33057

254

дешевую и в то же время уже достаточно квалифицированную рабочую силу. Соответственно, там же сосредоточена и значительная часть потребителей продуктов и товаров. Вместе с современными производствами по миру перемещаются не только производственные мощности и технологии, но и принципы управления, нормы деловой культуры, стереотипы поведения, стандартные ритмы жизни, воплощенные в продолжительности рабочего дня и чередовании труда и досуга и т.д. Именно в этом часто видят проявление глобализации. Однако реально производство в контексте локальной, специфической культуры неминуемо обретает особые черты, определяемые социокультурными качествами рабочей силы, сложившейся на протяжении многих столетий. Западные менеджерские технологии не применимы в условиях Востока и Юга без учета особенностей межличностных связей, специфики отношений вышестоящих и нижестоящих, исполнительской дисциплины, распределения ответственности, местной культуры труда, тщательности и качества выполняемой работы и т.д. Послевоенная модернизация Японии изначально протекала по заемным американским образцам, однако привела к выработке уникальной системы менеджмента. Трудоемкие производства в Южной Корее, Китае и Юго-Восточной Азии встраиваются в антропологический контекст «культуры риса», интеллектуальный потенциал древних индийской и китайской цивилизаций оказался широко востребован современной наукой, когда западное ratio уже не в состоянии выйти на новые познавательные горизонты.

Аналогично обстоит дело и с потребительским поведением. Продукты глобальных компаний — глобальные «брэнды» — распространяются по всему миру, провоцируя унификацию потребительских и поведенческих стереотипов. Например, рестораны быстрого обслуживания «МакДональдс», «Кока-Кола» и проч. пользуются спросом во всем мире, от Америки до Австралии. В каждом новом регионе мировой брэнд обретает собственное значение и по-своему адаптируется к местной культуре, занимает неповторимое место в структуре потребления: где-то в «МакДональдс» заходят просто быстро перекусить, а гдето посещают, чтобы «приобщиться» к западному образу жизни.

Таким образом, то, что рассматривается как «глобальная хозяйственная культура» и представляется почти безупречным примером универсальности

255

западных образцов хозяйствования, распространившихся по глобальным сетям на весь остальной мир, реально существует в формах конкретных, впитавших локальный колорит и специфику «глокальных» хозяйственных культур.

Другим аспектом описанной диалектики глоблального и локального (глокализации) в современном мире является рост значимости локального опыта для человечества как целостного сообщества. Каждая мировая цивилизация и каждая этническая культура являются носителями ценнейшего опыта: или духовного восхождения на высшие ступени бытия, где осуществляется спасение — необходимое для человека наделение всей его жизни высшим смыслом, соотнесение индивидуального и преходящего со всеобщим и вечным, или адаптации к конкретным условиям бытия, где раскрывается цветущее многообразие человеческой повседневности, богатство душевных, психологических, физических, экологических, художественных практик. Именно уникальность социокультурного опыта обеспечивает способность что-то внести в совокупную сокровищницу глобального сообщества — уникальные научно-технологические знания, политические институты, гражданские инициативы, духовные откровения, или просто оздоровительные методики, музыкальные ритмы или блюда национальной кухни. Этот аспект глокализации показывает, что в парадигме современного мироустройства нет «отсталых», лишенных значимого наследия, «ненужных», подлежащих «реконструкции» культур, каждая представляет собой вместилище ценного опыта.

Однако это признание значимости локального не должно переходить во фрагментацию мировой культуры, распадающейся на отдельные самодостаточные ячейки. Сущность глокализации состоит в признании взаимодействия, взаимопроникновения, взаимообогащения локальных культур, через которые проявляет себя совокупная культура человечества. Именно на этом пути возможно найти решения глобальных проблем, ответы на которые не знает западная цивилизация. Так, порожденную неуемной активностью «фаустовского духа» западной цивилизации экологическую проблему, быть может, возможно решить или приблизиться к решению с позиций ненасильственных восточных культур, рассматривающих человечество и природу как единый органический Космос. Решение проблем психофизического

256

здоровья современного человека, измученного отчуждением и неприкаянностью больших городов, можно искать в традиционных оздоровительных практиках.

3.2. Противоречие глобального и локального в современном развитии

Глокализация в качестве «оборотной стороны» глобализации знаменует собой и противоречие между глобальным и локальным уровнями хозяйственной деятельности, при котором глобальный развивается за счет локального, а этот последний оказывает ему посильное сопротивление.

