Лук, стрела и военные хитрости

О роли и назначении тяжелой монгольской конницы можно спорить. Но никто не станет оспаривать тот факт, что наиболее эффективным наступательным оружием у монголов был лук (обобщающее название – «номо») со стрелами (столь же обобщающее название – «тумер булсуу»).

Спешенный монгольский воин в изображении иранского художника что‑то уж слишком похож на иранца – но лук в любом случае не забыт, даже если сейчас время другого оружия.

Даже если и существовали разновидности, изготовленные целиком из дерева ¹⁶, все же типовые монгольские луки относились к типу сложносоставных: кость, рог, сухожильный слой, слои специально выдержанного дерева, иногда даже пластины завозного бамбука и шелковые нити. Различались они между собою как по месторасположениям усиливающих накладок (луки с серединной фронтальной накладкой, с серединной и плечевыми, с вкладышами‑«ушами» на концах – и сочетающие в себе все эти признаки), так и по базовым размерам (так называемый «китайский тип» – больший, 1,2–1,4 м в высоту, с четко обозначенными плечами и длинными, практически прямыми «рогами», и ближневосточный – высотой не более 90 см, со слабо выделенной рукоятью и небольшими изогнутыми «рогами»). Впрочем, классификация эта весьма условна: можно насчитать много достаточно распространенных типов лука, из которых как минимум два обладают той или иной степенью асимметричности, хотя они не столь запредельно велики, чтобы и в симметричном виде оказаться неудобными для всадника. Надо полагать, в таком варианте конструкции имелось очередное «ноу‑хау», для участников современных монгольских состязаний давно уже столь же загадочное, как для реконструкторов.

(Может быть, и вправду память о южных регионах и седой древности, когда приходилось учитывать неодинаковую гибкость цельного бамбукового ствола? Все же вряд ли: ведь асимметричность проявляется у сложных высокоразвитых луков, в процессе оружейной эволюции «возникая», а не «сохраняясь».)

Монгольские луки отличались огромной мощностью. Мы уже знаем, что даже если не говорить о рекордах, все‑таки выпущенные из таких луков стрелы пролетали дистанцию в несколько сот метров, бездоспешного человека пробивали насквозь, прошивали кольчугу, да и в пластинчато‑нашивных доспехах под такую стрелу все же лучше не подставляться (хотя лучник вроде Чжебе и не подставляющемуся найдет куда попасть).

Ранее мы уже приводили описание «монгольского» способа стрельбы из лука. Многие исследователи (даже и один из «открывателей», Морз) упоминали, что классическим признаком его вроде бы является «символический кукиш»: большой палец, собственно и натягивающий тетиву, слегка просовывается между указательным и средним пальцами, помогая удерживать стрелу. Интересно, что 60–70 лет назад советские этнографы пытались зафиксировать эту классику в Бурятии (еще одно монгольское племя, впрямую наследующее лучное искусство сородичей Чжебе!) – и ничего у них не вышло. Наоборот, создалось впечатление, что «кукиш» – некий редкий частный случай, потому что при натягивании тетивы тугого бурят‑монгольского лука почти невозможно просунуть большой палец между указательным и средним!

Тем не менее по большому счету у бурят самый распространенный способ натягивания тетивы – действительно пятый, «монгольский», он применяется для самых тугих луков. Его преимущество буряты объясняли тем, что в этом случае рука «как бы укорочена, сильнее тянет тетиву и легче ее отпускает». Однако в целом описанная в те годы бурятская техника натягивания тетивы удивительно многообразна. Имел там распространение и «первичный», по вышеупомянутой классификации, способ, который используют не столько для слабых луков, сколько… ОЧЕНЬ сильные стрелки: с точки зрения бурят, этот способ противоположен «монгольскому», при нем рука получается «как будто бы длиннее, и эта длина мешает стрельбе».

Но это еще не все. В Бурятии оказался известен также четвертый, он же «средиземноморский» способ натягивания тетивы в трех– и двухпальцевой разновидности, с различными формами захвата стрелы указательным и средним пальцами. Правда, этот способ в основном считается подростковым.

Зафиксирован в Бурятии и еще один способ, вроде бы не попадающий в классификацию (а на самом деле, пожалуй, разновидность «монгольского»), при котором натягивание тетивы, по существу, производится всеми пальцами руки, а функцию захвата стрелы берут на себя большой и средний палец, придерживается же она боковой стороной указательного.

