и, тем более, отказа от «советского прошлого». Он указывал на существовавшие в то время ресурсы саморазвития советской системы, но чтобы эти ресурсы могли быть реализованы, необходимо было предпринять властное усилие. Усилие в первую очередь интеллектуальное и организационное, направленное на изменения системы отношений в обществе в таком направлении, при котором бы возродился интерес людей к своей работе, точнее говоря, работа каждого стала – хотя бы частично - его собственным делом. Но к этому интеллектуальному усилию политическая власть оказалась неготовой. (124)
Перестройка и ее социологический анализ
В марте 1985 года на высший руководящий пост был избран самый молодой из членов Политбюро, который еще примерно два года после получения своих полномочий занимается поисками вариантов обновления экономической и социальной политики. Первые попытки состояли в том, чтобы возвратиться к идеям 60-х годов, которые произвели глубокое впечатление не только на социологов, историков, и гуманитариев широкого профиля, но и на определенную часть партийного и государственного аппарата. М. С. Горбачев – яркий представитель шестидесятников в этом аппарате. К 1987 году он понимает, что «новое вино нельзя вливать в старые меха», что нужно перестраивать систему политического руководства страной, независимо от того, каковы будут последствия возвращения людей к свободе.
Нужно идти на риск радикальных перемен, и в этом курсе риска, названного перестройкой, можно было опереться на некоторые научные силы в лице социологического наследия шестидесятников, Их необходимо было возвратить к жизни. Одна из самых важных акций в этом направлении состояла в организации Всесоюзного Центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ). Директором Центра стала Т.И.Заславская, Б.А.Грушин и Ю.А.Левада – ее заместителями. Систематическая публикация итогов опросов населения по актуальным вопросам общественной жизни и социальной политики благодаря этому учреждению превращается в своего рода важный институт демократизации. Некоторое время спустя произошло обновление руководства Института социологии АН - директором его становится В.А.Ядов. Далее, в июне 1988 г. Политбюро ЦК КПСС принимает Постановление «О повышении роди марксистско-
150
ленинской социологии в решении ключевых проблем советского общества»136. На его основании Минвуз СССР принимает решение об открытии первых социологических факультетов в стране. Такие факультеты были открыты в 1989 гг. в ленинградском и московском университетах. Новые идеологические ориентации способствовали упрочению позиций социологии как области знания в системе иных обществоведческих дисциплин, но этот процесс наталкивался на жесткое сопротивление преподавательского корпуса обществоведов, который в свое время формировался в качестве части идеологического и пропагандистского аппарата КПСС.(125)
Наиболее основательный анализ трансформаций российского общества предпринят Заславской в ряде её публикаций. При этом по ряду важных позиций автор пересматривает свои позиции, поскольку сама жизнь круто меняется на рубеже 90-х. Если в конце 80-х Заславская называет перестройку второй социалистической революцией, то в публикации 2002 года оценка событий более чем 10-летней давности выглядит следующим образом: «Новой социальной революции в России не было. В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало, однако, не постепенное и последовательное развитие, а цепочка сменяющих друг друга кризисов. Исходный подъем демократических движений, соединившихся с национальноосвободительными, завершился распадом СССР. Радикальные либеральнодемократические реформы фактически вылились в ограбление общества горсткой в общем случайных людей (выделено мною. А.З.) Начавшаяся затем спонтанная трансформация в условиях отсутствия у правящей элиты стратегии и политической воли имела следствием, во-первых, крайнее ослабление государства и тотальную криминализацию общества»137.
Некоторые констатации этой цитаты можно принять за точную характеристику произошедшего. Действительно, с 1989 года до конца века наблюдается цепочка кризисов, которые сменяют друг друга. Но сама эта цепочка нуждается в более основательном теоретическом объяснении. Каждый из них – результат конфликта противоборствующих сил, причем суть вопроса в том, что эти силы а) подчас не стремятся к тому, чтобы публично зафиксировать свое существование и степень влияния на принимаемые решения; б) они быстро сменяют друг друга на протяжении всего десятилетия. Это заметно по персональному составу правящей элиты. Причем на политической арене состав действующих лиц сменяется гораздо чаще, чем в пространстве экономики. Распад
СССР в данном контексте – ключевое событие. Он все еще взывает к более
136См. подробнее Б. М. Фирсов История советской социологии 1950-1980-х годов. Курс лекций. СПб, 2001,
с. 223-224.
137 Т. И. Заславская. Социетальная трансформация российского общества. М. «Дело». 2002, с. 189.
151
основательному социологическому анализу! Тезис о «горстке случайных людей» может быть поставлен под сомнение основательными исследованиями российской политической и экономической элиты.
Несколькими строками раньше в той же публикации Т.И. Заславская дает следующую оценку произошедшему: «Наиболее соответствующей реальности мне представляется концепция, согласно которой в конце 80-х годов в СССР назревала народно-де(126)мократическая революция, направленная против власти номенклатуры. Цель - замена авторитарно-бюрократического устройства либерально-демократическим. Движущей силой был «средний класс» советского общества, представленный хорошо образованной, квалифицированной, но социально и политически ущемленной и не удовлетворенной своим положением интеллигенцией. Ее лозунгом было совершенствование социализма, придание ему демократического лица, расширение прав и свобод человека, повышение благосостояния народа.
Революционно настроенной части общества противостояла политическая номенклатура, опиравшаяся на партийно-государственную бюрократию. Слабость демократических сил в результате их разобщенности, отсутствия навыков борьбы. Номенклатура, контролировавшая все ресурсы, легко оттеснила демократов и предотвратила народно-демократическую революцию»138.
В выдвинутом тезисе нетрудно заметить отголоски теории классовой борьбы как движущей силы революционных преобразований. Вместо буржуазии и рабочего класса в качестве полярных сил выступают «номенклатура» и «народ», или «средний класс, возглавляемый передовой интеллигенцией». На одной стороне, как и в теории классовой борьбы, сосредоточено зло, на другой – добро. Но эти суждения плохо увязывается с реальными событиями. Поставим лишь несколько вопросов:
-Горбачев – на стороне народа или номенклатуры?
-Какова была реальная роль «национально-русского» компонента в демократическом движении?
-Что означал лозунг республиканских суверенитетов? Как в этом процессе преобразований участвовали интересы военно-промышленного комплекса?
-Что такое постсоветская Россия?
-Наконец, как оценить значение раскола в верхних этажах партийного руководства, наиболее драматическим образом проявившимся в организации августовского путча?
138 Там же, с. 188-189.
152
Этот раскол уже просматривался и ощущался в ходе последних съездов и пленумов КПСС. Его можно было наблюдать эмпирически уже в тот момент, когда Б. Ельцин был снят с поста первого секретаря МГК. Поворот в сторону советов означал формирование нового – непартийного канала - политической социализации. А избрание Ельцина делегатом Первого съезда народных депутатов стало символом слабости прежнего руководства: его политический союз с межрегиональной группой (в том числе(127) и с А. Д. Сахаровым) - означал допустимость, возможность нового политического и экономического курса развития страны.
Общая же атмосфера этого времени была пронизана ощущением освобождения от «пут прошлой - «тоталитарной системы», сковывающих стремительное движение вперед, в неизвестность, которая представлялась массовому сознанию и сознанию интеллектуальной элиты в качестве несомненного блага. Десталинизация стала своего рода знаменем этого краткого и насыщенного событиями периода. Жертвы террора и сталинских репрессий именно теперь активно вошли в интеллектуальную и политическую жизнь, советский период истории стал рассматриваться только через призму ГУЛАГа, даже победа над фашизмом отошла на задний план как нечто якобы не столь уж важное в сравнении с преступлениями сталинского режима. Чтобы войти в новую власть, нужно было предъявить счет к старой власти, изобразить себя действительной или мнимой жертвой “коммунистического режима”.
Парадокс истории в данном случае состоял в том, что Б. Ельцин не мог бы стать Президентом РФ, если бы он не был обижен прежним руководством, частью которого он был сам! Новая власть сплотилась не на основе ясных теоретических представлений о необходимости смены прежнего строя, а на основе личных обид. Вместо самодовольной и всезнающей бюрократии к власти пришла обиженная демократия, использовавшая свои потери в качестве исходного политического капитала. Борьба личных самолюбий и амбиций, разумеется, присутствует и в классовой борьбе, но классовая борьба отличается от интриг разного рода тем, что общие интересы класса берут верх над личными интересами. В нашем же случае политическое самосознание так и осталось на уровне легитимизации личных амбиций. Обиженная демократия не смогла выдвинуть из своей среды крупномасштабного лидера или лидирующей группы, так как ее общее самосознание было ориентировано, прежде всего, на реванш по отношению к прошлому. Важно было как можно скорее обеспечить необратимость перемен. Рычагами необратимости стали распад СССР и приватизация – главные «достижения» ельцинского политического режима. «Ослабление государственной власти» и «криминализация общества» – закономерные следствия обиженной демократии.
153
Совокупность поставленных вопросов подводит нас к мысли о новом качестве, сложившемся уже в советский послевоенный период. Оно состояло в огромном усложнении общества в сравнении с 30-ми годами, в котором на самом деле еще присутствовал (128) классовый компонент. Общество стало гораздо более дифференцированным, многослойным. Социальные слои его стали носителями более разносторонних интересов. Система управления этим обществом становилась все более архаичной, не соответствующей реальному многообразию общественных групп и разнонаправленных интересов. В результате этого исходного противоречия долго вызревали многообразные конфликты, которые стали действовать одновременно и вдруг в период перестройки.
Сама перестройка была попыткой найти новые формы управления более сложным целым. Она удалась и не удалась. Не удалась в смысле очевидных потерь в составе государства, гласности, надежд на беспрепятственное утверждение норм демократического поведения и усвоения гуманистических ценностей. Удалась в том смысле, что эти формы управления, в конце концов, были найдены, и Россия все в большей мере стала восприниматься как нормальное государство. Разумеется, процесс преобразований еще не завершен, но общество стало осознавать и ценить легитимные пути социальных и социетальных преобразований.
Российскому обществу требуется знание о самом себе, требуется рефлексия по отношению к каждому моменту своего существования и своего сознания. Обратим внимание на один из решающих с этой точки зрения тезисов, выдвинутых в книге Заславской. Речь идет о невозможности использовать для объяснения преобразований как бы признанные методологически значимые теоретические конструкции, выработанные при анализе событий мировой и отечественной истории. По мнению автора, и теория общественно-экономических формаций (а, следовательно, заметим мы, и теория классовой борьбы), и теория модернизации неприменимы к анализу проблематики России и современного мира. «Отсутствие общенаучного представления о типологическом пространстве, в котором протекают посткоммунистические трансформационные процессы, по сути дела исключают возможность ответа на поставленный выше вопрос (вопрос о том, насколько глубоко в качественном отношении изменилось российское общество за последние десять лет). Исследователи, как и подавляющее большинство россиян, признают, что по сравнению с началом 1980-х годов общество стало качественно
154
иным, но обобщенной типологической оценки произошедших качественных изменений пока не дают»139.
Короче говоря, общество стало иным, но каким? – Мы не знаем! (129)
Период реформ в зеркале социологии
Высказанный выше тезис не следует понимать как признание теоретического бессилия. Скорее, это признание теоретической открытости, возможности в последующем выстроить такую типологию. Заметим, что все прежние типологические конструкции, положенные в основание классификаций конкретных обществ были выработаны в ходе более или менее глубокого сравнительного анализа истории многих стран. Эти «типологические пространства» «работали» как в теоретических конструкциях, так и в практической политике, которая подчас ориентировалась на идеологический смысл соответствующих классификаций. ХХI век – это век глобализации, ориентирующейся на многообразие культурных взаимодействий. Однолинейные схемы и оппозиции дуальных противоположностей вряд ли уместны в этом контексте. Выяснение особенностей России как субъекта мировой истории, разумеется, и здесь остается задачей социологического теоретизирования.
Для более глубокого понимания вопроса важна, прежде всего, полнота анализа, а, следовательно, обозначение границ начал глубоких преобразований в общественной жизни. Под преобразованиями мы имеем в виду не то, что провозглашается, а то, что реально происходит, и потом – может быть, через десятилетия - оказывает воздействие на весь ход событий и на структуру сознания. В этом, как мне представляется, ключ к загадке «непредусмотренных последствий социального действия», широко обсуждаемых в современной социологии. С этой точки зрения для России особенно важны были военные и послевоенные годы. Разумеется, нетрудно понять, что окончание Великой Отечественной войны (как и сама война, ее начало и исход) было важнейшей вехой в российской (советской) истории. Но что было потом?
Я отметил бы испытание атомной бомбы 29 августа 1949 года – еще при жизни Сталина и через четыре года после взрыва ядерного оружия в Хиросиме и Нагасаки. Затем, 20 августа 1953 года – испытание водородной бомбы – уже после смерти Сталина и за 30 лет до того доклада Т.И.Заславской, о котором было сказано выше. Создание и испытания новых образцов вооружений не было событиями, включенными в массовое сознании в качестве культурных феноменов. Но, несомненно, что они самым
139 Там же, с. 561.
155
существенным образом воздействовали на характер общественных отношений. С одной стороны, они существовали как стягивающие узлы сложных социальных процессов, сопряженных с милитаризацией экономики и общественной жизни в целом. С другой стороны, это(130) были компоненты подсознания, которое, как оказывается, гораздо сильнее воздействует на практическое поведение, чем рациональная, осмысленная, вербализированная мотивация. Социальная роль этих событий состояла в том, что они знаменовали новое качественное состояние мира в целом, мира стран, людей и природы.
Потребовалось еще более десятка лет для того, чтобы осмыслить главное социальное следствие этих событий: мир благодаря гонке вооружений был поставлен на грань уничтожения. Приоритет в осмыслении этих процессов принадлежит тому, кто участвовал в этих испытаниях – академику А.Д.Сахарову, который именно за это усилие мысли и был отправлен в ссылку.
Возможно, что именно осознание этого факта стало для нового политического руководства Советского Союза не менее важным стимулом перестройки, чем внутренние проблемы дестимулирования трудовой деятельности. Если эта гипотеза верна, то следует признать, что главная альтернатива развития советской экономики находилась не в области распределения произведенного национального продукта, а в сфере целеполагания. Она выглядела так: производство вооружений в целях поддержаний военно-стратегического паритета или производство предметов народного потребления и обеспечение благосостояния. Без четкого ответа на этот вопрос нельзя понять, в чем же причины современной бедности россиян. Дело, по-видимому, не в наличии богатства как такового, а в его использовании. Слабая экономика не могла бы поддерживать паритет в основных видах вооружений. Но для того, чтобы поддерживать паритет, советское общество должно было от многого отказаться.
Изменение общества означает радикальное изменение механизмов ориентирования экономики. Что производится? Этот вопрос решается теперь с помощью маркетинга путем выяснения ниши рынка. Оказывается, что глобальная экономика сохраняет спрос на производство вооружений – наиболее важную составляющую советской экономики. Вместе с тем в Москве и в других городах России остается невыгодной, убыточной предпринимательская деятельность в сфере развития учреждений общественного питания. Рынок не диктует привлечения капитала в эту чрезвычайно важную отрасль сферы услуг. В целом в общетеоретическом плане надежды на то, что предприниматель-собственник станет заботиться о своих интересах, и это окажется благотворным «для всех», что частное предпринимательство, рынок и конкуренция автоматически решат проблемы
156
социетального порядка и приведут сами собой к «обществу благосостояния», оказ(131)ались тщетными. В действие экономических интересов вплелись, с одной стороны, неуемная жадность тех, кто использовали приватизацию в целях наживы, не заботясь об обновлении основного капитала и о перспективах предприятия как такового. С другой стороны, сыграла свою роль привычка к бедности – пагубный для нации габитус отказа от усилия ради улучшения собственной жизни, неверие в то, что этой лучшей жизни можно на самом деле добиться при определенных усилиях. Поэтому реформирование российской экономики пошло по пути выделения из общей массы населения немногих при одновременном обнищании огромной массы населения.
Сам характер реформирования исходил из таких образцов, который предполагал более высокий уровень культуры и организации труда, более развитую систему профессионального разделения труда, большую готовность общества к борьбе за свои права и интересы. Т.И.Заславская в этой связи напоминает реформаторам 90-х годов: «Национальный характер и уровень социального развития россиян резко отличаются от граждан США, Европы, Японии и других стран, у которых мы пытаемся перенимать те или иные демократические и рыночные институты. В связи с этим почти любое начинание, давшее замечательные плоды в этих странах, при «пересадке» на русскую землю перерождается в нечто уродливое, глупое и совершенно неподходящее. И происходит это из-за специфических качеств нашего человека»140.
Тезис о «специфических качествах нашего человека», безусловно, спорен, но ведь смысл всего высказывания в призыве всестороннего изучения практики реформаторской деятельности. Без такого изучения, без экспериментирования в области организации труда и создания структур гражданского общества мы неизбежно будем сталкиваться с непрогнозируемыми последствиями реформаторства. ”Политики, взявшиеся за осуществление реформ в начале 90-х годов, - пишет по этому поводу Заславская - недооценили огромный потенциал негативной энергии, накопленный советским обществом. Результатом высвобождения этой энергии стал невиданной силы выброс нелигитимных и криминальных новаций. Основная предпринимательская активность оказалась направленной не на рост производства, а на хищническое обогащение не обремененных моральными и правовыми нормами «новаторов». Распространенным видом «новаций» стала теневая торговля невосполнимыми ресурсами, уникальными технологиями, секретной информацией, компроматом, оружием, наркотиками и пр. Сфор(132)мировались и окрепли новые институты бартера, коррупции, сращивания
140 Там же, с. 151.
157
«легального» бизнеса с криминальными структурами, вооруженного бандитизма и терроризма»141.
Социология и в период реформ сохранила свой институциональный статус и общественное признание. В 90-е годы были созданы ряд центров, специализирующихся на изучении общественного мнения и сдвигов в массовом сознании, пресса стала систематически публиковать данные опросов, а также другую социологическую информацию. В этот период головной академический институт разделился на два самостоятельных учреждения: Институт социологии РАН и Институт социальнополитических исследований РАН. За эти годы в России издается социологическая классика (М. Вебер, Э. Дюркгейм, П. Сорокин, Т. Парсонс), переведены несколько апробированных учебников [(снято: например, Н.Смелсер, А.Гидденс, Д.Ритцер)]. Выпущена масса учебников по социологии, написанными российскими авторами. Кроме “Социологических исследований” выходят еще несколько периодических изданий, среди которых, “Социологический журнал”, (учредитель - Институт социологии РАН) и “Вопросы социологии”, С 1994 г. издается информационный бюллетень “Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения”, издававшийся совместно Интерцентром и ВЦИОМом, преобразованный с 2004 года в «Вестник Общественного Мнения», издаваемый Левада-центром. Социологический факультет Санкт-Петербургского университета подготовил несколько изданий по современной социологической теории и стал выпускать «Журнал социологии и социальной антропологии».
Один из важнейших факторов изменения положения дел в общественных науках в России состоял в том, что идеологические кафедры в системе высшего образования были преобразованы в кафедры социологии и политологии. Изменение названия сопровождалось и изменением содержания преподавания, пересмотром программ преподавания дисциплины на основе западноевропейской и американской моделей с учетом того вклада в социологическое мышление, который был сделан российскими учеными. В значительной мере этому содействовало издание фундаментального труда “Социология в России” (1998), подготовленного под руководством В.А.Ядова.
Вместе с тем, социетальный кризис, переживаемый обществом, не может не сказаться на положении дел в социологии. Здесь, как и во всем обществе, обнаруживается противостояние в оценках ситуации, возникшей в связи с радикальными методами (133) осуществления реформ. Наиболее заметные процессы в российской социологии 90-х гг. состоят в явной социологизации средств массовой информации; в углублении специализации в различных направлениях социологической проблематики, в частности, в
141 Там же, с. 502.
158
утверждении экономической социологии в качестве самостоятельной дисциплины; в отходе от позитивистской интерпретации социологии, и в этой связи в более активном использовании качественных методов исследования; во включении российских социологов в мировой социологический дискурс; в реформировании преподавания социологии как учебной дисциплины. Эти процессы привели к известной автономизации социологии от политических пристрастий, к более углубленному подходу в самых разных направлениях исследовательской деятельности.
Итоговые оценки быстро развивающейся области знания противоречивы. В.А.Ядов склонен к оптимистической оценке положения дел в социологии. Эти оценки опираются на уверенность в притоке сил молодых и современных исследователей, посвящающих себя профессии как главному делу своей жизни. Эта молодежь получает прекрасное социологическое образование, какого не могли иметь российские социологи прежних поколений. Т.И.Заславская отмечает плодотворность контактов россиян с европейской и американской социологией, вместе с тем, подчеркивает, что эффективное использование западных теорий в российских условиях «предполагает их критическое переосмысление, что требует очень серьезной работы»142.
Д.Константиновский, А.Овсяников и Н.Покровский в совместном аналитическом докладе приходят к весьма противоречивым оценкам состояния социологического образования143. Л.Ионин утверждает вторичность российской социологии, её неспособность выработать собственно российскую повестку дня, которая бы отвечала специфике российский преобразований. Он подчеркивает, что тематика исследований и характер теоретических конструкций западной социологии не отвечают и не могут отвечать российским реалиям. С одной стороны, он утверждает, что российская социология отстает от западной на десятилетия, с другой – «образование в российских университетах не хуже, чем в университетах западных»144.(134)
Резюмируя эти оценки, можно придти к выводу, что нынешняя ситуация в российском поле социологии не может быть оценена однозначно. И эта неоднозначность не может быть объяснена лишь с позиций полипарадигмальности. Российская социология сегодня связана с американской, французской, немецкой, британской социологическими школами, направлениями и соответствующими университетами. В этом состоит ее преимущество, так как она не замкнута в рамках некоторой самобытной ортодоксии, под
142Т.И. Заславская. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М. «ДЕЛО», с. 18. От себя замечу, что критическое переосмысление такого рода может быть построено на основе сравнительного анализа социологий в разных странах, рассматриваемых в контексте культур.
