Shnirelman

многочисленные археологические памятники. Однако он предполагал, что некоторые вайнахские груп- пы тоже могли входить в аланский союз, а затем в Аланское государство. Он высказывал догадку о том, что вайнахи сохранялись на равнине и в XIII-XIV вв. (Багаев 1968. С. 59-61, 70-71; Багаев, Петренко, Умаров 1968. С. 313). Вместе с рядом других авторов он настаивал на том, что окончательное передви- жение горцев на равнину началось в XV в., причем возглавляли его чеченцы, а ингуши присоединились

кним много позднее (Багаев, Петренко, Умаров 1968. С. 316-317).

В1970-х гг. его взгляды сделались радикальнее, и он начал утверждать, что относительная одно- родность материальной культуры скрывала тот факт, что в Аланское царство входили и вайнахи. О них, на его взгляд, говорили некоторые специфические украшения, хранившие память о кобанской культуре.

Аналичие вещей, типичных для степной зоны Восточной Европы эпохи раннего Средневековья, он объяснял широкими внешними связями местных кавказских племен. На этом основании он делал вы- вод о том, что «во все эпохи, в том числе и в период раннего Средневековья, вся нынешняя территория Чечено-Ингушетии (как плоскостная, так и горная) была равномерно заселена местными племенами» (Багаев 1975). Однако, по мнению других археологов, никаких археологических данных о расселении вайнахов на плоскости в домонгольский период не обнаруживалось (Виноградов, Мамаев 1979. С. 79).

Представление об «алано-чеченцах» находило спрос у чеченских аспирантов. Один из них опи- рался на чеченское предание [94] о том, что их предки обитали в степной зоне вплоть до монголо- татарского нашествия. Он даже отважился предположить, что сам термин «чеченцы» мог возникнуть в домонгольскую эпоху (Хизриев 1974. С. 5-9). Его поддержала Т.А. Исаева, полагавшая, что при каждом крупном нашествии степных кочевников местные жители уходили с равнины в горы, но затем столь же регулярно возвращались назад. По ее мнению, так и происходило с вайнахами в монгольскую эпоху (Исаева 1974. С. 23). В рукописи своей кандидатской диссертации, подготовленной для защиты в Инсти- туте истории СССР в Москве в 1976 г., Т.А. Исаева, по слонам Е.Н. Кушевой, всеми силами пыталась до- казать, что еще в XVI-XVII вв. чеченцы и ингуши жили в левобережье Терека (см. также: Исаева 1974) [95], т. е. на казачьих территориях, переданных Чечено-Ингушской АССР только в 1957 г., хотя это мало соответствовало историческим документам (Кушева 1993. С. 148). В окончательном тексте своей диссер- тации она от этого отказалась, но сохранила идею о том, что в XVI в. чеченцы обитали не только в пред- горьях, но и в южной части плоскости вплоть до среднего течения Сунжи, где сейчас расположен г. Грозный (Исаева 1976. С. 13-14). Описывая историю карабулаков, сотрудница Чечено-Ингушского крае- ведческого музея Г.А. Гантемирова утверждала, что вайнахи жили на равнине вплоть до XIII-XIV вв., когда почти все они были там истреблены монголами (Гантемирова 1975. С. 68).

Кначалу 1970-х гг. такие представления были достаточно популярными и находили место даже в художественной литературе. Например, ингушский писатель А.П. Мальсагов называл Терек «древней рекой вейнахов» (Мальсагов 1969. С. 13, 97). Ясно, что во всем этом подспудно выражались те настрое- ния, о которых ингуши открыто заявили в январе 1973 г.

Отчасти все указанные авторы опирались на работы В.Б. Виноградова, писавшего о том, что до нашествия сарматов местные кобанцы расселялись на плоскости вплоть до степных районов междуре- чья Кумы и Терека и что именно сарматы оттеснили предков вайнахов в горы (Виноградов 1963. С. 64, 134-135, 151; 1980 а. С. 15). Из его же популярных произведений следовало, что с восстановлением мир- ной обстановки предки вайнахов спускались с гор в предгорья и смешивались с пришельцами (Виногра-

дов 1970. С. 45).

На самом же деле массовое передвижение горцев-кобанцев в предгорья и на соседние равнины фиксировалось только в самом начале I тыс. до н. э., вероятно, по хозяйственным мотивам в связи с развитием яйлажной системы скотоводства (Дударев 1979). Грунтовые погребения, связанные, по пред- положению ученых, со скифизированными кобанцами, встречались в Терско-Сунженском междуречье лишь до IV в. до н. э., после чего их ареал сдвинулся в горы, и на равнинах Центрального Предкавказья они больше не встречались (Ковалевская 1985. С. 50). В аланское время, как писал тот же Виноградов, характерных для горцев каменных ящиков и склепов на плоскости также не было; зато там обнаружива- лась масса аланских катакомб. Специалисты полагали, что на плоскости тогда полностью доминировали аланы; зато в предгорьях происходило их смешение со спускавшимися с гор аборигенами, предками вайнахов (Виноградов, Мамаев 1979. С. 78-79). Дополнительные материалы о таком смешении, начав- шемся еще в сарматскую эпоху, археологи получили во второй половине 1980-х гг. (Виноградов, Савен-

ко 1988).

—161 —

В поисках древних великих предков некоторые авторы шли еще дальше и пытались искать их в области становления древнейших цивилизаций. Пищу для этого давали сенсационные открытия совет- ских лингвистов, установивших родство нахско-дагестанских языков с хуррито-урартскими (Дьяконов, Старостин 1988; Дьяконов 1989) и этрусским (Орел, Старостин 1989). а хаттского с абхазо-адыгскими (Иванов 1985). Выяснилось, что, вопреки более ранним представлениям, языки северокавказской семьи не находились в родстве с картвельскими. Однако где располагалась прародина северокавказских язы- ков, лингвистам было неясно. И.М. Дьяконов, например, помещал ранних носителей хуррито-урартских языков к востоку от Тбилиси и полагал, что они расселялись на юг из Закавказья (Дьяконов 1989). Одна- ко эта гипотеза была лишь одной из возможных и далеко не самой популярной.

