Сампиев и.М., к.Ф.Н. (г. Назрань) о некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму в северо-кавказском регионе

Глубокий системный кризис российского общества наиболее остро проявляется в Северо-Кавказском регионе. Высокий уровень безработицы, межнациональная напряженность и вооруженные конфликты, общий спад экономики и кричащее расслоение по уровню жизни актуализировали интерес в обществе к религии. В данной статье мы затронем некоторые аспекты наиболее острой для региона проблемы экстремального проявления одного из течений ислама – ваххабизма. Сразу оговоримся, что речь идет именно о кавказском варианте этого течения. Проблема ваххабизма получила новое звучание после нападения боевиков Хаттаба и Басаева на Дагестан. Факт агрессии наконец заставил Москву взглянуть на деятельность ваххабитов глазами представителей традиционного ислама, осудить экстремистскую риторику и практику ваххабитов.

Поскольку теме религиозного экстремизма посвящено множество научных и публицистических работ, хотелось бы заострить внимание на тех аспектах кавказского ваххабизма, которые пока остаются вне фокуса внимания исследователей. В этом плане представляется продуктивным обобщение эмпирического материала по противодействию религиозному экстремизму в Республике Ингушетия. Начало активного внедрения ваххабизма в Ингушетии пришлось на 1993-94 гг. и вызвало обеспокоенность руководства, духовенства и простых мусульман республики. В отличие от соседней Чечни и Дагестана, в Ингушетии ваххабиты не проявляли себя явно и занимались чисто религиозной деятельностью, не афишируя свои политические цели. И только в ходе первой военной операции в Чечне стали проявляться попытки вербовки боевиков в лагеря Хаттаба, Фаттаха и других лидеров ваххабитов. В 1998 году общая ситуация с религиозным экстремизмом на Северном Кавказе заставила руководство и духовенство республики предпринять ряд мер как внутри Ингушетии, так и на региональном уровне по противодействию ваххабизму. На состоявшейся 30 июля 1998 года конференции духовенства и общественности республики было однозначно заявлено, что «ваххабизм противоречит учению традиционного ислама суфийского толка, исповедуемого ингушами, идеи ваххабизма чужды современному ингушскому обществу, его многовековым традициям и обычаям». На конференции муфтияту и творческой интеллигенции было поручено разъяснять гражданам республики вредные последствия деятельности членов религиозных сект ваххабизма, проповедующих религиозную исключительность и нетерпимость. Выступления на конференции показали, что мусульмане Ингушетии четко осознают, что основополагающие положение ваххабитской идеологии о такфире – обвинении в неверии всех несогласных с ваххабизмом направлено прежде всего против мусульман. Второй момент, на котором акцентировали свое внимание участники конференции – это угроза со стороны ваххабизма конституционному строю и политическому режиму, поскольку такфир распостраняется на «правителей – вероотступников» и представителей власти государства и силовых структур. В связи с этим конференцией был разработан ряд практических мер административного и пропагандистского характера. Логичным стало стремление руководства и муфтията республики к организации противодействия религиозному экстремизму в региональном масштабе. Эта идея получила свое развитие в созданном на состоявшемся 17 августа 98 года в Назрани совещании муфтиев республик Северного Кавказа, основным вопросом которого была проблема координации и взаимодействия духовенства республик региона «в борьбе за чистоту и укрепление ислама, сохранение и укрепление единства мусульман, восстановления мира между народами Северного Кавказа». С этой целью был создан Координационный Центр мусульман Северного Кавказа, председателем которого избран муфтий Ингушетии М. Албогачиев. Затем последовал ряд мер со стороны властных структур северо-кавказских республик, в частности, указ Президента РИ Р.С. Аушева о запрете ваххабизма и принятый в Дагестане закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан». Т.о., стала создаваться определенная правовая база для противодействия религиозному экстремизму. В Ингушетии был закрыт ряд духовных учебных заведений, а всех иностранных преподавателей поблагодарили и в десятидневный срок выдворили за пределы республики. Ингушский исламский институт (кстати, первый на территории Российской Федерации) и муфтият взяты на финансирование государства, а имамы мечетей и настоятели православных храмов стали получать зарплату из республиканского бюджета. Предпринятые меры, с учетом того, что ваххабизм в Ингушетии не имел таких сильных позиций, как в Дагестане и Чечне, заглушили активность ваххабитов, которые ушли в подполье. Конечно, они не прекратили свою пропагандистскую деятельность, однако открыто и масштабно проводить её уже не могут. Такова в целом была обстановка с ваххабизмом в Ингушетии до осени 1999 года. Однако после неконтролируемого притока огромного числа беженцев из Чечни ситуация стала меняться. Хотя эти изменения происходят латентно, тем не менее достаточно хорошо наблюдаются. То, что среди беженцев много ваххабитов и членов их семей – факт, не требующий особых усилий для фиксации. Естественно, ваххабиты стараются соблюдать конспирацию, не проявлять себя явно. Изменилась их тактика - если раньше ваххабиты вели свою агитацию в «наступательном» ключе, то теперь они упирают на призывах прийти на помощь мусульманам, подвергшимся агрессии, т.е. разыгрывают «оборонительную» идею. Иным стал и уровень их агитации – из мечетей и религиозных школ она переместилась в дома, на улицу, общественный транспорт, стала более осторожной и избирательной. Прямые нападки на культ святых и на существующее государственное устройство сменилась пропагандой т.н. «чистого ислама».