143Д.Л. Константиновский, А. А. Овсяников и Н. Е. Покровский. Программы Национального фонда подготовки кадров и обновление социологического образования в России// СЖ. 2004 № ¾, с. 120-142. 144Интервью с проф Л.Г. Иониным/ Парадоксальный сон. Статьи и эссе. М. 2005, стр. 258, 267.
159
каким бы лозунгами эта ортодоксия не утверждалась. Есть лишь одно, как нам представляется, непременное условие плодотворности этого поля – преодоление известного налета снобизма, окрашенного в соответствующие цвета. И вместе с тем, формирование уважения к собственным национальным традициям социального мышления и социологического знания145.
Глава3. Восприятие новыхреалий
В любой науке ключевым методологическим вопросом остается вопрос о соотношении фактов и теории. При этом “факты” рассматриваются в качестве реальности, а “теории” – как способы интерпретации реальности, раскрывающие устойчивые соотношения “фактов”. Социология не представляет собою исключения. Однако для российской социологии весьма характерен ряд новых обстоятельств, которые заслуживают самостоятельного рассмотрения. Прежде всего, это огромное расширение эмпирического поля. Наряду с организацией системы мониторингов общероссийского и регионального характера рядом независимых друг от друга учреждений (ВЦИОМ, РНИСиНП, фонд “Общественное мнение”, институты и центры РАН, региональные социологические центры (Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Северная Осетия, Республика Татарстан), каждая исследовательская группа организует сбор данных в соответствии с задачами собственных проектов. Благодаря поистине титанической работе интервьюеров и анкетеров нынешняя российская социология тонет в море фактов, фиксирующих все, сколько-нибудь значимое по мнению организаторов эмпирических и теоретических исследований, от динамики оценок социального самочувствия до частоты сексуальных контактов.( ссылки: Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. ВЦИОМ. Далее: Мониторинг. Выходит 6 раз в году.См.: Социология сексуальности: Тр. СПб. фил. Ин-та социологии РАН/ Науч. ред. С.И. Голод. СПб., 1997.(уд.р.). Значительная часть социологических публикаций представляет собою
145[Полагаю, что наиболее конструктивным является поколенческий подход в оценке современной российской социологии. К социологам-шестидесятникам еще активными по настоящее время относятся В.А. Ядов, Н.И. Лапин, Ю.А. Левада, Т. И. Заславская, И.С. Кон, О.И. Шкаратан, И.В. Рывкина, Ю.Н. Давыдов, В.Н. Кудрявцев, автор этих строк, каждый из этих авторов опирается на собственную теоретическую конструкцию, которая не во всех случаях является эксплицированной. Следующее поколение – примерно на 20 лет моложе – представлено А.Ф. Филипповым (социология пространства), Л. Г. Иониным (социология культуры и вступления мира в «магическую эпоху»), Н.Е. Покровским (процессы глобализации), В.В. Радаевым (экономическая социология), Н.Н. Козловой (социология повседневности), И.Ф. Девятко (история социологии и методология исследований), В.И. Ильин (социальная структура) и многие другие. В данном случае выделение имен осуществлено на основе определенного теоретического ресурса, которыми располагают обозначенные авторы. К сожалению, этот ресурс не является взаимопризнанным, в результате чего и возникает тезис, что теоретической социологии в России не существует (А.Ф. Филиппов, Л.Г. Ионин)]. (Ур)
160
описание собранных фактов, полученных с помощью либо количественных либо качественных (135) методов. Факты нуждаются в объяснении, варианты которого просматриваются даже при описании. Но общей теоретической парадигмы, в рамках которой собранные факты получали бы интерпретацию, не существует. И остается не вполне ясным: а) нужна ли общая парадигмальная установка; б) если таковая нужна, то может ли она быть создана или сконструирована?
Вместе с тем, наряду со сбором и объяснениями фактов, создаваемых в ходе исследований, перед социологией – особенно если ее понимать как коммуникацию в обществе и об обществе – сохраняется задача не менее важная: объяснять события быстротекущей жизни, например, апрельский правительственный кризис 1998 года, августовский того же года финансовый кризис и иные “факты-события”, поскольку они оказывают огромное воздействие на все то, что формирует социальные отношения146.
Третий специфический рад фактов, которые анализируют иные отрасли социального знания, как то: экономика, демография, этнология, социальная психология и др., но которые вместе с тем представляют особый интерес для социологии147.
Наконец, теперь можно говорить и еще об одном направлении накопления эмпирического материла, связанного с развитием качественных методов. Речь идет прежде всего о массивах биографий, личных документов, семейной переписки, писем в средства массовой информации, создание которых открыло по сути дело новое поле социологической деятельности. Это направление накопления фактического материала связано с более широкими возможностями смысловых интерпретаций, поскольку в самих документах такого рода присутствуют оценочные суждения, обоснования мотивации поступков и иные способы вербализации именно смысловых аспектов социальной реальности.
Расширяющееся эмпирическое поле социологии – это социальная реальность в том смысле слова, который проистекает из противопоставления фактов и теории. Факты рассматриваются в этом контексте как нечто твердое и основательное, теоретические конструкции, даже опирающиеся “на всю совокупность фактов”, рассматриваются в
146 Осенний кризис 1998 года: Российское общество до и после: Аналитические доклады РНИСиНП. Под общ. ред. М.К. Горшкова и др. М., 1998.
147Россия-1995: Социально-демографическая ситуация: Ежегодные доклады/ Отв. ред. Н.М. Римашевская и др. С 1994 года осуществляется издание Бюллетеня Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов под редакцией В.А. Тишкова и Е.И. Филипповой.
161
качестве допускающих некоторый произвол: “факты” – это фундамент социального знания, теории же скорее ассоциируются с многообразием надстраивающихся кон(136)струкций. Они могут быть истинными и ложными, основанными на фантазии и воображении, и на скрупулезном анализе фактического материала.
Итак, российская социология не испытывает в настоящее время, как это было два десятилетия назад, недостатка в “фактическом материале”. Ныне проблемы ее внутреннего развития как самостоятельной дисциплины и области исследований связаны, на наш взгляд, с состоянием теоретического мышления. Переход на плюралистические позиции позволил расширить общий кругозор российской социологии. Благодаря введению преподавания социологии на современном уровне и усилиям переводчиков сейчас почти не осталось значительных социологических работ зарубежных авторов, которые были бы недоступны русскоязычному читателю. Дело однако в том, что эти умные книги (за некоторым исключением148) были написаны в те времена, когда нынешняя ситуация в России еще не просматривалась. Изучение и освоение этих работ помогает освоить социологическую проблематику и аппарат этой области знания, понять те дискуссии, которые ныне определяют ее содержание на мировом уровне. Но это не заменяет необходимости решения задачи, которая стоит перед российскими социологами
– понять те процессы, которые происходят именно в этой стране.
Стоит заметить, что и мировая социология развивалась не в безвоздушном национальном пространстве и даже не в связи с развитием проблематики глобального характера. Европейская социология в ее национальных вариантах была связана с изучением экономических и политических конфликтов, потрясавших Европу XIX века. Вряд ли можно оспаривать тот факт, что М. Вебер уделял особое внимание проблемам Германии (влияние протестантизма на “дух капитализма” прежде всего немецкая проблема, связанная определенным образом с задачей обоснования единого германского государства). Политическая и экономическая история Франции в том же столетии стала для Э. Дюркгейма важным стимулом выдвижения идеи органической солидарности. Возникновение проблемы “Европа и остальной мир” привело к разработке теории рациональности. Расцвет американской социологии был связан с тем, что она была практически ориентирована на решение проблем именно американского общества. Можно сказать, что и российская социология становится таковой по мере того, как она
(148 К числу таких исключений можно отнести книгу: Lane D. The Rise and Fall of State Socialism: Industrial Society and the Socialist State. Cambridge. Polity press, 1996.) (Уд. Р.)
162
включается в теоретическое осмысление тех задач, которые выдвинуты на первый план развитием (или деградацией) России.
Вместе с тем не следует забывать о том, что каждая из национальных школ социологии сумела перешагнуть границы собст(137)венной страны и предложить социологии в целом – как области всеобщего знания – определенные элементы универсалистского понимания социальной реальности, весьма существенные для анализа конкретной ситуации в той или иной стране. Тезис о том, что это универсальное знание “не подходит для России” в силу ее уникальности ведет к сосредоточению на локальных особенностях этой страны, отказу от самой постановке вопроса о месте России в современном мире на основании универсалисткого подхода, опирающегося на достижения всей современной науки и цивилизации. По сути дела этот тезис ведет к оправданию “доморощенной социологии”.
С точки зрения соотношения эмпирии и теории это тем более важно, что именно теоретическое знание задает способы аккумуляции фактов и характер их интерпретации. Факты сейчас никто не рассматривает как беспредпосылочные фрагменты реальности. Даже статистические распределения – результат теоретических конструкций, основанных на определенной оценке общества как целого: демографическая статистика, моральная статистика (преступность, алкоголизм, наркомания, аборты, разводы и т.д.) исходят из определенных классификаций, основанных на представлениях о “нормальном” обществе или о нормально функционирующих социальных институтах, которые характеризуют более или менее устойчивые условия общественного воспроизводства. А это означает, что в иных, кризисных условиях, т. е. когда нарушены стабильные условия воспроизводства социального целого, принятые ранее классификации и соответствующие факты – в том числе и статистические распределения – теряют свой смысл. Точнее: они могут интерпретироваться, как это и делается в катастрофических теориях, в качестве показателей отклонения от общества, ранее считавшегося нормальным149. Но они не говорят ничего (или почти ничего) о перспективе, о степени приближения к новому общественному состоянию.
Для того чтобы работала новая система показателей, необходимы новые теоретические конструкции, в рамках которых содержались бы новые ответы на вопрос о норме, отклонении, о кризисе и стабильности, о перспективах динамики “кризисного социума”. Имеющиеся в нашем профессиональном сообществе пессимистические или
149 Реформирование России: Мифы и реальность (1889-1994)/ Рук. кол. авт. Г.В.
Осипов. М., 1994.
163
оптимистические оценки ситуации чаще всего теоретически очень слабо обоснованы. Скорее, они складываются под влиянием политических симпатий и антипатий, и(138) весьма редко включают в свой багаж теоретические конструкции, разработанные в социологии как направлении современного гуманитарного знания. В свете сказанного трудно не согласиться с достаточно жесткой оценкой состояния теоретической социологической мысли в современной России, которую дает в своей известной статье А.Ф. Филиппов. Он утверждает, что в сегодняшней России есть некоторая теоретическая деятельность, но теоретической социологии как признанной системы объяснения фактов не существует150. А поскольку социология выступает в качестве коммуникации в обществе и об обществе, постольку это означает, что само общество не осмысливает себя теоретически. “Наше общество, – считает этот автор, – отличается отсутствием “критической рефлексии”... Как бы ни оценивать вклад каждого ученого в отдельности, в
основном отечественная социология пережила бесславное десятилетие” Представитель второго поколения социологов по профессии весьма резко отзывается о своих предшественниках, заявляя о “коллективной деградации интеллектуалов в ходе так называемых реформ”. Значительная часть этих интеллектуалов достаточно оперативно поменяли свои политические пристрастия. Но, по мнению А.Ф.Филиппова, “и бесстыдная хвала, и безоглядная хула существующего одинаково заставляют усомниться в научной состоятельности”151
Теоретическая социология в России, утверждает автор, возможна лишь при трех условиях:
1)если будут предприниматься попытки сформировать собственную фундаментальную теорию с учетом уникального социального опыта этой страны,
2)если эти попытки будут соответствовать стандартам, разработанных на мировом уровне теоретического мышления ,
3)если будет развиваться социологическая коммуникация по теоретическим проблемам.
Центральная проблема сформулирована автором так: “Каким образом можно пользоваться теоретическим инструментарием, не перенимая в свои построения чуждых образов социальности. Решением же может быть только создание собственной
150 Филиппов А Ф. О понятии “теоретическая социология”. Социол. журн. 1997,
№№1-2.
151 Там же, с. 13.
164
теоретической социологии, в том числе и как комплекса амбициозных концепций” 152. В
самой формулировке проблемы заключается вопрос: какие “образы социальности” должны рассматриваться как “чуждые” и как “нечуждые (свои)”? Возможно, за (139) этим скрыта проблема определения понятия “общество” и конкретных “национальных” или “государственных” обществ, которые в обыденном словоупотреблении подчас оказываются неразличимыми. Более того, важно было бы прояснить, что автор имеет в виду под “социальностью”, примыкает ли он к какой-либо традиции в толковании этого понятия или придает ему свой собственный смысл? Имеет ли это отношение к дискуссии о формационном и цивилизационном подходах, к вопросам интерпретации места России в глобальном пространстве, к оценке ее “имперскости” или “цивилизаторской миссии”? А что представляет собою “теоретический (отнюдь не методический) инструментарий”? Весь понятийный аппарат современной социологии или его критически осмысленную (каждым теоретиком по-своему) определенную часть?
А.Ф.Филиппов полагает вместе с тем, что ситуация с теоретической социологией не так плоха – нам только не хватает какого-то решающего сдвига, чтобы теоретическая деятельность кристаллизовалась, чтобы появилась собственно теория. Первый шаг в этом направлении должен состоять в осмыслении четырех альтернатив, возникших перед социологом-теоретиком. Наличие этих альтернатив, по мнению автора, “блокирует социологическую коммуникацию и не позволяет осуществить решающий шаг в теоретическом мышлении”. При этом он полагает, что дело не только “в наличии нескольких заблуждений, блокирующих и познание, и коммуникацию... Ложны не только те или иные положения как таковые, но и те альтернативы, в рамках которых они возникают”153 .
Большая часть этих альтернатив уже сформулирована в социологическом дискурсе как обозначившиеся направления теории, имеющие собственные методологические обоснования философско-умозрительного характера154. Однако проследим, как они интерпретируются А.Ф.Филипповым.
Первая из таких альтернатив – противоположность объективизма и конструктивизма. Это своего рода две исходные методологические установки рассмотрения любой социальной ситуации: объективизм настаивает на выяснении общих закономерностей (вписать российскую ситуацию в закономерности мировой истории); конструктивизм предлагает проанализировать способ возникновения этой ситуации через
152Там же, с. 11, 24.
153Там же, с. 20.
154Монсон П. Современная западная социология. Теории, традиции, перспективы. СПб.,
1992.
165
последовательность конкретных (140) событий – созидающих новую ткань социальных отношений. Обе методологические установки, считает автор, у нас “совершенно не отрефлектированы. Обе ориентации препятствуют теоретическому исследованию, т. к. в одном случае достаточно указать на фундаментальные закономерности или структуры, а в другом – на реальный или предполагаемый эффект преобразующей деятельности. В обоих случаях нет нужды изучать действительно сложные взаимосвязи, пеструю, переливчатую социальность, полную случайностей, загадочных символов, возможностей неоднозначного решения проблем”155 (Выделено мною. – А. З.) Более того, в рамках этой альтернативы формируется рассмотрение социальности либо как неполитического, либо как политического явления. Эта альтернатива не потому блокирует коммуникацию, что она ложна, напротив, она ложна потому, что блокирует коммуникацию.
Вторая альтернатива состоит в ориентации либо на западную социологию, либо на русскую традицию в социологии. Эта альтернатива ложна хотя бы потому, что “никакой ориентации на русскую социологию в качестве теоретически состоятельной позиции сейчас не может быть... В русской социологии не появилось классика в том смысле, в котором мы называем классиками М. Вебера, Э. Дюркгейма, Ф. Тенниса, Г. Зиммеля, Т. Парсонса. А значит был упущен единственный на то время шанс избежать рокового для всей научной продукции приговора: устарело!”156 В то же время парадокс, отмеченный А. Филипповым, состоит в том, что теоретические коммуникации по поводу России оказываются социологическими, только если они подключаются к “западным” теориям.
В этой связи стоит высказать соображение по поводу перечня классиков. Расширение поля социологии позволяет каждому социологу увеличивать и уменьшать список авторитетов. В западных университетских курсах социологии достойное место занимает К. Маркс (1818-1883), без внутренней полемики с которым М. Вебер (1864-1820) не смог бы сформироваться как социальный мыслитель. Социальными мыслителями Россия далеко не бедна, но с социологами ей повезло меньше, поскольку российская система образования долгое время не включала в свой корпус кафедр социологии. Классики же, названные А.Ф. Филипповым, все как один носили профессорские мантии!
Кроме того, А.Ф. Филиппов отмечает, что с западническими теоретическими ориентациями в социологии не все оказывается так просто (141) прежде всего благодаря тому, что западная социология не едина. А это значит, что необходимо иметь в виду не отдельное направление социологии, а западную “теоретико-социологическую коммуникацию” в ее целостности и противоречивости. В какой-то мере это верно. Но не
155Филиппов А.Ф. Указ. Соч., с. 23.
156Там же, с. 24, 14.
166
следует ли принять во внимание и тот факт, что многие теоретические конструкции, оказавшие огромное воздействие на судьбы России, имели “западное происхождение”? А как быть с оценкой социологической коммуникации, имевшей место на конгрессах МСА и в реализации определенных проектов советского периода?157. “Шанс” общества, о котором пишет А.Ф. Филиппов, состоит прежде всего в адекватной оценке если не предков, то непосредственных предшественников.
Третья альтернатива: ориентация на социологию или культурологию. Эту альтернативу можно было бы и не выделять в качестве самостоятельной, но дело в том, что “приверженцы социологии удручающе некультурны... в том смысле, что смысловая составляющая социальной жизни в ее связности, развитии и новейших проявлениях чужда их теоретической установке. А культурологи не проявляют интереса к социальной структуре, классам, неравенствам, миграциям, конфликтам, социальным системам и т. п.158” Поэтому преодоление противоположности социологии и культурологии требует огромных усилий.
Четвертая и последняя альтернатива: системосозидание – бытописательство. Решительно отвергая обе стороны этой альтернативы, А.Ф. Филиппов высказывает ряд важных суждений. Если попытки построения всеобъясняющих систем носят мертворожденный характер, то это не означает отрицания возможностей построения “обширной концепции (выделено мною в качестве термина, вводимого автором. – А. З.), в рамках которой идет речь об освоении все новых и новых областей опыта”159 [3. C. 34]. Что касается бытописательства, то оно приобретает смысл лишь в том случае, если по ходу его представления выявляется некоторое значимое теоретическое обобщение. В качестве примера автор обращается к трудам Н. Элиаса, который не обходится без общей теории цивилизационного процесса и который предлагает понятие фигурации в качестве определенного противовеса понятию социальной системы. (142)
Сама постановка вопроса о значении каждой из выделенных альтернатив представляется исключительно важной для дальнейшего развития теоретической социологии в России. Но в каком смысле эти альтернативы “блокируют” положение дел в этой области? Может быть, прояснение их содействует решению этой задачи? Во всяком
157 Напомним, что “Человек и его работа” была переведена в трех странах (США, Польша и ГДР) независимо друг от друга. Вряд ли стоит “исключать из коммуникации” и такие работы как проект Б.А. Грушина “Массовая информация в советском промышленном городе” (М., 1980).
158Филиппов А. Ф. Указ. Соч., С. 24-25.
159Там же., с. 34.
167
случае, следует поддержать вывод, предложенный автором статьи: “Мы делаем выбор в пользу плотного описания уникальной социальной реальности (в том смысле, как это сформулировал Гиртц160, нагруженного теорией, специально разрабатываемой для потребностей научного объяснения”161. Это своего рода программный и многообещающий тезис, центральным понятием которого остается “уникальная социальная реальность”.
Поскольку в работах некоторых других российских авторов подчеркивается значение иных авторитетов162, то было бы полезно разобраться в соотношении разных теоретических конструкций. Немалые возможности для анализа российской “уникальной социальной реальности” предоставляет и такое направление, как социология конфликта, а также работы российских социологов, анализирующих российский кризис в его различных фазах и проявлениях163. Может быть, именно здесь заключаются возможности преодоления “блокирующих альтернатив”, охарактеризованных А.Ф. Филипповым.
Рассмотрим теперь еще один метасюжет теоретической социологии. Речь идет о теоретическом плюрализме, который опровергается, например, М.Н.Руткевичем в полемике с В.А.Ядовым самым воинствующим образом. Конечно же плюрализму противополагается Монизм как некий священный принцип. Очень часто констатация теоретического плюрализма даже в рамках социологии интерпретируется в духе “anything goes”164. Между тем, на мой взгляд, признание теоретического плюрализма в социологической теории есть, прежде всего, результат признания “многослойности” социальной реальности. Каждая из классических социологических макротеорий рассма(143)тривает свой срез действительности. Для ХIХ века характерен взгляд на классовую борьбу как движущую силу исторических изменений и преобразований, для ХХ века наиболее существенной представляется идея многополюсного конфликта и
160А.Ф.Филиппов ссылается на работы Geertz C. Thick Desrciption: Toward an Interpretive Theory of Culture// Geertz C. The Interpretation of Cultures. London: Fontana Press, 1993; Geertz C. Loсal Knowledge. L.: Fontana Press, 1993.
161Филиппов А. Ф. Указ. Соч., С. 36.
162В.А.Ядов, например, с полным основанием подчеркивает значение работ П. Штомпки, в
частности его “Социологии социальных изменений” (М.: Аспект-пресс, 1996).
163Здравомыслов А. Г. Социология российского кризиса. М. «Наука». 1999. С. 7-35.
164 Ядов В.А. Реплика уважаемому оппоненту// Социол. жур. – М., 1996. № 1/2.
168
практики регулирования конфликтов с помощью демократических институтов165 . В этой связи есть смысл обозначить основные источники плюрализма в социологической теории.
Во-первых, как сказано выше, это многослойность, точнее, мозаичность социальной реальности, связанная, в том числе и с тем, что каждое новое состояние общества сохраняет в себе так или иначе прежние свои состояния с их интересами166, ценностными установками, символическими рядами (но не мотивацией). Практически ежедневно приходится сталкиваться с многослойностью основного предмета социологических дискуссий – России в ее многообразных ипостасях. Важным следствием объективной многослойности выступает и многозначность социальной реальности – вычленение в ее составе и конструкции собственного смысла каждым действующим субъектом. Кстати, со времен М.Вебера социальность и социальное действие определяются именно через приписываемые смыслы и значения. Социальность нагружена смыслами, которые субъект воспринимает в качестве оснований действия. Изменение социальной реальности, с этой точки зрения, есть изменение содержания смыслообразующих понятий.