Глобализация не только разрушает прежние локальные уровни общности, но и вызывает разрушение локальных экономик и хозяйственных культур, деградацию рабочей силы, уничтожение уникального хозяйственного опыта под воздействием вторжения более мощных экономических акторов или включения в систему глобальных финансовых и производственных связей. Еще во времена Ост-Индской компании колониальное вторжение вызвало деформацию традиционных хозяйственных структур и производств Индии (массовое разорение ткачей и т.п.). Ответом был рост «индийского экономического национализма», который в начале XX в. вылился в активные, хотя и ненасильственные, кампании по защите местных производителей и байкоту импортных товаров. Экономическое противостояние стало важнейшей частью национально-освободительной борьбы, а национальная буржуазия и мелкие производители — ее активными участниками.

На рубеже XX-XXI вв. разрушение локальных хозяйственных миров происходит по следующим основным векторам:

1)деградация и исчезновение уникальных традиционных хозяйственных укладов, неспобных конкурировать с технологически более оснащенными современными произодствами, которые переносятся из развитых стран Центра на периферию;

2)структурная деформация локальных экономик вследствие их встраивания в глобальные экономические связи, приводящая к росту безработицы, потере наработанного технико-технологического потенциала. Эта

257

тенденция касается не только периферии и полупериферии мирового хозяйства, но и развитых стран Западной Европы, из которых выводятся производства в периферийные регионы с более дешевой рабочей силой. При этом приоритеты получают не те отрасли и производства, которые необходимы для сбалансированного развития местного хозяйства, повышения уровня жизни населения, а наиболее прибыльные для мирового экономического Центра;

3)периодические финансовые кризисы, провоцируемые играми крупных международных спекулянтов. От них также страдают не только растущие экономики полупериферии, но и развитые страны, как в 90-х гг. XX в. Япония и Великобритания;

4)усиление теневых и криминальных форм экономической активности, начиная от разного рода нарушений трудового законодательства, незаконных или полузаконных финансовых операций, «отмывания» денег и кончая такими прямо криминальными видами бизнеса, как торговля наркотиками, проституция

ипорноиндустрия, торговля органами и «живым товаром» и т.д.;

5)разрушение институциональных и социальных основ хозяйства, касающееся не только стран периферии и полупериферии, где происходит разрушение традиционных межличностных связей, отношений солидарности, взаимной поддержки и защиты, но и развитых стран Центра, из которых вместе с рабочими местами в более дешевые регионы «уходят» и налоги. Открытость мирового экономического пространства позволяет акторам крупного бизнеса размещать производство и платить налоги в наиболее «дешевых» регионах, но при этом покупать недвижимость, вкладывать средства, жить, давать образование детям там, где существует более развитая и стабильная социальная

икультурная инфраструктура, фактически ничего за это не платя. При этом население развитых стран — по преимуществу Западной Европы — не только лишается рабочих мест и финансовых поступлений, но и само вынуждено нести более тяжелое налоговое бремя ради сохранения привычного (и столь привлекательного для других) уровня безопасности, социального обеспечения, культуры.

6)разрушение локального единства социума, объединяющего бедных и богатых как два полюса социально-экономической иерархии. При этом богатые образуют транснациональный класс, единый как в принадлежности к

258

глобальным социально-экономическим институтам — ТНК, международным организациям, так и в образе жизни, обусловленном высоким уровнем доходов. Именно богатым становятся доступны блага, представляемые процессом глобализации: информация, высокая мобильность и доступность перемещений по всему миру, современные виды услуг и т.д. Бедные же оказываются привязанными к локальным социально-экономическим пространствам, из которых уходят прежние социальные блага и рабочие места, следовать за перемещением которых реально они не в состоянии. Если в период становления капитализма бедные из разоряющихся деревень уходили в город на фабрики и заводы, то в период глобализации фабрики и заводы уходят из одних регионов мира в другие, где используют местную, более дешевую рабочую силу.

7) деградация эндогенных хозяйственных культур, которая происходит вследствие вторжения «глобального экономического человека» и его специфического, ориентированного на чистую и максимальную прибыль, рационализма. Вторгаясь в пространство самобытных, но ослабленных цивилизаций Юга, глобальная хозяйственная культура не столько «подтягивает» до своего уровня, сколько оказывается фактором, ускоряющим деградацию собственных духовно-этических основ хозяйственной деятельности.

Самобытные хозяйственные культуры и традиции деловой этики, содержащие необходимые для общества ценностные ориентации и нормы деятельности, предполагающие веками налаженные формы взаимоотношений в хозяйстве, вытесняются в сферы «архаичных» локальных укладов, третируются как «вечно вчерашние» и под этим предлогом подменяются «передовыми» ценностями и нормами индивидуализма, достижительности, целерациональности и потребительства. В результате все большая часть экономической элиты стран мировой периферии оказывается втянутой в глобальные экономические связи, действуя при этом не в интересах своих национальных экономик, а обслуживая потребности Севера. Национальная буржуазия, когда-то бывшая оплотом антиколониальной борьбы, носителем национального самосознания, превращается в «чужой класс», который «и по

259

тому, как он распоряжается капиталом, и по своей социокультурной ориентации во многом принадлежит другой цивилизации»18.