Анализ социально-политической и религиозной ситуации в республике в 99-2000 годах показывает, что увлекшись чисто административными мерами, власти и муфтият Ингушетии упускают другие, в данной ситуации, может, и более важные аспекты проблемы. Очевидно, такое же положение и в других республиках региона. Каковы же эти аспекты, в чем их суть?

Первое. Учет питательной среды, социальной базы ваххабизма. В литературе справедливо отмечается, что в основном в экстремистские религиозные организации попадают малообразованные люди, как правило безработные, по сути маргиналы. Потребность в принадлежности к большому коллективу, его психологической защите и признании для несформировавшейся личности, безусловно, очень важна. Но и материальный аспект не менее привлекает молодежь из социально ущемленных слоев. Все это общеизвестно и все говорят об этом; но проблема в том, какие из этой констатации делаются выводы? Судя по тому, что президент Аушев берет на республику практически неподъемную для экономики и социальной сферы республики задачу неограниченного, неконтролируемого и безо всяких условий приема почти такого же количества беженцев, сколько и коренных жителей, никто не просчитывает последствия резкого ухудшения социально-экономической, криминальной и психологической обстановки, в том числе и в плане численного усиления ваххабитской общины, для бесспорного расширения социальной базы религиозного и иного экстремизма.

Второе. Казалось бы, всем ясно, что при социально-экономической напряженности в сочетании с психологическими фрустрациями в условиях размывания этнокультурных норм и кризиса идентичности, обновленческие религиозные течения выступают как источник различий, основание для самоидентификации индивидов и общностей, попавших в ситуацию идеологического и духовного вакуума. Можно утверждать, что индивиды, в которых более или менее развито национальное чувство, обладают большим «иммунитетом» против пропаганды экстремистских религиозных сект. Для северо-кавказских обществ характерно гармоничное сочетание религиозных норм и национальных традиций. Поэтому требование отречения от национальных обычаев, формы одежды, языка как препятствующих образованию т.н. «исламской нации» воспринимаются в основном национал - нигилистами, вызывают раздражение людей, приверженных в равной мере своей культуре и религии. Эти настроения в свое время грубо, но точно выразил убитый позже ваххабитами начальник СНБ Чечни Л. Хултыгов в одном из интервью газете «Голос Чеченской Республики»: «Нам не нужен арабский верблюд, нам нужен чеченский волк». Ваххабитский проект в различных своих вариантах предполагает упрощение и архаизацию социальных отношений и политической организации общества. В этом смысле проект «исламской нации» входит в противоречие с многообразием и богатством национальных культур, ведет к их уничтожению. Но дело усугубляется и тем, что как политический проект кавказский ваххабизм в условиях региона с культурным многообразием и развитым национальным самосознанием нежизнеспособен и утопичен. Мы не станем здесь обосновывать высказанный тезис об утопичности ваххабитского проекта, важнее обратить внимание на такую особенность северо-кавказского ваххабизма, как его акультурный и антикультурный характер. В отличии от аравийского ваххабизма, где он имеет изначально арабские черты и зародился как идеология национального освобождения и возрождения, северо - кавказский ваххабизм взращивается на питательной среде национального нигилизма и преследует по сути антинациональные цели. Поэтому и с точки зрения аналитической, и в целях прогностики и выработки политических решений анализ идеологии «исламской нации» как идеологии антикультурной имеет свой невостребованный пока потенциал.