Во-вторых, это наличие социологических традиций в самом теоретическом мышлении, которые могли быть на определенных этапах взаимоисключающими, а стали взаимодополняющими. Так, две классические социологические формулы “общественное бытие определяет общественное сознание” (К.Маркс) и “если люди воспринимают некоторую ситуацию в качестве реальной, то она будет реальной и по своим последствиям” (В. Томас) представляются, на первый взгляд, взаимоисключающими. Однако попытаемся проанализировать их содержание более детально. Первая формула имеет в виду исторический взгляд на жизнь общества как некую целостность. Здесь вычленяется именно обще(144)ственное (надындивидуальное) бытие, не сводящееся к простой сумме индивидуальных историй и существований. Здесь выражен системный
165Здравомыслов А. Г. Социология конфликта. М., 1996.
166“...различные ступени и интересы никогда не преодолеваются полностью, а лишь
подчиняются побеждающему интересу, продолжая на протяжении веков влачить свое существование рядом с ними. Отсюда следует, что даже в рамках одной и той же нации индивиды, если даже отвлечься от имущественных отношений, проделывают совершенно различное развитие и что более ранний интерес... еще долго продолжает по традиции обладать властью...”/ Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах: Противоположность материалистического и идеалистического воззрений (1-ая глава “Немецкой идеологии)”// Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произведения: В 3 т. М., 1979. Т. 1. С. 65.
169
взгляд на социальность. Вторая формула имеет в виду конкретных индивидов, действия которых оказываются производными от оценки их собственной ситуации, от ее восприятия. Здесь сознание (оценка ситуации) порождает действие, вплетающееся в “бытие”. Действование этих индивидов само представляет собою социальную реальность, но, кроме того, оно должно рассматриваться и как средство изменения ситуации и ее конструирования. В достаточно точной интерпретации этих формул заложена возможность доказательства ложности противопоставления объективистской и конструктивистской альтернатив, обозначенных А.Ф.Филипповым. Так, финансовый кризис 1998г. – результат объективного развертывания противоречий экономической системы или следствие действий, предпринятых правительственными кругами? (пример подсказан А.Цуциевым). По-видимому, рассуждения и в том, и в другом направлении не дадут адекватного понимания сложившейся ситуации, так как в ней переплетены весьма сложным образом и социальные интересы, и намерения отдельных лиц, незаметное накопление ошибок правительства В.Черномырдина и переход заданных границ финансового равновесия правительством В. Кириенко.
В-третьих, значение теоретического плюрализма проистекает из своеобразия связей тех или иных социологических теорий и направлений с комплексами гуманитарного мышления и из своеобразия вхождения социологии в сложившееся разделение труда в современном обществознании - ее отношения к экономической науке, демографии и статистике, к исторической науке с ее разнообразными мировоззренческими и политическими установками, ее связи с антропологией, культурологией, психологией в многообразии их собственных школ и направлений и т.д.
В-четвертых, этот теоретический плюрализм проистекает из многообразия интересов, стимулирующих социологический поиск, в том числе и из многообразия “партийных” точек зрения. Во всяком случае, российскому социологу приходится учитывать наличие противоположных политических ориентаций, сложившихся в обществе, и преодолевать их в своей исследовательской практике или, по меньшей мере, демонстрировать стремление к преодолению узкопартийных взглядов, в сколь бы прогрессистскую и принципиальную идеологию они не облекались. В настоящее время это представляется условием самосохранения социологии как области научного знания, исследований, преподавания. (!45)
Дальнейшее обсуждение проблематики соотношения теории и эмпирии предполагает выделение определенного круга проблем, имеющих первостепенное теоретическое значение. Разумеется, тематизация и формулировка этих проблем – всегда
170
вопрос дискуссии. Но если дискуссии нет (или же она носит латентный характер), то не остается ничего лучшего как апеллировать к амбициозности.
В коммуникации об обществе вырабатывается несколько подходов к тому, что есть социальность, общество и социальная реальность. Это достаточно близкие термины, с помощью которых обозначается предмет социологии. Но в рамках сложившихся школ эти понятия трактуются далеко не одинаково. Более того, исходные понятия социологического дискурса оказываются нагруженными различными, а то и противоположными смыслами. Начнем, например, с понятия “общество”. Что есть общество? Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно понять в каком контексте он ставится: в отношении к космосу, к личности, к социальным институтам, к населению страны, к человечеству в целом или в контексте формулы “общество и власть”? Но и независимо от смыслового контекста важны исходные различия в определении, связанные с традиционными направлениями социологической мысли167 .
Прежде всего, сохраняют свое значение ряд организмических теорий общества. Согласно этим теориям общество есть социальный организм, развивающийся по специфическим законам. Эти законы, в том числе и законы функциональной взаимосвязи между частями социального целого, равно как и закономерности перехода от одного состояния организма или системы к другому – и есть социальная реальность, которая должна учитываться в реальной политике и в поведении индивидов, направленных на адаптацию человека к объективным социальным изменениям. Такова исходная предпосылка структурно-функциональной теории общества. Индивид в рамках этой концепции рассматривается сквозь призму процессов социализации, девиантного поведения и социального контроля. Власть же рассматривается не только как средство социального контроля, но и как важнейший ресурс общества, используемый – функционально или дисфункционально – в целях адапатации частей к закономерно изменяющемуся целому. Само кризисное состояние общества объясняется тем, что “власть не опирается на науку”, что она, следовательно, недостаточно осведомлена об объективных законах действительности и не умеет с ними считаться [8]168.(146)
Более детальная проработка этой социологической традиции связана с описанием общества через структурные категории различного типа – классы, слои, страты. Наличие
167 См., например, Штомпка П. Три великих видения истории/ Штомпка П. Социология социальных изменений. Ч. 2.
168 Реформирование России: Мифы и реальность (1889-1994)/ Рук. кол. авт. Г.В. Осипов.
М., 1994.
171
этих дифференцирующих категорий в обществе есть также социальная реальность (а не плод воображения), и эта реальность каждому индивиду оборачивается совокупностью “ниш” или предуготованных социальных ролей, в рамках которых с известной долей вероятности и пройдет его жизнь или будет реализована его биография.
В другом варианте социологической традиции социальная реальность будет в большей мере связана с нормативно-ценностными структурами, и, следовательно, в контексте отношений “общество-индивид” будет подчеркнута не идея предоставляемых ниш, а идея смыслов-значений, которые станут составляющими конструирования и интерпретации собственного жизненного положения и личной биографии. В этом случае социолог интерпретирует социальную реальность в традициях символического интеракционизма. Эта теоретическая конструкция представляет собою принципиальную оппозицию любым вариантам органицизма. Главный момент социальной реальности – взаимодействие индивидов. Причем сами индивиды рассматриваются в качестве социальных существ, обладающих способностью к производству символов. Любая
социальная реальность представляет собою символическое пространство, где главным для субъекта оказывается то значение, которое придается соответствующим предметам, действиям, отношениям. Общество с этой точки зрения не есть ни географическая, ни демографическая, ни экономическая реальность, оно есть социальное пространство в котором члены общества взаимодействуют на основе создаваемых и воспринимаемых ими символических значений. Сами эти символы – составляющие сложной картины мира, в них выражена общественная сущность человека, его способность руководствоваться в своем поведении социально-значимыми ценностями, интересами, потребностями.
Радикальное движение мысли в этом направлении приводит к обоснованию вывода об уникальном характере социальной реальности для каждого отдельного человека. В этом случае социальная реальность – жизненный мир самой личности, способ восприятия ею своего собственного жизненного опыта. Задача социолога состоит в том, чтобы интерпретировать этот жизненный мир, понять, почему человек строит свое поведение именно таким, а не иным образом.
С позиций символического интеракционизма не только общество, но и власть понимается иначе. Она предстает как способ ор(147)ганизации совместных, а, следовательно, символических действий (в том смысле, что они мотивируются социальной символикой – например, идеями свободы и равенства, господства, богатства, престижа, достоинства, долга и чести, национального интереса, целостности государства и иными символами, выработанными культурой). Во властных структурах концентрируется коммуникация между членами общества и сама власть политическими
172
средствами воспроизводит определенный тип коммуникации в обществе, включающий в себя те или иные варианты господства, доминирования, подчинения и согласия.
Гораздо более усложненное видение социальной реальности представляет собою теоретическая конструкция, предлагаемая П.Бурдье и его российскими последователями. Исходный момент этой теоретической конструкции составляет понятие социального пространства как совокупности реальных различий и различений, (последние закрепляют соответствующие различия (дистинкции) в общественном сознании). Именно через такого рода признаваемые и одновременно de facto существующие различия и складываются социальные отношения как определяющий момент социальной реальности. Вместе с тем социальные различия не просто существуют – они производятся и воспроизводятся в социальном пространстве благодаря воспроизводству социальных позиций. Сам же процесс воспроизводства социальных позиций (существования социальных групп) возможен лишь в результате того, что в действие включаются определенные практики – капиталы, подразделяющиеся на три разновидности: политический, экономический и культурный капитал.
В работе “Практический разум. К теории действия”, написанной в 1994 году, П.Бурдье предпринимает попытку объяснить трансформационные процессы в России, опираясь на зафиксированные выше теоретические предпосылки. “Все заставляет предположить, что в действительности в основе изменений, произошедших недавно в России и других социалистических странах, лежит противостояние между держателями политического капитала в первом, а особенно во втором поколении, и держателями образовательного капитала, технократами и, главным образом, научными работниками или интеллектуалами, которые отчасти сами вышли из семей политической номенклатуры”169.
Однако и “держатели капитала” не составляют еще социальные группы в полном смысле слова. Социальное бытие группы (148) подвижно и преходяще. Оно проявляется в действиях по отношению к другим группам. В рамках этих групп постоянно действуют две противоположные тенденции – к распаду и объединению. Это означает, что всякая группа внутренне дифференцирована. В ее составе или корпусе выделяется активная часть, которая говорит и действует от имени всей группы. Поэтому особую роль в анализе социальной реальности играет уяснение роли таких институтов (точнее, субститутов, заменителей), с помощью которых осуществляется делегирование полномочий и
169 Цит. по: Качанов Ю.Л., Шматко Н.А. Как возможна социальная группа? (К проблеме реальности в социологии)//Социс. 1996, N 12. С. 94.
173
осуществление представительства. Наиболее существенной характеристикой поля политики как определенной части социального пространства является то, что делегирование полномочий осуществляется вовсе не для того, чтобы обеспечивать представительство интересов группы. Просто без процедуры делегирования и представительства современная политика не существует, ибо “весь народ” не может сразу осуществлять управленческие функции. Он “доверяет” эти функции своим представителям, а как воспользуются “представители” этим доверием, это вопрос другой. Отношение между социальной группой и ее представительским корпусом далеко неоднозначно. Более того, оно многовариантно и поэтому действия на поле политики имеют смысл социальной игры. Авторы рассматриваемой статьи показывают, что в советском обществе сложился институт двойного делегирования полномочий – народ делегировал эти полномочия выборным представителям, а избранный корпус представителей народа делегировал исполнение своих полномочий аппарату, чиновничеству, причем особую роль в этом явлении двойного делегирования играла проблема культурного капитала: “чем меньшим объемом капитала обладают доверители, тем более самостоятельными являются доверенные лица”170 .
Основное же различие социальных процессов, имевших место после 1917 года, от того, что происходило в 90-х годах, состоит в том, что в 20-е-40-е годы “произошла полная смена старых элит, благодаря чему их место заняли новые “контрэлиты”, обладавшие изначально очень низким культурным капиталом, имевшими “трудовое” происхождение, но обладающими практическим чувством (“классовым чутьем”)”. Реформы 90-х годов не имели в виду радикальное обновление элит. “Реформирование экономических и социальных отношений, начавшись сверху, с реформы и раскола в партии и ЦК, не ставило перед собой задачи передачи власти другому слою или смену парадигмы социальной мобильности”171 .(149)
Разумеется, охарактеризованные подходы к анализу социальной реальности представляют своего рода идеально-типические конструкции. В работах конкретных авторов мы без особого труда обнаружим сложное, иногда фантасмагорическое переплетение соответствующих установок. Вместе с тем есть и специальные области социологической теории, в рамках которых осуществляется рациональный сплав организмического (структурно-системного) подхода и интеракционистского взгляда на общество. Это теории социального действия, предложенные М.Вебером, Ф.Знаниецким, Т.Парсонсом.
170 Там же.
171Там же, стр. 101-102
174
Возвращаясь к статье А.Ф.Филиппова, заметим, что он завершает ее следующим выводом: “Направления возможных исследований не могут быть... предуказаны, дедуцированы из общих положений. Полноценная теория сама является наилучшим доказательством того, что предмет и понятия были выбраны правильно”172 . И все же амбициозность в теоретических построениях в любом случае должна опираться на минимальные теоретические предпосылки. Прежде всего, тематизация теоретизирования неизбежно должна связывать традиции социологического мышления, накопленный универсалистский багаж теоретического знания с актуальными проблемами, выдвигаемыми практикой. Этот угол зрения позволяет вычленить такие сюжеты теоретизирования применительно к России, как модернизационный кризис (включающий структурные трансформации) 173, соотношение рационального и иррационального в российских преобразованиях174, проблематика взаимоотношения потребностей, интересов и ценностей175, взаимодействие полей социального пространства176, развертывание социальных конфликтов177 и изменение форм солидарности (в том числе и способов самоидентификации)178, мобилизационная роль социальной символики179, соот(150)ношение революции и реформы, и т. д. По всем этим сюжетам имеется классическая социологическая литература, а кое-что сделано и в нынешней российской социологии.
При этом задача соединения сюжетов социологического теоретизирования с анализом специфических проблем российской действительности осуществляется на фоне общекультурной дискуссии на тему – что есть Россия? Иными словами, дискуссия о России представляет собою фон социологического теоретизирования, который “выдвигает вопросы”, предлагает определенные ответы и оказывается благодаря этому важной составляющей теоретического дискурса. Обозначим некоторые фоновые темы, которые иногда вербализируется, но в ряде случаев остаются за пределами вербальной
172Фииппов А. Ф. Указ. Соч., с. 54.
173Заславская Т. И. Постсоциаистчский трансформационный процесс и его особенности в России. Доклад, представленный на семинаре Профессиональной социологической ассоциации 13.04.1998 г.
174См. Вопросы социологии. 1996. Вып. 6: Тематический выпуск «Рациональность и власть».
175Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. та. тМ., 1986.
176Качанов Ю.Л. Политическая топология. Структурирование политической
действительности. М., 1995.
177Здравомыслов А. Г. Социология конфликта. М. 1996. (уд. Ред.)
178Ядов В. А. Социальная идентификация личности в условиях быстрых социальных перемен//Социаьная идентификация личности. М. 1994.
179См., например, Согомонов А. Социология культуры: Теоретический аспект//
Социология в России. Гл. 17, 27.
175
коммуникации. Этот фон – Россия как мир180, Россия как общество (расколотое общество)181, Россия как империя182, Россия как кризисный социум183, Россия как объект и субъект трансформаций, как модернизирующееся общество (результат рецедивирующей модернизации)184.
Один из центральных вопросов прояснения этого фона – отношение России и
СССР, модифицированный в отношение между “советским человеком” и “нормальным человеком” (различные решения этой проблемы дают, с одной стороны, Ю.А.Левада и его группа, с другой стороны, – Л.Г.Ионин, Н.Н.Козлова, В.В.Волков – каждый по своему). Остановимся более подробно на этой проблеме в том ее виде, как она ставится в российской социологической литературе.
Итак, в качестве предмета рассмотрения в рамках общего теоретического фона выступает, прежде всего, “Россия” как некоторый предмет рассуждения и познания. Что есть Россия? В каком отношении она находится к Западу и вообще ко всему мировому пространству? Куда идет Россия?185. В социологический план эти вопросы переводятся с помощью “небольшой” коррекции – что есть человек в России? Каковы смыслообразующие его Дей(151)ствий? [В чем специфика мотивации его поведения в современных условиях?] (УР)– Эти вопросы являются предметом постоянно возобновляемой дискуссии, что само по себе свидетельствует о неоднозначности интерпретаций данного предмета. Дискутирующие стороны вкладывают в понятия России и человека в России различный смысл и, естественно, по-разному характеризуют внутренние и внешние преобразования российской действительности, равно как и перспективы ее дальнейшего развития. [В ряде публикаций, так или иначе, подчеркивается, что Россия – это “особый мир”, который развивается по своим собственным законам, не сводящимся к законам общемирового развития. Наиболее четко это выражено в названии одного из журналов: “Мир России” (выходящем под редакцией О.И.Шкаратана). В ряде публикаций этого журнала “мир России” не без оснований
180Весьма характерно название одного из новых социологических журналов “Мир России” (Главный редактор Шкаратан О.И.).
181Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997.
182Филиппов А.Ф. Наблюдатель империи: Империя как понятие социологии и политическая проблема// Вопр. социологии. 1992. Т. 1.
183Лапин Н.И. Что с нами происходит? Патологический социокультурный кризис//
Кризисныйсоциум: Наше общество в трехизмерениях. М., 1994.
184Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России как форма развития цивилизации// Социол. журн. 1996. N 2.
185Куда идет Россия?../ Отв. ред. Т.И. Заславская/ 6 выпусков ежегодной научной конференции, организуемой Интерцентром.
176
увязывается с политико-экономической проблематикой взаимоотношения Центра и регионов.] (Ур) Весьма близка к этой идее особенности исторических процессов в России и детально разработанная концепция А.С.Ахиезера. Автор этой монографии представил научному сообществу оригинальный взгляд на Россию как “расколотое общество”. С точки зрения А.С.Ахиезера, именно “раскол”, а не конфликты является наиболее существенной чертой российской истории. Эта история характеризуется не постепенным накоплением некоторых позитивных элементов в ее собственной политике и экономике, а переходами от одной крайности к другой. Безусловно, это одна из фундаментальных характеристик российской истории, которую автор иллюстрирует со времен Киевской Руси и татаро-монгольского нашествия, вплоть до наших дней. Можно предположить, что стремление к крайностям и расколотому сознанию – одна из постоянных черт российского национального характера. Однако автор не склонен к такому выводу. Он скорее связывает свою теорию с идеологией и практикой манихейства, которое воплощает начало “зла” в противоположность “добру”. Таким образом, получается, что исходным основанием российского раскола выступают не политические или экономические интересы, а стремления к добру и злу, воплощающиеся в конкретных персонажах российской истории.
Однако наиболее ценная идея А.С. Ахиезера состоит, на наш взгляд, в его попытке охарактеризовать цикличность движения российской истории через ряд этапов, которые по крайней мере дважды воспроизводят самих себя. Первый цикличный оборот – через инверсионные скачки от одной крайности к другой – совершается в пределах дооктябрьской истории. Послеоктябрьская история вновь воспроизводит те же фазы развития – от традиционализма и соборности к новой форме общественных отношений, основанных на умеренном утилитаризме. Традиционное российское общество рассматривается автором как авторитарное и деспотическое, в ходе же современных реформ и преобразований утверждается “умеренный либерализм”. (152)
Примечательную попытку осмысления российских преобразований предпринимает А.Ф.Филиппов в своей статье “Наблюдатель империи”. В отличие от предыдущих авторов А.Ф.Филиппов предпочитает более универсалистскую точку зрения. Россия у него выступает не в качестве самодостаточной ценности, мира, независимого от существования иных миров, а на фоне тех процессов, которые совершаются в мировой истории в целом.
Он подчеркивает, что именно поворот российской политики – в лице советской политической элиты – в сторону общемировых процессов стал важным фактором российских преобразований. Благодаря введению в политический лексикон идеи мирового сообщества (концепция нового политического мышления Горбачева, а до этого –
177
политическая практика обеспечения военно-стратегического баланса двух систем)
произошло расширение смыслового горизонта в мышлении политической элиты. Россия
(СССР) перестала выступать в качестве единственного и тем более самого передового государства-общества. Она стала лишь одним из членов мирового общества. Введение этого нового смыслового горизонта означало для самой элиты утрату собственной прежней идентичности. В силу этого и произошел крах СССР как некоего имперского образования под напором сложившихся ранее периферийных элит.
Бесспорная заслуга А.Ф.Филиппова состоит в том, что он ввел в научный оборот одним из первых концепцию политической элиты в общероссийском масштабе и охарактеризовал основные модусы систематизации как центральной, так и периферийной элит (можно было бы сказать “узловых точек констелляции интересов”). Основной вывод этого анализа состоит в том, что российская государственность может быть устойчива лишь при условии гармонизации отношений между центральной и периферийной элитами .
Разумеется, вопрос об империи применительно к СССР остается весьма спорным. Ю.А.Левада заметил в одной из своих публикаций, что если это и была империя, то весьма своеобразного свойства: периферийные структуры здесь обладали значительными преимуществами в сравнении с центром. Идея социального выравнивания, положенная в основу национальной политики советского общества, имела своим эффектом более высокие темпы развития “окраин” государства по сравнению с темпами развития самого центра. В конце концов, эта политическая линия и породила достаточно мощный слой региональных элит, выступивший с претензиями на самостоятельность и суверенитет в ходе горбачевской перестройки. (153)
На наш взгляд, наиболее существенный вклад в разработку вопросов социологической теории представляют собой публикации Ю.А. Левады186 . Сейчас можно сказать, что его публикации в “Мониторинге” задают стандарт теоретического мышления российским социологам и, возможно, социологам всего постсоветского пространства (по крайней мере, в рамках сайентистской артикуляции социологического знания). Анализ этих публикаций позволяет сделать вывод о том, что в данном случае теоретическая деятельность не остается совершенно свободной от политических пристрастий. Первая постперестроечная книга, вышедшая под руководством Ю.А.Левады187, была слишком
186Левада Ю.А. Новый русский национализм: Амбиции, фобии, комплексы// Мониторинг. 1994. N 1; Он же. Комплексы общественного мнения// Там же, 1996. N 6; 1997. N 1; Он же. Социальные типы переходного периода: Попытка характеристики//Там же. 1997. N 2.
187Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х гг./ Под ред. Ю.А. Левады. М.: Мировой океан, 1993.
178
явно нацелена “против”. Против “советского человека”, “социалистического образа жизни” и господствовавшего ранее мировоззрения. Эта позиция не может быть охарактеризована иначе как попытка взять реванш за прошлое, расквитаться с утопизмом и догматизмом “тоталитарной системы”.
Однако опыт изучения общественного мнения, анализ ошибок в прогнозировании динамики массового политического поведения (ошибка прогноза исхода выборов в первую Государственную Думу 1993 года) привел и к серьезной коррекции исходных постулатов. Характеризуя итоги многолетней работы по проекту “Человек”, Ю.А.Левада так оценил изменение собственной позиции: “Тогда многим казалось, что крушение официальных институтов принуждения и идеологической обработки, присущих советской системе, высвободят человека нового по отечественным масштабам или нормального по мировым, – способного действовать в рамках демократии. Действительность оказалась более сложной, ломка старой общественной системы – длительной и более противоречивой.
В этих условиях приобрели самостоятельное значение проблемы положения человека в системе социальных институтов, возможностей квазиполитической мобилизации, различных уровней адаптации к изменившимся условиям официальности и повседневности, утверждения сферы приватности, формирования новых групповых рамок деятельности, механизмов идентификации, комплексов и фобий... Достигнутая в результате перемен... от(154)крытость по отношению к внешнему миру оказалась противоречивой и болезненной – причем в человеческой сфере не менее, чем в экономической и социальной”188 .
Результат критического осмысления новых реалий позволил перейти от генерализирующей абстракции “70-летней истории тоталитаризма” к попытке предложить несколько ключевых периодов советской эпохи, в рамках которых по-своему складывались ключевое взаимодействие массового сознания и сознания элитных группировок. Ю.А.Левада выделяет в динамическом развитии “человека советского” раннесоветский период, позднесоветский период, период перестройки и возникновение новой ситуации189.
Дальнейшая конкретизация в понимании сложившейся ситуации связана, на наш взгляд, с более основательным поворотом в том направлении, которое обозначено в
188Левада Ю.А. Наши десять лет...// Мониторинг. 1997. N 6. С. 14. Левада Ю.А. Наши десять лет...// Мониторинг. 1997. N 6. С. 14.
189Левада Ю.А. Социальные типы переходного периода.
179
наиболее серьезных публикациях Ю.А.Левады. Необходимо без предвзятости оценить динамику советского периода. Социолог просто не имеет права игнорировать специфику каждого из политических переворотов, означавших для миллионов людей личную и социальную драму, а подчас и трагедию. В ходе этих переворотов политика превращалась в “социальность”, в новую социальную среду, в преобразование не только социальной структуры, каналов социальной мобильности и социализации, но и экзистенциалных смыслов человеческого существования (эта совокупность процессов схвачена в творчестве А.Платонова). К сожалению, “официальная пропаганда” нынешних средств массовой информации постоянно навязывает мысль о тождественности трагедии и фарса. Столь поверхностный взгляд на собственную историю не может не формировать и поверхностного взгляда на самих себя – на людей, якобы лишенных не только исторических корней в предшествующих поколениях, но и необходимых универсальных свойств личности, включая человеческое достоинство.
Под этим углом зрения весьма полезно обратить внимание на публикации трех авторов Л.Г.Ионина, Н.Н.Козловой и В.В.Волкова. Основная работа Л.Г.Ионина названа, как бы вопреки всем канонам антикоммунистической пропаганды, “Свобода в СССР” 190[36]. Автор предлагает учесть не только чисто политический и общеисторический смысл проблемы свободы, но и выяснить ее антропологическое содержание. Такой поворот дела позволяет более внимательно отнестись к повседневностям со(155)ветской эпохи и советского бытия. Автор утверждает, что, помимо и наряду с политическим контролем, преследовавшим социетальные задачи, существовали области личной автономии и свободы, где человек имел возможность по-своему решать свои жизненные вопросы. Эта сфера свободы, по мнению автора, была не столь уж незначительной, как это принято представлять с позиций тоталитаристской теории советского общества.
Публикации Н.Н.Козловой демонстрируют новый тип социологической литературы191. Главное свойство исследователя – обращение к повседневности, в рамках которой стерто противопоставление бытия и сознания. Материал для описания и анализа повседневности черпается из самых разнообразных источников, которые можно обозначить общим термином “нарратива”. Это рассказ “массового человека” о самом себе,
190Ионин Л.Г. Свобода в СССР. СПб., 1997.
191Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: (Голоса их хора). М.: РАН, 1996. Козлова Н.Н., Сандомирская Н.Н. “Наивное письмо”: Опыт лингво-
социологического чтения. М., 1996.
180
о своей жизни, о страхах и переживаниях, достижениях и неудачах. Через нарратив восстанавливается ткань социальных отношений, здесь открывается возможность проследить за изменением социальных ролей, за формированием карьерных притязаний и способами их реализации.
Этот новый тип исследования социальной реальности, который осуществляется сквозь призму личностного опыта и поэтому он нуждается в более подробном освещении. “Опыт исследовательского погружения в наш материал, – пишет Н.Н.Козлова, – заставляет переосмыслить представление о социальном порядке, об основах социальности как таковой, о том, как живут в истории люди, о том, чем держатся общества”192 . Главная тема автора – исследование модернизации сознания (личности), происходящей в советском обществе. Это исследование сознания и бытия крестьянина, преобразующегося в горожанина. Оно показывает на массовом материале, что между властью и обществом (народом) нет той непроходимой стены, которая изображается теоретиками (точнее сказать, идеологами) тоталитарной системы. Ведь происходящее в постреволюционной России подчас под влиянием идеологемы тоталитаризма интерпретируют как чистый продукт властного этатистского воздействия. “Вопрос состоит, однако, в том, чтобы понять, отчего устанавливается молчаливое согласие между бесчеловечными условиями и людьми, готовыми их принять. Ведь чтобы социальное изменение произошло, недостаточно (156) только одного властного давления. Надо, чтобы хотя бы 10% населения пожелало изменения изненных обстоятельств. Надо, чтобы возникло напряженное поле желания”193.
Советское общество, утверждает автор, создавалось поколением людей, родившихся между 1905 и 1925 годами. Для них СССР был родиной и родным домом – отчасти в силу случайности рождения, отчасти нет. Советское общество создавалось их жизнью. Родились советские люди, как правило, в крестьянских семьях. Это обстоятельство заставляет автора дать социально-антропологическую характеристику крестьянства. Мы не имеем возможности воспроизводить ее целиком. Отметим лишь некоторые моменты. Жизнь крестьянина базируется на личных связях. Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными системами, представленными деньгами, наукой, правом, системами легитимации и т. д.. Но вместе с тем крестьянская жизнь в России –
192 Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: (Голоса их хора). М.: РАН, 1996. С.119.
193Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: (Голоса их хора). М.:
РАН, 1996. С.119.
181
далеко не идиллия. “Рядом с этими людьми всегда была смерть. Во всяком случае, она никогда далеко не уходила”. Смерть ребенка была повседневным явлением, голод, болезни, эпидемии, война и революция несли смерть в многообразных ее проявлениях .194 Эти люди жили в эпоху, когда человеческая жизнь была дешева. Альтернатива жизни или смерти была элементом повседневности для громадной массы населения страны. Страх голодной смерти (нечто весьма сильно отличающееся от стремления к свободе и справедливости) был реальным мотивом поведения для многих. А избавление от этого страха – решающий шаг социализации, обретения нового социального качества.
Российские крестьяне хотели жить, а значит страстно желали превратиться во чтото иное. Советская власть обеспечила два пути “превращения в другое”. Один, навязываемый сверху с помощью насилия, угрозы применения насилия и голода. Другой путь был связан с самодисциплиной и самоконтролем, с усвоением воздействия “легитимизирующих метанарративов”, которые определяли новую самоидентификацию через такие возможности как участие в комсомоле, служба в армии, учеба, переезд в город, приобретение профессии. Эти люди со священным трепетом воспринимали “Капитал” Маркса и подчас поднимались до уровня “Краткого курса истории ВКП(б)”. Им не было нужды играть в оппозицию по отношении к власти. Раздвоение сознания, критическое восприятие политики были исключительной редкостью.
Автор показывает на материалах нарратива, как формировался советский средний класс, который выделялся не по отноше(157)нию к средствам производства, а “по характеристикам ментальности, культурно-ценностным и потребительским ориентациям... Советский средний класс возникал как продукт потребности общества в дифференциации, в производительном труде, в профессионализме. Он дал обществу технократа и бюрократа, партийного чиновника. Советский чиновник, которому подчинялась община, не прилетел с Марса. Во многих случаях он был крестьянин. Его породило само же крестьянство, он и жертва, и палач. Он может по своему происхождению быть сыном раскулаченного, не обязательно он из бедняков и босяков”. Два переломных момента характерны для массовой биографии среднего класса советского общества – овладение письмом и, затем, возникновение индивидуации, зафиксированной в биографии. Появление этих качеств – условие разрыва с архаикой деревенского общества и возникновения “модерна”. Такой поворот дела позволяет включить биографию “советского человека” в реально существующий универсальный контекст.
Дополним анализ повседневности советской цивилизации теоретическими рассуждениями, предложенными В.В. Волковым. Публикация, о которой идет речь,
194 Там же, стт 121, 126, 185.
182
перемещает нас в постсоветское пространство. В основе его конструкции идея фундаментальности практик (реальных, укоренившихся, привычных форм и навыков поведения) в сравнении с идеологическими декларациями разного рода. “Пределы и возможности общественных изменений лежат не в изобретении нового мышления или новых ценностей, – утверждает этот автор, – а в постепенной реконфигурации всегда уже существующих практик или в их заимствовании, которое никогда не бывает чистым”195 . Рационализация действительности с этой точки зрения состоит не в выстраивании логических доказательств правомерности и иных обоснований соответствующих действий, а в приспосабливании друг к другу детально расчлененных процедур действия. К сожалению, такой подход в интерпретации российской социальной и политической реальности не получил распространения в социологической литературе. “Значительная часть исследований процесса трансформации России явно или не явно пользуется концепцией “тоталитарного” общества, заимствованной из западной советологии времен “холод(158)ной войны”. Эта модель подразумевает, что основными интегрирующими механизмами советского общества явились насилие (террор) и тотальная идеологическая индоктринация”... Однако “политологические представления о тотальном господстве государства и монолитном единстве советской системы не выдерживали конкуренции с выводами историко-социологических исследований. Согласно этим исследованиям, становление и развитие советской системы представляло собою многомерный процесс, сопровождавшийся уступками, конфликтами, согласованием интересов, сильным влиянием повседневных форм жизни на формирование и функционирование государства”. Согласно “диффузной” модели “советская система стала результатом многопланового взаимного приспособления государственной власти и общества” [39. C. 326-327].
Представленный выше анализ публикаций российских социологов свидетельствует прежде всего о том, что за последние пять лет произошел существенный сдвиг в понимании основных социальных процессов. Период дихотомического раскола российской социологии можно считать преодоленным. Нынешнее состояние дел в социологии свидетельствует о появлении достаточно разнообразных теоретических подходов, основной смысл которых состоит в том, чтобы за видением целостной системы, общества как такового, кризисного социума, трансформационных процессов и т.д., не потерять человека. Для этого важен не
195 Волков В.В. Советская цивилизация как повседневная практика: Возможности и пределы трансформации// Куда идет Россия?.. Общее и особенное в современном развитии: Междунар. симпоз. 17-19 янв. 1997 г./ Под общ. ред. Т.И. Заславской. М., 1997.
183
только социологический анализ действительности в том виде, как она есть, но и социологическое представление того, каким общество было и как оно меняло свой облик.
К сожалению, ныне наиболее распространенная точка зрения в публицистике и масс медиа представляет собою в значительной мере результат стремления к замене одной генерализирующей модели на другую, отличающуюся от первой не столько содержанием, сколько знаком. Корректное воспроизведение прошлого страны представляет собою непременное условие адекватного понимания нынешней фазы российского кризиса. Отход от модели тоталитарного общества, осуществленный в рассмотренных выше социологических публикациях – предпосылка более расчлененного видения современных реформ. А выход за пределы локального рассмотрения “советского человека” открывает перспективы выявления универсалистских качеств человека в условиях российского кризиса, без теоретического осмысления которых само состояние кризиса вряд ли может быть преодолено. (159)
Глава 4. Ожидание будущего и его прогноз
Вопрос о предвидении будущего на основе любых научных теорий относится к числу наиболее сложных для анализа и понимания.
Прежде всего, нужно выяснить, что означает предвидение? Как оно строиться и формулируется? И следует ли вообще стремиться увидеть то, чего еще не существует? Ведь в этом случае могут возникать не только желание ускорить наступающий ход событий, но и воспрепятствовать ему всеми доступными способами. Еще в 1936 двадцатишестилетний молодой ассистент, которого звали Роберт Кинг Мертон опубликовал в AJS статью «Непредвиденные последствия целенаправленного социального действия»196, в которой разбирались гносеологические аспекты этой проблемы.
Второй вопрос состоит в том, что означает предвидение будущего конкретной страны? На какой срок и по каким позициям? Например, российская социал-демократия (равно как и царская полиция, несколько позже) предсказывали наступление новой революционной волны в России после поражения революции 1905 года, Ленских событий (1912) и вступления России в первую мировую войну (1914). Революция произошла (1917), но ход ее в рамках страны никем не предсказывался. Предсказывалась европейская
196Merton R. K. The unanticipated Conseences of Pusposive Social Actions/ American Sociological ReviewVolume 1, Issue 6 Dec. 1936, 894-904.
184
революция в более пролетаризированных странах. В некоторых их них (Германия, Венгрия) она произошла, но с иным исходом, чем в России. Как же следует оценить сам прогноз? Он реализовался в отношении России, но не в международной части. Дальнейшее развитие событий никто не прогнозировал (если не считать документа, известного как ленинское Завещание партии). Никто не предвидел «военного коммунизма», новой экономической политики, пятилетних планов (которые осуществлялись), коллективизации, «большого террора», Гулага. После 1933 года и особенно после мюнхенского сговора 1938 года можно было предвидеть нападение Германии на Советский Союз и возможность такого нападения имелась в виду в стратегическом отношении, но в тактическом плане эта угроза осталось не проработанной. В результате к концу 1941 года страна оказалась на грани поражения. И если в первом случае прогноз базировался на марксистской социологии, то во втором - марксизм был уже не при чем. (160)
Представления о будущем
Вполне возможно, что зачатки представлений о будущем возникают уже в традиционном обществе. Как известно, традиция основывается на нормах и правилах поведения, передаваемых от предков. Но сам механизм передачи традиции от поколения к поколению предполагает наличие определенных представлений о том, как оно было раньше, и о том, как оно должно совершаться в будущем. Традиционные представления регулировали привычный социальный порядок: расселение семейств, распределение имущества, включая земельные участки, брачные отношения и деторождение, обязательства родства и порядок наследования, обряды бракосочетания, рождения и похорон, способы социализации новых поколений, гендерное и возрастное распределение социальных ролей (включая обязанности кормильца, воина, и управляющего(щей) домом). Обычай регулировал порядок разрешения споров в традиционной общине и определял иерархию властных отношений. Для отдельного индивида трудно было охватить своим интеллектом все многообразие связей даже традиционного общества. Гарантии сохранения традиционного общества исходили из максимы «так было, и так будет!» Главная функция власти состояла в поддержании сложившихся традиций. Образ прошлого сливался с образом будущего. Вопрос о будущем данной общины мог возникать лишь в силу чрезвычайных обстоятельств: под влиянием угрозы ее существованию от стихийных катаклизмов или со стороны внешнего врага. Поэтому в некоторых
185
традиционных культурах создаются мощные средства защиты от соприкосновения с иными культурами и от проникновения их влияния.
Проблема будущего возникает в связи с углублением социальной дифференциации, с расширением реальных связей между сообществами людей, со становлением современного общества, в котором накапливается конкуренция между традициями, когда появляется идея справедливости (и несправедливости), когда высшие власти утрачивают религиозные основания легитимности. Современное общество (в данном контексте я отличаю его от постсовременного) строится на основе промышленного развития и оно характеризуется тем, что личность обретает возможности выбора. Это означает, что свое будущее каждому человеку надо строить самому, что оно не является более лишь следствием социализации и предопределенности от рождения или от наследуемого имущества. Поэтому в современных культурах возникают «идеи будущего» как результат аккумуляции массы индивидуаль(161)ных стремлений, отталкивающихся от неудовлетворенности настоящим. Они воплощаются в утопических и анархических произведениях, описывающих образы будущего общественного устройства. Можно сказать, что это были первые попытка прогнозирования на основе своего рода рационалистического подхода, наряду с которыми существовали и традиции мистического прогнозирования грядущих событий и катастроф (от Экклезиаста до Ностердамуса).
В социологической литературе идея будущего общества занимает важное место с самого начала возникновения социологии. Будущее общество конструируется: ему приписываются определенные свойства, связанные со способами организации взаимоотношений между людьми. И Огюст Конт, и Герберт Спенсер входят в европейскую социологию с идеями прогресса, иными словами, лучшего будущего. СенСимон и Кондорсе явились их ближайшими предшественниками, а идеи Фурье относительно будущей организации общества оказали непосредственное воздействие на европейское (в том числе и российское – петрашевцы) социалистическое движение. Конт, как известно, рассылает свои «научно обоснованные» предложения (из «Системы социальной политики») сильным мира сего, вплоть до Николая I, а завершает свой жизненный путь обращением к позитивной религии. А. И. Герцен в «Былом и думах» весьма подробно останавливается на опыте Роберта Оуэна (Нью-Ленарк), который нашел пути к построению общества, в котором «каждый был бы сыт, хорошо одет и получил бы дельное воспитание»197 Весьма важным является анализ Герценом неудач этого «прорыва в будущее». Они связаны с двумя могущественными источниками противодействия:
197 А. И. Герцен. Былое и думы»Часть шестая, гл. IX/ М. 1982, с. 182.
186
власть имущие, (они же богатые), вовсе не хотели, чтобы все были сыты и хорошо одеты, а церковь вовсе не сочла методы воспитания Оуэна «дельными», поскольку его система воспитания основывалась на светском мировоззрении. Несколько позже идеи, выдвинутые Спенсером, привлекают внимание Н. К. Михайловского, который в числе первых российских авторов обращает внимание на идею прогресса и в качестве критерия последнего обращается к гармонической личности198.
Проблематика будущего страны оказывается в центре внимания русской общественности с самого начала ХIХ века. Эта тема – постоянная составляющая российской культурной жизни. К кон(162)цу века в ходе острой полемики отчетливо определились, с одной стороны, макросоциологический подход, связанный с геополитическими теоретическими и идеологическими конструкциями (например, Данилевский, Леонтьев), и, с другой стороны, происходит сосредоточение внимания на личностном уровне. Социология тех времен в лице Н. К. Михайловского дала имя этой традиции. Она получила название «теории малых дел». Задача интеллигенции рассматривалась не в поддержке революционных настроений, бродивших в обществе, а в том, чтобы «сеять разумное, доброе, вечное!». При этом предполагалась, что «сеять» надо было ежедневно и ежечасно – ибо в этом состоял «долг интеллигенции перед народом». А. П. Чехов, устами полковника Вершинина из «Трех сестер», доходчиво излагает суть этой философии; «…среди ста тысяч населения этого города, конечно, отсталого и грубого, таких, как вы, только три. Само собою разумеется, вам не победить окружающей вас массы;.. вас заглушит жизнь, но все же вы не исчезнете, не останетесь без влияния; таких, как вы, после вас, явиться уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством. Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней…» [(А. П. Чехов «Три сестры», действие первое). Эти слова сродни снам Веры Павловны, они выражают, разумеется, не прогноз, а «мечты о лучшей прекрасной жизни», которые даже в ходе самой пьесы Чехова разбиваются о суровую реальность.] (УР)
В чем социальный смысл такого рода высказываний? Во-первых, в них высказывается неприятие настоящего, критическое отношение к действительности, но вместе с тем в данном случае эта критическое восприятие настоящего не требует непосредственного действия. О будущем (лучшем будущем, населенном людьми культурными и образованными) надо мечтать, надо готовиться к нему, но это дело
198 Н.К. Михайловский. Что такое прогресс? (1869)//Избранные труды по социологии в двух томах. СПб., 1998.
187
постепенного прогресса, который произойдет сам собою в течение многих поколений. Вовторых, зародыши будущего представлены в конкретном образе трех сестер. Именно они и выступают прообразом будущего на фоне общей пошлости и скуки окружающей жизни, В-третьих, эти высказывания о будущем никак не связаны с мотивацией повседневного поведения, Реальная жизнь такова, что другой мечтатель – барон Тузенбах - получает пулю в лоб от ненавидящего его сослуживца, а семейный дом сестер Прозоровых оказывается тайно от них заложенным их братом, проигравшимся в карты. Социологический анализ содержания таких высказываний, свойственных русской культуре, несомненно, показывает, что все эти красивые мечтания разбиваются о суровую действительность, Именно поэтому на российской почве воспринимаются идеи марксизма, отказывающего от теории малых дел во имя свершения крупномасштабных действий, последствия которых скажутся не через двести или триста лет, а «немедленно». (163)
Вопрос о «неприятии настоящего» – гораздо более глубок и многосторонен. Разные основания этого неприятия по своему воздействуют на содержание «представлений о будущем». Сейчас мы не будем затрагивать эту тему, заметим лишь, что социальный смысл «образа будущего» или «мечты о будущем» состоит в выработке определенной диспозиции-установки «по отношению к настоящему» и эта диспозиция тесно переплетена с ценностными ориентациями, фиксируемыми в определенной степени и в массовых опросах населения199.
