Российские меридианы Первозванные лучники
«…В книге Марии Семеновой „Волкодав“, главный герой которой по всем признакам является нашим идеализированным предком, мы, помимо всего прочего, встречаем описание веннского (читай – славянского) лука: „…высотой до груди стоящему человеку, спряженный добрым мастером из можжевельника и березы, оклеенный сухожилиями и рогом и повитый сверху берестой. Страшное оружие. Из таких вот и пробивают дубовую доску за двести шагов“. Приятно, когда человек знает, о чем пишет. И вдвойне приятно, если написано хорошо…»
(Б. Агрис и Д. Большакова «Снайперы без винтовки. Луки и арбалеты в истории и фэнтези». «Мир фантастики», декабрь 2003)
Ну, кому как. Я, например, приятственных чувств не испытал. Ни при чтении «Спаниеля»… пардон, «Волкодава», ни при анализе этой вот статьи в «Мире фантастики», базирующейся в первую очередь на реалиях, ей‑богу, Diablo II.
Прежде всего береза – грубоватый ширпотреб (равно как и оклейка берестой). На изготовление луков эти материалы вовсю шли – но не элитных!
Кроме того, двуслойный деревянный лук – вещь действительно эффективная (для особо подходящих древесных пород, в первую очередь тиса, такие ухищрения со слоями не обязательны – однако не всегда у мастера есть доступ к подобной древесине!). В таежных краях он вообще преобладал над всеми основными конструкциями. И оптимальным было как раз сочетание лиственной и хвойной древесины: внешний слой – действительно береза (гибкость), а вот внутренний – отнюдь не можжевельник, но сосна, ель, иногда особым образом обработанная лиственница (жесткость). Концевые вставки можно бы и из черемухи сделать, по «лучным» свойствам приближающейся к кости. Это, конечно, если климат, континентально‑таежный, препятствовал формированию многослойного клеенного «пирога» из дерева, кости, рога и сухожилий: то есть уже сделанный лук мог бы в таких условиях существовать, но его ведь сперва надо было просушивать этак с год, в особом температурном режиме – а как этого добиться в «волкодавьей» обстановке?
Охотники и воины за века, даже тысячелетия, сумели определить наилучшие «рецепты», не писателям тут что‑то менять.
Трудно сказать, насколько достоверно летописные миниатюры изображают лучников (и не только!) домонгольской эпохи – но надо думать, все же сохраняется какая‑то преемственность с прежними рисунками, созданными синхронно событиям
Потом, дистанция двести шагов – это заметно меньше, чем двести ярдов. А двухсотярдовое расстояние у английских longbowmen считалось «кандидатским минимумом» для эффективной стрельбы: с теми, кто на таком расстоянии не пробивает доску, вообще не разговаривали. «Докторская степень» наступала на 400 ярдах. И это, кстати, не предел.
(На такой дистанции требовалось не только попадать в мишень, но и пробивать ее. Мишень же была толщиной в дюйм и изготовлена из хорошо просушенной сосны.
А еще один показатель мастерского класса у английских лучников – умение поражать две такие мишени из сосновых досок, расставленные друг за другом на расстоянии, превышающем длину стрелы. При этом стрела должна прошить первую мишень не просто насквозь, но так, чтобы не завязнуть древком или оперением – а во вторую воткнуться глубоко, хотя тут уже сквозного пробивание не требовалось. К сожалению, о дистанции до такой вот сдвоенной мишени средневековые источники молчат, но стрельба велась явно не в упор.)
Так что Пекинесу… то есть Бультерьеру… ну, вы поняли… особенно хвастать нечем. Даже тем, что он, на мой вкус, скорее норманн, чем славянин: фрау Семенофф хронически одержима комплексом неполноценности перед Великим Скандинавским Мифом и всеми силами отчаянно «славянизирует» варягов. Но это, как говорили те же классики, опять‑таки «совсем другая история». Современные же читатели вообще обычно изучают историю праотеческого лука по книге А. Ф. Медведева «Ручное метательное оружие…», 1966 г. издания… а не по первоисточнику (С. К. Богоявленский «Вооружение русских войск…»., Исторические записки АН СССР, вып. 4, 1938, М.)… sapienti sat…
В любом случае никакому варягу я не посоветовал бы стрелять из такого лука в прыжке с пируэтом, как время от времени ухитряется Волкодав. Все‑таки лук – не винтовка, у которой для выстрела достаточно нажать на спуск; помимо «разрывного» движения рук в натяжении тетивы участвует все тело, включая (прежде всего!) опорную ногу. Ну и во что же она упирается в момент прыжка?
