Глава XII

Апология Раймунда Сабундского

[субъективность восприятия красоты; критика представлений

о превосходстве человеческой красоты; противоречия в психологии творчества; непосредственность воздействия искусства;

роль исполнения]

...Весьма похоже на то, что мы не знаем, что такое природная красота и красота вообще, ибо мы приписываем человеческой красоте самые различные черты, а между тем, если бы существовало какое-нибудь

362

естественное представление о ней, мы все узнавали бы ее так же, как мы узнаем жар, исходящий от огня. Но каждый из нас рисует себе красоту по-своему...

...Как бы то ни было, но природа не наделила нас большими пре­имуществами по сравнению с животными ни в отношении телесной красоты, ни в смысле подчинения ее общим законам. И если мы как следует понаблюдаем себя, то убедимся, что хотя и есть некоторые животные, обделенные по сравнению с нами в смысле телесной кра­соты, но зато есть немало и таких, которые Богаче наделены, чем мы, — «a multis animalibus decore vincimur,(«Многие животные превос­ходят нас красотой» //Сенека. Письма, 124)—даже среди живущих рядом с нами, наземных; ибо что касается морских животных, то (ос­тавляя в стороне общую форму тела, которая не может идти ни в ка­кое сравнение с нашей, настолько она отлична ),мы значительно ус­тупаем им в окраске, и в правильности линий, и в гладкости, и в стро­ении, точно так же мы значительно уступаем по всем статьям птицам и другим летающим животным. То преимущество, которое так про­славляют поэты, а именно наше вертикальное положение и взгляд, устремленный к небу.., —есть всего лишь поэтическая метафора; ибо имеется много животных с устремленным вверх взглядом, а если взять шеи верблюда или страуса, то они еще прямее, чем у нас, и бо­лее вытянуты...

...Действительно, когда я мысленно представляю себе человека совершенно нагим (и именно того пола, который считается наделен­ным большей красотой),когда представляю себе его изъяны и недо­статки, его природные несовершенства, то нахожу, что у нас больше оснований, чем у любого другого животного, прикрывать свое тело. Нам простительно заимствовать у тех, кого природа наделила щед­рее, чем нас в этом отношении, и украшать себя их красотой, пря­таться под тем, что мы отняли у них, и одеваться в шерсть, перья, ме­ха и шелка...

...Платон утверждает, что меланхолики —люди, наиболее спо­собные к наукам и выдающиеся. Не то же ли самое можно сказать и о людях, склонных к безумию. Глубочайшие умы бывают разрушены своей собственной силой и тонкостью. А какой внезапный оборот вдруг приняло жизнерадостное одушевление у одного из самых ода­ренных, вдохновленных и проникнутых чистейшей античной поэзи­ей людей, у того великого итальянского поэта, подобного которому мир давно не видывал. Не обязан ли он был своим безумием той жи­вости, которая для него стала смертоносной, той зоркости, которая его слепила, тому напряженному и страстному влечению к истине, которое лишило его разума, той упорной и неутомимой жажде зна­ний, которая довела его до слабоумия, той редкостной способности к глубоким чувствам, которая опустошила его душу и сразила его ум?..

363

...Нет души столь черствой, которая не ощутила бы некоторого благоговения при виде наших огромных и мрачных соборов, на кото­рую не подействовали бы пышные церковные украшения и обряды, благочестивый звук органа, стройная и выдержанная гармония хора. Даже тех, кто входит в церковь с некоторым пренебрежением, прони­зывает некий трепет, заставляющий их усомниться в своей правоте.

Что касается меня, то я недостаточно тверд, чтобы оставаться равнодушным, слушая стихи Горация или Катулла, когда их читает красивый голос и произносят прекрасные и юные уста.

Зенон был прав, говоря, что голос —это цвет красоты. Меня уверяли, что один человек, хорошо известный во Франции, просто обольстил меня, читая мне стихи своего сочинения, что в действи­тельности они на бумаге совсем не так хороши, как при чтении, и что мои глаза оценили бы их совсем иначе, чем мои уши, насколько произ­ношение придает очарование тем произведениям, которые от него за­висят. Вот можно понять Филоксена, который, услышав, как некий чтец плохо читает одно из его произведений, разбил его горшки и стал топтать их ногами, приговаривая: «Я разбиваю то, что принадлежит тебе, подобно тому, как ты портишь то, что принадлежит мне».

Там же.—С. 178, 309.