Итак, первый способ предвидения будущего состоит в его ожиданиях, как правило, ожиданиях лучшего (в сравнении с настоящим), порождающих оптимистические прогнозы в научной литературе, которые оказываются в какой-то мере утопическими, поскольку они не способны в полной мере учитывать степень сопротивления материала, разрушающего эти надежды на лучшее. Другой способ прогноза – предвидение худшего, ожидание катастрофы, также порою фиксируемые в научных публикациях.
Рассмотрим в этой связи ситуацию начала 90-х годов, сложившуюся в российской социологической литературе. В этом пространстве были вербализированы две позиции, противостоящие друг другу. Первая точка зрения руководствовалась замечательной максимой - «все будет хорошо!» - и эта позиция имела определенные основания, поскольку она опирается на мнение тех, кто определено выиграл в ходе свершившихся преобразований. Вторая позиция недвусмысленно предсказывала «грядущую катастрофу», при этом она опиралась на распространенные настроения той части
199Граждане новой России: кем себя ощущают, и в каком обществе они хотели бы жить? (1998-2004 гг.) (Руковолители исследования М.К.Горшков, Н.Е.Тихонова//Российская идентичность в условиях трансфломации. Опыт социологического анализа, М. «Наука»2005.
188
общества, которая проиграла в ходе реформ, или, по крайней мере, ничего от них не выиграла. Более осторожная промежуточная позиция также стала своего рода клише для практических политиков: «хотели как лучше, а получилось, как всегда!». Наконец, еще одна позиция состояла в том, чтобы воздерживаться от участия в этой полемики, опираясь на тезис о том, что социология обращена к настоящему, и она не ставит перед собою задачи предвидения будущего, которое представляет собою в конечном счете результат политического творчества или игры сил на поле политики.
Теперь, спустя более десятка лет, можно сказать, что «катастрофическая» точка зрения оказалась не столь неправдоподобной, как это представлялось с позиций «здорового оптимизма»: де(164)фолт августа 1998 года потряс все слои российского общества. Второй финансовый крах за сравнительно короткий отрезок времени после распада СССР стал результатом экономической политики ельцинского политического режима. И этот же режим сумел – не без потерь для населения - приостановить крах с помощью формирования серии более ответственных правительств. Таким образом, с учетом опыта дефолта, можно сказать, что и те, и другие установки по вопросу о «будущем России» имели право на существование. Весь вопрос в том, что для конструирования нового общества, каковым современная Россия является по определению, важно анализировать более конкретные тенденции в рамках определенных полей деятельности, будь то экономика, политика или культура.
С точки зрения социологии высказанное предвидение в любых значимых ситуациях всегда сталкивается с контрпредвидением. При этом побеждает тот вариант прогноза, который связан с выявлением более основательных ресурсов и средств их мобилизации. И в том, и в другом варианте это будет самореализующимся прогнозом, который может осуществиться в одном случае в соответствии с установками актора, а в другом случае – в соответствии с установками противостоящей стороны.
Социологический диагноз как условие прогнозирования
Вопрос о будущем страны возникает в тех ситуациях, когда появляются ощущения неудовлетворенности, когда в стране назревают (или уже происходят) перемены, и эти перемены воспринимаются обществом либо с надеждами на улучшение, либо с опасениями и страхом. При стабильной социальной ситуации средства массовой информации, государственные структуры и общественность довольствуются привычным набором экономических и социальных показателей: валовой национальный доход повысится на столько-то; смертность населения будет составлять такую-то величину,
189
рождаемость – такую-то; определенное количество детей в соответствующие годы пойдет в школу; столько-то человек получат дипломы о высшем образовании; доходы занятого населения будут составлять такую-то величину; показатели жизненного уровня будут характеризоваться таким-то образом… и т. д. – в соответствии с последним изданием статистического справочника по стране.
Современная российская ситуация в сравнении с серединой 90-х годов характеризуется некоторой тенденцией к стабилизации(165), но в этой ситуации еще слишком велика доля неопределенности, которая относится не столько к текущим проблемам повседневности, сколько к вопросам перспективного характера. Наибольшее беспокойство связано с демографической ситуацией, не менее важны вопросы здоровья населения, обеспечения нормальных условий жизни, работы, воспитания детей. Как показали эксперименты 90-х годов, упования на то, что все возникающие проблемы будут решаться «самим обществом» на основе высокого самосознания граждан оказались утопичными. По многим жизненно значимым показателям страна пошла не вверх, а вниз. Ежегодно население страны уменьшается почти на миллион человек, за 90-е годы произошла депрофессионализации кадров в промышленном производстве и во всех смежных областях деятельности, сформировались криминальные структуры, терроризирующие здоровое предпринимательство, органы управления поразила открытая коррупция, деньги, а не культура и образование, стали символом престижа и средством, открывающим дорогу к власти, силовые структуры государства не проявили способностей справляться с предназначенными им функциями, В то же время растет добыча сырья и строятся новые нефте и газопроводы; увеличивается долларовый запас; в 2006 г. государство расплатилось с внешними долгами; основная часть населения стала выплачивать налоги; почти прекратились задержки в выплате заработной платы; несколько повысился жизненный уровень населения в сравнении с 90-ми годами; после резкого падения престижа государства на международной арене авторитет России стал постепенно укрепляться.
Таким образом, мы видим две противоборствующие линии изменений – одна углубляет деградацию общества и государства, другая – ведет к постепенному накоплению здорового потенциала. Вся совокупность негативных тенденций была обозначена как системный кризис, который не может быть преодолен без организованного социального действия со стороны общества и государства, элементов гражданского общества и здоровой прессы, наконец, без усилий со стороны социальных наук в совокупности с определенными нравственными принципами. Один из таких принципов
190
состоит в обучении на собственных ошибках, в извлечении уроков из негативного опыта. В этой связи хочу привлечь внимание к высказыванию руководителя фонда «Реальная политика» г-на Г. Павловского. В предисловии к посмертно изданной книге Н. Н. Козловой «Советские люди. Сцены из истории» он утверждает следующее «Советская проблема возобновляется как проект справедливого глобального руководства,
основанного на знаниях. Советский Союз – общемировой вклад социальных, государственных и экзистенциальных моделей. Европейский союз внутри и Американская импе(166)рия вовне строятся сегодня на беззастенчивом заимствовании этих моделей – вплоть до риторики, Именно они, а не Россия, первыми и наиболее успешно наследовали
СССР. России открытие советского еще предстоит. Как следовало ожидать, западня постсоветского оказалась наихудшей, невыгоднейшей для нас формой преемства»200
С точки зрения прогнозирования будущего России особенно важна достаточно точно сформулированная идея преемственности по отношению к советскому опыту, который до сих пор не только отбрасывался, но и всячески попирался. Важно понять, что страна, отказывающаяся от своего собственного прошлого, каким бы оно ни было, не имеет будущего. Она не может быть построена по лекалам других стран, тем более нелепым выглядят призывы к восстановлению досоветской России, к возврату назад – через целые поколения, жертвы, страдания и несчастья - к империи романовской династии. Вопрос о будущем какой-либо страны, в том числе и России, правомерно ставить не только в контексте своей собственной истории, но и в контексте геополитических сдвигов, происходящих в условиях глобализации. Политическая характеристика этих сдвигов не может оцениваться однозначно, так как интересы разных стран не совпадают. С одной стороны, провозглашается состояние партнерских отношений между США и Россией, Западом и Востоком, Россией и НАТО, с другой стороны, исходная оценка системы международных отношений, а, следовательно, и соответствующих стран, различна, если не прямо противоположна: является ли современный мир (после распада СССР) однополярным, или же этот мир многополярен? В свете этой дилеммы современная социология (Н. Смелсер) предлагает для описания сложившейся ситуации категорию амбивалентности, При этом дальнейший прогноз «будущего страны» может строиться в соответствии с методологической установкой
«если…, то…».
Современный мир находится в состоянии взаимозависимости, поэтому, прогнозировать будущее одной страны, не принимая во внимание происходящее в
200 Глеб Павловский. Жизнь в СССР и «советская проблема»///Наталья Козлова. Советские люди.Сцены из истории.М. «Европа»,2005, стр. 4.
191
иных странах, методологически неверно201. Так, выдающийся российский социолог М.Ковалевский в работах начала века детально проанализировал экономический строй (167) России, в том числе и место России в системе международного разделения труда. Он пришел к выводу, что Россия станет ведущей зерновой державой, покрывающей спрос многих европейских стран и США! Этот прогноз не оправдался: экономическое развитие России было прервано мировой войной, которую ни социологи, ни политики не прогнозировали. Вопрос о будущем России правомерно рассматривать лишь параллельно с вопросами аналогичного порядка применительно к Великобритании, Франции, Германии, Японии и США, или – иной поворот темы – «будущее России в сравнении с прошлым опытом СССР».
[Возможно, что именно эта постановка вопроса и имеется в виду: произойдет ли дальнейшее расчленение России или же в пределах обозримого будущего российская государственность сохранит свою роль, как в решении внутренних своих вопросов, так и в ее статусе в современной системе международных отношений, который явно повысился после 1999 года?] (Ур)
В связи с этим важно иметь в виду современное теоретическое мышление в социологии в тех его аспектах, которые имеют прямое отношение именно к этому вопросу. Я позволю себе представить в этой связи позицию Н. Смелзера (по-видимому, наиболее авторитетного современного автора в международном поле социологии). В 1995 году он выступил в университете Гумбольта в Берлине с циклом зиммелевских лекций, посвященных современному состоянию социологической науки. Он разделил всю социологическую проблематику на четыре раздела: микросоциологию, мезосоциологию, макросоциологию и глобальную социологию, подчеркнув, что последняя разработана менее всего. В глобальной социологии речь идет – по Смелзеру - об интернационализации современного мира. Эту тенденцию предвидел Маркс, «который рассматривал капитализм в качестве мировой системы, хотя, как мы видим сейчас, современная реальность пошла гораздо далее его предвидений. Одно из наиболее драматических последствий прогноза Маркса, состоит в том, что процесс пролетаризации принял интернациональный характер. И все же современный мир обнаруживает определенные специфические свойства в сравнении с теми, которые были высказаны самим Марксом. Промышленность в развитых регионах мира заметно уменьшились – отчасти благодаря экспорту целых отраслей в менее развитые части мира. В развитых же странах произошло
201 См об этом подробнее. А. Здравомыслов Релятивистская теория нации и динамика идентичности// Российская идентичность в условиях трансформации. Опыт социологического анализа. Отв. Ред. М. К. горшков и Р. Е. Тихонова М. «Наука», стр. 341-356.
192
также огромное увеличение рабочих, занятых в сфере обслуживания, что вполне определенно привело к формированию пролетариата сферы услуг в этих странах
(nations)»202.
В другом месте Смелзер пишет: «Маркс четко определил квинтэссенцию капитализма как интернационального явления (ссылка на «Капитал»), противоречия и кризисы которого ведут его за пределы границ своего общества и к неизбежной колониза(168)ции, эксплуатации и трансформации других регионов мира. Ленин (дается отсылка на работу В. И. Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма») расширил значение этой формулы в его определении империализма как высшей стадии капитализма, а поскольку такой теоретик мировой системы как Иммануил Валлерштейн в числе истоков своей теории называет материализм Маркса, постольку эта традиция живет и по настоящее время»203. (Кстати, у Валлерштейна – директора Центра Фернанда Броделя - не меньше учеников по всему миру, чем у Смелзера).
Непосредственное отношение к прогнозированию будущего конкретных стран имеет обращение Смелзера к вопросу о судьбах национальных государств в современном мире и к анализу очевидных противоречий современного развития. Признавая огромную роль интернационализации мира и процессов глобализации, Смелзер констатирует основной эмпирический факт. По его мнению, в настоящее время и в просматриваемой перспективе решающая роль сохраняется за национальными государствами. Именно национальные сообщества выступают главными единицами исследований во всех социальных науках, в том числе политической, экономической науки, культурной и социальной антропологии и социологии. «Теория современного национального общества или государства была обоснована инеллектуальными усилиями таких писателей, как Томас Пэн, так и в политических и социальных трудах деятелей Французской Революции… Национальное государство включает в себя немало характеристик,
обеспечивающих организацию социальной жизни. В число этих характеристик входит наличие географических границ, политический суверенитет, монополия использования силы и насилия армией и полицией, экономическая
202N. Smelser/ Problematic of Sociology. The George Simmel Lectures/ 1995. UNIVERSITY OF CALIFORNIA PRESS.Berkeley · Los Angeles · Oxford.1997 University of California, p. 83.
203N. Smelser/ Problematic of Sociology. p. 75. Полагаю, что это более точное представление прогностических способностей марксистской социологии чем то, которое можно встретить у многих российских авторов (было дано В. А. Ядовым: “Марксистский прогноз о мировой революции не подтвердился, а концепция Троцкого и Ленина о прорыве к социализму в слабейшем звене капиталистической системы обернулась на практике репрессивным режимом в СССР и других странах
«реального социализма» (Способна ли социологическая теория помочь в предвидении будущего
России?, С. …, )) (УР)
193
самодостаточность, культурная интеграция и солидарность, общность языка и политическая идентичность или гражданство»204.
На мой взгляд, это реалистическое определение государства, которое должно было бы послужить методологии разработки прогнозирования, если бы такая задача была поставлена. Оно охватывает проблематику деятельности (основных функций) достаточно широкого круга современных государств, включая современное российской государство.(169)
Теперь обратимся к противоречиям современной эпохи, как их понимает этот же исследователь. Эти противоречия он раскрывает, предпринимая анализ четырех революций, одновременно совершающихся в современном мире:
1. Революция продолжающегося экономического роста;
2.Продолжающаяся демократическая революция;
3.Революция в области новых солидарностей и идентичностей;
4.Энвайроментальная революция.
Эти революции осуществляются в современном мире, как это было и ранее, крайне неравномерно, следствием чего является углубление неравенства как между нациями, так и между государствами.
Рассматривая это базоаое противоречие – идею неравномерного экономического и политического развития стран-государств - Н. Смелзер обращается к опыту противостояния двух социальных систем в ходе холодной войны. Он утверждает: «Система мировой экономики, возникшая как результат Второй мировой войны характеризовалась явственной гегемонией США, экономика которой … осталась неразрушенной» Но этот период оказался недолгим. Последовали десятилетия холодной войны и гонки вооружений, в которую были вовлечены экономические системы двух объединений: Западного и Советского. «Они блокировали друг друга во взаимном противостоянии, при этом Восточный блок никогда не предпринимал решающих экономических угроз. Далее, постепенно гегемония США стала подвергаться испытаниям
– сначала со стороны Западной Европы и Японии, которые опирались на помощь США, а затем со стороны некоторых регионов Азии, быстрыми хаотическими рывками развивающихся Латиноамериканских стран, Китая и других стран. Это приводило к относительному ослаблению Америки при явном нарастании доминирования Севера (объединенная экономическая мощь Северной Америки, Западной Европы и Японии) над Югом и над тем, что ранее было Советским блоком.
204 Ibid. p. 51.
194
Военно-политические противостояние, в отличие от экономического, разворачивалось несколько иначе. Послевоенная монополия США на ядерное оружие была сравнительно быстро уравновешена советскими ядерными и ракетными технологиями. На протяжении большей части холодной войны мир находился в ситуации примерного военно-политического паритета, благодаря тому, что как Соединенные Штаты, так и Советский Союз, обладали возможностями многократно уничтожить друг друга… Экономические же неравенство между этими блоками продолжало нарастать и, в конце концов, оказалось, что именно это неравен(170)ство подорвало слабеющую политическую систему советского блока. Иначе говоря, ускорение Америкой гонки
вооружений, предпринятое в 1980 году, создало ситуацию, которая для экономики США была непозволительной, а для советской экономики она была просто непереносимой» (выделено мною. А.З.). Нынешнюю международную ситуацию (заметим, что это ситуация более, чем десятилетней давности) Смелзер характеризует как амбивалентную205. При этом он особую роль уделяет престижу национальных государств, который будет опираться на высокий уровень благосостояния и, с другой стороны, на приближение страны к идеальной модели политической демократии.
Ясно, что амбивалентность в данном случае понимается как некоторый баланс устойчивости и неустойчивости, при котором даже ближайшее развитие событий предсказать практически невозможно в силу многообразия действующих факторов и интерпретаций происходящих событий. В частности, важными дестабилизирующими факторами в современной ситуации оказываются международный терроризм и притязания некоторых государств на вступление в клуб ядерных держав. Это означает повышение степени многовариантности любых, и в особенности, прогнозов глобального характера.
В данном случае важен не столько прогноз, сколько точный диагноз самих «валентностей», каждая из которых несет с собой собственный потенциал действия. Эти потенциалы, как показывает опыт современной истории, могут быть не только созидательными, но и разрушительными. Причем, то, что представляется созидательным с одной позиции, в одной ситуации, может оказаться разрушительным с другой точки зрения и в иной ситуации. Здесь как раз и нужна оценка долговременных последствий социального действия. Возможно, что последствия социальных действий, предпринятых США в начале 80-х годов, на которое указывает Н. Смелзер, равно как и последствия взрывов ядерных бомб над японскими городами Хиросима и Нагасаки, пока еще не сказались в полной мере.
205 Стр. 90-91
195
Вряд ли можно прогнозировать и полный успех действий США в Ираке, в данном случае вполне возможно воспроизведение вьетнамского варианта в развитии общественного мнения в самих США.
С точки зрения обогащения прогностических возможностей современного социального знания важен как диагноз состояния напряженности международных отношений, так и диагноз раз(171)вития и динамики конфликтов внутри ведущих стран современного мира, к числу которых относится и Россия. Важен поворот внимания всей совокупности социальных наук к анализу конфликтов, которые следует рассматривать как одновременное осуществление действия и противодействия. Важен учет не только активного начала инициатора действия - субъекта действия с его интересами, но и учет сил сопротивления действию, равно как и умение предусмотреть отдаленные последствия ныне обоснованных и согласованных действий. В этом смысле нуждается в дальнейшей теоретической проработки само понятие социального действия, ставшего одним из ключевых понятий современной социологии. В интерпретации этой категории важно обратить внимание не только на проблематику смысла, намерений, целеполагания и избрания средств осуществления действия, но и на силы сопротивления, противодействия и контрдействия.
Прогнозные оценки, строящиеся на основе сопоставления динамических рядов экономического роста, или на основании восходящего распространения демократии в рамках данной страны, безусловно заслуживают внимания, но они не дают представления о конфликтных ситуациях, о противоречиях или, по терминологии Смелзера, о продолжающихся и перекрещивающихся революциях, которые выражают наиболее заметные тенденции мирового развития. Они, как правило, исходят из идеи экономической или политической детерминации и слабо ориентированы на возможности взрывов (бифуркаций) в рамках устойчивых систем, на анализ практических акций по урегулированию, а иногда и по намеренному провоцированию конфликтных ситуаций.
Иными словами, прогнозирование через анализ конфликтных ситуаций, опирающееся на социологию конфликта представляется наиболее эффективным средством теоретического постижения современного мира.
Приведем в этой связи два примера. Научный прогноз, сделанный в форме высказывания ученого о будущем страны, может быть успешен при учете состояния мировой системы в целом, с одной стороны, и, с другой стороны, если он опирается на глубокое изучение внутренних полей деятельности или соответствующих сфер общественной жизни. Так, 12 января 1905 года основоположник российской исторической
196
социологии В.О. Ключевский произнес знаменитую речь, посвященную 150-летию Московского университета. В этой речи, как бы оценивая историческое значение для России событий трехдневной давности (9 января того же года), историк-социолог сказал о династии Ро(172)мановых: «Николай II - это последний царь. Алексей царствовать не будет»206. Прогноз сбылся через 12 лет. Разумеется, это было не пророчество, а именно прогноз исследователя, глубоко изучавшего историю взаимоотношений народного начала и государственных институтов в России. Ведь в своем основном труде Ключевский, рассматривает историю Боярской думы древней Руси «в связи с классами и интересами,
господствовавшими в древнерусском обществе»207. Заметим, что великий русский историк даже в этом случае не претендовал на прогноз исторического пути России вообще, а ограничился лишь предсказанием о вторичном прекращении царствования одной династии на российском престоле.
Другой пример относится к прогнозу распада СССР. Представитель более молодого поколения американских социологов Р. Коллинз прогнозировал наступление этого события в нескольких выступлениях в ведущих американских университетах в 1978 году, но тогда его прогноз никто не принял всерьез. Восемь лет спустя он повторил этот прогноз в изданном им сборнике “Веберианская социологическая теория” (1986). Здесь он опубликовал статью “Будущий закат Российской империи”, в которой вновь прогнозировал распад СССР. Еще позже - уже после свершившегося события - этот же автор опубликовал в AJS статью, раскрывающую методологию своего прогноза. Суть подхода Коллинза состоял в том, что он, опираясь на принципы социологии конфликта, веберовской теории государства, на новое прочтение геополитики и теории революций, занялся сравнительным анализом положения государств в конце 70-х годов. Коллинз обратил внимание на сопоставление территориальных масштабов современных государств и ресурсов их силового воздействия. Опираясь на модели Скокcпол и Голдстоуна, он предсказал, что Советский Союз столкнется к 90-м годам с финансовобюджетным кризисом и расколом правящей элиты (в случае с СССР это было связано с ВПК), за чем и последует крах государства. «Следует иметь в виду,- отмечает Коллинз
в своей методологической публикации, - что мой анализ заката СССР содержал предсказание крушения государства; в нем отсутствовала теоретическая основа для предсказания того, какой тип режима возникнет в конечном итоге»208. И еще одно соображение методологического характера чрезвычайно важно для перспектив разработки
206В. О. Ключевский. Исторические портреты. М. «Вече», 2005, с. 470.
207Там же, с. 40.
208Collins R. Prediction in Macro-sociology. AJS N 100.