«Проблема опорной ноги» по валлийским рисункам XIII в.
Интересную параллель позволяют провести некоторые изображения из раннесредневекового Уэльса. Там лучники (легковооруженные, явно с невысоким воинским статусом – но именно воины) выходят на боевой стрелковый рубеж босиком, точнее – наполовину босиком: левая нога, при стрельбе из лука с особой силой упирающаяся в землю, обута в специальный башмак. Можно предположить, что это «требование местности»: лучники в какой‑то степени столкнулись с той же проблемой, которая была характерна для… арбалетчиков, вернее, тех из них, которые пользовались ранними типами натяжных механизмов или даже вовсе обходились без оных (более подробно о технике натяжения арбалета – в другой главе). Известно, что такие арбалетчики старались давать бой на как можно более плотной почве. Зыбкий или мягкий грунт – болото, снег, толстый слой палой листвы, иногда и просто пахота, – даже будучи вполне пригоден для передвижения, мешал повторно заряжать арбалеты: оружие «вгрузало» в землю…
Но мы, кажется, опять отвлеклись. Вернемся из средневекового Уэльса и тем более из пространств славянской фэнтези в настоящую Древнюю Русь. Как там обстояли дела со стрельбой из лука?
В домонгольский период Русь луком на поле боя, конечно, пользовалась (главным образом – в коннице), но весьма умеренно. Это было вспомогательное оружие начала битвы и «огневой поддержки» натиска тяжелых копейщиков (тоже конных). Практически все более или менее значительные битвы не обходились без лучников и начинались с перестрелки, но… из великого перечня зафиксированных в летописях сражений известно лишь два, исход которых во многом определила перестрелка. Видимо, Русь не пошла бы ни по английскому пути, ни по монгольскому. В «доармейский» период лук, как классическое оружие засад , играл несколько большую роль, но к XI–XIII вв. стал постепенно отходить на второй план. Пожалуй, «вектор развития» был устремлен на создание очень своеобразной, максимально восточной, но при этом европейской по своему типу конницы как основного войска. Нет никаких оснований сомневаться, что на этом пути были возможны столь же впечатляющие результаты, как получились через несколько веков у тех же польских или венгерских гусар.
Однако вот тут НАСТОЯЩАЯ восточная конница державы чингисидов переломила нашу военную – и не только – историю. Огромную роль в этом сыграл кавалерийский лук. Но, безусловно, не сам по себе (рыцарское копье тоже страшно не само по себе !), а как один из факторов крайне специфической войсковой культуры, общей тактики боя и т. п. Ведь по чисто боевым качествам он не слишком отличался от оружия половцев и крымских либо волжских татар, с которыми вполне получалось воевать до и после монгольской катастрофы…
Вообще, боевой лук очень во многом – атрибут культуры. Хотя бы потому, что лучнику, дабы он состоялся как воин, требуется определенный достаток, досуг (правда, до отказа заполняемый тренировками), да уж и свобода. С другой стороны, уже состоявшийся как воин лучник – не одиночка, понятно, а «сословие» – и сам способен вполне эффективно отстоять эти свои привилегии…
* * *
Типологически древнерусский лук относится к категории скорее «сложных», чем «сложносоставных». В этом он близок к лукам соседних народов Восточной Европы. Его конструкция выяснена по археологическим материалам довольно хорошо. Составные части древнерусского лука имели специальные названия: середина лука называлась рукоятью, длинные упругие части по обе стороны от нее – рогами или плечами лука, а завершения с вырезами для петель тетивы – концами. Сторону лука, обращенную к цели во время стрельбы, называли спинкой, а обращенную к стрелку – внутренней стороной (или «животом», как у арабов). Места стыков отдельных деталей (основы с концами, накладок рукояти с плечами и т. д.) скрепляли обмоткой сухожильными нитями.
Тетива для луков свивалась из растительных волокон, шелковой нити и сыромятной кожи.
Сила средневековых луков была огромной, но применительно к древнерусскому луку ее толком не просчитывали. Надо думать, примерно как у соседей: оптимум от 20 до 40 кг, редкий труднодостижимый максимум – порядка 80 кг.
При стрельбе из лука широко использовались приспособления, предохраняющие руки лучника от повреждений: перчатки и наплечники, напульсники (щитки для запястья левой руки), костяные или роговые кольца для указательного пальца правой руки. Опять‑таки нельзя сказать, что весь этот комплект характерен или вообще хорошо прослежен для древнерусских, московскорусских, новгородских, донских и запорожских луков. Вероятно, он не был единообразен. Вообще же тут много неясностей, а встречаются и неправомерные атрибуции (например, казацкое костяное колечко, найденное на месте битвы под Берестечком, поспешно объявили «лучным кольцом для большого пальца» – а это скорее всего просто бытовой перстенек).
