7. Возвращение природы ко Христу

Христианство, четко различая Творца и творение, развенчало божественность природы, лишив стихии одушевлявших их мифологических божеств. Следствием этой философской предпосылки стало глубокое изменение ментальности, ведь природа, перестав быть сакральной, не только может, но и должна быть подвергнута преобразованию, должна совершенствоваться, как совершенствуется человек. Но эта философская посылка таила в себе и другие тенденции, а именно возможность рационалистически-бездушного отношения к живой природе. В Средние века еще не был сформулирован известный тезис Декарта о существовании в мире только двух субстанций: материи и сознания,– атрибутом первой из которых философ назвал протяженность, а атрибутом второй — мышление. Таким образом, природа и все населяющие ее живые существа, лишенные мышления стали бездушным механизмом, пусть более сложным, чем механизмы, созданные руками человека. Эта философия, доведенная до своего логического конца, явилась бы оправданием жестокости по отношению к природе.

Но в XIII в., когда еще только закладывались и формировались предпосылки научно-технической революции, принесшей великие блага и породившей великие угрозы, св. Франциск указал на другое, бережное отношение к природе. Жития св. Франциска изобилуют рассказами о его нежном отношении ко всему живому.

Однажды, проходя мимо поля, на котором было много птиц, он обратился с проповедью к “сестрам воронам” и “братьям голубям”. Птицы же, пусть и не понимая его слов, но чувствуя в нем друга, не разлетались, как обычно бывает при приближении человека, но подпустили его к себе так близко, что он задевал их своей рясой. Св. Франциск, видя их доброе отношение к себе, почувствовал себя виновным перед миром животных и впредь обещал говорить с ними как с людьми. Как-то раз он выпросил горлиц у мальчика, несшего их на рынок, и когда тот отдал ему их, то усадил птиц к себе на колени и с нежностью обратился к ним: „О сестрицы мои, простые, невинные, чистые горлицы, зачем вы даете обижать себя? Я вот хочу избавить вас от смерти и устроить вам гнезда, чтобы вы плодились и размножались по слову вашего Творца”. Франциск сделал им гнезда, и они жили у монастыря словно ручные (44, с. 71—72).

В Губбио Франциск приручил свирепейшего волка, «обратив его к Богу», как пишет автор Fioretti (44, с. 68—70). Святой запрещал монахам, рубившим деревья, повреждать их корни, чтобы сохранить у деревьев надежду на быстрое возрождение. Он отдавал свой плащ, спасая жизнь ягненка на бойне, и выпрашивал меда для голодных пчел. Он проповедовал даже змеям, а видя на дороге червяка, останавливался и убирал его, спасая от опасности быть раздавленным. Франциск твердо верил, что не напрасно прожил день, если ему удавалось спасти от гибели хотя бы одно животное. По образному выражению, он “отнял природу у диавола и возвратил ее Богу” (1, с. 36).

8. Крестный путь

Св. Франциск, следуя за Христом, хотел следовать за Ним до конца, в глубине души надеясь окончить свою земную жизнь мученичеством. В 1219 г. он решил отправиться с проповедью Благой Вести к мусульманам и прибыл в Египет, где в это время находилась армия крестоносцев. Перейдя линию фронта, Франциск в сопровождении одного из братьев, предстал перед грозным султаном, установившим награду за голову каждого убитого христианина. Удивленный султан спросил, что побудило их прийти к нему,– желание ли обратиться в сарацин или посольская миссия? Когда же монахи назвали себя послами Бога, то султан повелел призвать своих ученых мужей, которые тотчас потребовали отрубить им головы. Но вместо этого султан заговорил с Франциском и вскоре так полюбил его, что стал предлагать ему в дар земли и просить остаться при своем дворе. Франциск, понимая, что разговор принимает совсем другое направление, сказал: „Повели развести великий огонь. Я войду туда, и тогда ты познаешь силу истинной веры. Пусть только султан обещает принять христианство, если я невредимо пройду через костер”. “Если же”,— добавил Франциск,— “я погибну в огне, то припиши это моим грехам”. Султан, не решившись на такое испытание из-за опасения мятежа своих подданных, отпустил монахов с миром (S. Bonaventura. Legenda major. IX, 8).

Таким образом, мечта о мученичестве так и продолжала оставаться мечтой до 1224 г., когда Франциск, решив в уединении провести сорокадневный пост архангела Михаила взошел на гору Альверну. Почитание св. Михаила было особо распространено в Средние века.⁴ Этот грозный архангел, изображаемый на иконах и фресках церквей с обнаженным мечом в одной руке и весами, на которых он взвешивает души умерших, определяя их загробную участь, в другой, этот покровитель рыцарей и военных подвигов, почитался, как правило, в уединенных и труднодоступных местах, храмы в его честь воздвигались на вершинах гор и часто соединялись с крепостями. И вот, ранним утром 14 сентября, в праздник Воздвижения Креста, на вершине горы, изборожденной разломами и расщелинами, словно образовавшимися во время истязаний Христа, когда, по слову Евангелия, “камни расселись”(Мф. 27, 51) (35, с. 191), св. Франциск увидел спускающегося к нему Распятого Господа в образе шестикрылого серафима. И тогда на этой горе, ставшей для Франциска его собственной Голгофой, совершилось мистическое распятие святого на кресте, о чем он просил Бога как о величайшей награде: на его изнуренном постом и трудами теле появились стигматы — раны распятого Спасителя.