«Гроб», «еж» и «борона»

И все‑таки Столетняя война – действительно «золотое время» английского лука. Хотя, конечно же, войны, и даже сражения, практически никогда не выигрывают одним только оружием как таковым. Уже неоднократно упоминались всяческие «дополнительные козыри», облегчавшие longbow большинство его побед. Особенно после того, как на смену кольчугам, и даже бригандинам (способным выдержать прямой удар, но уязвимым для стрел, низвергающихся сверху, по навесной траектории), пришли настоящие рыцарские латы.

В том‑то и специфика «крупноблочных» наборов, что даже точечный удар высокой силы принимает на себя не отдельный элемент, а вся броня. В кольчатых или даже пластинчатых системах вся эта сила приходится воистину «в точку» – на считаные миллиметры стали, пусть даже хорошей. Разница – как между кирпичным сводом и отдельным кирпичом, который сам по себе держит нагрузку в десятки раз меньшую…

Именно по этой причине цельнокованые латы от обстрела лучников (любых!) берегли хорошо, что бы ни говорил дедушка А. Конан Дойль ²². А если Милле Йовович на глазах у потрясенных зрителей кольчужный бюстгальтер все‑таки прострелили – то он, ей‑богу, именно для того и предназначался. Реальная Жанна д’Арк в той ситуации получила «привет» из арбалета, причем почти в упор – хотя, разумеется, не через столь смехотворную броню.

Скажем об этом несколько слов именно здесь. Хотя бы для того, чтобы окончательно прояснить соотношение сил между рыцарем, преимущественно французским, и умелым опытным лучником, преимущественно английским.

Перестрелка лучников и арбалетчиков. Масштаб дистанции, конечно, не соблюден – и остается только гадать, сумеют ли лучники воспользоваться большей скорострельностью – или арбалетчики выиграют за счет более высокой прицельной дальнобойности

Современные испытания подтверждают: тяжелая стрела из очень мощного лука способна пробить стальную пластину, прочность которой более‑менее соответствует материалу рыцарских лат. Причем пробить при стрельбе не в упор, а со многих десятков метров. Пожалуй, даже более, чем с сотни. А если учесть недоступное нынешним реконструкторам мастерство изготовления лука и самой стрельбы ²³– то и намного более, чем с сотни. Но… это все равно что утопить в корыте гвоздь и сделать на основании этого вывод о «фантастичности» кораблей со стальным корпусом.

Потому что высокоразвитые латы – не установленная на мишени пластина. Даже если латник будет стоять неподвижно, «позируя» целящемуся в него лучнику, все равно на его доспехе чертовски мало участков, куда стрела может ударить по нормали: не уйдя в сторону, не срикошетировав, не потеряв направления или энергии, не рассредоточив эту энергию сразу на несколько деталей (тот самый «эффект кирпичного свода»). Причем вот на этих‑то участках броня не облегчена, а совсем наоборот.

Хотите попасть в щель доспеха? Что ж, постарайтесь. Щелей этих весьма немного, да и расположены они так, что стреле очень трудно найти туда дорогу. Тем более что стрела, особенно при бое на приличной дистанции (которая и является козырем лучника), все‑таки идет по довольно крутой дуге, ударяя не спереди, а заметно сверху. Некоторые типы раннего доспеха (не только бригандины) и в самом деле уязвимы для такого «навесного» обстрела, но высокоразвитые латы эпохи расцвета рыцарства – отнюдь нет! Столь излюбленное многими читателями, писателями, зрителями и режиссерами попадание стрелы в смотровую щель забрала было возможно лишь в условиях фактически ближнего боя: при всех других обстоятельствах тщательно продуманные обводы шлема не оставляли лучнику шанса на такой выстрел. К тому же везде, где можно, такие щели перекрыты «изнутри»: элементами кольчатой брони, дополняющими латный доспех. Ну, под прорезью забрала ничего подобного, разумеется, не разместишь, а вот в подмышечной пройме или в паху – запросто. Далеко не всякий выстрел или удар такая кольчуга могла остановить, но ослабить его – да, могла. А если учесть, что попадания туда и приходили чаще всего уже ослабленные: частичным отбивом, чиркнувшим по поверхности лат рикошетом…

Расход стрел в бою при всех обстоятельствах был огромный: судя по английским архивам, лучнику на кампанию обычно полагалось около 17 «cвязок стрел». Объем такой «связки» неизвестен, однако если она соответствует емкости более поздних, XVI в., колчанов с корабля «Мэри Роуз», то в ней должно быть 25–26 стрел (существовали и более крупные «чехлы для стрел», на 50–70 единиц хранения). Это, конечно, запас на войну, не на один бой, да еще и с учетом НЗ. Тем не менее во время сражений масштаба классической тройки (Креси, Пуатье, Азенкур) на каждого сраженного вражеского рыцаря приходилось по МНОГО десятков стрел.