Все эти идеи были озвучены на Всесоюзной конференции, состоявшейся в г. Орджоникизде 1416 сентября 1987 г., и с энтузиазмом восприняты чеченскими и ингушскими интеллектуалами как ука- зание на участие своих отдаленных предков в создании древнейших переднеазиатских цивилизаций. Так, молодой сотрудник Чечено-Ингушского НИИ безоговорочно отождествлял предков нахов с «частью хурритов (нахаринцев)» и находил «дзурдзуков» в Урарту. При этом в отличие от М. Базоркина он видел предками ингушей только исторических кистов, а дзурдзуков зачислял в предки чеченцев (Джамирзаев 1980; 1991). В свою очередь, сотрудник Чечено-Ингушского государственного объединенного музея, краевед Л.О. Бабахян, населял Урарту и некоторые другие ранние государства Передней Азии предками вайнахов, которые будто бы под давлением киммерийцев и скифов переселились оттуда в первой поло- вине I тыс. до н.э. на Кавказ, влившись в состав родственных им носителей «кобанской» и «куро- аракской» культур, появившихся там много раньше (Бабахян 1984; 1998). По мнению Бабахяна, поиски предков нахов в Передней Азии были способны подтвердить единство происхождения всех основных кавказских народов, доказать их родство и братские отношения (Бабахян 1990). Хотя в своей работе Ба- бахян опирался на целый ряд научно установленных фактов, он дал им достаточно вольную интерпре- тацию, не выдерживающую научной критики (Дударев 1988; Виноградов 1989 в. С. 65; Багаев 1998).

— 162 —

Тем не менее такие смелые построения оказывали магнетическое действие и находили спрос у широкой публики. В период перестройки они начали появляться на страницах местной прессы в виде утверждений о «переселении нахских племен из Урарту» (Яндарбиев 1988) или вообще о движении вай- нахских культуртрегеров через Кавказ с юга на север (Бакаев 1989: Бакаев, Нунуев 1991. См. также: Бак- сан 1998; Нунуев 1998; 2003). Ведь родство вайнахских языков с хуррито-урартскими означало для неко- торых чеченских и ингушских интеллектуалов подтверждение этнического родства вайнахов с хуррито- урартами. Об этом говорилось в докладе X. Бакаева на Всесоюзной научной конференции «Историко- лингвистические связи народов Кавказа и проблемы языковых контактов», проходившей в октябре 1989 г. в г. Грозном (Григорьев 1989) [96]. В этой обстановке учеными из Чечено-Ингушетии был по-новому поставлен вопрос о происхождении нартского эпоса как хуррито-урартского наследия (Бакаев, Дударев 1989), хотя эта гипотеза не получила всеобщего признания (см., напр.: Дзиццойты 1992. С. 106).

В1980-х гг. наметилось существенное разделение в понимании древней истории вайнахов меж- ду учеными из федерального центра (Москвы, Ленинграда) и русскими учеными Грозного, с одной сто- роны, и многими чеченскими и ингушскими специалистами, с другой. Если первые стремились прояв- лять максимум осторожности при работе с источниками, то вторые в той или иной мере находились под влиянием национальной идеи, заставлявшей их отступать от принятой ортодоксии и развивать доста- точно рискованные ревизионистские подходы. Кроме того, параллельно начало формироваться направ- ление, которое можно было бы назвать альтернативной историей. Оно было представлено увлеченными национальной идеей дилетантами и даже некоторыми местными учеными, подхватывавшими неорто- доксальные идеи, упрощавшими их и выстраивавшими из этого великий этногенетический миф.

Разумеется, это деление не передает всех оттенков спектра, ибо, во-первых, с ростом новых данных представители первой группы корректировали свои теории, и уже поэтому их было бы непра- вомерно считать «упертыми ортодоксами». Во-вторых, в эту группу входили и некоторые чеченские и ингушские специалисты, для которых ценность научной методологии была выше национальной идеи. В-третьих, в стремлении решать насущные национальные задачи некоторые ученые выходили далеко за рамки научных обсуждений и занимали место в третьей группе. Власти стремились всеми силами сдерживать развитие ревизионистского направления. Для этого использовались не только жесткая на- учная критика (Виноградов, Мамаев 1985; Дударев 1988), но и административные меры. Например, в 1976 г. власти наложили арест на подготовленную К. З. Чокаевым книгу «Язык и история вайнахов», на- званную А. В. Власовым «идеологически порочной и ненаучной». В свою очередь, все работы Я. С. Вага- пова, доказывавшего нахоязычие сарматов, в обязательном порядке подлежали рецензированию осе- тинских ученых, неизменно дававших отрицательные отзывы (Багаев 1993).