Вконтексте самой хозяйственной этики все больше перестают цениться

иобращать на себя внимание собственно моральные нормы, ограничивающие погоню за наживой в пользу социокультурных ценностей — солидарности, учета общих интересов, честности, достоинства. Зато утверждаются представления о том, что экономическая эффективность сама по себе является ценностью и оправдывает любые безнравственные и деструктивные для общества последствия. Это оказывается важным этическим подспорьем для периферийных участников глобальных связей, поскольку в контексте финансовой постэкономики, противостоящей экономике производства, вид и формы деятельности не имеют значение, если она приносит высокие прибыли. Таким образом наиболее прибыльными оказываются нехитрые «специальности» периферийных дельцов, сводящиеся, в основном, к распродаже накопленного предыдущими поколениями достояния, да к импорту дешевого ширпотреба (если он, конечно, конкурентоспособен на местных рынках. В России начала 90- х импорт ширпотреба и дешевых продуктов был весьма прибыльным делом, разорившим отечественных производителей, а вот в Китае местные продукты и товары массового потребления сохранили позиции на внутреннем рынке и начали успешную экспансию во вне).

Таким образом происходит «взламывание» цивилизационных основ хозяйственной жизни незападных обществ через механизмы финансовой постэкономики. Но вместе с ними подвергается более или менее интенсивному разрушению и социокультурная система в целом: добродетель провозглашается уделом «вчерашних», солидарность — главным препятствием на пути «прогресса», ответственность игнорируется в угоду максимизации прибылей. Как констатировал Б.С. Ерасов, «необходимость «вхождения в мировую цивилизацию» с «эффективной экономикой и финансовой системой»

оборачивается явлениями, определяемыми как «неоархаизация»,

18 Ерасов Б.С. Глобальный хаос и криминал как продукт крушения цивилизационного устороения // Теневая экономика и политическая коррупция в обществах переходного периода.

М., 2001, с. 107.

260

«деиндустриализация», «деградация», «антиразвитие», «формирование мирового андерграунда», «антиистория», «антицивилизация» и т.д.»19

Толерантность как культурная и нравственная установка «глобального этоса» в контексте этих деструктивных тенденций получает особенный, зловещий смысл: под вывеской плюрализма ценностей и стереотипов поведения утвреждается вседозволенность, терпимость и инклузивное принятие другого превращается в попустительство откровенно аморальным и асоциальным практикам. Принятая в парадигме постмодерна рядоположенность ценностных

иморальных стандартов, уже известная нам в ипостаси отказа от «этики убеждений», лишает общество возможности применить не только чисто правовые, но и моральные репрессии в отношении тех, кто подрывает его основы. Напротив, образуется целый хор, по выражению Б.С. Ерасова, «апологетов криминала», предлагающий разные формы оправдания деструктивных форм деятельности, которым приписывается и смелая инициатива, и инновационность, и независимость от традиционных институтов

инорм... Происходит романтизация и героизация «сильной личности» теневого дельца, вседозволенность намеренно путается со свободой, под вывеской «прав человека» на самореализацию и творческую активность утверждается анархия. Те же, кто жестко критикует аморальные и асоциальные практики, кто пытается принять меры против разрушительных для общества и культуры форм деятельности, клеймятся как «ретрограды», «традиционалисты», а то и противники прогресса, свободы и прав человека. В таком контексте именно защитники морали и устоев общества выглядят наиболее «нетолерантными», поскольку демонстрируют нежелание признать легитимными устремления «сильных личностей» к неограниченной власти за счет попрания жизненных интересов других людей, к богатству за счет ограбления «слабых» и «неспособных», «самореализации» ценой отказа от нравственных и эстетических идеалов.

Наиболее опасным последствием разрушения локальных социокультурных и хозяйственных образований в условиях глобализации и является рост фундаменталистских — религиозных, националистических и т.д.

19 Там же, с. 116.

261

— тенденций, которые в начале XXI в. стали приобретать все более экстремистский и насильственный характер. Международный терроризм стал все чаще интерпретироваться как «война бедных против богатых», принявшая новые формы вместо традиционных форм классовой и социальной борьбы.

§ 4. Глобализация и глобальные проблемы

человечества.	Альтернативные	модели
глобализации.

Важнейшей проблемой, принципиально влияющей на облик современного общества, его хозяйственной культуры, является состояние окружающей среды. Человечество уже не может развивать экономику, с прежней интенсивностью черпая ресурсы из природы и оказывая прежнее давление на нее. Экологическая проблема является во истину глобальной, поскольку, во-первых, она так или иначе затрагивает жизненные интересы всего человечества, во-вторых, ее реальное решение возможно лишь в глобальном масштабе, в-третьих, современные проявления экологического кризиса структурированы в соответствии с глобальной системой мироустройства Центр—Периферия: экологический кризис провоцируется развитым Центром, а его негативные последствия сказываются прежде всего на качестве жизни Периферии.