Для удобства и сохранности лук носили подвешенным к поясу или на ремне через плечо в специальном футляре – налучье. Стрелы носили в отдельном футляре – колчане, оперением кверху, обычно до 20 стрел на колчан. На Руси стрелы обычно изготовляли из сосны, ели, березы. Длина их колебалась чаще всего в пределах от 75 до 90 см, толщина – от 7 до 10 мм. Поверхность древка стрелы должна быть ровной и гладкой, иначе стрелок серьезно поранит руку, так что древки обрабатывались с помощью костяных ножей‑стругов и шлифовались брусками из песчаника.
Наконечники стрел крепились на древко двумя способами в зависимости от формы насада : втулки или черешка. Втульчатые наконечники надевались на древко «обжимом», черешковые вставлялись в его торец. На Руси в подавляющем большинстве случаев доминировал «степной», черешковый тип насадки, у западных соседей шире применялся втульчатый. И насадка, и забивка для прочности выполнялись на клею. Черешковые наконечники после насадки закреплялись обмоткой: прямо по клею, чтобы не раскололось древко. Поверх обмотки конец древка дополнительно оклеивался тонкой полоской бересты, чтобы негладкая обмотка не снижала скорость и не вызывала отклонений в полете.
Оперение стрелы чаще всего выполняли в дни пера. Перья подбирали так, чтобы их естественный изгиб был направлен в одну сторону и придавал стреле вращение, – тогда она летела устойчивее.
Наконечники стрел в зависимости от назначения имели самую разную форму: плоские и граненые, узкие и широкие, вильчатые двурогие (принято считать, что они применялись для охоты на водоплавающую птицу – но на миниатюрах к той же Радзивилловской летописи это один из ведущих типов для стрельбы по людям) и двушипные (такие не позволяли вырвать стрелу из тела, не разбередив раны). Стрелы с широкими режущими наконечниками назывались срезнями и в бою применялись против незащищенного (бездоспешного) человека и коня. Особые формы имели бронебойные наконечники, узкие и массивные, кованные из хотя бы поверхностно закаленной стали (для других типов это редкость): против кольчуг – шиловидные, против пластинчатых доспехов, щитов и шлемов – долотовидные и граненые.
А что мы можем сказать о дистанции стрельбы? Не вообще, а применительно к Древней Руси?
Одна из принятых в то время мер расстояния – приблизительных, оценочных, принципиально не имеющих точного значения – называлась «перестрел». Примерное значение этой меры можно расшифровать исходя из записей одного паломника, который оценивал «перестрелами» расстояние между некоторыми святынями, посещенными им во время путешествия в Святую землю.
Часть этих архитектурных памятников, находящихся на территории современного Израиля, сохранилась до наших дней; следовательно, сохраняется возможность «контрольного» измерения в современной системе отсчета.
Как и положено приблизительным мерам (впрочем, куда менее приблизительным, чем «конный переход», «путь каравана между двумя стоянками» и прочие средневековые оценки дистанции), расстояния, покрываемые «перестрелом», различались на 20–30 %. Но в среднем дистанция «перестрела» составляла около 250 м.
Это совсем мало с точки зрения длины общего полета стрелы, пущенной из средневекового лука (хотя и сравнимо с данными таблицы доктора Поупа), поэтому, вероятно, не является показателем дальнобойности. Для прицельного же выстрела в мишень, сравнимую по размерам с человеком, 250 м – вполне приличная дистанция; она превышает минимальные требования, предъявляемые к не прошедшим квалифицированную подготовку английским лучникам (такие «новобранцы» должны были поражать цель на расстоянии около 200 м), хотя и уступает примерно в полтора раза дистанции Прицельного выстрела, доступной лучникам высшей квалификации.
(Отметим, что современные спортсмены‑лучники обучены прицельно стрелять на расстояние менее 100 м.)
Очевидно, такой «перестрел» есть именно расстояние, на котором обычно ведется перестрелка, притом что отдельным стрелкам доступны и более высокие показатели. Но доля таких стрелков в древнерусских дружинах скорее всего была невелика: все‑таки среди всех описаний битв известно лишь два случая, когда стрельба из луков серьезно влияла на исход боя.
Интересно, что дистанции между отдельными близкорасположенными пунктами Святой земли иногда измерялись в бросках камня: рукой? из пращи? прицельно? на дальности полета?
Эта тема еще ждет своего исследователя…