В1970-1980-х гг. «Очерки» 1967 г. были сочтены устаревшими, и по заданию Чечено-Ингушского обкома КПСС ученые республики готовили к изданию «Историю Чечено-Ингушской АССР» в нескольких томах. В конце 1980-х гг. этот труд был почти полностью завершен, однако революционные события рубежа 1980-1990-х гг. предрешили его судьбу, и он так и не появился в печати. Между тем в 1980-х гг. местные археологи во главе с В. Б. Виноградовым выработали новый подход к ранней истории вайна- хов. Они постарались учесть надежно установленный лингвистами факт родства нахско-дагестанских языков с хуррито-урартскими и, со ссылкой на это, предполагали, что носители нахско-дагестанского праязыка пришли на Кавказ с юга. Однако оставалось неясным, можно ли связывать их передвижение с куро-аракской культурой III тыс. до н. э. или же последнюю следует отождествлять только с хуррито- урартами, допуская, что носители нахско-дагестанских языков продвинулись на Северный Кавказ за тысячу лет до их прихода. В любом случае они считали доказанным, что в эпоху ранней бронзы хурри- то-урарты (т. е. носители куро-аракской культуры) продвинулись далеко на север и оказали влияние на носителей нахско-дагестанских языков. В эпоху среднего бронзового века археологи обнаруживали в Дагестане и Чечне культурное единство и связывали его с «прадагестанско-нахским этническим масси- вом», или «восточнокавказской культурно-исторической общностью». В позднем бронзовом веке это единство распалось: в восточном ареале возникла каякентско-харачоевская культура с локальными ва- риантами, причем дагестанские памятники этой эпохи уже отличались от памятников Восточной Чеч- ни. Ситуацию усложняли импульсы с севера из степной зоны, которые археологи приписывали влиянию индоевропейцев. На рубеже II-I тыс. до н. э. в Чечено-Ингушетию проникли какие-то кобанские группы

—их-то археологи и были склонны отождествлять с протовайнахами. Из смешения этих кобанцев с ме- стными харачоевцами и возникла этническая среда, послужившая основой формирования протовай-

—163 —

нахской общности на всей территории между верховьями Кубани и Юго-Восточной Чечней. В скифское время кобанская культура начала смешиваться с пришлыми иранскими элементами и претерпела большие изменения. Этот процесс активизировался особенно в сарматскую эпоху, когда часть прото- вайнахов («дзурдзуки») переселилась в горы Грузии, а их сородичи, жившие на плоскости, получили на- звание «гаргареи». Теперь Виноградов уже не сомневался в принадлежности этого термина древним вайнахам и даже предполагал, что он отражает возникновение у них «элементов сознания своего родст- ва» (Виноградов, Дударев, Бакаев 1985). Это предположение уже выходило за рамки допустимого, ибо термин «гаргареи» не являлся их самоназванием, и даже оставалось неясным, насколько он вообще применим к правайнахам.

Несколько лет спустя Виноградов внес в эту схему коррективы. Теперь он склонен был говорить об «индоевропейском (или сильно индоевропеизированном) облике куро-араксинцев (пракартвелов)» (как это следовало понимать и почему куро-араксинцы обязательно должны были быть «пракартвела- ми», оставалось неясным). Ко второй половине III тыс. до н. э. он относил появление в Закавказье хур- ритов, оттеснивших «часть куро-араксинцев» в центральные районы Северного Кавказа (не объясня- лось, с какими именно археологическими памятниками следовало идентифицировать этих «хурритов»). Вместе с тем появление правайнахов он связал не с «куро-араксинцами», а с пришлыми хурритами в силу отмеченного выше языкового родства. Мало того, важнейшим фактом раннего этногенеза вайна- хов называлось смешение хурритов с индоевропейцами, и оставалось неясным, куда же исчезли «пра- картвелы» с их куро-аракской культурой. Зато протовайнахский язык теперь был назван ответвлением общехурритского (Великая, Виноградов, Хасбулатова, Чахкиев 1990. С. 14-16), чего не утверждал ни один из современных лингвистов. Язык носителей кобанской культуры теперь тоже был объявлен «близким хурритскому» (Великая, Виноградов, Хасбулатова, Чахкиев 1990. С. 17). Контактам кобанцев со степняками раннего железного века давалась прежняя характеристика, однако их результатом теперь называлось формирование «средневековой аланской народности, питавшей сложение большинства на- родов Северного Кавказа». Иными словами, специфическая связь алан с одними лишь осетинами отри- цалась, хотя тут же говорилось о «чересполосном проживании алан и нахоязычного населения» (Вели- кая, Виноградов, Хасбулатова, Чахкиев 1990. С. 18).

Таким образом, несмотря на все старания археологов, древняя и раннесредневековая история вайнахов оставалась весьма смутной и порождала больше вопросов, чем ответов. Однако рассмотренная схема содержала ряд положений, представлявших большую важность для самосознания чеченцев и ин- гушей. Это, во-первых, приход отдаленных предков с цивилизованного юга, в особенности тесная связь и даже близкое родство с хурритами; во-вторых, заселение предками вайнахов центральных горных районов Северного Кавказа еще в эпоху бронзы, т. е. раньше, чем там появились их современные сосе- ди; в-третьих, их обитание на плоскости в сарматскую эпоху; в-четвертых, их генетическая связь, по крайней мере с частью алан, и равноправное участие в развитии Аланского государства. Кроме того, появилось новое положение о «царстве Симсим», якобы формировавшемся в Чечне накануне нашествия Тимура (Великая. Виноградов, Хасбулатова, Чахкиев 1990. С. 19), — речь шла будто бы о первом собст- венно чеченском государственном образовании [97].

Одним из первых среди чеченских историков вопрос о загадочной стране Симсим поднял X. Л. Хизриев, скрупулезно проанализировавший сообщения о походе Тимура и попытавшийся доказать, что тот с боями прошел через всю территорию Чечено-Ишушетии до Дагестана. Встречавшийся в источни- ках термин «Симсим», вызывающий большие споры, Хизриев однозначно отождествил с Чечено- Ингушетией (Хизриев 1984. С. 27; 1992 а. С. 85-86). Межту тем независимый анализ связывает страну Симсим времен Тимура с пограничной областью, охватывавшей равнину Восточной Чечни (Ичкерии) и примыкающую к ней часть Кумыкской равнины, где тогда правил мусульманский тюркоязычный пра- витель (Ртвеладзе 1976. С. 118-119) [98]. В ту эпоху Ичкерия находилась под сильным тюркским влияни- ем, и даже само ее название имеет тюркское происхождение и означает «внутреннее место». В Ичкерии до сих пор сохранилось немало тюркской топонимики. Некоторые исследователи объясняют это тесны- ми контактами между чеченцами и кумыками в прошлом (Умаров 1968. С. 237— 238), а другие даже предполагают, что в XIV в. Ичкерию занимали тюрки (Ртвеладзе 1976. С. 118-119).