И даже это не все. Обнаружился у бурят даже последний, «шестой» способ: с использованием большого кольца‑наладонника, полузамкнутого или замкнутого.

При такой пестроте смешно выглядит попытка приписать монголам только и исключительно «монгольский» способ натягивания лука. Который, кстати, и сам требует самых разных «девайсов» от кольца до наперстка или даже напалечника, а то и, в Японии, вовсе специальной перчатки (самурайская техника стрельбы – тоже разновидность «монгольской»!). Центральная и Северо‑Восточная Азия породили множество техник лучной стрельбы, родственных и не совсем, монгольская – лишь одна из них. Допустим, входящая в число лучших. Но наивным было бы утверждение, будто войны можно выиграть только из‑за нее.

Какова же все‑таки была сила боевого натяжения монгольских луков, если даже ослабленный (а как иначе?) бурятский вариант ХХ в. иногда требовал для своего натяжения кольца‑наладонника?

Можно согласиться с современными исследователями, считающими, что эта сила натяжения превышала 60 и, в отдельных случаях, даже 80 кг. Это больше, чем имеют этнографически зафиксированные образцы монгольских луков (бурятские и калмыцкие по этому параметру никто не исследовал), но известно, что мастерство изготовления таких луков упало еще в XVIII в. Но есть ли этому прямое подтверждение у старых авторов, современников монгольских завоеваний?

Кажется, недвусмысленные (увы, лишь для своих современников!) данные сообщает только Чжао Хун в своем описании монгольского оружия: «…Усилие, требующееся для натягивания тетивы лука, непременно бывает свыше одной ши. Ствол стрелы сделан из речной ивы. Сабли очень легки, тонки и изогнуты».

Судя по археологическим данным, древки монгольских стрел оклеивались тонким слоем бересты и изготовлялись из древесины березы, но и использование ивового черенка вполне допустимо. Куда труднее разобраться с «усилием, требующимся для натягивания тетивы лука».

«Ши» в старом Китае – мера объема, значение которой для той поры установлено довольно точно: 66,41 л. Но если речь идет о весе, соответствующем этому объему (тут «ши» переходит в «дань»), то здесь уже начинаются расхождения. Те данные, которые наука знает достаточно четко, датируются куда более ранней эпохой и составляют… всего лишь 29,96 кг (что же, интересно, бралось за эталон? Одна ши рисовой соломы?!).

Это несуразно малая величина, так что китайский посол (описывающий огромную, невиданную при императорском дворе силу монгольских луков) явно имел в виду другое значение ши. Если оно определялось «в водном эквиваленте» (самый простой и прямо‑таки напрашивающийся вывод!), то это вполне укладывается в современные выводы. Не противоречит им и предположение, что Чжао Хун приравнивает «объемную» ши к той версии «весового» даня, которая была принята в более позднем Китае: 59,6816 кг. А ведь есть и еще один дань, маньчжурский, который в объемном эквиваленте соответствовал 103,54 л, в весовом же – 71,6 кг: эпоха не совсем та (так называемый «период Канси»: 1661–1722 г.), но воинская культура – довольно близкая: на стыке мира степных всадников и «правильной» китайской цивилизации… Притом оптимальная сила маньчжурских луков, согласно знаменитому трактату «Способы стрельбы из лука Ван Чжэннаня» ¹⁷, укладывается в пределы 22,08–33,12 кг, а желательная дистанция прицельной дальности – не свыше 270 м!

Поистине китайская грамота. При Мао весовой дань составлял ровно 50 кг, но мы в такие дали, пожалуй, забредать не будем. Лучше приведем несколько обширных цитат из уже не раз цитировавшегося нами «по мелочам» Плано Карпини – человека, который оставил, возможно, полнейшее и достовернейшее описание монгольского оружия и воинских искусств:

«Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах; но они охотятся и упражняются в стрельбе, ибо все они от мала до велика суть хорошие стрелки, и дети их, когда им два или три года от роду, сразу же начинают ездить верхом, и управляют лошадьми, и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они очень ловки, а также смелы.

Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носили колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить верхом долго и упорно. Стремена у них очень короткие, лошадей они очень берегут, мало того, они усиленно охраняют все имущество. Жены их все делают: полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры. Все женщины носят штаны, а некоторые и стреляют, как мужчины».

«Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое: два или три лука, или по меньшей мере один хороший (очевидно, такое количество луков предусмотрено или с запасом на случай поломки, или чтобы с гарантией всегда иметь один лук изготовленным к стрельбе, пока другие „отдыхают“ со спущенной тетивой, или, наконец, эти луки предназначены для разных целей. – Авт.) , и три больших колчана, полных стрелами (похоже, в данном случае Карпини имел в виду не собственно колчаны, а некие вместительные футляры с запасом стрел на весь период кампании.  – Авт.) , один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые; у них есть также вооруженная лошадь, прикрытия для голеней, шлемы и латы. Некоторые имеют латы, а также прикрытия для лошадей из кожи, сделанные следующим образом:

Венгерская рукопись XIII в.: монголы на Ближнем Востоке сражаются с мусульманами. Изображения во многом условны, а способ натяжения лука вообще не монгольский – однако характерно, что монголы выступают как лучники, а их противники – как копейщики.

Длина их стрел составляет два фута, одну ладонь и два пальца, а так как футы различны, то мы приводим здесь меру геометрического фута: двенадцать зерен ячменя составляют поперечник пальца, а шестнадцать поперечников пальцев образуют геометрический фут (в пересчете на наши меры это составит около 80 см . – Авт.) . Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, который вставляется в дерево. Щит у них сделан из ивовых или других прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили его иначе как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью (судя по всему, это связано с тем, что в дневное время даже личные телохранители хана больше полагаются на луки – а вот после наступления темноты приходится учитывать возможность ближнего боя . – Авт.) . Есть у них также и другие стрелы для стреляния птиц, зверей и безоружных (т. е. не защищенных доспехами . – Авт.) людей, в три пальца ширины. Есть у них далее и другие разнообразные стрелы для стреляния птиц и зверей.

Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест; где они устроили засаду; и если их враги преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают. Точно так же, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее; при этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или на двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более.

Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих. Пред лицом врагов они посылают отряд пленных и других народов, которые находятся между ними; может быть, с ними идут и какие‑нибудь татары. Другие отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видали их противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину; и таким образом они начинают сражаться со всех сторон. И, хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков, женщин, лошадей и изображения людей, как сказано выше, которых они считают за воителей, и вследствие этого приходят в страх и замешательство. А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и как только те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне.

Однако надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой».

«Укрепления они завоевывают следующим способом. Если встретится такая крепость, они окружают ее; мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются. И если они не могут овладеть укреплением таким способом, то бросают на него греческий огонь; мало того, они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома; и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо; все же его можно погасить, как говорят, налив вина или пива; если же он упадет на тело, то может быть погашен трением ладони руки».

«Все же желающие сражаться с ними должны иметь следующее оружие: хорошие и крепкие луки, баллисты (из текста совершенно ясно, что под этим словом Карпини подразумевает обычные, не станковые арбалеты. – Авт.) , которых они очень боятся, достаточное количество стрел, палицу (dolabrum) из хорошего железа, или секиру с длинной ручкой (острия стрел для лука или баллисты должны, как у татар, когда они горячие, закаляться в воде, смешанной с солью, чтобы они имели силу пронзить их оружие), также мечи и копья с крючком, чтобы иметь возможность стаскивать их с седла, так как они весьма легко падают с него, ножики и двойные латы, так как стрелы их нелегко пронзают их, шлем и другое оружие для защиты тела и коня от оружия и стрел их. А если некоторые не вооружены так хорошо, как мы сказали, то они должны идти сзади других, как делают татары, и стрелять в них из луков или баллист. И не должно щадить денег на приготовление оружия, чтобы иметь возможность спасти душу, тело, свободу и все прочее. ‹…› Всякий, кто побежит, если не отступают все вместе, должен быть подвергнут тяжкому наказанию, так как тогда часть воюющих (татар) преследует бегущих и убивает их стрелами, а часть сражается с теми, кто остается, и таким образом приводятся в замешательство и подвергаются избиению и остающиеся, и бегущие».

«Если же какие‑нибудь татары будут на войне сброшены со своих лошадей, то их тотчас следует брать в плен, потому что, будучи на земле, они сильно стреляют, ранят и убивают лошадей и людей. ‹…› Надо также знать, что вместе с ними в войске есть много таких, которые, если улучат удобное время и получат уверенность, что наши не убьют их, будут сражаться с ними, как сами сказали нам, изо всех частей войска, и причинят им больше зла, чем другие, являющиеся их сильными неприятелями.