Третий аспект. Ваххабиты достаточно умело пользуются семейными и родовыми традициями взаимопомощи и поддержки. Анализ ситуации в Чечне показывает, что современный чеченский тайп находится в таком состоянии, что уже не способен контролировать своих отдельных членов - ваххабитов, но в то же время продолжает оказывать им защиту и покровительство перед лицом представителей иных тайпов. Поэтому можно наблюдать любопытную картину: ревностный приверженец одного из суфийских братств готов бороться с «ваххабизмом» вообще, но при этом закрывают глаза на членов своих семей и родственников-ваххабитов, чем последние и пользуются, при этом продолжая считать своих родных кафирами! Мы приводим этот частный пример для того, чтобы показать, что борьба с религиозным экстремизмом не может сводится только к официальному уровню, но прежде всего должна вестись на уровне личностном. На данном этапе меры противостояния ваххабизму мало соприкасаются со сферой непосредственного действия экстремистской идеологии, что и дает возможности для включения новых резервов антиэкстремистской работы.

Четвертое. Среди мер противостояния ваххабизму, предусмотренных рядом съездов, конференций, совещаний, практически нет касающихся деятельности самого духовенства и мусульманских общин. Нет необходимости доказывать, что не всё в их деятельности идеально. Ясно также, что в критике ваххабитами деятельности «традиционного» духовенства не все без исключения безосновательно – в противном случае их пропаганда не привлекала бы новых сторонников и сочувствующих. Например, то обстоятельство, что муфтий, имамы мечетей в Ингушетии получают зарплату от государства (а это противоречит как установлениям ислама, так и конституционному принципу отделения церкви от государства), вряд ли добавляет им авторитет. Могут сказать, что ислам -социальная религия и она органически вплетена во все сферы мусульманского общества, однако это касается именно принципов и норм ислама, а вовсе не священнослужителей. Разочарование в деятельности официального духовенства и реакция на его конформизм порождает отчуждение большой части мусульман от общих дел общины. Отсюда отстраненность от борьбы с проявлениями религиозного экстремизма, расценивание такой борьбы как борьбы за власть и влияние на общину между прежним духовенством и новыми искателями духовной и политической власти.

В деятельности экстремистских религиозных сект можно выделить признаки общественно-политической организации и признаки идейной общности. Как общественно-политическая организация ваххабитская секта на Кавказе есть организация экстремистская, в связи с чем к ней могут и должны применяться административные, правовые, силовые меры, и ведущая роль здесь, естественно, принадлежит государству. С другой стороны, эта организация основывается на идее, а против идеи можно бороться идеей большей духовной силы, и здесь важнейшую роль играет духовные лидеры и их авторитет. С учетом того, что традиционный суфийский ислам отдает приоритет духовной сфере, не отрицая, а позволяя органично включать самые разные национально-культурные и государственно-политические идентичности, он обладает большой нравственной силой и политической гибкостью при сохранении главной идеи ислама – служения единому богу. В этом плане идейная сила традиционного ислама остается мало востребованной в силу увлечения духовенства административными и формальными методами. Думаем, что именно на уровне борьбы идей возможно не просто сдерживание роста религиозного экстремизма в регионе, но и снижение уровня его радикальности, чему, к сожалению, уделяется мало внимания.

Подводя краткий итог, можно сказать, что обозначенные нами некоторые аспекты борьбы с религиозным экстремизмом в регионе как теоретической и общественно - политической проблемы требуют своей дальнейшей проработки и конкретизации. Полагаем, что обозначенные аспекты теоретического и прикладного характера могут придать определенный импульс в исследовании этой актуальной для Северо-Кавказского региона проблемы.