Хотя это как раз не показатель: сейчас, в автоматную эру, на одного противника патронов требуется заметно больше. Более того, значительное количество «зря потраченных» стрел можно счесть даже достоинством длинного лука! Лучники знали, что их стрелы опасны и на больших дистанциях, – поэтому часто стреляли издали, по навесной траектории, малознакомыми стрелами, создавая большую «плотность огня». На более прицельном расстоянии им тоже случалось бить «навскидку», без совсем уж тщательного выцеливания уязвимых зон и без страха в решающий момент опоздать с выстрелом (что являлось проклятием арбалетчиков, а позднее и мушкетеров): лук скорострелен, запас стрел велик.

В общем, борьба с латником для стрелка требует такого же специального оружия и специальных навыков, как для фехтовальщика. И если английский лучник все же оказывался к такой борьбе способен (пускай и при учете всех «дополнительных козырей»!) – это, конечно, подтверждает высокий уровень его мастерства.

Мастерство это проявлялось и на уровне боевых построений, но о них как раз мало что известно. Англичане такие детали, сами собой разумеющиеся, описывать считали излишним; а описания пострадавших французов и нейтральных (а потому мало заинтересованных) фламандцев кратки и не всегда понятны.

Сочетание действий лучников и латников требовало особого строя – точнее, нескольких его вариантов

Довольно часто для описания боевого строя лучников (а бывает, что и строя всего английского войска, включающего в себя и лучников – а это, согласимся, далеко не одно и то же) используется старофранцузский термин «herce» или «erce». Что это такое – не совсем понятно. Вероятнее всего, форма сокращения от «herrison» (еж, дикобраз, шипастый плод каштана, а в некоторых значениях – борона или… щит), либо трансформация староанглийского «harrow» (а это уже точно борона).

Как считают большинство специалистов, правильнее принять версию «бороны». Но что это значит?

Раньше преобладала точка зрения, что французы стремились так подчеркнуть «ежистость», «шипастость» фронтальной линии, – и появилось несколько реконструкций, согласно которым построения лучников представляли собой множество узких «клиньев», выступающих перед общей линией. Потом возобладало мнение, что скорее имеется в виду общий контур бороны. А каков он? В ту пору – обычно трапециевиден, но бывал близок и к треугольнику, и к прямоугольнику.

Битва при Пуатье по хроникам Фруассара: несмотря на то, что один из рыцарей, возможно, сумеет отбить английскую стрелу мечом – исход сражения уже определился.

Возможно, строй лучников напоминал «открытую» (без широкого основания) равнобедренную трапецию, обращенную к противнику именно этим отсутствующим основанием? Не исключено: так удобно вести обстрел – и фронтально, и под углом с флангов. Вообще, многие описания действительно указывают на некие выступающие вперед и в стороны «крылья» английского строя, превращающие его в подобье воронки, куда гораздо легче войти, чем выбраться обратно…

Но есть версии, согласно которым подразумевается не периметр бороны, а вся ее «рабочая площадь». Тогда получается, что лучники или были выстроены в несколько параллельных линий (и это возможно, особенно при обороне холма – что как раз и имело место в большинстве победоносных для англичан сражений), или располагались малыми отрядами в шахматном порядке (тоже не исключено: такой строй удобен для расположившейся сзади своей конницы, позволяя перейти в контратаку, когда вражеские ряды смешаются под огнем лучников).

Помимо прочего один из вариантов перевода указывает не на ежа или борону, а на… гроб. В принципе он, конечно, тоже трапециевиден – по крайней мере, у изголовья…

Вариантов настолько много и они настолько не соответствуют, например, «зубчатому» строю времен все того же Ричарда Львиное Сердце (и не могут соответствовать: он состоял из пеших шитоносцев‑копейщиков и арбалетчиков), что невольно закрадывается подозрение: может быть, мы напрасно пытаемся вычислить «конструкцию» на основе чисто эмоционального термина? Обстрел английских лучников, подкрепленный контратакой рыцарской конницы, вполне мог породить у уцелевших желание описать свои чувства образно. В духе «лечь в гроб», «напороться на борону», «сесть на ежа»…

Английские лучники, облаченные в латы, исполняют роль телохранителей короля

При внимательном анализе источников обнаруживается, что построения лучников были очень многообразны, зависели от конкретной местности, полководца, общего состава и численности войска (своего и вражеского). А что касается расположения перед строем своей конницы, то подобные вопросы решаются в рабочем порядке. Скорее уж вражеской пехоте приходилось как‑то особенно о таком заботиться, потому что французские рыцари, случалось, могли ринуться в атаку прямо «по головам» собственных стрелков!