В «китаизированной » монгольской династии Юань состязания лучников иногда преобретали откровенно парадный, дворцовый характер

Все это, написанное выше, мы сочли нужным привести только как лично видевшие и слышавшие это, и не для того, чтобы учить лиц сведущих, которые, служа в боевом войске, знают военные хитрости. Именно, мы уверены, что те, кто опытен и сведущ в этом, придумают и сделают много лучшего и более полезного; однако они получат возможность благодаря вышесказанному иметь случай и содержание для размышления».

«…Местоположение крепостей должно быть таково, чтобы их нельзя было завоевать орудиями и стрелами ‹…› крепости и города, не имеющие подобного положения, надлежит сильно укрепить глубокими и обнесенными стенами рвами и хорошо устроенными стенами; и надлежит иметь достаточное количество луков и стрел, камней и пращей. И должно тщательно остерегаться, чтобы не позволять татарам выставлять свои машины, но отражать их своими машинами; и если случайно, при помощи какой‑нибудь выдумки или какой‑нибудь хитрости, татары воздвигнут свои машины, то надо, если возможно, разрушать их своими машинами; должно также оказывать сопротивление при помощи баллист, пращей и орудий, чтобы они не приближались к городу».

Как видим, в каждом из воинских искусств, на индивидуальном или армейском уровне, присутствует некая толика лучной стрельбы. И в рассуждениях о том, как в принципе можно противостоять монголам, без этого тоже не обходится…

Итак, суммируем. Для монгольской тактики характерно сочетание обстрела из луков и конной атаки, причем обстрел всегда предшествует этой атаке, а иногда ее фактически «заменяет». Такое построение позволяло очень эффективно использовать традиционный кочевнический прием атаки рассыпным строем, что, в свою очередь давало возможность охватить противника с фронта и с флангов, накрывая его перекрестным обстрелом минимум с трех сторон.

Своих воинов монголы по возможности берегли, предпочитая подставлять под первый удар военнопленных или союзников – выжидая момент, когда неприятель глубоко вклинится в их построение. При этом своя конница, тяжелая и отчасти даже средняя, держалась в резерве – а легкая, возможно, выполняла роль «загонщиков».

Завершив охват вражеского войска, монголы начинали обстреливать его из луков, убивая легковооруженных воинов и коней под тяжеловооруженными всадниками (все‑таки конская броня была мало у кого из них, к тому же не всегда она была полной и уж тем более не всегда – неуязвимой для бронебойных стрел), внося во вражеские ряды расстройство и панику, сами же при этом оставаясь недосягаемыми. Стрельба из луков велась не хаотично, а с точным расчетом, залпами, так что потери противника оказывались особенно велики.

Прием «притворное бегство» не является монополией степных конников, благодаря своей природной подвижности, могли применять этот прием гораздо чаще и эффективнее, чем кто бы то ни было. Кроме того, их мобильность позволяла им быстро менять направление главного удара, создавая локальный численный перевес в наиболее слабом месте вражеской обороны.

В бой на ближних дистанциях монголы вступали весьма неохотно. А если все же приходилось, то они старались любыми способами расстроить ряды противника: в основном – с помощью притворного бегства или же предоставляя возможность отступить по заранее намеченному монголами направлению, чтобы нанести наибольшие потери как раз в момент такого отхода.

Конный бой начинался, только когда вражеские воины и их кони уже были сильно ослаблены стрелами. Тогда монгольские конные лавы следовали одна за другой, поражая противников копьями и саблями, а также продолжая стрелять фактически в упор.

Основная тяжесть таких атак (а возможно – и обстрела) приходилась на действия средневооруженных конников. В какой момент подключались ударные подразделения тяжеловооруженной конницы и как они это делали – предмет дискуссий; но при всех обстоятельствах они, видимо, наносили удар по наиболее слабым местам во вражеских боевых порядках. Если противника все же не удавалось рассеять, атаки возобновлялись – и так до тех пор, пока враг не дрогнет.

Такая тактика требовала очень четкого взаимодействия между подразделениями, хорошего управления, а также выучки и строгой дисциплины. Все это, вопреки распространенному мнению, достигалось отнюдь не только (или даже не столько) за счет жестокого террора на «внутривидовом» уровне.