2-6 сентября 1991 г. в Шатое (Чечня) проходила первая и последняя Всесоюзная научная конфе- ренция, специально посвященная происхождению нахских народов (Мужухоев 1991 б). Она отчетливо выявила расхождение взглядов между учеными из федерального центра, с одной стороны, и их чечен- скими и ингушскими коллегами, с другой. Первые (В. П. Алексеев, Р. М. Мунчаев, В. И. Марковин, В. И.

— 164 —

Козенкова) делали акцент на автохтонности предков вайнахских народов на Северном Кавказе, хотя и допускали определенную роль в их этногенезе пришельцев из Передней Азии. Но приход последних от- носился к такой древности (ранний бронзовый век), что не мешал представлению об автохтонности. Говоря об устойчивости правайнахского населения в Восточном Предкавказье, М. П. Абрамова допуска- ла, что даже в раннем Средневековье, несмотря на наплыв ираноязычных алан, на плоскости Чечено- Ингушетии оставались анклавы аборигенных обитателей (Абрамова 1991).

Гораздо более смелые построения позволяли себе чеченские и ингушские ученые. М. X. Багаева возмущало утвержаение о том, что чеченцев как народности в Средневековье будто бы еще не было. По его мнению, носители нахско-дагестанских языков обитали в Чечено-Ингушетии и Дагестане еще в V-IV тыс. до н. э., а нахские племена отделились от этой общности в III тыс. до н. э. и сложились в «нахский этнический массив» в XIV-VII вв. до н. э. Он доказывал, что еще тогда возникли два союза племен — один в горах («ламарой»), другой («араран нах») — на равнине в междуречье Сунжи и Терека. По его сло- вам, появление степньгх кочевников заставило последних осознать себя «единым нахским народом». Мало того, он доказывал, что, наряду с возникшим на равнине Аланским государством, в предгорьях тогда же сложилось нахское государство Дзурдзукетия, население которого сознавало себя вайнахами (Багаев 1991. См. также: Багаев 2003. С. 333-334). М. Б. Мужухоев и X. Бакаев отождествляли кобанскую археологическую культуру с древними вайнахами и находили вайнахов среди обитателей плоскости аланской эпохи. При этом если Бакаев ограничивался утверждением о том, что до появления осетин территорию Осетии населяли вайнахи, то Мужухоев видел в плоскостных жителях «племя орстхойцев», или «нахоязычных аргов», будто бы веками занимавших эти земли, пока их оттуда не вытеснили монго- ло-татары (Мужухоев 1991 в. С. 23; 1992 б; Бакаев 1991. См. также: Мужухоева 1991; 1995. С. 7-8; Танкиев 1991). С. М. Джамирзаев считал нахско-дагестанскую общность, материальное воплощение которой он видел в куро-аракской культуре, ответвлением более раннего хуррито-урартского массива (Джамирзаев 1991), а писатель С.-Х. Нунуев, исходя из языкового родства вайнахов с хуррито-урартами, доказывал, что предки вайнахов пришли из района древнейших переднеазиатских цивилизаций (Нунуев 1991. См. также: Нунуев 1998; 2003). Р. Д. Арсанукаев и Я. С. Вагапов предполагали участие древних нахов в разви- тии скифской, сарматской и аланской культур (Арсанукаев 1991; Вагапов 1991 а). А. X. Танкиев доказы- вал, что нартский эпос начал формироваться среди древних вайнахов, живших на равнине (Танкиев

1991).

Отвергнув некоторые радикальные суждения, участники конференции пришли к выводу о том, что чеченцы и ингуши были автохтонным населением, формирование которого шло на Кавказе непре- рывно в течение тысячелетий, что в древности и в Средние века они обитали в Центральном Предкавка- зье, горах Центрального Кавказа и соседних районах южного склона Кавказского хребта. Было также подчеркнуто, что вайнахи, наряду с другими группами, активно участвовали в сложении и развитии ко- банской и аланской культур в горах и на равнине (Мужухоев 1991 г).

Таким образом, одной из главных идей ревизионистов была мысль о том, что предки вайнахов занимали равнины до прихода туда ираноязычных кочевников. Многие авторы упорно продолжают ис- кать предков вайнахов на плоскости в раннем железном или даже в бронзовом веке (Багаев 1988; Хожа- ев 1993 б; Мужухоев 1995. С. 7-11), причем в зависимости от собственной этнической принадлежности некоторые из них стремятся к еще более точной идентификации и объявляют древнейших обитателей равнины предками ингушей (Кодзоев 1994 а) или даже орстхойцев (Мужухоев 1991 а; 1992 б; 1995. С. 14).

Из всего перечисленного очевидно, что ревизионистские концепции включали несколько прин- ципиально важных идей: во-первых, большую древность вайнахов на их современной территории; во- вторых, представление об их гораздо более обширном ареале в древности (включая Осетию) и об их уча- стии в качестве субстрата в формировании некоторых соседних народов; в-третьих, их тесную связь с древнейшими цивилизациями Передней Азии; в-четвертых, их обитание на плоскости в течение тыся- челетий и участие в развитии аланской культуры; в-пятых, их едва ли не первостепенную роль в сложе- нии нартского эпоса; наконец, в-шестых, наличие у них древней государственности. Все это возвышало их над соседними народами, создавая им образ «старшего брата», и, как мы увидим ниже, давало право новым чеченским политикам претендовать на главенство на Северном Кавказе, если не на Кавказе в целом. Наконец, созданный чеченским этнографом С. А. Хасиевым образ традиционной чеченской ис- ториософии, основанной на идее циклического времени, позволял надеяться на возвращение золотого века, к чему чеченцам предлагалось всеми силами стремиться (Хасиев 1991). Все эти идеи пришлись как

— 165 —

нельзя кстати и очень скоро стали востребованы чеченскими и ингушскими политиками. Зато вопрос о религии на этом этапе, похоже, еще не имел большого значения.