Экологическое сознание стало важнейшей составляющей современного общественного сознания. Ее принципиальное отличие от индустриальной модернизации состоит в том, что 1) острота экологической проблемы достигла объективно критического уровня, 2) экологические ценности стали неотъемлемой частью общественного сознания, что отразилось в хозяйственной и конфессиональной культуре, 3) возникли реальные предпосылки для перехода к экологически безопасным производствам не только за счет развития технологии, но благодаря изменению самой философии экономического развития, основу которого должны составить не природные ресурсы, а творческий потенциал человека.

262

Истоки экологического кризиса следует искать в специфике культуры модернити на Западе. В рамках индустриальной модернизации человечество долгое время наращивало свой промышленный, потреительский, а также и оборонный потенциал, не задумываясь о том вреде, который наносится природе. Причиной этому послужило не только технологическое несовершенство производства, но и в первую очередь — отношение к природе, обусловленное культурными ценностями западной цивилизации. Как показал М. Вебер, активная мирская аскеза протестантизма (который исповедовался в ведущих индустриальных странах, внесших наибольший «вклад» в загрязнение окружающей среды) предполагала деятельность по преобразованию мира. Человек, считающий себя орудием Бога, полагал возможным и даже необходимым любое вмешательство в природные процессы, насильственно преобразовывал природу во имя своих целей и долгое время не задумывался о последствиях. Наряду с Реформацией, гуманистический пафос Просвещения и проповедуемая западными мыслителями вера в Человека и его неограниченные возможности также поощряли неограниченное вмешательство в природу, ресурсы которой казались неисчерпаемыми.

Столь же губительными для природы оказались и установки коммунистической идеологии (западной по своему генезису) на преобразование окружающей среды «в интересах человека» и в целях создания «материальной базы коммунизма». Изменение русла рек, затопление пойменных земель искусственными морями, распашка целины, бездумное уничтожение лесных богатств и т.д. стали трагическими результатами не только необдуманного и неграмотного хозяйствования, но и представлений о неограниченных «созидательных» возможностях человека.

С середины XX века загрязнение атмосферы, рек и мирового океана, гибель животных, растительности и целых природных комплексов (гибель Аральского моря в СССР, лесов в Западной Европе и США, угроза опустынивания и т.д.), губительная для здоровья загазованность больших городов, вредные выбросы многих производств, парниковый эффект, загрязнение химикатами продуктов питания и т.д. сделали дальнейшее насилие над природой реальной угрозой для существования человечества. В это же время стала очевидной и ограниченность природных ресурсов, не только нефти,

263

угля и металлов, но и таких, казалось, неисчерпаемых, как пресная вода и кислород.

Однако проблема состоит в том, что общая потребность в чистой окружающей среде часто вступает в противоречие с интересами производства и бизнеса. Для эффективного решения экологической проблемы в глобальных масштабах (а ее можно решить только так) необходимо изменение ценностных ориентаций, стереотипов и норм поведения в отношении природы. Необходим переход от стереотипа насильственного преобразования к стереотипу гармонии, сохранения, ненасилия. Наряду с крупномасштабными производственнотехническими проектами постепенно в сознание общества внедряется представление о «красоте малого», ренессанс мелкого и среднего экологически безопасного производства соответствует императивам экологической культуры постиндустриального общества.

Необходимость решения экологической проблемы заставляет Запад все чаще обращаться к философским и религиозно-культурным традициям Востока, где гармония человека с природой, восприятие его как части природы, а не ее вершины, сформировала ненасильственное отношение к окружающей среде. Не зная преимуществ опасных для окружающей среды технологий и отрицая безудержный рост потребления, многие восточные идеологии, например, гандизм или «буддийская экономика» Е. Шумахера, призывают предпочесть сознательное ограничение потребления насилию над природой. Познание природы и деятельность человека рассматривается в контексте восточных традиций не как покорение природы во имя утилитарных или даже высших гуманных целей, а как раскрытие ее собственных потенций, неразрывно связанное с самосовершенствованием человека.

Одной из наиболее значимых общих экологических теорий стала концепция устойчивого развития (sustainable development) как особого состояния взаимодействия социума и природной среды, в основе которого лежит стратегия экологической безопасности, обеспечение которой возможно только на базе долговременного экономического роста и формирования экологической культуры как важнейшей составляющей гуманизации общества. Устойчивое развитие предполагает комплексный и многоаспектный процесс, обеспечивающий стабильный рост социоприродной системы, не нарушающий