5. Св. Франциск и Иннокентий III

Святые подвижники, создавая свои ордена, кладут в их основание апостольский Камень — благословение св. Петра. Так и св. Франциск в 1209 г. (1210 г.) вместе со своими братьями, которых тогда, словно апостолов, было двенадцать, направился в Рим для утверждения своего устава, представ перед великим преемником первоверховного апостола, Иннокентием III. Наверное, никогда земное могущество Святого Престола не было столь велико: Папа раздавал короны королям и утверждал их власть, по его слову утихали войны и начинались крестовые походы, его справедливого суда покорно ожидали князья и бароны. Но могущественнейшему Папе было видение во сне, что какой-то бедный и невзрачный монах своей спиной поддерживает падающий собор св. Иоанна на Латеране — образ Римской Церкви. И это был, конечно же, св. Франциск.

В лице Иннокентия и св. Франциска, казалось бы, встретились противоположности: с одной стороны — стремление к духовной власти над всем миром ради утверждения в нем справедливости и христианских идеалов, с другой — полный отказ от любой власти, даже в своей маленькой общине; с одной стороны — приумножение достояния и благолепия Церкви, а с другой — полный отказ от какой-либо собственности; с одной — безусловный авторитет, а с другой — безусловное смирение. И в этих противоположных идеях, в соответствии с законами этого мира, было единство, но, в соответствии с законами мира иного, в них не было борьбы, ибо их соединяла общность цели: спасение бессмертной человеческой души.

Духовная прозорливость и человеческая мудрость Иннокентия III преодолели недоброжелательность и опасения многих, считавших, что нельзя допустить неученых монахов, ведущих в глазах собственников столь непристойный, нищий образ жизни, к проповеди слова Божиего. Папа благословил Орден св. Франциска и это благословение открыло двери церквей для проповеди монахов и обеспечило им радушный прием у епископов и королей.

6. Возвращение человека ко Христу

Шел тринадцатый век от Рождества Христова, и Европа уже давно именовалась христианской. Но невидимая борьба за человеческие души не ослабевает ни во время гонений, ни во время торжества Церкви. Конечно же, современники св. Франциска слышали слова Евангелия, но как в притче о семенах, которые падая около дороги, бывают склеваны птицами, другие, не имея корня, засыхают, третьи падают среди заглушающих их терний, и лишь немногие попадают на хорошую почву и приносят добрый плод,– так не все слышащие слово Божие одинаково его принимают: одних нужно постоянно убеждать и рассеивать их сомнения, другим нужно проповедовать на понятном и доступном для них языке, третьим — напоминать о грядущей блаженной жизни и о возмездии за совершенное зло.

И св. Франциск обращался к людям с пламенными речами, а те, затаив дыхание, слушали — ремесленники и крестьяне, ученые-богословы и высокопоставленные прелаты. “Прибегают мужчины, прибегают женщины, торопятся клирики, стремятся верующие с целью увидеть и услышать Божиего святого, всем казавшегося человеком другого века... И в самом деле, с тех пор, как явился святой Франциск и заговорил, небо, казалось, изливало на землю новый свет... Он сиял как звезда, блистающая в ночной тьме, как утро, зарождающееся над мраком” (Celano. Vita Prima. XV).

Для того, чтобы возвращать людей ко Христу у св. Франциска было надежное средство — любовь к ближнему. Св. Франциску, не обладавшему никакой собственностью, часто приходилось делиться с нищими своей одеждой. Однажды, получив от одного благодетеля новый кафтан и по пути встретив бедняка, Франциск решил отдать ему свою обнову. Спутник же его стал возражать, не желая, чтобы святой отец помогал другим в ущерб себе, на что тот ответил: „Я не хочу быть вором, ибо это было бы воровство, если бы мы не отдали кафтан более нуждающемуся. Ведь мы получили его временно, до встречи с еще более бедным” (Speculum Perfectionis. XXX).

Другой раз с просьбой о милостыне пришла к св. Франциску бедная старушка, двое сыновей которой стали монахами Ордена. “Нет ли чего-нибудь для матери нашей?” — спросил Франциск у Петра Каттани, ибо он называл матерью мать каждого из братьев. Но случилось так, что у них ничего не было, остался лишь Новый Завет, который монахи читали у заутрени. Тогда Франциск сказал: „Дай нашей матери Новый Завет, чтобы она продала его и купила то, что ей нужно. Ибо я твердо уверен, что это угоднее Господу и Святой Деве, чем наше чтение” (Speculum Perfectionis. XXXVIII).