197
прогностической тематики. «Для обоснованного предсказания требуются две вещи: во- (173)первых, теория, определяющая условия, при которых то-то и то-то произойдет или не произойдет, т.е. модель, сводящаяся к утверждениям типа: если – то. Это вариант более строгой теории в сравнении с тем, что социологи обычно понимают под этим термином. Это не категориальная схема, и не мета-теория, и даже не модель процесса, в которой отсутствуют видимые каузальные связи. Во-вторых, должна иметься в наличии эмпирическая информация об исходных позициях, о начальных условиях, при которых становится возможным утверждение типа: если – то. Мое предсказание коллапса СССР
основывалось как на принципах геополитической теории, так и на эмпирической информации об условиях, в которых пребывали СССР и его противники, начиная с 1970 годов»209.
Наиболее успешный прогноз может быть обеспечен на основе междисциплинарного подхода к задачам прогнозирования. Не претендуя на формулировку принципов всеохватывающего свойства, остановлюсь в качестве заключения на тех моментах, которые особенно важны для социологии, принимая во внимание ее нынешнее состояние:
1. Теория, претендующая на прогноз, должна была бы исходить не столько из желаемого будущего (выраженного подчас в опросах населения), сколько из действительного настоящего. Ей следовало бы рекомендовать более детальный анализ тех препятствий, которые оказываются на пути реализации формулируемых целей, опираясь на посыл социологического тезиса о несовпадении провозглашаемых идей и реально действующих интересов;
2 Она должна была бы опираться на разработанную историческую социологию применительно к России, опирающуюся на анализ решающих событий истории данной страны в их реальной взаимосвязи. При этом, ни один из крупных периодов страны не может быть проигнорирован;
3.Контекст глобализации и интернационализации несомненно должен быть принят во внимание не только для разработки концепции внешних факторов воздействия на внутренние процессы, но и для понимания участия страны в современных общемировых процессах;
4.Национальное государство, по-видимому, следует рассматривать в качестве доминирующего субъекта социального действия, производящего в перспективе будущие
состояния данного общества, при этом вопрос о структуре и характере
209 Ibid.
198
использования(174) и функционирования силовых структур во всей их совокупности не должен оставаться без внимания;
5.Взаимодействие трех полей – поля политики, поля экономики и поля культуры в рамках страны и межкультурных влияний – не следует выпускать из поля зрения исследователя;
6.Основанием методологии прогноза может быть принцип «если…, то…», позволяющий сохранять вероятностный подход к каузальным зависимостям. При этом исходя их современных теоретических построений в области социологии и политологии, следует особое внимание уделять состоянию национального бюджета, вопросам степени сплоченности или раскола правящей элиты и динамике настроений массы населения относительно политики государства;
7.Вполне возможно, что прогноз должен опираться на анализ реальных альтернатив социальной политики в ее взаимодействии с другими направлениями.
Глава 5. Проблема “Власть и Общество” в массовом сознании и в гуманитарных дисциплинах
Понятия «власть, общество, личность» являются предельно широкими социологическими категориями. Вместе с тем - это (в особенности два первые) укоренившиеся в массовом сознании понятия. Традиционно в массовом сознании Власть - это инстанция субъектности и ответственнсти, она как бы изобретена для того, чтобы отвечать на вопрос “Кто виноват?” Именно “Власть” “во всем виновата”. Власть - это “Они”, которые стоят над “Нами” с пряником и кнутом (на разных этапах в разной пропорции) и вынуждают “Нас” делать то, что “Им” хочется. А “Мы” - это “Общество”, которое всегда право по отношению к власти, ибо Общество - есть некоторая субстанция или почва, на которой произрастает власть. Политический строй при этом отвечает на вопрос, существует ли власть для общества или общество существует для власти.
Общество - это народ, определенным образом структурированный. Демократическое устройство характеризуется приоритетом Общества по отношению к Власти. Здесь основное отношение между Властью и Обществом состоит в том, что Власть обязана “выражать интересы народа или общества”. Она оценивается в массовом сознании именно с этой точки зрения и в этой формули(175)ровке (хорошая Власть действует в интересах Общества и Народа, плохая - вопреки интересам того и другого). При этом массовое сознание сталкивается с некоторой проблемой, которая переносится в область постоянной дискуссии - почему и каким образом Власть, выражая Интересы
199
Общества (Общественного прогресса), наносит ущерб Интересам Народа. Для ответа на этот вопрос, как правило, используется понятие революции (табуированное в современном российском политическом лексиконе). В рамках такой теоретической конструкции Народ оказывается носителем консервативного начала в Обществе, а Власть - двигателем Прогресса, подчас антинародного.
Эта точка зрения существует не только в массовом сознании, но и в ряде научных дисциплин, в том числе и в исторической науке. Например, под этим углом зрения оцениваются петровские реформы, Октябрьская революция 1917 года (катастрофа - в иной терминологии). В политологии эта же концепция приводит к различению тоталитаризма и демократии. Тоталитаризм - такая организация всех общественных отношений, которая обеспечивает полное (тотальное) подчинение Народа и Личности интересам Власти; Демократия - такая организация Власти, которая обеспечивает функционирование Власти в интересах Общества и Народа. Такого рода формулы оказываются методологически значимыми в том смысле, что они работают как своего рода базовые категории теоретического и политического дискурса. Это - frame of reference (система координат), с помощью которой формулируются все остальные исторически и политически значимые суждения и оценки.
Следует подчеркнуть, что понятия Власти, Общества и Личности остаются не только самыми широкими, но и неустранимыми категориями политического дискурса, между прочим, и в силу того, что отношения между обозначаемыми сущностями постоянно наполняются новым содержанием. Вряд ли можно предсказать некую гармонию между этими составляющими социального процесса. Скорее, наоборот - будут возникать новые конфронтации и конфликты, раскрывающие новые грани социальной реальности. Возможно, дело в том, что в самих этих понятиях фиксируется различный уровень и характер субъектности, что имеет принципиальное значение как для понимания природы социальных изменений вообще, так и для осмысления того, что происходит в России. Язык политики, выдвигая на первый план то один, то другой момент этой триады, как бы стихийно учитывает эту многосубъектность исторического процесса.(176)
Касаясь вопроса о соотношении исторического и социологического знания в трактовке исследуемых понятий, стоит напомнить латинское изречение: Quod liket jovis non liket bovis. Историк постоянно имеет в виду, что “все возвращается на круги своя” и предлагает нам построение конструкций, основанных на аналогии. Социологу это не позволено. Социологическое мышление ориентировано на выяснение уникальности момента с помощью определения специфики субъекта действия в пределах данного исторического отрезка времени, обозначаемого как современность. Социология должна
200
идти дальше в своих аналитических построениях, чем массовое сознание, историческая наука и даже политология. В силу этого наблюдается еще одно различение между историей и социологией. История имеет дело с тем, что уже состоялось, с реальностью зафиксированной в прошлом. Время - необратимо, прошедшее можно по-разному интерпретировать, но изменить нельзя. Социолог же анализирует то, что становится в данный момент, что еще не стало окончательно, что содержит в себе в данный момент разные возможности и варианты развития.
Эта разница особенно ощутима при рассмотрении проблем политики, то есть, области взаимодействия Власти, Общества, Личности: у социолога гораздо большая опасность стать ангажированным, заинтересованным, зависимым от определенной политически зафиксированный точки зрения. В социологии особенно важна “свобода от ценностей”. Разумеется, и историческая наука, как всякое гуманитарное знание, не свободна от господствующих интересов и точек зрения. Известно же определение исторической науки как политики, обращенной в прошлое. Эта сторона дела особенно явственно обнаруживается в моменты переосмысления прошлого страны.
Проблема власти в социологической теории
Следует констатировать, что проработка вопросов, связанных с выяснением взаимоотношения Власти и Общества, шла в социологии с момента ее вычленения в самостоятельную область знания. В рамках социологии возникла классовая концепция власти, которая определяет власть (государство) как совокупность институтов, выражающих интересы господствующего класса (марксистская традиция в социологии). Большое место в данной теории занимает концепция отчуждения210. (177)
М.Вебер уточняет марксистский анализ с помощью концепции государства как органа легитимного насилия, которое предполагает определенную степень согласия общества с действиями государства. Как известно, он выделяет три способа осуществления власти: основывающийся на традиции, на харизме (определенном способе восприятия вождя) и на рационально сформулированных правилах. Все эти способы реализуют отношения господства (доминирования) и подчинения, которые представляют собою своего рода сердцевину общественной ткани, ибо ни одно общество не может существовать без разделения на тех, кто управляет, и тех, кем управляют. Это основное
210 Эта концепция использована Н. И. Лапиным для анализа кризисных отношений между властью и обществом в советский период. См. Лапин Н. И. Кризисный социум. Наше общество в трех измерениях. М., 1994.
201
классовое деление всякого общества. Отсюда возникает понятие политического класса как правящего слоя общества и политической элиты как актуализировавшейся части политического класса. Политическую власть Вебер отделяет от власти экономической (хозяйственной), опираясь на анализ политики как специфического рода деятельности, апеллирующего всегда к интересам общества, народа, государства, нации.
Э.Дюркгейм сосредотачивает внимание на вопросе о роли коллективных представлений, которые рассматриваются им как “социальные факты” особого рода. Благодаря этому вводится новый ракурс в рассмотрение проблематики общества и власти. Важны именно “коллективные представления” (устоявшиеся и воспроизводящиеся стереотипы восприятия), как сложившиеся в обществе относительно власти, так и во власти - относительно общества. Особую роль в структуре коллективных представлений Э.Дюркгейм придает разграничению Священного и Светского. Общество как реальность надындивидуального плана, как реальность особого рода становится источником религиозного сознания: “Бог есть прежде всего существо, о котором человек думает как о более возвышенном, превосходящем его самого, и свою зависимость от которого он постоянно ощущает”211.
У Т.Парсонса власть связана с политической подсистемой, специфика которой состоит в целеполагании по отношению к обществу в целом. Кроме того, по Парсонсу, власть представляет собою генерализацию всех (любых) общественных отношений. Это своего рода генерализированный язык, который понятен178) всем членам общества и всем социальным группам. Он обеспечивает функционирование политических отношений точно так же, как деньги обеспечивают функционирование отношений экономических.
Стоит упомянуть, далее, идею вездесущности власти, разработанную М.Фуко, который обратил внимание на отношения господства, реализуемые с помощью “записи на теле” охраняемых правил поведения. Проще говоря, речь идет о системе жизненных угроз со стороны Надзирателя, которые были и остаются инструментом осуществления власти во всяком обществе212. Наконец, современный анализ проблематики власти вряд ли может быть осуществлен без понятия поля политики, разработанного другим французским социологом - П.Бурдье213. В поле политики осуществляется воспроизводство и обмен различных форм политического капитала, которые и представляют собою необходимое
211Durkheim E. Society and Individual Consciousness. In “Theories of Society” T. Parsons (ed). N.Y., 1962, v. 2, p.
720.Н. Е. Покровский обращает внимание на иной момент в наследии Э. Дюркгейма - на возможность анализа российского общества сквозь призму категорий нормы и аномии. - См. Покровский Н. Е. “От кризиса ценностей к обретению нравственных ориентиров”/ Россия: поиск пути. М. “Научная книга”, 1999,
с. 7-20.
212Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М. Ad Marginem. 1999.
213П. Бурдье. Социология политики. М. 1993.
202
условие существования власти. Для понимания взаимодействия Власти и Общества особое значение имеет вопрос о возможностях пересечения поля политики с полем экономики и культуры.
Постановка и обсуждение названных проблем в современной социологической литературе позволяет понять природу взаимоотношений между Властью и Обществом более глубоко и разносторонне, нежели это можно было сделать в 19-ом века. Классовое содержание власти - защита и выражение классовых интересов - лишь один из моментов, необходимый для понимания проблемы. Классическое понимание власти сопряжено с традицией экономического детерминизма, так как сами классы или иные “общественные силы, определяющие политическую борьбу”, структурированы экономически и руководствуются экономическими материальными интересами. (Большая часть российской публицистики и политической аналитики остается в плену этих представлений). Основной упор социологией ХХ века сделан на следующих проблемах, получивших особый смысл именно в этом столетии:
1)на углублении представлений о политике как системообразующей сферы деятельности по отношению к обществу. Это связано с преодолением экономического детерминизма в объяснении взаимодействия Общества и Власти, равно как и с преодолением утилитаристского подхода к пониманию мотивации поведения человека; (179)
2)на анализе механизмов согласия (принятия власти), которые задаются в значительной степени состоянием культурного поля. Здесь особое значение приобретают коллективные представления о рациональности и легитимности властных институтов;
3)на выявлении трансформации инструментов осуществления властного господства: от прямого насилия как “записи на теле” к значению всеобщей письменности
ивсеобщего образования как условий функционирования институтов демократии, равно как и роли автобиографии для становления личностного самосознания;
4)на подчеркивании специфики политического капитала как ресурса власти в обществе, использующего экономический и символический капитал для своего самоутверждения;
5)на выделении специального круга проблем, связанных с насилием как совокупностью практик, осуществляемых не только государством, но и проникающих в культуру повседневного общения.
Иррационализация политической реальности в период реформ
203
Обратим внимание на ряд событий, последовательность которых меняла структуру поля политики на протяжении полутора десятка лет.214 Точкой отсчета является провозглашение перестройки, демократизации и гласности в 1987 году. За революционной фразеологией вскоре последовали и весьма радикальные изменения в институтах власти: первый съезд народных депутатов (весна 1989 года), отмена 6-ой статьи Конституции СССР, возникновение института президентства в масштабах Союза (апрель 1990), попытка переключить систему управления страной с партийных структур на более демократические органы советской власти. Одновременно в стране возникает массовое демократическое движение, ориентированное антикоммунистически. В ходе выборов новая демократия одерживает ряд внушительных побед над КПСС и ее кандидатами. Получив российского вождя в лице Б. Ельцина, демократы форсируют распад СССР (8.12. 1991 г.), что приводит не только к изменению политического режима внутри страны, но и к изменению политической карты мира. В результате этой революции создается новая политическая реальность, возникает новая страна - Россия, которой еще предстояло самоопределиться. (180)
Следующий этап (1991-1993) характеризуется борьбой за выбор основного вектора развития Российской Федерации, закончившийся расстрелом Верховного Совета (4.10.1993) и выборами первого состава Государственной Думы с одновременным референдумом по новой Конституции (декабрь 1993 г.)215. Затем наступают первый этап чеченского кризиса (1994-1996); избирательная кампания и президентские выборы 1996 г.; отставка правительства В.Черномырдина (23 марта 1998 г.); августовский кризис 1998 г.; новый виток правительственной чехарды - на смену правительству В.Кириенко (23.03. - 24.08.1998) на короткое время вновь приходит Черномырдин, не получивший поддержки Думы (24.08. -10.09.1999), затем следуют Е.Примаков (24.08.1998-12.05.1999), С.
Степашин (12.05-9.08.1999) и, наконец, В.Путин, объявленный одновременно с назначением главой правительства преемником Президента (9.08.1999)216; второй этап чеченского кризиса, радикально отличающейся от первого (август 1999).
214О политическом пространстве и поле политики см. Здравомыслов А. “Власть и общество” Социологический журнал, 1994, N 2. Качанов Ю. Производство политического поля в современной России.
Социс, 1997, N 11.
215Проведение референдума по проекту новой Конституции через несколько недель после расстрела парламента было гениальной находкой ельцинского режима. Несмотря на определенную ущербность результатов голосования (См. Л.Шевцова. Режим Бориса Ельцина. М. 1999, с. 153), были определены легитимные рамки российской государственности и политического процесса. Конституция декларировала приоритет гражданских прав, сформулировала принципы федеративного устройства России, определила структуру власти и ритм основных демократических процедур - президентских выборов и выборов в Государственную Думу. Добровольное сложение с себя президентских полномочий Б. Ельциным 31 декабря 1999 года показало, что принятые конституционные положения не являлись пустой формальностью.
216За всеми этими правительственными перестановками просматривается попытка оптимальным способом -
сточки зрения Б. Ельцина - решить вопрос о преемственности власти. Можно даже просчитать некоторые
204
Охарактеризованная выше совокупность событий представляет собою результат развертывания целой серии внутренних конфликтов, вызревавших еще в рамках советского общества и, наконец, прорвавшихся наружу. Ни одна из сторон,
участвовавших в конфликте, не имела четкого плана действий: каждая из сторон лишь реагировала на действия противоположной стороны. Именно поэтому ход событий,
наблюдавшийся на протяже(181)нии последних 15 лет был стихийным и непредсказуемым, решающую роль приобретали здесь случайные обстоятельства, личностные качества руководителей и в первую очередь Б. Ельцина, стремление не упустить выгодный момент для очередного удара по оппоненту или противнику. В ходе этой борьбы противники многократно меняли свои позиции - раскалывались и объединялись, переходили от беспредельной преданности к предательству своих лидеров, обретали поддержку общественного мнения на одном этапе, чтобы мгновенно ее растерять на следующем, предпринимали попытки действовать в нужном направлении, но столкнувшись с первыми трудностями, быстро и радикально меняли курс. При этом они не забывали обвинять друг друга с тем, чтобы объяснить сами себе и обществу постигшие их неудачи. Весь этот политический ландшафт или состояние хаоса может быть охарактеризован как доминирование демонстративной иррациональности.
Все дело в том, что на рациональность политического действия, равно как и мысли, никто и не претендовал. Рациональность предполагала бы осмысленную вербализацию целей политики, осмысленную настолько, чтобы эти цели можно было бы объяснить населению, людям, электорату. Она предполагала бы опору на некоторую совокупность общепризнанных ценностей, то есть, некоторый ценностный консенсус. Она предполагала бы, далее, последовательность и настойчивость в достижении сформулированных целей. Но в политической практике ничего этого не наблюдалось. Наиболее адекватной формулой десятилетия стала фраза премьер-министра В. Черномырдина “Хотели как лучше, а получилось... как всегда”. В этой фразе выражена неадекватность декларируемых целей и результатов экономической и социальной политики.
Следующая характеристика десятилетия состоит в том, что формирование нового правящего (политического и экономического) класса происходило при опоре на сравнительно узкий социальный слой, который можно было бы назвать активным меньшинством. С помощью правительственных мер создавалась привилегированная
критерии, которыми руководствовался действующий Президент. Преемником должен был стать человек нового поколения, который бы по возрастным параметрам не отторгался от клуба руководителей в мировом сообществе, он должен был быть государственником, обладающим решительностью и сильной волей для противостояния различным влияниям, он должен был быть современным политиком, обладающим значительным культурным капиталом и, наконец, он должен был гарантировать преемственность по отношению к ельцинскому режиму.
205
группа людей, получивших в ходе приватизации благоприятные условия доступа к общественным ресурсам, лицензии и льготы на внешнеторговые операции. На первом этапе официальная доктрина реформ провозглашала в качестве опоры власти средний класс. Практика экономических мероприятий правительства самым решительным образом разошлась с этой доктриной. Это и стало основным рычагом формирования узкого слоя олигархов, который вступил борьбу за доминирование на поле политики. Такой поворот дела обернулся угрозой коррупции всех звеньев и (182) структур государственного аппарата. Все отношения в обществе оказались окрашенными в цвета теневой экономики. Сокрытие доходов и “двойная бухгалтерия” стали нормой, а не девиацией. Масса же населения (в определенном смысле “общество”) восприняла либеральные реформы как удар по достигнутому жизненному уровню, по социальному статусу, как стимул ограничения жизненных потребностей, как ущемление интересов.
Основанием демонстративной иррационализации стал возникший в ходе реформ разрыв между обществом и властью. Новый политический класс все в большей мере стал ощущать свою самодостаточность. Он стал реальным актором построения особого мира, в котором политический капитал, возникший в начале как капитал доверия, быстро превращался в такие ресурсы как недвижимость и государственные ценные бумаги, обретение жилья и связей в столице, деловые поездки за рубеж и на отдых на престижные курорты, заграничное образование для детей и внуков и т. д. Эти заботы довольно быстро вытеснили из сознания народных представителей образы защитников интересов избирателей. Обмен политического капитала на ресурсы личного благосостояния стал основной реальностью, с которой столкнулся политический деятель новой России. И он стремится не упустить представившиеся возможности, инстинктивно чувствуя их недолговечность.
Следующий компонент, составляющий демонстративную иррациональность политики, заключается в отношениях внутри правящего класса. Это десятилетие характеризовалось не только высокой степенью социальной дифференциации, но и крайней неустойчивостью состава политической элиты, в особенности ее высшего эшелона. За годы ельцинского правления сформировался стиль политического фаворитизма, сопряженный с быстрой сменой ближайшего окружения президента. Руцкой-Хасбулатов, Бурбулис-Гайдар, Коржаков-Барсуков, Чубайс-Дьяченко, Юмашев-Волошин и иные пары стали символическими обозначениями меняющегося политического пространства с неопределенным вектором изменений. Смена этих лидеров политического истаблишмента не сопровождалась какой-либо рациональной аргументацией. Общество же не без оснований воспринимало эти изменения в качестве симптомов продолжающейся борьбы
206
за власть и влияние в самом центре власти, который представлялся все более неустойчивым и ненадежным. Эта неустойчивость и неопределенность подкреплялись свидетельствами, подрывающими авторитет высшей власти в стране, которая демонстративно не обращала внимание на публичный образ власти. Политический режим (183) оказался паллиативом демократического (в смысле “всенародного избрания”) президентства и постоянно демонстрируемого “самодержавия”, которое должно было бы опираться на дореволюционную российскую традицию. Фаворитизм не способствовал выработке необходимых норм взаимоотношений в рамках политического класса, т. е., оформлению самого поля политики.