Прямая преемственность от алан к осетинам однозначно воспринимается и осетинами, и их со- седями как легитимное право Республики Северная Осетия на все занимаемые ею земли. Это и имелось в виду осетинским руководством, добавившим к названию государства термин «Алания». Именно такой подход демонстрировался в вызвавшей скандал у ингушей статье «Северная Осетия: на перекрестке эпох», изначально подготовленной осетинскими историками в качестве справки дня комиссии Верхов- ного Совета СССР, работавшей в Чечено-Ингушетии и Северной Осетии в связи с обращениями ингу- шей. Там наряду с описанием отступления алан в горы от наседавших татаро-монгольских полчищ было подчеркнуто, что эти события никак не затронули предков ингушей, живших в труднодоступных горах. Доказывалось также, что земли Пригородного района с древнейших времен до XIV-XV вв. принадлежа- ли аланам, а после монгольского нашествия там обитали кочевые кабардинцы и ногайцы. И хотя отме- чаюсь, что в первой половине XIX в. там поселились ингуши, об этом говорилось скороговоркой, при- чем осетинские авторы настаивали на том, что это было незаконной акцией, и через несколько лет ин- гуши были выселены оттуда в Назрановский округ, а земли у Владикавказа были отданы казакам и до 1918 г. являлись собственностью Терского казачьего войска (Северная Осетия 1990). В ответ ингуши уст- роили многолюдный митинг в Назрани, где потребовали лишить М. М. Блиева и других авторов статьи всех научных степеней и званий (Катышева, Озиев 1991. С. 23).

Тогда для обсуждения спорных проблем был проведен круглый стол, где встретились ведущие осетинские и ингушские историки. Ингушские историки вели себя более активно и приводили веские доводы против многих положений упомянутой статьи. В частности, они утверждали, что осетин нельзя безоговорочно отождествлять с аланами и что после длительного перерыва ингуши начали вновь засе- лять плоскость и, в частности, земли Пригородного района раньше, чем осетины. Они также вынудили М. М. Блиева признать, что в статье он исказил реальную картину и что до казачьего заселения на рав- нине долго жили ингуши. Мало того, когда он попытался вернуться к своей любимой теме о «набеговой системе», ингушский ученый напомнил ему, что в конце XVIII — первой половине XIX в. осетины также занимались набегами и власти даже иной раз рекрутировали ингушей для их отражения. В итоге Блиев признал, что статья содержала «субъективные моменты» и отклонения от фактов, но он оправдывал это тем, что она была ответом на неудачные экскурсы Богатырева и некоторых печатных органов ЧИ АССР в древнюю историю, возбудившие осетин. Но, по словам ингушей, инициаторами борьбы за историю бы- ли осетины, предложившие переименовать свою столицу. Ингушские историки подчеркнули, что обсу- ждавшаяся статья, искажавшая исторические данные, фактически раздувала вражду между осетинами и ингушами (Катышева, Озиев 1991. См. также: Мужухоев 1995. С. 11-12) [99].

Глава 11. Чеченская революция

Если, как мы видели, после возвращения на Северный Кавказ в 1957 г. ингуши продолжали ощущать дискриминацию, то свои претензии к властям имели и чеченцы. Они тоже были недовольны невозможностью занимать ключевые должностные посты в Чечено-Ингушской АССР, которые по заве- денному в СССР порядку, как правило, доставались выдвиженцам центра, получавшим в Грозном луч- шие квартиры. Чеченцев не удовлетворяли и ограничения на прописку в г. Грозном, запрет на восста- новление ряда традиционных высокогорных районов, искусственное поддержание низкого уровня об- разования у чеченской молодежи, в особенности сознательное блокирование ее профессиональной под- готовки для работы в местной нефтегазовой промышленности, медленные темпы урбанизации (среди горожан чеченцы составляли лишь 25 %) и высокая безработица, заставлявшая чеченцев заниматься отходничеством («шабашить») за пределами республики. Чеченцев тревожила политика их переселения с гор в традиционные казачьи районы, в особенности в 1959-1964 гг., это они расценивали как подго- товку своей ассимиляции (правда, вместо этого наблюдался отток русского населения из этих районов). Их возмушало предвзятое отношение к себе со стороны правоохранительных органов, где чеченцы и ингуши получали гораздо более суровые наказания, чем русские. Не радовали их и постоянные кампа- нии против ислама, а также запрет на восстановление мечетей, разрушенных в 1920-х гг. Их раздражало табу на обсуждение проблем депортации, оставлявшее их наедине с неразделенной болью и приводив- шее к нарастанию психологического дискомфорта (Салигов 1993: Коротков 1994. С. 105; Гакаев 1997. С.

— 166 —

107-110; Фурман 1999. С. 13; Дерлугьян 1999. С. 211; Ахмадов 2001 а. С. 116; Тишков 2001 а. С. 116-118, 127-130; German 2003. Р. 20-21). По словам М. Удугова; в советские годы чеченцы постоянно чувствовали себя ущемленными в правах гражданами «второго сорта» (Шевченко 1998).