А как-то раз ночью один из новообращенных братьев, чрезмерно предавшийся аскезе, начал стонать. Проснувшись, Франциск подбежал к нему и спросил, что произошло. “Умираю с голоду”,— ответит тот. Тогда св. Франциск, сам соблюдавший строжайший пост, тотчас повелел принести еду, а чтобы брат не стеснялся есть в одиночку, сел есть вместе с ним, а также разбудил и пригласил к столу всех братьев (Speculum Perfectionis. XXVII).

Св. Франциск любил всех людей и “о милости к падшим призывал”. “Многие из тех, кто кажется нам сегодня слугой диавола, могут еще послужить Господу”, — говорил святой.

Недалеко от одного монашеского скита жили разбойники, которые иногда приходили к монахам за хлебом. Когда братья спросили, хорошо ли подавать милостыню разбойникам, Франциск ответил: „Идите и принесите разбойникам хорошего хлеба и вина, расстелите скатерть и смиренно и весело прислуживайте им, пока они будут есть. И попросите у них, чтобы они больше не убивали. На следующий день за доброе их обещание принесите кроме хлеба и вина еще яиц и сыра, и опять служите им. А потом, проповедуя слово Божие, спросите их, зачем они живут в лесу, умирая с голоду и подвергаясь опасностям, и при этом губят свои души? Ведь лучше служить Господу, Который дает все необходимое для тела, а в конце жизни спасает души”. Монахи, точно исполнившие слова святого, любовью и братским отношением достигли обращения разбойников, которые сначала стали носить в обитель дрова, а затем, чистосердечно раскаявшись, обещали вести праведный образ жизни, некоторые из них даже вступили в Орден (Legenda Perusina. XC).

Но в тринадцатом веке, как и в любое другое время, нужно было не только помогать человеку в его телесных немощах, учить преодолевать слабости и соблазны, но и спасать людей от духовных заблуждений, которые способны улавливать и лучших, и, говоря на языке Евангелия, отрывать их от Церкви.

Во Франции и в Италии продолжали существовать и вербовать себе сторонников секты вальденситов и катаров, выступавшие под лозунгом евангельской бедности и совершенства. Девизом вальденситов, получивших свое название по имени основателя секты Петра Вальдеса, было возвращение к бедной Церкви апостольских времен, а свое учение они пытались строить только на Священном Писании, не принимая учительский авторитет Святых Отцов. Еще более радикальную секту представляли собой катары (то есть “чистые”) или, как их еще называли, альбигойцы, — по городу Альби в Южной Франции, где была основана их первая община. Они проповедовали уже почти не христианское, а манихейское учение, отвергая не только церковную организацию, но и таинства. Провозглашая извечное сосуществование добра и зла, они считали, что весь материальный мир связан со злом, полагая его источник именно в материи. Исходя из этой предпосылки они настаивали на крайнем аскетизме и умерщвлении плоти.

Еретики пытались проповедовать необходимость дословного понимания Евангелия и следования его заповедям. Св. Франциск настаивал на том же самом, но не забывал и того, что в Евангелиях сказано об апостоле Петре и его преемниках. Еретики проповедовали на понятном народном языке, св. Франциск делал то же самое, но с разрешения папы. Еретики требовали бедности, чистоты и трудового образа жизни, но их распирала гордость за свои добродетели. Они обличали не только духовенство за его страсть к стяжательству, но и осуждали всех, кто не жил так, как жили они, поэтому вокруг себя они сеяли ненависть. Св. Франциск же самым последним и недостойным из людей считал самого себя. Он никого не судил, осуждая в первую очередь самого себя, и не упрекал людей за то, что они не святые. Св. Франциск целовал землю, где ступала нога священника, хотя бы и недостойного, но являющегося служителем алтаря Бога. Он обращался к грешникам примером своего покаяния и, неумолимый к себе, для других был как любящая мать. И всюду он нес не ненависть, а мир (65, с. 22—23).