Еще раз обратим внимание на конфронтационность как специфическую черту последнего десятилетия. Тем Карфагеном, который должен был быть разрушен в результате преобразований, был “тоталитарный режим”, а главным врагом - “советский человек” или “совок”. Официальные структуры и СМИ с готовностью восприняли исторический образ России и СССР, предложенный А.И.Солженицыным217. Массовое сознание стало обрабатываться на основе идеологической установки “двойного реванша” (по отношению к сталинизму и по отношению к революции). Можно сказать, что в это десятилетие (особенно с момента расстрела Верховного Совета в октябре 1993 года) идеология белого движения времен гражданской войны одержала верх над героикой красных, изображавшихся теперь в виде подобия преступных банд. Исключение советского периода из рассмотрения и анализа стало важным средством архаизации российской истории и политики, вплоть до введения в оборот знаменитой уваровской триады. Постепенно стали подступать и к размыванию значения победы СССР в Великой Отечественной войне, главным образом опираясь на тезисы, приравнивавшие сталинизм и фашизм друг другу. Сложнейшие исторические процессы, пережитые российским и советским обществом в ХХ веке, пытались объяснить тремя словами (демократия, тоталитаризм и борьба за власть), доводя до крайности примитивизацию объяснительных схем и формул. А главный смысл этой трансформации сознания состоял в том, что вся интеллектуальная энергия концентрировалась в области задач разрушения прошлого, но отнюдь не созидания новых общественных отношений. Предполагалось, что эти отношения сложатся сами собой, поскольку рынок и демократия якобы естественные свойства “нормального” общества. Активное меньшинство построит соответствующие институты в интересах общества, а те, кто не смогут приспособиться к этим институтам, выпадут в underclass, в нищету, “куда им и дорога”.
217 См. интересный анализ роли этого автора, предложенный Д. Б. Цыганковым “”Властитель дум” в поле политики: опыт соцоанализа” Социс, 1999, N 1.
207
Наконец, одна из основных коллизий, которую никак не мог рационализировать политический режим 90-х годов, состояла в конфронтации демократических деклараций и практики приме(184)нения насилия. Эта коллизия проявилась прежде всего в развертывании чеченского кризиса, инициированного во многом российскими властями. На первом этапе демократических преобразований приоритет общенациональных интересов России был подорван общим кризисом государственных институтов и учреждений. В этой связи идея национальных интересов как интересов общегосударственных была изъята из обращения. На этом этапе интересы России рассматривались как противостоящие интересам СССР, а внутренняя и внешняя политика строилась на реальном и мнимом противопоставлении всему советскому: там была экономика, основанная преимущественно на планировании, - здесь должна быть экономика свободной игры рыночных интересов (именно так понималась свобода); там был военно-промышленный комплекс - здесь должна быть полная остановка военной промышленности и конверсия; там был Варшавский договор как основа военного могущества социалистического лагеря, - здесь все войска должны быть выведены с территории соседних государств - и немедленно, под приплясывание Президента - без учета того, где и как люди будут жить и работать; там была напряженность в отношениях с Западом, - здесь министр иностранных дел должен был быть “западным министром” (так охарактеризовал свою позицию бывший министр иностранных дел России А.Козырев в одном из выступлений по телевидению в апреле 1999 г.); там была экономическая и культурная самодостаточность, - здесь полностью открываются границы для иностранного капитала и зарубежной продукции при неконкурентноспособном и незащищенном со стороны государства отечественном производителе. Там был мягкий Горбачев, пытавшийся объяснить свою политику народу в терминах обновленного социализма и сохранения преобразованной союзной государственности; - здесь “всенародную поддержку получил” непредсказуемый и жесткий Б Ельцин, наперекор Горбачеву строивший новую Россию.
Вплоть до косовского кризиса 1998 года проблематика национальных интересов России как единого государственного образования не озвучивалась политическим руководством страны. Общеполитическая риторика вращалась вокруг реформ и демократизации, что было чрезвычайно выгодно тем силам на Западе, которые хотели видеть Россию слабой и зависимой, погрязшей в своих внутренних конфликтах, наслаивавшихся один на другой. После принятия новой Конституции Президент РФ, как бы чувствуя недостаток легитимности своего правления, предложил разработать новую
208
национальную идеи. Однако острый характер (185) внутреннего политического конфликта не давал возможности подойти к этой задаче ни практически, ни теоретически.
Кризис государственности самым непосредственным образом задел силовые структуры новой России. Статус военного человека кардинально изменился вместе с мотивацией военной службы. Огромную роль в этом кризисе сыграли изменение финансирования и материального обеспечения воинского контингента. Офицерский корпус не только сокращался, но и был поставлен перед необходимостью приспосабливаться к рыночным условиям. В начале 90-х в стране возник неконтролируемый рынок оружия. Это означало, что законное применение насилия ради поддержания правопорядка утрачивало легитимность, и использование силы передавалось в руки вновь создаваемых (в соответствии с вновь принятым законом) частных охранных структур. Неоднократные изменения названий и статуса общегосударственных силовых структур, частые кадровые перемещения создавали обстановку весьма слабой управляемости армии, милиции, органов государственной безопасности.
В этих условиях естественным образом возникла концепция необходимости “малой войны”, которая должна была бы приостановить распад силовых структур и восстановить престиж армии. Эта потребность без особого труда превратилась в идеологию защиты целостности российского государства, которая в 1993-1994 гг. блокировала возможность переговоров с руководством Чечни. Чеченский кризис 1995-1996 гг. идеологически был обоснован не только сепаратизмом чеченских лидеров и амбициями Д. Дудаева, он опирался на своеобразную трактовку российских национальных интересов. По сути дела “чеченская война” была результатом кризиса российских силовых структур218.
Далее применение насилия как средства разрешения политических конфликтов стало превращаться в самостоятельный факт(186)ор политики, что и сказалось в последовательном выдвижении трех руководителей силовых структур (ФСБ) на пост премьер-министра страны. Но вместе с тем этот фактор стал весьма важен и для общества. Усиление роли “силовиков” в политике означает коррекцию вектора демократии в сторону военизированного стиля управления и авторитаризма.
218 Начало военных действий в Чечне в 1994 г. - один из наиболее ярких примеров иррациональной политики. Вот суждение по этому вопросу Л. Шевцовой : “Какими же мотивами руководствовался Ельцин и его соратники, принимая решение о войне? Здесь мы вступаем в область предположений. Может статься, что, как обычно, мы попытаемся найти в ельцинской политике логику, осознанные мотивы, последовательность ходов, интересы определенных сил, а на самом деле все было гораздо проще и даже примитивнее. То, что порой воспринимается как повод и причина, на самом деле было спонтанной реакцией, следствием настроений, вспышкой эмоций, попыткой самоутвердиться, отражением незнания и непонимания реальной ситуации и возможных последствий принимаемых решений. Но еще больше в этом было смешения коньюнктурных и частных интересов, несогласованности решений и обычного разгильдяйства и недомыслия”. Режим Бориса Ельцина, с. 179-180. Международный терроризм подключился к этому конфликту несколько позже, пытаясь овладеть ситуацией в своих интересах. (Ур)
209
Еще одна составляющая иррационализации поля политики в России состоит в архаизации образа страны. Основной пафос здесь связан с попытками восстановить монархически-православную систему ценностей как якобы присущую России в силу ее особого менталитета или геополитического положения. Демонстративные акции политиков обозначают ожидаемый вектор развития: церковь будет важной составляющей нового политического режима. Предполагается, что таким образом будет обретена ВЕРА в качестве основания нравственных устоев и препятствия на пути коррупции чиновничества и криминализации общественных отношений. Здесь также наблюдается переход к крайностям: вместо атеистического государства советского периода предлагаются религиозные основания государственной политики. Российская политика не желает идти и в этом случае срединным путем, т. е. путем строительства светского государства при отделении школы и всей системы образования от церкви.
Таким образом мы рассмотрели основные аспекты иррационализации политической реальности. Анализ позволяет сформулировать рад выводов, предостерегающих от ошибок прошлого и недавнего настоящего.
Заключение: о некоторых уроках десятилетия
Опираясь на опыт наших коллег219, попытаемся сформулировать ответ на вопрос: в чем же состоят главные уроки уходящего периода?
1.Прежде всего, на наш взгляд, должно быть отчетливо продемонстрировано в высших эшелонах политической власти стремление к рационализации российской ситуации, необходимо продемонстрировать ясность политической воли, основанной на понима(186)нии России как части мирового сообщества и Европы. Ввести в политический оборот понятие “интересы России” в смысле общегосударственных интересов, сопоставляемых с интересами других стран и государств. В то же время ни в коей мере нельзя допускать фетишизации России и иррационализации в трактовке ее национальных интересов Умение провести эту линию в жизнь - предпосылка восстановления доверия общества к государству и власти.
2.В политической практике необходимо исходить из того, что преобразования, начавшиеся в середине 80-х годов, еще не закончены. Возврат к прошлому исторически
219 Клямкин и Шевцова в 1998 году предложили всем политическим партиям накануне выборов 1999 и 2000 гг. заключить “Пакт о согласии” (См. И.Клямкин и Л.Шевцова. Внесистемный режим Бориса II. Некоторые особенности политического развития постсоветской России. М. 1999, с 45-46), Покровский сформулировал 7 базовых нравственных принципов, вокруг которых общество могло бы консолидироваться. (См. Н. Е. Покровский, От кризиса ценностей к обретению нравственных ориентиров.
ук. соч., с. 13-15).
210
невозможен, а критерием успеха реформ должен стать только рост экономики (на основе рыночных отношений) и благосостояния всей массы российского населения, а не отдельной его части.
3.Было бы ошибкой предпринимать меры, направленные на радикальный пересмотр политического курса, сформировавшегося в ельцинскую эпоху. Политическое развитие страны должно осуществляться в конституционных рамках, имея в виду и то, что Конституция также может корректироваться.
4.Необходимо скорректировать отношение к прошлому - прекратить огульное охаивание собственной истории, легитимировать Октябрьскую революцию на основе признания ценностей обеих сторон, участвовавших в гражданской войне, отказаться от идеологии реванша по отношению ко всему советскому периоду российской истории, бережно относиться к памяти тех, кто пали на полях сражений в Великой Отечественной войне, признать, наконец, что горбачевские реформы создали мощные предпосылки для последующих преобразований.
5.Свести к минимуму применение вооруженных сил в разрешении политических конфликтов и противостояний. Особое внимание обратить на двойственный характер того ресурса, который создан и использован в период преодоления чеченского кризиса. С одной стороны, необходимо признать подвиг российских воинов в этой войне. С другой, отдавать себе отчет в опасности тенденций к милитаризации и авторитаризму, представляющих собою реальную угрозу демократическому развитию страны. В целях преодоления этого конфликта необходима поддержка переговорных практик и институтов, включая феминизацию политического класса в российском обществе.
6.Обратить внимание на выработку правил экономического и политического поведения представителей политического класса страны. В решении этой задачи важна не только законодательная деятельность, но и нравственный пример со стороны высших лиц
вруководстве страны. (187)
Глава 6. Интересы, действия, препятствия
В 2001 г. на симпозиуме в Московской школе социальных наук традиционный вопрос "Куда идет Россия?" был модифицирован в том плане, чтоы выяснить: кто же является ее ведущим? Кто именно ведет Россию? А точнее говоря, как соотносятся между собою те субъекты социальных изменений, которые определяют характер, направленность
иглубину преобразований, обозначаемых как реформирование и трансформация.
Ввынесенном на обсуждение докладе Т.И.Заславской основные акторы, действующие на российской сцене, расположены на трех перекрещивающихся между
211
собою уровнях (возможно, что в этой связи было бы уместно использовать термин "социальное пространство"): макро-, мезо-, микро. Такое расположение субъектов следует понимать как попытку соединить общесоциетальный, институциональный и собственно социологический или даже социальнопсихологический подходы. Удачное осуществление этой попытки позволяет представить достаточно полную картину трансформационных процессов в российском обществе. Такое изложение проблематики может быть полезным и в учебно-методических целях, например, в качестве несущей конструкции учебника по социологии российской трансформации.
Однако в этой логической конструкции остаются некоторые проблемы, которые необходимо обсудить. К числу этих проблем я бы отнес, во-первых, степень осмысленности действий и преобразований на каждом из выделенных уровней. Иными словами, это можно назвать проблемой рациональности социального действия применительно к российским условиям. Как формируются интересы соответствующих субъектов, и каким образом они осознаются, декларируются, вербализируются?
Во-вторых, в какой мере результаты политического действия совпадают или не совпадают с декларируемыми целями? Должна ли каким-либо образом осознаваться ответственность за эти несовпадения российским политическим классом, или вся ответственность может быть исчерпана часто цитируемой формулой В.Черномырдина и ссылками на обстоятельства?
В-третьих, как связаны между собою сами уровни действия? Как макроструктуры соединяются с микроструктурами, с микропроцессами, т.е. с повседневностью, с жизненными нуждами и интересами "массового человека"? Соединяются или разъединяются друг с другом макро- и микропроцессы с помощью новых институтов, возникших в ходе трансформации? (187)
Попытаемся ответить на эти вопросы.
Как отмечалось в докладе, на макроуровне в качестве основных акторов выступают государство, политические партии, политические и экономические элиты, группы интересов (например, "олигархи"). На протяжении десятилетия ельцинского периода реформ макросубъекты находились в отношении конфронтации как друг с другом, так и внутри себя. Каковы бы ни были исторические причины российского кризиса, именно эта конфронтация являлась (и все еще является) главным механизмом его углубления220 (1). Ни один из акторов, действующих на общероссийском поприще, не оказался в состоянии сформулировать общенациональную программу преобразований с доминированием
220 См.: Здравомыслов А.Г. Власть и общество: Кризис 90-х годов // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность / Под общ. ред. Т.И.Заславской. М.: МВШСЭН, 2000. С. 135.
212
конструктивных целей. В то же время определилась господствующая позиция, и ею стала идеология конфронтации с "советским человеком". Но чтобы добиться конструктивного подхода к современной ситуации, необходимо более спокойно отнестись к этому периоду. Как ныне признается значительной частью серьезных исследователей — социологов и историков, советская история не может быть описана с помощью концепции однонаправленного нарастания ни сугубо положительных, ни сугубо отрицательных качеств, особенно, если к этим оценкам применять современные критерии. Она включала в себя целый ряд поворотов, прежде всего, политического характера, и каждый из таких поворотов оставлял глубокие следы в массовом сознании, в психологии людей, в их общих ориентациях и мотивации действий. Каждый период выдвигал новый тип политической и хозяйственной элиты, который превращался в реальный субъект действия
— он менял политическую ситуацию в стране на основе новых оценок ситуации221. При этом константой политики оставалось политическое насилие, применявшееся в различных формах по отношению к самым разным слоям населения222. Переходы от гражданской войны — к нэпу, от нэпа — к индустриализации, от дипломатии — к войне 1941-1945 гг. означали весьма резкие и драматические повороты, как в истории страны, так и в повседневной жизни масс населения223. Они означали вместе с тем не только изменение состава групп, по отношению к (190) которым применялось государственное насилие, но зачастую и расширение тех кругов, которые это насилие осуществляли.
Естественно, что каждый из переломных моментов оставлял глубокий след в психологии людей, в их отношении к власти и, следовательно, в характере субъектности. Методы политического террора направлялись с каждым новым поворотом против руководящих слоев в самой партии. По мысли сталинского руководства, именно репрессии, направленные против руководящего слоя в обществе и государстве, равно как и угроза таких репрессий, опиравшаяся на поддержку партийной массы, обеспечивали высокую степень политической лояльности в составе самой элиты и высокий уровень консолидации общества. В представлении руководства партии политический террор внутри страны был продолжением классовой борьбы, центр которой перемещался во внешнеполитическое пространство. "Враги народа", по определению, были "агентами империализма"224. (Ур)
Для понимания современного российского кризиса чрезвычайно важным является анализ послевоенных изменений. Советский Союз, поддержанный западными
221 Например: социальные типы переходного периода, проблема "советского человека". См: Левада Ю.А. От мнений к пониманию: Социологические очерки 1993-2000 М., 2000
213
демократиями, оказался победителем в самой жестокой из войн мировой истории. Однако он не смог воспользоваться в полной мере результатами свой победы. Для этого нужно было осуществить радикальный поворот к мирному строительству, а значит, и переосмысление сложившейся ситуации. Но сама победа легитимировала "правоту" не только политического строя, но и политического режима, сложившегося в борьбе с "внутренними врагами" различного рода. Этот режим готов был вновь начать пожирание собственных детей! (УР) Смерть Сталина и борьба за выживание правящей элиты потребовали изменения методов политического руководства. 60-е годы стали временем обновления и духовного подъема страны. Однако попытки соединить этот подъем с демилитаризацией закончились поражением. Длительный период стагнации политической власти был одновременно временем нарастания глубокого внутреннего кризиса общества. На протяжении именно этого периода вызревали предпосылки распада СССР и формирования новой субъектности, обнаружившей себя в полной мере лишь в период
1985-1990гг. Основной характеристикой этой новой субъектности стало прекращение абсолютного доминирования государственного насилия в тех формах, в которых оно осуществлялось вплоть до начала 50-х годов225.
Либерально-реформаторский проект, победивший в начале 90-х годов и ставший основой государственной политики разгосу(191)дарствления и приватизации, привел к резкой поляризации общества в экономическом и политическом отношениях. Борьба по поводу разных интерпретаций причин кризиса и, соответственно, путей выхода из него стала идейным обрамлением борьбы за власть и за доступ к распоряжению национальными ресурсами.
Столкновение разноплановых экономических и идеологических интересов, возникших на развалинах прежней системы, стимулируемое радикальной приватизацией, сопровождалось, с одной стороны, созданием новых возможностей политической и экономической мобильности активного меньшинства и, с другой — реальным обнищанием значительной части населения. Все это породило новую конфигурацию конфликтов, которые приобрели многополюсный и многоаспектный характер.
Действительное осмысление новой ситуации предполагало осознание именно этой многополюсности конфликта226. Однако каждый из действующих в поле политики субъектов видел только свое собственное положение и был озабочен собственными интересами. "Интересы общества в целом" оказались лишенными своего "носителя" и
225Только при абсолютной политической наивности можно ставить в один ряд преследования диссидентов в 60-е годы и "большой террор" 30-х годов.
226Многополюсность конфликта не исчерпывается ни "бинарностью сознания", ни "традиционным двоемыслием", изображаемым подчас в виде врожденного порока "советского человека".
214
"выразителя". Общество как целое (страна) перестало быть актором, субъектом действия. Такой поворот событий теоретически оправдывался отрицанием самого существования общественного интереса с помощью последовательно либеральных теорий ("война всех против всех", "государство как ночной сторож" и т.д.), заменивших диктат догматического марксизма и пресекавших любые попытки обновления социалистической идеологии.
На первый план в политической и экономической практике выдвинулись такие установки, как захват власти ("суверенитета") на местах вплоть до устранения государства, а также формула - разрешено делать все то, что не запрещено законом" (вседозволенность при разрушении нравственных оснований поведения). Вместе с тем базовой идеей стало весьма наивное убеждение в том, что все беды общества и его граждан имеют лишь один источник. Приватизация должна была разрешить все проблемы, так как каждый собственник, работающий "для себя", будет заинтересован в созидании и эффективной организации труда, в приумножении своего имущества, богатства, благосостояния. Мифический раздел "общенародной собственности" с помощью пресловутых "ваучеров" стал исходным стимулом образования новой классо(192)вой структуры российского общества. При этом декларировалось стимулирование образования "среднего класса". На деле же приватизация, проведенная в кратчайшие сроки, привела к углублению экономического кризиса и параличу в области принятия управленческих решений. Вместо "здоровой конкуренции", которая должна была бы, в соответствии с замыслом, стимулировать развитие производства, произошло блокирование одними группами интересов других. Это сказалось, прежде всего, в том, что сложившиеся экономические связи в сфере производства были разрушены с помощью девальвации рубля и замены денежного обмена системой бартерных отношений. Экономика стала деградировать. Результаты ее реформирования оказались не только не совпадающими с исходным замыслом, но и прямо противоположными ему. Однако инициаторы реформ как коллективный актор, проиграв на поле экономики, выиграли на поле политики. Приобретенный политический капитал они смогли вновь обратить в экономический и административный ресурс, использовав именно ситуацию многополюсности конфликта в своих интересах.
Кризисы промышленности и сельского хозяйства, науки, образования, социальной сферы, силовых структур, национальных отношений и федерализма возникали и углублялись как частные следствия общей кризисной ситуации.
В целом новый субъект — активное меньшинство, экономическая и политическая элита общества, слой олигархов, срастающихся с высшими звеньями государственной
215
бюрократии — был создан. Но этот субъект действовал отнюдь не в интересах населения страны, не в интересах консолидации общества. Поэтому он, скорее всего, должен быть охарактеризован как псевдосубъект, закрепляющий свое положение и озабоченный созданием прочной линии обороны. Результатом его деятельности стала следующая схема функционирования российской экономики: "экспорт сырьевых ресурсов — получение валютной выручки — эмитирование рублевого эквивалента — выдача рублевого содержания населению (подчеркиваю, не заработной платы, а именно содержания) — приобретение населением на полученные деньги предметов потребления (в значительной своей массе иностранного происхождения!) — конвертация полученной выручки в устойчивую валюту — уход последней на западные счета"227.
Каждый компонент этой схемы — а ее можно назвать схемой российских производственных отношений — представляет собой (193) определенную нишу деятельности значительных групп нового господствующего класса. Вместе с тем, каждое ее звено — это не только поле конкурентной борьбы, но и рычаг дальнейшей имущественной поляризации общества, углубления пропасти между "адаптировавшимися" и "неадаптировавшимися" к новым условиям.
Верхний, доминирующий класс как целое заинтересован в сохранении этой схемы, которая начинается вывозом сырья и завершается вывозом капитала. Она обеспечивает рост благосостояния вовлеченных в данную схему слоев, но в ней отсутствуют источники экономического роста народного хозяйства. Эта схема иллюстрирует с достаточной убедительностью взаимодействие всех макро-, мезо-и микроуровней общего социального действия. Вывод, который следует из нее применительно к теме настоящего симпозиума, состоит в следующем. Личная ситуация на микроуровне становится благоприятной и даже улучшается в том случае, если индивидуальному актору удается найти свое место в данной экономической схеме. Но схема "вывоз сырья — вывоз капитала" не является схемой развития, постольку вовлекает в свое функционирование весьма ограниченную часть общества. В ней нет места расширению отечественного промышленного производства, стимулированию применения высоких технологий, наукоемким производствам, постоянной политике расширения рабочих мест. Поэтому усилия инициативных личностей на микро-или мезоуровне не разрешают кризисную ситуацию в масштабе страны. Самое большее, чего могут достичь отдельные предприниматели или их группы, состоит в использовании в личных или групповых целях коммуникативных узлов данной схемы. В этом случае соответствующие группы становятся не только элементами
227 Файн А. (Генеральный директор группы "Альфа-Эко") Мы живем по бесперспективной схеме стран третьего мира // Независимая газета. 2001. 6 марта.