Врезультате несбалансированной социальной политики в Чечено-Ингушетии в течение послед- них советских десятилетий возникло два разных хозяйственных сектора: в доминирующей нефтехими- ческой отрасли были заняты в основном русские, а на долю чеченцев и ингушей оставались слаборазви- тое сельское хозяйство, легкая промышленность и строительство. При этом узкая монопрофильная спе- циализация экономики привела в конце 1980-х гг. к серьезным перебоям в снабжении продовольстви- ем, завозившимся в Чечено-Ингушетию в основном из других регионов. Выход из бедности чеченцы искали в отходничестве («шабашка») и криминальной сфере (Тишков, Беляева, Марченко 1995. С. 15-16: Абубакаров 1998. С. 8-10; Данлоп 2001. С. 93-94). Социальное напряжение в республике достигло пика к середине 1991 г.. когда 20 % всего ее трудоспособного населения (более 100 тыс. чел.), преимущественно

всельских районах, страдало от безработицы. По словам экспертов, эта масса незанятого населения и составила социальную базу радикального движения (Музаев 1995. С. 162; Музаев, Тодуа 1992. С. 39; Ма- гомедхаджиев, Ахмадов 1995. Вып. 2. С. 7; Гакаев 1997. С. 134). По мнению С.-Х. Нунуева, именно жесто- кая безработица стала детонатором социального взрыва (Нунуев 2003. С. 347).

Кроме того, как показала перепись 1989 г.. по уровню образования чеченцы отставали от всех автономных республик и областей СССР и даже от живущих в республике русских и ингушей. В Чечено- Ингушской АССР отмечалась и самая низкая доля научных работников. По числу лиц с высшим или не- законченным высшим образованием чеченцы занимали последнее место в РСФСР. В определенной ме- ре все это было следствием депортации, однако чеченцы отставали и от всех остальных депортирован- ных народов. Так, поданным 1989 г., на 1000 человек старше 15 лет лиц с высшим образованием прихо- дилось среди балкарцев — 111, карачаевцев — 110, ингушей — 60, чеченцев — всего лишь 45 (Овхадов

2001. С. 202-205, 213).

Вто же время к рубежу 1980-1990-х гг. в Чечено-Ингушетии сложился костяк либеральной ин- теллигенции, представленной вузовской профессурой и писателями; начал быстро формироваться и слой чеченских бизнесменов. Связывая свое будущее с Россией и придерживаясь более умеренных взглядов, они стали стержнем либерального движения, противостоявшего радикалам (Гакаев 1997. С. 139).

Как и во многих других регионах СССР, этнонациональное движение в Чечено-Ингушетии, на- биравшее силу в 1988 г., на первых порах выступало под лозунгом борьбы против загрязнения природ- ной среды [100]. Его боевым крещением можно считать волну протестов против строительства биохи- мического завода в Гудермесе, прокатившуюся по республике весной-летом 1988 г. к большому неудо- вольствию местных властей (Музаев, Тодуа 1992. С. 34; Музаев 1995. С. 157; German 2003. P. 23) [101]. То- гда же началось публичное обсуждение «белых пятен» в истории края, включая вопрос о депортации, а также национальной и кадровой политики властей. Вначале это было воспринято партийными чинов- никами как покушение на свяшенные ценности, и инициаторы таких обсуждений получили клеймо «демагогов и болтунов» (Фотеев 1988 а). Однако остановить этот процесс было уже невозможно, и в об- коме быстро сменили тон и заговорили о «воспитании историей», о разоблачении допущенных в период сталинщины несправедливостей, и прежде всего о необходимости знать правду о депортации, чтобы противостоять «спекуляциям» на болезненных исторических сюжетах и «конъюнктурным поделкам»

(Фотеев 1988 б. С. 3).

Всвязи с этим в 1988-1989 гг. на страницах главной официальной республиканской газеты «Грозненский рабочий» стали активно обсуждаться такие острые сюжеты, как поведение чеченцев и ин- гушей в годы Гражданской войны, сталинские репрессии 1930-х гг. и проблемы депортации. Началось восстановление памяти о местных политических деятелях, сыгравших большую роль в истории Север- ного Кавказа в первой половине XX в. Главным мотивом такого рода публикаций было обличение пре- ступлений тоталитарного режима, установленного Сталиным (см., напр.: Демидов 1988; Ибрагимов 1989 б. См. также: Ибрагимбейли 1989 а; 1989 б).

Тема сталинизма расколола общество на тех, кто его защищал и оправдывал депортацию, и тех, кто вскрывал чудовищную сущность сталинских беззаконий (Погибель 1988). Однако любопытно, что среди читателей, пожелавших участвовать в обсуждении этой больной темы, защитники сталинщины оказались в незначительном меньшинстве: из 52 писем, полученных редакцией «Грозненского рабоче- го», лишь пять были написаны в защиту Сталина (Беловецкий 1988). Много эмоций вызывала тема уча-

—167 —

стия чеченцев и ингушей в Гражданской войне на стороне большевиков, так как сразу же после депор- тации эта страница истории была переписана в первую очередь. Как нам уже известно, новый подход к истории Гражданской войны на Северном Кавказе, формировавшийся после 1944 г., получил широкую общественную огласку в связи с гонениями на оперу В. Мурадели «Великая дружба», где чеченцы и ин- гуши были показаны верными защитниками советской власти. Опера была написана к 30-летию Ок- тябрьской революции, и ее премьера состоялась на сцене Большого театра в Москве. Однако она была тут же запрещена, и вскоре последовало печально известное Постановление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 г., обвинявшее создателей оперы в искажении истины (Об опере 1948). Последняя, по словам глав- ного партийного идеолога А.А. Жданова, заключалась будто бы в том, что именно чеченцы и ингуши постоянно мешали дружбе народов.

Между тем, решившись сказать доброе слово о чеченцах и ингушах в годы их депортации, ком- позитор Мурадели совершил поистине героический поступок и фактически рисковал своей головой. Они об этом не забыли и сразу же по возвращении на родину устроили в честь него митинг (Лорсанука- ев 2003. С. 194). В годы перестройки чеченцы неоднократно тепло вспоминали о его гражданском под- виге (Старцева 1988; Калита, Сагаипов 1988; Ибрагимов 1989 а; Чахкиев 1991 б. С. 51). Тогда же началось возвращение забытых имен политических деятелей и героев времен Гражданской войны (Туркаев 1988; Боков 1988; Катышева 1988 а: Техиева, Хатуев 1988; Ведзижев 1989).