(Чтобы не увлекаться анифранцузской тональностью, признаем: когда французское командование в ходе военных действий грамотно использовало возможности своей тяжелой конницы и пехоты, включая собственных не таких уж слабых лучников, – англичанам оставалось уповать лишь на то, чтобы у французов не было хотя бы численного преимущества. В финале Столетней войны эти упования стали тщетными, а грамотные действия французской стороны сделались уже постоянной нормой – и нет ничего удивительного, что закончилась война именно победой Франции. Любопытно другое: знаменитый Бертран дю Геклен – рыцарь‑воитель сильнейший, а коннетабль Франции и полководец, пожалуй, не более чем грамотный – еще за два поколения до Жанны д’Арк и даже до появления по‑настоящему «противострельных» лат в целом сумел нащупать правильную стратегию военных действий против англичан. Во всяком случае, подвластные им города и замки он брал так эффективно, что вполне мог превратить Столетнюю войну примерно в Сорокапятилетнюю; не сбылось это по ряду причин, одной из которых стала смерть дю Геклена. Основную нагрузку при этих штурмах несли «стрелковые группы», состоящие из арбалетчиков и сильных лучников, максимально приближающихся к уровню английских.)

Бертран дю Геклен (под охраной французских лучников и под прицелом английского арбалетчика!) требует сдачи замка.

Между прочим, а точно ли все лучники были пехотинцами? Пожалуй, да. Хотя в документах времен Эдуарда III упоминаются и «хобеляры», то есть конные лучники (их обычно было не более 20 %), лошадь для них – транспортное средство. В отдельных, редких случаях они могли даже стрелять с коня, однако с коня стоящего, удерживаемого под уздцы: ни в коем случае не кавалерийская манера боя, скорее уж конь тут используется как «инженерное сооружение», передвижная «высота»…

Во времена так называемой Войны роз (Алой и Белой) лучники активно использовались обеими сторонами, во многих сражениях играли значительную роль… но что‑то не видно ни одного боя, где их роль оказалась бы решающей. Может быть, потому, что это были уже английские сражения, причем опыт Столетней войны отлично запомнился. В результате никто из участников тех битв отнюдь не изъявил желания «подставиться» стрелкам по схеме Азенкура.

К XVI в., при Генрихе VIII, лучники в полевых сражениях скорее «присутствовали», чем активно применялись – но и осада крепости, и морской бой, и особенно морской десант без лучной стрельбы не обходились. Именно с учетом той военной специфики флагман королевского флота «Мэри Роуз» отправилась в свой последний рейс, имея на борту 415 моряков, 285 солдат, 36 тяжелых пушек, 42 легких и большие запасы ручного оружия, включая 137 луков и три с половиной тысячи стрел. Справедливости ради все‑таки стоит заметить, что на корабль масштаба «Мэри Роуз» это не так уж много, тем более что судно отчасти выполняло функции плавучего арсенала, так что определенное количество луков предназначалось не для собственных «бортстрелков» или отправляющихся в десант «морпехов» (а можно и без кавычек: такие понятия, как десант и морская пехота , стали реальностью как раз во время парусного флота). Тем не менее боевой лук – оружие по‑прежнему массовое.

Как лонгбоумены работали при осаде вражеской крепости в эпоху уже вполне развитой артиллерии, мы можем судить по разным источникам, в том числе и «визуальным»: например, огромной фреске из г. Коудрей (графство Сассекс) ²⁴. На этой фреске изображены события 1544 г.: осада войсками Генриха VIII некоего совершенно конкретного города. В оружиеведческой литературе разных стран, в том числе европейских, этот город временами именуется «Болонья», но лишь потому, что иные оружиеведы (и переводчики), многое зная о своем предмете, слабовато представляют себе общую военную историю, а то и географию. На самом деле, конечно, речь идет об осаде (успешной!) города Булонь‑сюр‑Мер, центральной крепости Булоньского графства, расположенной на берегу Ла‑Манша. Фактически перед нами «сиквел» Столетней войны (как оказалось – короткий, всего трехлетний) – Генриха VIII интересовала не Булонь как таковая, а желание удержать за собой Кале, последнюю из французских территорий, еще остававшуюся английским владением. Это тоже удалось: Кале был утрачен Англией лишь через 14 лет, в эпоху «женского правления». Остается добавить, что как раз на последние сражения вышеупомянутого сиквела и отправлялась «Мэри Роуз», прежде чем затонуть с грузом луков на борту…