216
ее функционирования, но и силами ее поддержания и воспроизводства. Однако такие интересы не консолидируют общество в целом, а ведут к углублению его латентных конфликтов.
Кризис может быть разрешен при условии формирования соответствующих предпосылок на макроуровне, в масштабе страны и государства. Наряду с этим необходимо обратить внимание на следующие факторы формирования макросубъекта и его собственной трансформации.
Прежде всего, на начальном этапе реформ ресурсы каждой отдельной сферы представлялись еще не до конца использованными с точки зрения частных интересов и выгод. Так, недостаточно было создать акционерные общества (типа банка Мавроди) в целях "аккумуляции народного капитала", нужно было несколько раз прокрутить собранные суммы внутри страны, а затем (194) переправить их в надежные зарубежные банки. Необходимо было не только организовать бартерное посредничество между предприятиями-производителями, но, кроме того, найти конечный продукт, пригодный для вывоза за границу (например, цветные металлы). Нужно было не просто приватизировать средства производства продуктов потребления (например, суда рыболовецкого флота), но и организовать потоки сбыта производимой продукции на валютном рынке. Все это были способы действия, обеспечивавшие в каждой из сфер расслоение занятого населения на тех, кто вынужден был "адаптироваться к реформам" и чьи запасы терпения систематически отслеживались социологами, и на тех активных субъектов создания личного благосостояния, усилия которых оплачиваются в валюте. Такой подход делает ясным, что иностранный капитал сам по себе не выступает в виде злонамеренного разрушителя российской экономики (сознательного актора). Его существование оказывается лишь необходимой внешнеэкономической предпосылкой по отношению к процессам внутри России. Инициатором распада и застоя выступает сам российский капитал, ориентированный по тем или иным причинам не на инвестиции в российскую экономику, а на вывоз за рубеж.
Второе препятствие консолидации интересов состояло в деятельности авторитарного режима: принцип "противовесов", работающий в верхних этажах власти, продуцировал латентные конфликты на более низких уровнях за доступ к ресурсам и к способам их реализации.
Третье препятствие состоит в распространенном страхе перед возможностями "возврата к прошлому". Для значительной части населения новые несправедливости и обиды, неизбежно связанные с социальным расслоением, оказались все же менее болезненными по сравнению с системой тотального контроля, обеспечивавшей внешнее
217
единообразие мыслей и поступков. Можно выдвинуть гипотезу, что для "массового человека" жизнь в условиях демократических реформ, несмотря на все безобразия, оказалась более насыщенной, разнообразной, интересной, чем прежде. А главное, у него стало формироваться чувство собственной ответственности за свою судьбу, за использование предоставляющихся шансов.
Однако сопоставление "выигрышей" и "проигрышей" от реформ на микроуровне, в масштабах каждой отдельной семьи отнюдь не однозначно. Большая часть населения, потеряв одно, приобрела нечто иное. Многие затрудняются подвести общий баланс, как им предлагается в массовых опросах и в ходе избирательных кампаний. В этом один из главных источников амбивалентности массового сознания, колебаний в структуре электора(195)та, доверчивости к пиаровским акциям, рассчитанным на запугивание населения то воскрешением тоталитаризма, то возвращением политической нестабильности.
К концу ельцинского десятилетия все названные препятствия к выработке "общего интереса" на социетальном уровне стали по тем или иным причинам ослабляться. Специфические ресурсы отраслей народного хозяйства и приватизированной власти оказались глубоко исчерпанными. Кризис в Приморье зимой 2001 г. стал своего рода моделью возможной общероссийской катастрофы. Она могла бы разразиться в случае продолжения тех тенденций, которые действовали в 90-е годы во многих регионах и отраслях. Речь идет не просто о спаде производства, безработице, невыплатах заработной платы и криминализации общественных отношений, что было характерно для второй половины 90-х годов. По сути дела, катастрофа означала бы разрушение тепло-и водоснабжения в городах, сбои в энергоснабжении, разрушение режима работы транспорта, т.е. удар по самым насущным жизненным потребностям людей и стимулирование их одичания. Кризис в Приморье также показал, что местные власти подчас сами содействуют возникновению подобных ситуаций. Он выявил, что после того, как перейден определенный предел бесхозяйственности, такие ситуации не могут быть преодолены усилиями региональных властей. Для этого оказывается необходимым включение общегосударственного ресурса, который должен быть воссоздан или создан заново.
Что касается собственно политических средств консолидации, то и к ним общество стало гораздо более готово после президентских выборов 2000г. Высокая степень поддержки В.Путина в рейтинговых голосованиях означает не только поддержку личности более способного политика. В этих рейтингах общество сигнализирует о собственной потребности в политической консолидации и упорядочении
218
функционирования власти, о необходимости покончить с трактовкой демократии как произвола властей и чиновничества, о необходимости выработки мер, обеспечивающих действие принципа: "власть — для народа, а не народ — для власти". Вместе с тем, в гораздо большей мере были осознаны на политическом уровне опасности радикализма и экстремизма, нетерпимости и неготовности к диалоговому режиму политического действия. Средства массовой информации показывают, что как радикализм, так и экстремизм в поле политики приобретают особенно ожесточенный характер в связи с интерпретацией прошлого, с дискуссией о версиях российской истории, особенно ее советского периода228. Во всяком случае, назрела необходимость (196) более основательного и глубокого исследования советской эпохи. Действительно, "советский человек" в качестве субъекта действия оказался не столь примитивным, как его пытались изобразить в начале 90-х годов. Взгляд на советское общество сквозь призму ГУЛАГа помог понять многие его проблемы, но этот же взгляд сформировал и позицию полного отрицания исторической значимости этого периода.
Возвращаясь к вопросу об "уровнях субъектности", следовало бы обратить внимание на характер мотивации действия, присущий каждому из этих уровней. На первый взгляд, анализ повседневности предоставляет достаточно богатые возможности для понимания природы социального поведения. Однако каждый из уровней действия отличается не просто своеобразной направленностью мотивов принятия решений и характером вербализации поступков. Дело в том, что более высокие уровни действия имеют более сложную структуру опосредований мотивации. На уровне повседневности оперирование властным ресурсом не выходит за пределы индивидуальных или семейных интересов. Руководящая позиция на предприятии, фирме, в организации означает возможность оперирования ресурсами соответствующих структур. Пределы властных полномочий расширяются по мере расширения самого дела, возрастает и возможность непреднамеренных последствий принимаемых решений, поскольку в деятельности фирмы сложнее учесть реакции контрагентов и партнеров. Здесь выше и степень риска, и мера ответственности — моральной и юридической.
На макроуровне объем власти возрастает несоизмеримо: увеличиваются и объем используемых ресурсов, и сложность учета интересов контрагентов действия, и сила
228 См., например, полемику между А.Зубовым и В.Алпатовым (Незаимая газета 2000. 14 сент.; 2001. 3 февр.) по поводу легитимности власти после Октября. Прямое отношение к этой дискуссии имеет и формула, высказанная главным редактором этой газеты: « гораздо больше зная и гораздо критичнее подходя ко всему, я тем не менее не могу не сказать что у России было три великих руководителя Ленин, Сталин, Горбачев Третьяков.(К юбилею?) Гобачева «Независимая газета» (??) (Ур)
219
сопротивления принимаемым решениям, благодаря и свойствам самой политики как поля постоянной состязательности и борьбы, и повышению риска от тех последствий, которые трудно, а порой и невозможно предвидеть заранее. Возрастает также роль нравственных свойств личности политических деятелей, которые обязаны отвечать уровню и сложности задач, стоящих перед обществом в целом, перед страной.
Критические ситуации, постоянно возникающие в условиях кризиса, могут вызывать растерянность, которую нельзя демонстрировать, не теряя лица. С другой стороны, эти ситуации могут содействовать постоянной личной мобилизации — готовности решать проблемы без широковещательного пафоса и громких обещаний, а путем постоянного распутывания сложных клубков отношений в верхних этажах власти и выбора таких шагов, кото(197)рые, по крайней мере, не ухудшали бы ситуацию229. Такая линия поведения может быть названа здоровым прагматизмом. Через определенное время она могла бы способствовать консолидации вокруг лидера всех активных политических сил. Успех этой линии означал бы накопление политического капитала, а мудрость руководителя общенационального масштаба состояла бы в том, чтобы не растратить этот капитал на внеполитические цели.
Иными словами, актор, действующий на макроуровне, обязан идентифицировать себя с интересами общества в целом, со страной. Он может быть конкретным лицом или коллективным органом власти, но именно от него исходит формулирование общенациональных интересов страны (в нашем случае — России) и выбор стратегических направлений их реализации.
Глава 7. За что отвечает российский бизнес 230
Вопрос об ответственности элиты в целом и экономической элиты в частности является одним из наиболее важных вопросов современной российской философии и политики. Дело в том, что этот вопрос тесно связан с оценкой реформ, с одной стороны, и с доверием к существующей политической власти, с другой. Ведь большая часть населения исходит из того, что политика в России ориентируется, прежде всего, на экономические интересы богатых, и что экономические группы влияния оказывают наиболее существенное воздействие на процесс законодательства, на другие политически значимые решения президента и правительства.
230 По материалам опроса, проведенного ИКСИ РАН в марте-апреле 2004 года (руководители М.К.Горшков
иА. Ю. Чепуренко) в сотрудничестве с Представительством Фонда им. Фридриха Эберта в РФ. По квотной выборке, репрезентирующей 11 социальных групп населения, было опрошено 1750 респондентов в 58 населенных пунктах страны.
220
Исходная конструкция оценки экономической ситуации, сформировавшаяся в массовом сознании, выглядит в настоящее время следующим образом. Реформы начала 90-х годов привели к ограблению народа – резкому снижению жизненного уровня населения в целом при одновременной поляризации бедности и богатства в невиданных до сих пор в российской истории масштабах231. Две группы населения оказались в выигрыше от проведенных реформ – «новые русские» и чиновники, контролирующие
доступ к различного рода ресурсам предпринимательской и частной деятельности, включая распределение бюджетных средств. Наибольший успех имели несколько крупных компаний232. Часть из них сформировалась заново, часть преобразовалась из ранее существовавших министерств. Наряду с чиновничеством бывших министерств доступ к обогащению получило региональное чиновничество и региональный бизнес, которые по своему реконструировали экономику регионов.
Повсеместная коррупция, засилие чиновничества, демонстративное поведение экономической элиты в сфере потребления создали в массовом сознании россиян более или менее завершенную картину олигархического капитализма, характеризующегося безответственностью по отношению к интересам страны и населения. Олигархический капитал вырос при явной поддержке государства и чиновничества с помощью льготных условий приватизации, лицензий на внешнеторговые операции, прежде всего, на вывоз нефти, поскольку на мировом рынке сырья сложились в 90-е годы благоприятные цены на нефть233. В то же время налоговая и лицензионная политика строились таким образом, что основная тяжесть финансового наполнения бюджета приходилась на массу населения, на средние слои. Крупный же капитал мог жить относительно спокойно, переводя значительную часть своих доходов в зарубежные банки.
Цели экономической политики, как на уровне государства, так и на уровне отдельных компаний, никоим образом не были связаны с задачами укрепления
231 Это суждение массового (обыденного) сознания, пронизывающего повседневность, ныне поддерживается и теоретическими экспертными оценками. Так, Е. Г. Ясин на первое место среди последствий экономической свободы, предоставленной реформами на первом этапе их осуществления, ставит «Беспорядочное распределение собственности и власти с концентрацией их на одном полюсе при росте бедности на другом. Появились иак называемые олигархи, способные лоббировать свои корыстные интересы во власти в ущерб другим группам, подрывая доверие и солидарность, столь необходимые демократии». Ясин Е. Г. Модернизация экономики и система ценностей/Модернизация экономики России. Социальный контекст. М. Издательский дом ГУ ВШЭ. Книга Первая, с. 13.
232См. Кому принадлежит Россия. Вагриус, Коммерсант. М. 2003,. Рейтинг 200-т российских компаний по состоянию на июль 2002 года, стр. 410-415. В книге приведены биографические данные о 19 олигархах и некоторые их характеристики, опубликованные на страницах печати.
233Из 200 крупнейших российских компаний 28 относятся к нефтегазовой или нефтехимической отраслям. Приведем в этой связи еще одну экспертную оценку состояния российской экономики: «Россия, очевидно, страдает «голландской болезнью», что выражается в практически полном исчезновении обрабатывающей промышленности, способной производить торгуемые (т.е. конкурентноспососбные на мировом рынке) товары…» Дынникова О. В. Как лечить «голландскую болезнь» России?/Модернизация экономики России. Социальный контекст. М. ГУ ВШЭ. 2004. Книга 1, с. 562.
221
промышленных отраслей экономики, созданием рабочих мест, повышения благосостояния населения, преодолением бедности. В этих условиях даже сами понятия «социальная политика», «социальные программы» оказались вытесненными из лексикона. Политические же интересы стали сосредотачиваться на искусной организации выборных кампаний с тем, чтобы добиться управляемого капиталом состава Федерального Собрания РФ. Некоторые из олигархов, добившись серьезных успехов в создании контролируемых ими СМИ234, к концу 90-х годов перестали скрывать свои цели, направленные на подчинение государства своим интересам. Небольшая группа олигархов сосредоточила в своих руках несметные богатства и предприняла попытку перестроить экономические и финансовые отношения с государством, наемными работниками и общественным мнением в свою пользу. Ни одна из действовавших политических сил не смогла переломить этой тенденции: КПРФ выступала за возвращение к дореформенным порядкам, а правые партии – активно поддерживали курс на упрочение компрадорского капитала235.
При этом тема ответственности перед обществом, государством, народом практически была исключена из повестки дня236. Защитники полной либерализации экономики исходили из того, что экономический кризис будет преодолен сам собой «невидимой рукой рынка» без вмешательства государства. Корни этого кризиса
либеральные аналитики усматривали в переходе от государственной собственности как основы экономических отношений к частной собственности, к рыночным основам экономики. Поэтому усилия государственных структур, СМИ и частного капитала были сосредоточены на сломе старого во всех областях жизни, в том числе и в области государственного управления и предпринимательского менеджмента, а не на созидании нового.
В публицистике, СМИ и даже в научной литературе усиление позиций государства даже в области обеспечения правопорядка, не говоря уже о регулирующих функциях по отношению к крупному бизнесу, рассматриваются как «возврат к тоталитарному режиму». Пришедшие к власти представители неолиберальной доктрины слишком буквально поняли марксистский тезис о государстве как комитете по
234 В этом же списке 41 компания, то есть, их пятая часть, отнесены к отрасли – телекоммуникация.
235Во второй половине 90-х годов вывоз капитала составлял от 20 до 28 млрд. долларов в год. О. И. Шкаратан полагает, что «вариативность возможных сценариев России предопределятся исходным противостоянием компрадорского и национального капиталов…До сих пор властвовал компрадорский капитал, взаимодействовавший с коррумпированным чиновничеством». О. И Шкаратан. Российский порядок: вектор перемен. М. Вита-Пресс, 2004, с. 145, 192.
236«У абсолютного большинства граждан не было понимания того, что рынок и демократия – это не только свобода, но и ответственность, причем, прежде всего, для власть имущих» А. А. Яковлев. Группы интересов
иих влияние на процессы экономических реформ в России/Модернизация экономики России. Социальный контекст. М. ГУ ВШЭ, 2004, книга 2, с. 11.
222
управлению делами господствующего класса, т. е. класса новой буржуазии. В то же время массовое сознание возлагает ответственность за сложившееся положение дел на крупный капитал и бюрократизированное чиновничество. Это подтверждается данными опроса, прежде всего, распределением ответов на вопрос о степени влияния экономической элиты на политическую жизнь современной России, с одной стороны, и на вопрос о мотивах экономической деятельности представителей крупного капитала, с другой.
Четвертая часть респондентов полагает, что роль экономической элиты «очень важная» и еще почти половина избирает оценку «довольно важную». В целом, следовательно, более 70% россиян считают, что экономическая элита оказывает серьезное воздействие на события политической жизни. Лишь 14,1% считают, что этот слой общества не оказывает существенного влияния на политику.
Однако, если 70% признают влияние экономической элиты на политику России, то каково направление этого влияния? Об этом можно судить по ответам на вопрос о степени совпадения интересов экономической элиты и массы населения. Ответы на него распределились следующим образом:
4% респондентов сказали, что интересы элиты “в целом совпадают” с интересами массы населения;
15% заняли более осторожную позицию: эти интересы совпадают в долгосрочном плане, но не совпадают в настоящее время;
20,2% избрали позицию “Могут совпадать в отдельных вопросах, но не совпадают в главном”;
48,9% - почти половина - сказали, что эти интересы “не совпадают вообще”.
Это своего рода показатель доверия (недоверия) к тем, кто управляет российской экономикой. (Затруднились ответить на этот вопрос 11,8%).
В ходе опроса была предложена еще одна позиция относительно интересов экономической элиты, имеющая отношение к вопросам деловой ответственности:
«Как Вы думаете, заинтересована ли российская экономическая элита в следующем?» (Респонденту предлагалось сделать свой выбор по каждому из предложенных шести суждений)
223
|
|
|
|
Таблица 7.1 |
|
|
Представления об интересах экономической элиты России |
|
|||
|
(в % к числу опрошенных) |
|
|
||
Суждение об интересах |
Да |
Нет |
Затруднились |
Индекс |
|
экономической элиты |
|
|
ответить |
(2) –(3) |
|
|
(1) |
(2) |
(3) |
(4) |
(5) |
1. |
В экономическом подъеме |
41,4 |
35,0 |
23,5 |
+ 6 |
России, росте ее могущества |
|
|
|
|
|
2. |
В повышении и своего |
40,5 |
36,2 |
23,4 |
+ 4,3 |
благосостояния, и уровня жизни |
|
|
|
|
|
населения в целом |
|
|
|
|
|
3. |
В постоянном увеличении своего |
75,6 |
10,6 |
13,8 |
65 |
богатства и влияния, невзирая на |
|
|
|
|
|
низкий уровень жизни работников |
|
|
|
|
|
собственных предприятий |
|
|
|
|
|
4. |
В переводе своих капиталов за |
77,1 |
6,9 |
16,0 |
- 70 |
рубеж |
|
|
|
|
|
5. |
Во вложении своих капиталов в |
19,0 |
51,0 |
30,0 |
- 32 |
российскую экономику |
|
|
|
|
|
6. |
В оздоровлении природной среды |
10,3 |
64,9 |
24,8 |
- 55 |
Как это часто бывает в опросах подобного рода, полученные данные не являются однозначными. Прежде всего, обратим внимание на различие смыслов тех позиций, которые включены в этот вопрос. Три из них направлены на оценку интересов элиты в достаточно общей форме - в сопоставлении этих интересов с “интересами России”, с “интерсами населения” и “интересами наемного труда”. А следующие три позиции направлены на то, чтобы верифицировать те декларации, которые заявлены в первых трех позициях.
Выясняется, что чуть более 40% опрошенных высказывают по первой позиции определенную степень доверия экономической элите в целом, но им же противостоит 35%, которые в этом доверии ей отказывают. Почти четвертая часть респондентов затрудняется избрать какую-либо оценку по данной позиции. Так что индекс доверия, основанный на понимании того, что российская элита заинтересована в экономическом подъеме России и росте ее могущеста оказывается весьма низким и измеряется всего 6 пунктами. Примерно 40% опрошенных полагают, что российская экономическая элита работает и на себя, и на повышение жизненного уровня населения, что она может сочетать
224
те и другие интересы (вторая сторка в таблице). Но им вновь противостоят уже более 35%, демонстрируя раскол общества по вопросам доверия к экономической элите. Общий индекс доверия здесь падает до 4 пунктов.
Далее у респондента возникает шанс еще раз взвесить отношение к экономической элите при соспосталении жажды денег и богатства, с одной стороны, и жизненного уровня работников собственных предприятий. Оказывается, что в этом пункте наблюдается наибольший – из трех выделенных позиций - перевес своекорыстия над интересами работников собственных предприятий. Приватизированные предприятия оказались, по мнению большей части населения, средством личного и семейного обогащения владельца предприятия, а не полем совместной деятельности собственника, менеджера и работника.
Еще более жесткие оценки мы получаем тогда, когда речь заходит не об “интересах России” в общей формулировке, а об использовании и направленности капиталовложений. Подавляющее большинство населения убеждено в том, что российская элита, прежде всего, озабочена переводом своих капиталов за рубеж. Только 19% россиян думают, что богатые настолько заинтересованы в развитии российской эккономики, что готовы вкладывать в нее свои капиталы. А ведь именно капиталовложения гораздо основательнее свидетельствуют о реальной направленности интересов компаний, чем любые патриотические декларации.
На такого рода оценки и настроения несомненно оказала широко известная акция одного из крупнейших олигархов России, который, по некоторым заявлениям прессы, выполнял роль “кошелька” президента во времена правления Ельцина237. Акция состояла в покупке британского спортивного клуба “Челси”. Подобные акции, работающие на повышение международного пре(203)стижа отдельных российских олигархов, воспринимаются массовым сознанием россиян отнюдь не в виде рациональной сделки, а в качестве красной тряпки, с помощью которой тореадор дразнит быка на арене. Причем в массовом сознании не осуществляется индивидуализации действия: оно распространяется на весь социальный слой элиты в целом. В массовом сознании это не просто действие Б.Абрамовича как личности, оно рассматривается в качестве знаковой акции поведения всего класса новых собственников, как символ пренебрежения интересами населения России.
Посмотрим теперь, как воспринимаются в массовом сознании мотивы деятельности представителей крупного капитала. Рассмотрим в этих целях проранжированную таблицу ответов на вопрос анкеты о мотивах деятельности представителей крупного бизнеса.
237 Кому принадлежит Россия, с. 353.
225