В свою очередь, сталинисты продолжали пользоваться тактикой обвинения самих жертв в том, что с ними произошло. Опираясь на антивайнахские постановления периода позднего сталинизма и советскую литературу, вышедшую в 1970-1980-х гг., они путали читателя небылицами о будто бы массо- вых антисоветских выступлениях и даже о «чеченском восстании» в годы Великой Отечественной вой- ны — якобы оно-то и вызвало необходимость очистки стратегически важных районов Северного Кавка- за от их прежних обитателей. Разумеется, такого рода домыслы, возбуждавшие общественность против чеченцев и ингушей в последние советские десятилетия, не вызывали у тех никаких иных эмоций, кро- ме раздражения и возмущения. В газете «Грозненский рабочий» разоблачалась ложь о «чеченском вос- стании», показывались беззаконность депортации и необоснованность утверждения о «вине народа», выражалось возмущение публикациями 1970-1980-х гг., оправдывавшими депортацию. Очевидцы на- поминали о том, что все это создавало атмосферу недоброжелательности вокруг чеченцев и ингушей, полностью реабилитированных в конце 1950-х гг. (Старцева 1988; Калита, Сагаипов 1988; У истории 1989). Читатели писали о беззаконном присвоении жилищ и земельных участков теми, кто заселил Че- чено-Ингушетию в годы депортации. Они напоминали о всяческих препонах, чинившихся им местны- ми властями, в частности о запретах прописки ингушей на территории Пригородного района Северной Осетии, о невозможности там смотреть телевизионные передачи из г. Грозного и пр. (Погибель 1988; Чахкиев 1988).

Особое место в газете уделялось воспоминаниям тех, кто пережил времена депортации (Мусаев 1988; Боков 1989; Эсамбаев 1989). Кроме того, говорилось об огромных потерях, которые понесли при этом язык и традиционная культура (Катышева 1988 б). Вместе с тем чеченские и ингушские авторы проводили четкие различия между преступной властью и русским народом. Они с большой теплотой вспоминали о том, как русские люди оказывали им помощь и выручали в трудную минуту (Боков 1989; Эсамбаев 1989). Это было тем более актуально, что 14 декабря 1988 г. на пленуме правления Союза жур- налистов СССР выступили X.X. Боков и Д.К. Безуглый, пугавшие его участников тем, что в г. Грозном будто бы намечались антирусские выступления. Русское население города было этим встревожено (Чах- киев 1988; Фаргиев 1989).

Тем временем в Чечено-Ингушетии, как и во многих других регионах СССР, нарастал социаль- ный протест, вылившийся в рост национально-демократического движения. О развитии этого движе- ния, «чеченской революции» и ее последствиях уже много писалось (Коротков 1994; Перепелкин 1994; Паин, Попов 1995 а; Музаев 1995. С. 158-172; Музаев, Тодуа 1992. С. 34-43; Тишков, Беляева, Марченко

1995; Тишков 2001 а; Искандарян 1995: Гакаев 1997. С. 133-176; Умалатов 2001; Bennigsen Broxup 1992 b; Goldenberg 1994. P. 183-190: Lieven 1998. P. 56-101; Smith 1998. P. 122-144; Knezys, Sedlickas 1999; Данлоп

2001; Лорсанукасв 2003. С. 17-38; German 2003. P. 25-54). Поэтому здесь я ограничусь лишь самым об- щим обзором.

До осени 1990 г. главную оппозицию властям ЧИ АССР составлял Народный фронт ЧИ АССР (НФ) во главе с Х.-А. Бисултановым. Как мы уже видели выше, вначале его лидеры боролись за оздоровление экологической обстановки и ставили вопросы возрождения языка, национальной культуры и историче-

— 168 —

ской памяти. Но когда в марте 1990 г. председателем Верховного Совета ЧИ АССР был избран Д.Г. Завга- ев, НФ начал устраивать массовые митинги, направленные против всевластия ВС и КПСС. Тогда-то и выявился впервые глубокий раскол в чеченском обществе, ибо ответом на митинги НФ стал митинг в поддержку Завгаева, проведенный 22 марта партийными организациями и так называемой конструк- тивной оппозицией, включавшей ряд демократических движений.

Мартовские митинги были, пожалуй, последними крупными мероприятиями, устроенными НФ. После этого его влияние пошло на убыль. Зато отмечался быстрый рост авторитета Вайнахской демо- кратической партии (ВДП), созданной 5 мая Л. Усмановым и М. Темишевым. Если в марте эти лидеры входили в конструктивную оппозицию, то осенью они уже начали выступать против властей республи- ки с национально-радикальных позиций. Их требованием было образование суверенной Вайнахской республики в составе СССР, восстановление Мехк-Кхел (Совета старейшин) и «отделение атеизма от го- сударства».

23-25 ноября 1990 г. по инициативе грозненской интеллигенции и при поддержке Д. Завгаева со- стоялся I Чеченский национальный съезд, высказавшийся в пользу суверенной Чеченской республики Нохчи-чоь. Под его давлением ВС ЧИ АССР принял 27 ноября «Декларацию о суверенитете Чечено- Ингушской республики (ЧИР)», где декларировалось право подписания союзного и федеративного дого- воров на равноправной основе. При этом, по настоянию ингушей, оговаривалось, что республика не бу- дет подписывать никакие союзные документы до положительного решения о передаче Пригородного района. Съезд продемонстрировал наличие в чеченском обществе сильного центристского ядра, стояв- шего за независимое демократическое государство, но, в отличие от радикалов, видевшего его свет- ским.