Вернемся к изображению штурма Булонь‑сюр‑Мер. Никаких подвигов не видно, так что в объективность верится; зато походный лагерь, система траншей, осадных сооружений и т. п. прорисованы очень подробно. Как считают специалисты, налицо не просто «батальное полотно», но взгляд участника событий с военно‑инженерным образованием.

Основная тяжесть боевых действий ложится на артиллеристов, однако лучники – вторая по значимости сила, а мушкетеры – лишь третья. Лонгбоуменов заметно больше, чем мушкетеров, да и стрельбу они ведут с более отдаленной дистанции. Стоя неплотным, рассредоточенным строем (плохая мишень для артиллерии осажденных!), прицельно бьют по вражеским амбразурам, по верхней части стен, по сделанным артиллерией проломам, не давая высовываться; в ряде случаев пускают стрелы «с навесом», по закрытым целям, которые для солдат с ручным огнестрельным оружием заведомо недоступны; иногда, похоже, мечут огненные стрелы, пытаясь поджечь здания далеко внутри городской черты.

Эта деталь особенно важна. Найденные на «Мэри Роуз» длинные луки подразделяются на три основных типа, причем два из них довольно близки (современные реконструкции дают у них средний разброс боевой мощности в пределах 130–150 фунтов, в отдельных случаях и меньше, немногим за 100), а вот луки третьего типа, снабженные хорошо проработанной рукоятью, самые мощные (с боевым натяжением в 160–185 фунтов; учитывая, что некоторые способы обработки тиса невоспроизводимы в современных моделях, можно допустить, что «в реале» максимальная сила приближалась к 200‑фунтовому рубежу), возможно, были предназначены для метания зажигательных стрел. Не исключительно, но главным образом.

Война между Йорками и Ланкастерами: в данном случае рыцари и лучники действуют соответственно против себе подобных

Насколько можно понять, в ходе булоньской осады стрелки из лука иногда как бы прикрывают ружейных стрелков: держа под обстрелом вражеские бойницы, позволяют мушкетерам подобраться к ним почти вплотную. А что касается фортификационной специфики XVI в., то лучники с ней освоились не хуже прочих – многие из них сноровисто перемещаются по траншеям…

Примечательно, что ни единого арбалетчика на этом грандиозном панно нет и в помине!

Но это – даже не совсем середина XVI в. А какова была судьба longbow в последующие десятилетия?

В годы правления Елизаветы I позиции его пошатнулись. Боеспособность лука не падала, просто мир менялся. Хотя и далеко не настолько, чтобы умелому лучнику не нашлось места в бою. Например, Френсис Дрейк на борту своих кораблей всегда держал таких лучников, которые могли открывать стрельбу намного раньше, чем заговорят корабельные пушки. В результате Дрейку случалось лишать вражеские корабли свободы маневра: испанцы, готовясь к бою на орудийной дистанции, еще не предпринимали мер безопасности – когда вдруг оказывалось, что кормщик и кто‑то из лезущих на ванты матросов сражены стрелами. Само по себе это вряд ли бы решило исход морского боя, но за оставшиеся секунды (и даже десятки секунд) испанский корабль уже не успевал развернуться, принять выгодное положение для бортового залпа…

Осада Булонь‑сюр‑Мер: роль лучников еще достаточно весома

Да, лук становится оружием отборных стрелков, фактически выполняя функции снайперской винтовки. В этой «экологической нише» ему еще долго не будет достойной замены: мушкет и даже артиллерия (во всяком случае, корабельная) по‑прежнему далеки от того, чтобы обеспечить снайперскую точность попадания на хотя бы немногих сотнях метров.

Английский городской праздник 1559 г. все еще не обходится без традиционных состязаний лучников.

Правда, во время боев с Непобедимой армадой лучный обстрел уже не вписывался в концепцию морского боя. Тем не менее когда в 1590 г. сэр Рождер Уильямс (опытнейший вояка, среди прочего – участник походов капитана Моргана) написал трактат «Рассуждения о войне в письмах», он несколько печалился о сокращении числа умелых лучников, опасался, что этот процесс может пойти дальше, но в целом смотрел в будущее со сдержанным оптимизмом.