Рисунок 1760 г.: китайский полковник монгольского происхождения Канлинг Бадай. Нетрудно заметить, что его стойка базируется и на монгольской «позе лучника», и, одновременно, на цюань‑шу – кулачном бое, «безоружной» части ушу

Сложные военные хитрости с использованием «технических средств» вроде посаженных на коней манекенов тоже могли использоваться как один из факторов победы, но роль их являлась не более чем вспомогательной, да и редкое это было дело. Карпини его именно поэтому и зафиксировал: как некую диковинку (предположительно к таким же диковинкам относится и его описание полного конского доспеха, а также «прилагающегося к нему» тяжеловооруженного всадника. Это не выдумка, но – оснащение гвардии, а не армии…). Наверно, даже и не стоило бы заводить здесь об этом разговор, но в последние годы уж очень распространилось мнение, будто монголы широко использовали «спецсредства» вроде дымовой завесы (!) или даже взрывающихся бомбочек (!!), причем «средством доставки» всего этого будто бы являлись лучные стрелы.

В наиболее экстремистской форме эта версия «требует» от монголов вести такой вот дымообразующий лучный обстрел даже не с земли, а из корзины воздушного шара (!!!). Будто бы это имело место по меньшей мере в битве при Легнице. Даже в «Википедии» (что поделаешь: раз уж многие читатели видят мир только по этому источнику – придется это учитывать!) под Легницей обнаружился… слава Тэнгри, не воздушный шар, но все‑таки дымовая завеса.

Откуда информация?! Не из монгольских или польских хроник XIII в., конечно. И не из записей специально интересовавшихся предметом европейских очевидцев вроде Рубрука, Карпини или даже, ближе к теме, монаха Ц. де Бридия, который общался с польскими и татарскими участниками битвы под Легницей всего через шесть лет. Ноги всей этой истории растут из одного‑единственного источника: «Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae» («Анналы и хроники Королевства Польского»), автор которого, знаменитый польский историк Ян Длугош, писал этот труд фактически до последнего дня своей жизни, 19.05.1480. О XV в. Длугош говорит как современник и очевидец, повествуя о событиях более ранних времен, опирается на не всегда достоверные старые летописи, порой перемежающиеся легендами. То, что он на самом деле сообщает о битве под Легницей – в принципе сильно «легендизированная» версия, но все‑таки нужно очень постараться, чтобы увидеть в ней сведенья о дымовой завесе и тем более воздушном шаре. Воображения людей XIII–XV вв на это явно не хватило, тут требуется наш современник:

«Татары же, когда поредели их шеренги, начали уже думать о бегстве. Была в татарском войске среди иных хоругвей одна гигантская, на которой виднелся такой знак: Х. На древке же той хоругви было подобие отвратительной черной головы с подбородком, укрытым порослью. Когда татары отступили и склонялись уже к побегу, знаменосец при том штандарте как можно сильнее потряс той головой, торчащей высоко на древке. Изошли из нее тотчас же и разошлись над всем польским войском пар, дым и туман с такой сильной вонью, что в силу ужасного и несносного смрада сражающиеся поляки едва ли не сомлели и, став едва живыми, оказались не способны к битве.

Известно, что татары с начала своего существования и до дня сегодняшнего использовали всегда в войнах и вне их искусства и умения ведовства, ворожения, предсказания и волшебства и их же применили они в сражении с поляками. И нет среди варварских народов другого такого, который больше верил бы в свои ворожбы, предсказания и волшебства, когда надо принять какое‑либо решение. И вот татарское войско, полагая, что уже почти победивших поляков под воздействием дыма, тумана и смрада охватил великий страх и словно бы какое‑то одеревенение, подымает ужасный крик, обращается против поляков и разбивает их ряды, которые до того были сомкнуты, и там, в великой резне, славно погиб сын моравского маркграфа Дипольда, князь Болеслав, прозванный Шепелка, с многими иными знаменитыми рыцарями, а магистр тевтонцев из Пруссии, Поппо, вместе со своими претерпел страшное поражение, и обращены оставшиеся поляки в бегство».

Что это было НА САМОМ ДЕЛЕ? Да ничего. Так через двести лет Средневековье воспринимает «оправдывающиеся» рассказы о причинах поражения. Может быть, слегка сдобренные смутными воспоминаниями о монгольской системе сигнализации на поле боя: знаменами, значками, отчего бы и не дымом…

Но вот чего тут точно нет, так это аэростата и боевых отравляющих веществ, изготовленных для монголов китайскими мастерами.

Равно как нет и монгольских стрел.