Недовольные половинчатыми решениями съезда и укреплением власти Д. Завгаева, радикаль- ные партии (ВДП, Исламская партия возрождения, «Исламский путь», движение «зеленых» и др.) созда- ли в декабре «Общенациональное движение чеченского народа» (ОДЧН), потребовавшее выхода респуб- лики из РСФСР и образования конфедеративного государства Северного Кавказа. Росту авторитета это- го движения немало способствовали устраиваемые им зимой 1990/1991 гг. митинги в Грозном в под- держку Ирака, за возрождение ислама и за отставку правительства Завгаева. Одновременно радикалам удалось захватить власть в исполкоме Чеченского национального съезда. Формально главой исполкома был избран генерал-майор Дж. Дудаев (1944-1996), но предполагалось, что реальным руководителем будет его заместитель Л. Умхаев, человек умеренных взглядов. Однако радикализация общественных настроений позволила Дудаеву весной 1991 г. отстранить Умхаева и его сторонников от власти. 8-9 ию- ня состоялась 2-я сессия Чеченского национального съезда, переименовавшая его в Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН). Она объявила о низложении ВС ЧИР и провозгласила суверенную Чеченскую Республику Нохчи-чоь. Умеренному крылу исполкома во главе с Умхаевым, пытавшемуся избежать конфронтации, не удалось переломить ситуацию, и в знак несогласия с решениями съезда оно вышло из состава исполкома.

17 июля либеральная интеллигенция и представители бизнеса создали Движение демократиче- ских реформ ЧИР, ставшее центристской оппозицией. Оно выдвинуло лозунг суверенной демократиче- ской республики, выступив одновременно против радикализма и самоизоляции.

Между тем авторитет Завгаева оставался высоким. Он еше более укрепил его, поддержав в июне Б.Н. Ельцина на выборах президента РСФСР и решительно выступив в июле против постановления Сек- ретариата ЦК КПСС «О некоторых проблемах, связанных с реабилитацией репрессированных народов». Однако нерешительность властей ЧИР во время путча 19-21 августа резко изменила ситуацию и отдала инициативу радикалам из ОКЧН. Хотя 21 августа президиум ВС ЧИР осудил путч, на следующий день ОКЧН перешел к решительным действиям: он не только потребовал отставки членов ВС ЧИР, но захва- тил здание республиканского телевидения, предоставив Дж. Дудаеву трибуну для обращения к народу. Следует отметить, что неприятие ГКЧП разделялось широкими слоями чеченского общества, хранивше- го память о депортации и опасавшегося его повторения в случае захвата власти в стране шовинистами. В своих выступлениях того времени Дудаев нередко апеллировал к мнению стариков, усмотревших в действиях путчистов намек на новую депортацию (Тернистый путь 1992. С. 11-12, 40-41). Ведь тогда в Чечне распространялись слухи о том, что якобы московские державники разработали план «Миграция», согласно которому половине населения Чечено-Ингушетии суждено было погибнуть, а другим — снова отправиться в ссылку, на этот раз в Сибирь (Албагачиев, Ахильгов 1997. С. 101).

— 169 —

Попытавшийся было выступить против оппозиции, ВС ЧИР был резко одернут из Москвы, где его предупредили против применения силовых действий. В итоге деморализованный ВС подал в от- ставку, а тем временем национальные гвардейцы ОКЧН возводили в Грозном баррикады. Проходившая

вГрозном 1-2 сентября 3-я сессия ОКЧН объявила о низложении ВС ЧИР. Тогда Завгаев созвал в Грозном

вДоме политпросвещения совещание депутатов ЧИР всех уровней. Но вечером 6 сентября оно подверг- лось нападению боевиков ОКЧН и было разогнано, а 15 сентября ВС заявил о самороспуске. Такой ход событий был фактически поддержан Москвой, посланцы которой вынудили Завгаева подать в отставку и укрыться в родном ему Надтеречном районе.

После этого был сформирован Временный Верховный Совет (ВВС) [102], однако резкое выступ- ление либерально-демократической оппозиции против узурпации власти лидерами ОКЧН привело к его расколу. Пять членов ВВС выступили против ОКЧН, а тем временем остальные четверо провозгласили 1 октября 1991 г. суверенную Чеченскую Республику Нохчи-чоь в составе РСФСР.

Разделение ЧИР на две часта, нарушение законности и быстрый рост преступности в отсутствии дееспособной власти встретили сильное противодействие со стороны многих общественно- политических движений [103]. Поэтому противники неконституционных действий ОКЧН вскоре полу- чили значительный перевес в ВВС (7 из 9 членов) и выступили с его критикой. В ответ на это ОКЧН сво- им волевым решением распустил ВВС, и на его членов началась настоящая охота. Вся власть в респуб- лике перешла к исполкому ОКЧН. Правда, 7 октября ВВС попытался возобновить свою деятельность, но той же ночью его резиденция была захвачена национальными гвардейцами, и членам ВВС пришлось скрываться.

Такой поворот событий немало обеспокоил федеральную власть, и 9 октября Президиум Верхов- ного Совета РСФСР принял постановление «О политической ситуации в Чечено-Ингушской республи- ке», призывавшее к разоружению незаконных вооруженных формирований и признававшее единствен- ным законным органом власти ВВС ЧИР. Исполком ОКЧН немедленно объявил это постановление гру- бым вмешательством во внутренние дела республики и привел свои вооруженные отряды в состояние боеготовности, а З. Яндарбиев даже призвал к газавату. Однако полной поддержки в чеченском общест- ве это не нашло, что ярко продемонстрировали митинги 10 октября, когда сторонники ОКЧН, собрав- шиеся на площади Свободы, объявили готовность к противостоянию с Россией, а демократические силы выступили на площади шейха Майсура в поддержку ВВС и за роспуск национальной гвардии. На этой основе к середине октября сформировалось мощное оппозиционное «Движение за сохранение Чечено- Ингушетии», куда вошли члены ВВС, Ассоциация интеллигенции и лидеры многочисленного вирда шейха Дени Арсанова. Его поддержали Народный Совет Ингушетии и Временный комитет русскоязыч- ного населения ЧИР [104].

Северный Кавказ сегодня

— 170 —